путешествий? - спросил Аллейн Эдриксон.
     Его  молодой  ум  жаждал  ясных  жизненных  фактов  после столь долгого
изучения   умозрительной   философии  и  мистики,  которому  он  должен  был
предаваться в монастыре.
     - Я  видел нидерландца, и ничего плохого как о солдате о нем сказать не
могу.  Он  медлителен  и  тяжел на подъем, и его не заставишь ринуться в бой
ради  ресниц  какой-нибудь красотки или звона струны, как это бывает у более
пылких  южан.  Но  ma  foi!  Коснись  его мотков шерсти или посмейся над его
бархатом  из  Брюгге,  и  все  эти  толстые бюргеры зажужжат и зароятся, как
пчелы  вокруг летка, готовые наброситься на тебя, словно это главное дело их
жизни.  Матерь  божья!  Они  показали  французам  при  Куртре, да и в других
местах, что столь же искусно умеют владеть сталью, как и сваривать ее.
     - А испанцы?
     - Они  тоже  отважные  солдаты,  тем  более что им в течение нескольких
веков  приходилось  ожесточенно  обороняться против проклятых последователей
черного  пса  Махмуда,  которые  все время напирали на них с юга, и все еще,
насколько  я  знаю,  удерживают большую часть страны в своих руках. Я имел с
ними  дело  на  море,  когда  они  приплыли в Уинчелси, и добрая королева со
своими  придворными  дамами  сидела на скалах и смотрела вниз, на нас, точно
это  была  игра  или турнир. Но, клянусь эфесом, зрелище было достойное, ибо
все,  что  в Англии есть лучшего, оказалось в тот день на воде. Мы отплыли в
челнах,  а  вернулись  на  больших  галерах  -  это  были  четыре корабля из
пятидесяти  крупных испанских судов, а больше двух десятков бежали от креста
святого  Георгия  еще  до захода солнца. Но теперь, юноша, я ответил на твои
вопросы,  и мне кажется - пора тебе отвечать мне. Пусть между нами все будет
ясно  и понятно. Я человек, который бьет прямо в цель. Ты видел в гостинице,
какие  вещи  у  меня  были  с собой. Выбирай любую, кроме шкатулки с розовым
сахаром  для леди Лоринг, - и ты получишь эту вещь, если отправишься со мной
во Францию.
     - Нет,  -  сказал  Аллейн. - Я бы охотно отправился с вами во Францию и
куда  бы вы ни захотели, хотя бы чтобы послушать ваши рассказы, да и потому,
что  вы  оба  - мои единственные друзья вне монастырских стен; но это, право
же,  невозможно,  у  меня  есть долг по отношению к моему брату, ведь отец и
мать  у  меня умерли, и он старший. Кроме того, когда вы зовете меня с собой
во  Францию,  вы не представляете, как мало толку вам будет от меня: ведь ни
по  воспитанию,  ни  по своей природе я не гожусь для ратных дел, а там, как
видно, происходят постоянные раздоры.
     - Всему  виною  мой  дурацкий  язык!  - воскликнул лучник. - Будучи сам
человеком  неученым,  я  невольно говорю о клинках и мишенях, ибо такова моя
работа.  Но  заверяю  тебя,  что  на каждый свиток пергамента в Англии их во
Франции  приходится двадцать. А на каждую нашу статую, резной камень, раку с
мощами  и  вообще  любой  предмет,  который  может порадовать взгляд ученого
клирика,  во  Франции  их  приходятся  сотни. При разграблении Каркассонна я
видел  целые  комнаты,  набитые  рукописями,  но  ни  один человек из Белого
отряда  не  мог  прочесть  их. Опять же я назвал бы Арль, Ним и много других
городов,  где  стоят  огромные  арки и крепостные сооружения, воздвигнутые в
старину  людьми-великанами,  пришедшими  с  юга. Разве я не вижу, как у тебя
загорелись  глаза  и как тебе хотелось бы взглянуть на все это? Пойдем же со
мной,  и,  клянусь  своими  десятью  пальцами,  ты увидишь эти чудеса все до
единого.
     - Конечно, мне бы хотелось взглянуть на них, - отозвался Аллейн, - но я
иду  из  Болье с определенной целью, и я должен остаться верен своему долгу,
как вы верны своему.
     - Подумай  и  о  том, mon ami, - настойчиво продолжал Эйлвард, - что ты
можешь  сделать  там много добра: ведь в Отряде триста человек, и никогда ни
один  из  них  не  слышал  слова  о  милости  божьей,  а  святой Деве хорошо
известно,  что  никогда  еще  никакая  группа  людей  в  этой милости так не
нуждалась.  Уж,  наверно,  один долг стоит другого. Ведь брат твой обходился
без  тебя  все  эти годы и, насколько я понимаю, ни разу не потрудился дойти
до  Болье,  чтобы  повидать  тебя,  из  чего ясно, что не очень-то он в тебе
нуждается.
     - Да  и  потом,  -  подхватил  Джон, минстедский сокман стал притчей во
языцех  по всему лесному краю, от Брэмшоу-Хилл до Холмслей-Уока. Он пьяница,
отчаянный буян и сквалыга, каких мало.
     - Тем более я  должен  постараться исправить его, - сказал Аллейн. - Не
нужно,  друзья,  этих  уговоров, что до меня, то поверьте, мне очень хочется
во  Францию,  и  для меня было бы радостью отправиться с вами. Но, право же,
право,  я  не  могу,  и  я здесь прощусь с вами, ибо та квадратная башня над
деревьями  справа,  наверное,  и  есть Минстедская церковь, и я пойду вон по
той тропинке через лес.
     - Ну  что  ж, да хранит тебя господь, мой мальчик! - воскликнул лучник,
прижимая  Аллейна  к  своему  сердцу.  -  Я скор и в любви и в ненависти. И,
видит бог разлуки терпеть не могу.
     - А  разве  нам  не  следовало бы все-таки подождать здесь, - предложил
Джон,  - и посмотреть, как еще тебя примет твой братец? Может быть, он будет
так  же  не  рад  твоему  приходу,  как крестьянка, когда является поставщик
королевского двора и реквизирует ее добро?
     - Нет,  нет,  -  запротестовал  Аллейн,  -  не  ждите меня, если я туда
пошел, я там останусь.
     - Все-таки  не  худо  будет  тебе знать, куда мы направляемся, - сказал
лучник.  - Мы сейчас будем идти лесами все на юг, пока не выйдем на дорогу в
Крайстчерч,  потом  двинемся  по  ней, а к ночи, надеюсь, доберемся до замка
сэра   Уильяма  Монтекьюта,  герцога  Солсберийского,  где  коннетаблем  сэр
Найджел  Лоринг.  Там мы и пристанем, и в ближайшие месяц-два, пока мы будем
готовиться  к  обратному  путешествию  во Францию, ты, наверное, сможешь нас
там найти.
     Аллейну  было  в  самом  деле  очень  тяжело расставаться с этими двумя
новыми,  но душевными друзьями, и столь сильным оказалось столкновение между
чувством  долга и влечением сердца, что он не осмеливался поднять глаза, ибо
опасался  изменить  своему  решению.  Лишь когда он ушел далеко вперед и его
окружали  уже  только стволы деревьев, он оглянулся и все-таки увидел сквозь
листву  своих  друзей  вдали на дороге. Лучник стоял, скрестив руки, его лук
торчал  из-за  плеча,  солнце  ярко  горело  на  его  шлеме и на кольцах его
кольчуги.  Рядом  с ним высился завербованный им Джон, все еще в домотканой,
не  по  росту  одежде  сукновала  из  Лимингтона, длинные руки и ноги словно
вылезали  из  этого  убогого  платья.  Аллейн  еще смотрел на них, когда они
круто повернули и зашагали рядом по дороге.


                                  Глава IX