Тит Ливий
   ИСТОРИЯ РИМА ОТ ОСНОВАНИЯ ГОРОДА

  ТИТ ЛИВИЙ

Биография

ИСТОРИЯ РИМА ОТ ОСНОВАНИЯ ГОРОДА

Книга I
 Книга II
 Книга III
 Книга IV
 Книга V

           Тит Ливий. История Рима от основания города. Книга I.

КНИГА I

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
54 55 56 57 58 59 60

ПРЕДИСЛОВИЕ

(1) Создам ли я нечто, стоящее труда, если опишу деяния народа римского от
первых начал Города, того твердо не знаю, да и знал бы, не решился бы
сказать, (2) ибо вижу - затея эта и старая, и не необычная, коль скоро все
новые писатели верят, что дано им либо в изложении событий приблизиться к
истине, либо превзойти неискусную древность в умении писать1. (3) Но, как
бы то ни было, я найду радость в том, что и я, в меру своих сил, постарался
увековечить подвиги первенствующего на земле народа; и, если в столь
великой толпе писателей слава моя не будет заметна, утешеньем мне будет
знатность и величие тех, в чьей тени окажется мое имя. (4) Сверх того,
самый предмет требует трудов непомерных - ведь надо углубиться в минувшее
более чем на семьсот лет, ведь государство, начав с малого, так разрослось,
что страдает уже от своей громадности; к тому же рассказ о первоначальных и
близких к ним временах, не сомневаюсь, доставит немного удовольствия
большинству читателей - они поспешат к событиям той недавней поры, когда
силы народа, давно уже могущественного, истребляли сами себя2; (5) я же,
напротив, и в том буду искать награды за свой труд, что, хоть на время -
пока всеми мыслями устремляюсь туда, к старине,- отвлекусь от зрелища
бедствий, свидетелем которых столько лет было наше поколение3, и освобожусь
от забот, способных если не отклонить пишущего от истины, то смутить его
душевный покой. (6) Рассказы о событиях, предшествовавших основанию Города
и еще более ранних, приличны скорее твореньям поэтов, чем строгой истории,
и того, что в них говорится, я не намерен ни утверждать, ни опровергать4.
(7) Древности простительно, мешая человеческое с божественным,
возвеличивать начала городов; а если какому-нибудь народу позволительно
освящать свое происхождение и возводить его к богам, то военная слава
народа римского такова, что, назови он самого Марса своим предком и отцом
своего родоначальника, племена людские и это снесут с тем же покорством, с
каким сносят власть Рима. (8) Но подобного рода рассказам, как бы на них ни
смотрели и что бы ни думали о них люди, я не придаю большой важности. (9)
Мне бы хотелось, чтобы каждый читатель в меру своих сил задумался над тем,
какова была жизнь, каковы нравы, каким людям и какому образу действий -
дома ли, на войне ли - обязана держава своим зарожденьем и ростом; пусть он
далее последует мыслью за тем, как в нравах появился сперва разлад, как
потом они зашатались и, наконец, стали падать неудержимо, пока не дошло до
нынешних времен5, когда мы ни пороков наших, ни лекарства от них переносить
не в силах. (10) В том и состоит главная польза и лучший плод знакомства с
событиями минувшего, что видишь всякого рода поучительные примеры в
обрамленье величественного целого; здесь и для себя, и для государства ты
найдешь, чему подражать, здесь же - чего избегать: бесславные начала,
бесславные концы6.
     (11) Впрочем, либо пристрастность к взятому на себя делу вводит меня в
заблужденье, либо и впрямь не было никогда государства более великого,
более благочестивого, более богатого добрыми примерами, куда алчность и
роскошь проникли бы так поздно, где так долго и так высоко чтили бы
бедность и бережливость. Да, чем меньше было имущество, тем меньшею была
жадность; (12) лишь недавно богатство привело за собою корыстолюбие, а
избыток удовольствий - готовность погубить все ради роскоши и телесных
утех7.
     Не следует, однако, начинать такой труд сетованиями, которые не будут
приятными и тогда, когда окажутся неизбежными; с добрых знамений и обетов
предпочли б мы начать, а будь то у нас, как у поэтов, в обычае - и с молитв
богам и богиням, чтобы они даровали начатому успешное завершение.

1. (1) Прежде всего достаточно хорошо известно, что по взятии Трои ахейцы
жестоко расправились с троянцами: лишь с двоими, Энеем8 и Антенором9, не
поступили они по законам войны - и в силу старинного гостеприимства, и
потому что те всегда советовали предпочесть мир и выдать Елену. (2)
Обстоятельства сложились так, что Антенор с немалым числом энетов,
изгнанных мятежом из Пафлагонии и искавших нового места, да и вождя взамен
погибшего под Троей царя Пилемена, прибыл в отдаленнейший залив
Адриатического моря (3) и по изгнании евганеев, которые жили меж морем и
Альпами, энеты с троянцами владели этой землей. Место, где они высадились
впервые, зовется Троей, потому и округа получила имя Троянской, а весь
народ называется венеты.
     (4) Эней, гонимый от дома таким же несчастьем, но ведомый судьбою к
иным, более великим начинаниям, прибыл сперва в Македонию, оттуда, ища где
осесть, занесен был в Сицилию, из Сицилии на кораблях направил свой путь в
Лаврентскую область10. Троей именуют и эту местность. (5) Высадившиеся тут
троянцы, у которых после бесконечных скитаний ничего не осталось, кроме
оружия и кораблей, стали угонять с полей скот; царь Латин и аборигены,
владевшие тогда этими местами, сошлись с оружием из города и с полей, чтобы
дать отпор пришельцам. (6) Дальше рассказывают двояко. Одни передают, что
разбитый в сражении Латин заключил с Энеем мир, скрепленный потом
свойством; (7) другие - что оба войска выстроились к бою, но Латин, прежде
чем трубы подали знак, выступил в окружении знати вперед и вызвал вождя
пришлецов для переговоров. Расспросив, кто они такие, откуда пришли, что
заставило их покинуть дом и чего они ищут здесь, в Лаврентской области, (8)
и услыхав в ответ, что перед ним троянцы, что вождь их Эней, сын Анхиза и
Венеры, что из дому их изгнала гибель отечества и что ищут они, где им
остановиться и основать город, Латин подивился знатности народа и его
предводителя, подивился силе духа, равно готового и к войне и к миру, и
протянул руку в залог будущей дружбы. (9) После этого вожди заключили союз,
а войска обменялись приветствиями. Эней стал гостем Латина, и тут Латин
пред богами-пенатами11 скрепил союз меж народами союзом между домами -
выдал дочь за Энея. (10) И это утвердило троянцев в надежде, что скитания
их окончены, что они осели прочно и навеки. Они основывают город; (11) Эней
называет его по имени жены Лавинием12. Вскоре появляется и мужское
потомство от нового брака - сын, которому родители дают имя Асканий.

2. (1) Потом аборигены и троянцы вместе подверглись нападению. Турн, царь
рутулов13, за которого была просватана до прибытия Энея Лавиния,
оскорбленный тем, что ему предпочли пришлеца, пошел войной на Энея с
Латином. (2) Ни тому, ни другому войску не принесла радости эта битва:
рутулы были побеждены, а победители - аборигены и троянцы - потеряли своего
вождя Латина. (3) После этого Турн и рутулы, отчаявшись, прибегают к защите
могущественных тогда этрусков и обращаются к их царю Мезенцию, который
властвовал над богатым городом Цере14 и с самого начала совсем не был рад
рождению нового государства, а теперь решил, что оно возвышается намного
быстрее, чем то допускает безопасность соседей, и охотно объединился с
рутулами в военном союзе.
     (4) Перед угрозою такой войны Эней, чтобы расположить к себе
аборигенов и чтобы не только права были для всех едиными, но и имя, нарек
оба народа латинами. (5) С той поры аборигены не уступали троянцам ни в
рвении, ни в преданности царю Энею. Полагаясь на такое одушевление двух
народов, с каждым днем все более сживавшихся друг с другом, Эней пренебрег
могуществом Этрурии15, чьей славой полнилась и суша, и даже море вдоль всей
Италии от Альп до Сицилийского пролива, и, хотя мог найти защиту в
городских стенах, выстроил войско к бою. (6) Сражение было удачным для
латинов, для Энея же оно стало последним из земных дел. Похоронен он
(человеком ли надлежит именовать его или богом) над рекою Нумиком; его
называют Юпитером Родоначальником16.

3. (1) Сын Энея, Асканий, был еще мал для власти, однако власть эта
оставалась неприкосновенной и ждала его, пока он не возмужал: все это время
латинскую державу - отцовское и дедовское наследие - хранила для мальчика
женщина: таково было дарование Лавинии. (2) Я не стану разбирать (кто же о
столь далеких делах решится говорить с уверенностью?), был ли этот мальчик
Асканий или старший его брат, который родился от Креусы еще до разрушения
Илиона, а потом сопровождал отца в бегстве и которого род Юлиев называет
Юлом, возводя к нему свое имя17. (3) Этот Асканий, где бы ни был он рожден
и кто б ни была его мать (достоверно известно лишь, что он был сыном Энея),
видя чрезмерную многолюдность Лавиния, оставил матери - или мачехе - уже
цветущий и преуспевающий по тем временам город, а сам основал у подножья
Альбанской горы другой, протянувшийся вдоль хребта и оттого называемый
Альбой Лонгой18. (4) Между основанием Лавиния и выведением поселенцев в
Альбу прошло около тридцати лет. А силы латинов возросли настолько -
особенно после разгрома этрусков,- что даже по смерти Энея, даже когда
правила женщина и начинал привыкать к царству мальчик, никто - ни царь
Мезенций с этрусками, ни другой какой-нибудь сосед - не осмеливался начать
войну. (5) Границей меж этрусками и латинами, согласно условиям мира,
должна была быть река Альбула, которую ныне зовут Тибром.
     (6) Потом царствовал Сильвий, сын Аскания, по какой-то случайности
рожденный в лесу19. От него родился Эней Сильвий, а от того - Латин
Сильвий, (7) который вывел несколько поселений, известных под названием
"Старые латины"20. (8) От этих пор прозвище Сильвиев закрепилось за всеми,
кто царствовал в Альбе. От Латина родился Альба, от Альбы Атис, от Атиса
Капис, от Каписа Капет, от Капета Тиберин, который, утонув при переправе
через Альбулу, дал этой реке имя, вошедшее в общее употребление21. (9)
Затем царем был Агриппа, сын Тиберина, после Агриппы царствовал Ромул
Сильвий, унаследовав власть от отца. Пораженный молнией, он оставил
наследником Авентина. Тот был похоронен на холме, который ныне составляет
часть города Рима22, и передал этому холму свое имя. (10) Потом царствовал
Прока. От него родились Нумитор и Амулий; Нумитору, старшему, отец завещал
старинное царство рода Сильвиев. Но сила одержала верх над отцовской волей
и над уважением к старшинству: оттеснив брата, воцарился Амулий. (11) К
преступлению прибавляя преступление, он истребил мужское потомство брата, а
дочь его, Рею Сильвию, под почетным предлогом - избрав в весталки - обрек
на вечное девство23.

4. (1) Но, как мне кажется, судьба предопределила и зарождение столь
великого города, и основание власти, уступающей лишь могуществу богов. (2)
Весталка сделалась жертвой насилия и родила двойню, отцом же объявила Марса
- то ли веря в это сама, то ли потому, что прегрешенье, виновник которому
бог,- меньшее бесчестье. (3) Однако ни боги, ни люди не защитили ни ее
самое, ни ее потомство от царской жестокости. Жрица в оковах была отдана
под стражу, детей царь приказал бросить в реку. (4) Но Тибр как раз волей
богов разлился, покрыв берега стоячими водами,- нигде нельзя было подойти к
руслу реки, и тем, кто принес детей, оставалось надеяться, что младенцы
утонут, хотя бы и в тихих водах. (5) И вот, кое-как исполнив царское
поручение, они оставляют детей в ближайшей заводи - там, где теперь
Руминальская смоковница24 (раньше, говорят, она называлась Ромуловой).
Пустынны и безлюдны были тогда эти места. (6) Рассказывают, что, когда вода
схлынула, оставив лоток с детьми на суше, волчица с соседних холмов,
бежавшая к водопою, повернула на детский плач. Пригнувшись к младенцам, она
дала им свои сосцы и была до того ласкова, что стала облизывать детей
языком; так и нашел ее смотритель царских стад, (7) звавшийся, по преданию,
Фавстулом. Он принес детей к себе и передал на воспитание своей жене
Ларенции. Иные считают, что Ларенция звалась среди пастухов "волчицей",
потому что отдавалась любому,- отсюда и рассказ о чудесном спасении25. (8)
Рожденные и воспитанные как описано выше, близнецы, лишь только подросли,
стали, не пренебрегая и работой в хлевах или при стаде, охотиться по лесам.
(9) Окрепнув в этих занятьях и телом и духом, они не только травили зверей,
но нападали и на разбойников, нагруженных добычей, а захваченное делили меж
пастухами, с которыми разделяли труды и потехи; и со дня на день шайка
юношей все росла.

5. (1) Предание говорит, что уже тогда на Палатинском холме справляли
существующее поныне празднество Луперкалии26 и что холм этот был назван по
аркадскому городу Паллантею Паллантейским, а потом Палатинским27. (2) Здесь
Евандр, аркадянин, намного ранее владевший этими местами, завел принесенный
из Аркадии ежегодный обряд, чтобы юноши бегали нагими, озорством и забавами
чествуя Ликейского Пана, которого римляне позднее стали называть Инуем28.
(3) Обычай этот был известен всем, и разбойники, обозленные потерей добычи,
подстерегали юношей, увлеченных праздничною игрой: Ромул отбился силой,
Рема же разбойники схватили, а схватив, передали царю Амулию, сами выступив
обвинителями. (4) Винили братьев прежде всего в том, что они делали набеги
на земли Нумитора и с шайкою молодых сообщников, словно враги, угоняли
оттуда скот. Так Рема передают Нумитору для казни.
     (5) Фавстул и с самого начала подозревал, что в его доме воспитывается
царское потомство, ибо знал о выброшенных по царскому приказу младенцах, а
подобрал он детей как раз в ту самую пору; но он не хотел прежде времени
открывать эти обстоятельства - разве что при случае или по необходимости.
(6) Необходимость явилась первой, и вот, принуждаемый страхом, он все
открывает Ромулу. Случилось так, что и до Нумитора, державшего Рема под
стражей, дошли слухи о братьях-близнецах, он задумался о возрасте братьев,
об их природе, отнюдь не рабской, и его душу смутило воспоминанье о внуках.
К той же мысли привели Нумитора расспросы, и он уже был недалек от того,
чтобы признать Рема. Так замыкается кольцо вокруг царя. (7) Ромул не
собирает своей шайки - для открытого столкновения силы не были равны,- но,
назначив время, велит всем пастухам прийти к царскому дому - каждому иной
дорогой - и нападает на царя, а из Нумиторова дома спешит на помощь Рем с
другим отрядом. Так был убит царь.

6. (1) При первых признаках смятения Нумитор, твердя, что враги, мол,
ворвались в город и напали на царский дом, увел всех мужчин Альбы в
крепость, которую-де надо занять и удерживать оружьем; потом, увидав, что
кровопролитье свершилось, а юноши приближаются к нему с приветствиями, тут
же созывает сходку и объявляет о братниных против него преступлениях, о
происхождении внуков - как были они рождены, как воспитаны, как узнаны,-
затем об убийстве тирана и о себе как зачинщике всего дела. (2) Юноши
явились со всем отрядом на сходку и приветствовали деда, называя его царем;
единодушный отклик толпы закрепил за ним имя и власть царя.
     (3) Когда Нумитор получил таким образом Альбанское царство, Ромула и
Рема охватило желанье основать город в тех самых местах, где они были
брошены и воспитаны. У альбанцев и латинов было много лишнего народу, и,
если сюда прибавить пастухов, всякий легко мог себе представить, что мала
будет Альба, мал будет Лавиний в сравнении с тем городом, который предстоит
основать. (4) Но в эти замыслы вмешалось наследственное зло, жажда царской
власти и отсюда - недостойная распря, родившаяся из вполне мирного начала.
Братья были близнецы, различие в летах не могло дать преимущества ни одному
из них, и вот, чтобы боги, под чьим покровительством находились те места,
птичьим знаменьем29 указали, кому наречь своим именем город, кому править
новым государством, Ромул местом наблюдения за птицами избрал Палатин, а
Рем - Авентин.

7. (1) Рему, как передают, первому явилось знаменье - шесть коршунов,- и о
знамении уже возвестили, когда Ромулу предстало двойное против этого число
птиц. Каждого из братьев толпа приверженцев провозгласила царем; одни
придавали больше значения первенству, другие - числу птиц. (2) Началась
перебранка, и взаимное озлобление привело к кровопролитию; в сумятице Рем
получил смертельный удар. Более распространен, впрочем, другой рассказ -
будто Рем в насмешку над братом перескочил через новые стены и Ромул в
гневе убил его, воскликнув при этом: "Так да погибнет всякий, кто
перескочит через мои стены"30. (3) Теперь единственным властителем остался
Ромул, и вновь основанный город получил названье от имени своего
основателя31.
     Прежде всего Ромул укрепил Палатинский холм32, где был воспитан.
Жертвы всем богам он принес по альбанскому обряду, только Геркулесу - по
греческому, как установлено было Эвандром. (4) Сохранилась память о том,
что, убив Гериона, Геркулес увел его дивных видом быков в эти места и
здесь, возле Тибра, через который перебрался вплавь, гоня перед собою
стадо, на обильном травою лугу - чтобы отдых и тучный корм восстановили
силы животных - прилег и сам, усталый с дороги. (5) Когда, отягченного едой
и вином, сморил его сон, здешний пастух, по имени Как33, буйный силач,
пленившись красотою быков, захотел отнять эту добычу. Но, загони он быков в
пещеру, следы сами привели бы туда хозяина, и поэтому Как, выбрав самых
прекрасных, оттащил их в пещеру задом наперед, за хвосты. (6) Геркулес
проснулся на заре, пересчитал взглядом стадо и, убедившись, что счет
неполон, направился к ближней пещере поглядеть, не ведут ли случайно следы
туда. И когда он увидел, что все следы обращены в противоположную сторону и
больше никуда не ведут, то в смущенье и замешательстве погнал стадо прочь
от враждебного места. (7) Но иные из коров, которых он уводил, замычали,
как это бывает нередко, в тоске по остающимся, и тут ответный зов запертых
в пещере животных заставил Геркулеса вернуться; Как попытался было силой
преградить ему путь, но, пораженный дубиною, свалился и умер, тщетно
призывая пастухов на помощь.
     (8) В ту пору Евандр, изгнанник из Пелопоннеса, правил этими местами -
скорее как человек с весом, нежели как властитель; уваженьем к себе он был
обязан чудесному искусству письма34, новому для людей, незнакомых с
науками, и еще более - вере в божественность его матери, Карменты35, чьему
прорицательскому дару дивились до прихода Сивиллы36 в Италию тамошние
племена. (9) Этого Евандра и привлекло сюда волнение пастухов, собравшихся
вокруг пришельца, обвиняемого в явном убийстве. Евандр, выслушав рассказ о
проступке и о причинах проступка и видя, что стоящий перед ними несколько
выше человеческого роста, да и осанкой величественней, спрашивает, кто он
таков; (10) услышав же в ответ его имя, чей он сын и откуда родом, говорит:
"Геркулес37, сын Юпитера, здравствуй! Моя мать, истинно прорицающая волю
богов, возвестила мне, что ты пополнишь число небожителей и что тебе здесь
будет посвящен алтарь, который когда-нибудь самый могущественный на земле
народ назовет Великим и станет почитать по заведенному тобой обряду". (11)
Геркулес, подавая руку, сказал, что принимает пророчество и исполнит
веление судьбы - сложит и освятит алтарь. (12) Тогда-то впервые и принесли
жертву Геркулесу, взяв из стада отборную корову, а к служению и пиршеству
призвали Потициев и Пинариев, самые знатрые в тех местах семьи. (13)
Случилось так, что Петиции были на месте вовремя и внутренности были
предложены им, а Пинарии явились к остаткам пиршества, когда внутренности
были уже съедены. С тех пор повелось, чтобы Пинарии, покуда существовал их
род, не ели внутренностей жертвы. (14) Петиции, выученные Евандром, были
жрецами этого священнодействия на протяжении многих поколений - покуда весь
род их не вымер, передав священное служение общественным рабам. (15) Это
единственный чужеземный обряд, который перенял Ромул, уже в ту пору
ревностный почитатель бессмертия, порожденного доблестью, к какому вела его
судьба.

8. (1) Воздав должное богам, Ромул созвал толпу на собрание и дал ей
законы,- ничем, кроме законов, он не мог сплотить ее в единый народ. (2)
Понимая, что для неотесанного люда законы его будут святы лишь тогда, когда
сам он внешними знаками власти внушит почтенье к себе, Ромул стал и во всем
прочем держаться более важно и, главное, завел двенадцать ликторов38. (3)
Иные полагают, что число это отвечает числу птиц, возвестивших ему царскую
власть, для меня же убедительны суждения тех, кто считает, что и весь этот
род прислужников, и само их число происходят от соседей-этрусков, у которых
заимствованы и курульное кресло, и окаймленная тога39. А у этрусков так
повелось оттого, что каждый из двенадцати городов, сообща избиравших царя,
давал ему по одному ликтору40.
     (4) Город между тем рос, занимая укреплениями все новые места, так как
укрепляли город в расчете скорей на будущее многолюдство, чем сообразно
тогдашнему числу жителей. (5) А потом, чтобы огромный город не пустовал,
Ромул воспользовался старой хитростью основателей городов (созывая темный и
низкого происхождения люд, они измышляли, будто это потомство самой земли)
и открыл убежище в том месте, что теперь огорожено,- по левую руку от
спуска меж двумя рощами. (6) Туда от соседних народов сбежались все
жаждущие перемен - свободные и рабы без разбора,- и тем была заложена
первая основа великой мощи. Когда о силах тревожиться было уже нечего,
Ромул сообщает силе мудрость и учреждает сенат, (7) избрав сто
старейшин41,- потому ли, что в большем числе не было нужды, потому ли, что
всего-то набралось сто человек, которых можно было избрать в отцы. Отцами
их прозвали, разумеется, по оказанной чести, потомство их получило имя
"патрициев"42.

9. (1) Теперь Рим стал уже так силен, что мог бы как равный воевать с любым
из соседних городов, но срок этому могуществу был человеческий век, потому
что женщин было мало и на потомство в родном городе римляне надеяться не
могли, а брачных связей с соседями не существовало. (2) Тогда,
посовещавшись с отцами, Ромул разослал по окрестным племенам послов -
просить для нового народа союза и соглашения о браках: (3) ведь города,
мол, как все прочее, родятся из самого низменного, а потом уж те, кому
помогою собственная доблесть и боги, достигают великой силы и великой
славы; (4) римляне хорошо знают, что не без помощи богов родился их город и
доблестью скуден не будет,- так пусть не гнушаются люди с людьми мешать
свою кровь и род. (5) Эти посольства нигде не нашли благосклонного приема -
так велико было презренье соседей и вместе с тем их боязнь за себя и своих
потомков ввиду великой силы, которая среди них поднималась. И почти все,
отпуская послов, спрашивали, отчего не откроют римляне убежище и для
женщин: вот и было бы им супружество как раз под пару.
     (6) Римляне были тяжко оскорблены, и дело явно клонилось к насилию.
Чтобы выбрать время и место поудобнее, Ромул, затаив обиду, принимается
усердно готовить торжественные игры в честь Нептуна Конного, которые
называет Консуалиями43. (7) Потом он приказывает известить об играх
соседей, и всё, чем только умели или могли в те времена придать зрелищу
великолепья, пускается в ход, чтобы об их играх говорили и с нетерпением их
ожидали. (8) Собралось много народу, даже просто из желания посмотреть
новый город,- в особенности все ближайшие соседи: ценинцы, крустуминцы,
антемняне44. (9) Все многочисленное племя сабинян45 явилось с детьми и
женами. Их гостеприимно приглашали в дома, и они, рассмотрев расположение
города, стены, многочисленные здания, удивлялись, как быстро выросло
римское государство. (10) А когда подошло время игр, которые заняли собою
все помыслы и взоры, тут-то, как было условлено, и случилось насилие: по
данному знаку римские юноши бросились похищать девиц. (11) Большею частью
хватали без разбора, какая кому попадется, но иных, особо красивых,
предназначенных виднейшим из отцов, приносили в дома простолюдины, которым
это было поручено. (12) Одну из девиц, самую красивую и привлекательную,
похитили, как рассказывают, люди некоего Талассия, и многие спрашивали,
кому ее несут, а те, опасаясь насилия, то и дело выкрикивали, что несут ее
Талассию; отсюда и происходит этот свадебный возглас46.
     (13) Страх положил играм конец, родители девиц бежали в горе,
проклиная преступников, поправших закон гостеприимства, и взывая к богам,
на чьи празднества их коварно заманили. (14) И у похищенных не слабее было
отчаянье, не меньше негодование. Но сам Ромул обращался к каждой в
отдельности и объяснял, что всему виною высокомерие их отцов, которые
отказали соседям в брачных связях; что они будут в законном браке, общим с
мужьями будет у них имущество, гражданство и - что всего дороже роду
людскому - дети; (15) пусть лишь смягчат свой гнев и тем, кому жребий отдал
их тела, отдадут души. Со временем из обиды часто родится привязанность, а
мужья у них будут тем лучшие, что каждый будет стараться не только
исполнить свои обязанности, но и успокоить тоску жены по родителям и
отечеству. (16) Присоединялись к таким речам и вкрадчивые уговоры мужчин,
извинявших свой поступок любовью и страстью, а на женскую природу это
действует всего сильнее.

10. (1) Похищенные уже совсем было смягчились, а в это самое время их
родители, облачившись в скорбные одежды, сеяли смятение в городах слезами и
сетованиями. И не только дома звучал их ропот, но отовсюду собирались они к
Титу Тацию, царю сабинян; к нему же стекались и посольства, потому что имя
Тация было в тех краях самым громким. (2) Тяжесть обиды немалой долей
ложилась на ценинцев, крустуминцев, антемнян. Этим трем народам казалось,
что Таций с сабинянами слишком медлительны, и они стали готовить войну
сами. (3) Однако перед пылом и гневом ценинцев недостаточно расторопны были
даже крустуминцы с антемнянами, и ценинский народ нападает на римские земли
в одиночку. (4) Беспорядочно разоряя поля, на пути встречают они Ромула с
войском, который легко доказывает им в сражении, что без силы гнев тщетен,-
войско обращает в беспорядочное бегство, беглецов преследует, царя убивает
в схватке и обирает с него доспехи. Умертвив неприятельского вождя, Ромул
первым же натиском берет город.
     (5) Возвратившись с победоносным войском, Ромул, великий не только
подвигами, но - не в меньшей мере - умением их показать, взошел на
Капитолий, неся доспехи убитого неприятельского вождя, развешенные на
остове, нарочно для того изготовленном, и положил их у священного для
пастухов дуба; делая это приношение, он тут же определил место для храма
Юпитера и к имени бога прибавил прозвание: (6) "Юпитер Феретрийский47,-
сказал он,- я, Ромул, победоносный царь, приношу тебе царское это оружье и
посвящаю тебе храм в пределах, которые только что мысленно обозначил; да
станет он вместилищем для тучных доспехов, какие будут приносить вслед за
мной, первым, потомки, убивая неприятельских царей и вождей". (7) Таково
происхождение самого древнего в Риме храма. Боги судили, чтобы речи
основателя храма, назначившего потомкам приносить туда доспехи, не
оказались напрасными, а слава, сопряженная с таким приношеньем, не была
обесценена многочисленностью ее стяжавших. Лишь два раза впоследствии на
протяжении стольких лет и стольких войн добыты были тучные доспехи48 - так
редко приносила удача это отличие.

11. (1) Пока римляне заняты всем этим, в их пределы вторгается войско
антемнян, пользуясь случаем и отсутствием защитников. Но быстро выведенный
и против них римский легион49 застигает их в полях, по которым они
разбрелись. (2) Первым же ударом, первым же криком были враги рассеяны, их
город взят; и тут, когда Ромул праздновал двойную победу, его супруга
Герсилия, сдавшись на мольбы похищенных, просит даровать их родителям
пощаду и гражданство: тогда государство может быть сплочено согласием.
Ромул охотно уступил. (3) Затем он двинулся против крустуминцев, которые
открыли военные действия. Там было еще меньше дела, потому что чужие
неудачи уже сломили их мужество. В оба места были выведены поселения; (4) в
Крустумерию - ради плодородия тамошней земли - охотников нашлось больше.
Оттуда тоже многие переселились в Рим, главным образом родители и близкие
похищенных женщин.
     (5) Война с сабинянами пришла последней и оказалась самой тяжелой, так
как они во всех своих действиях не поддались ни гневу, ни страсти и не
грозились, прежде чем нанести удар. Расчет был дополнен коварством. (6)
Начальником над римской крепостью50 был Спурий Тарпей. Таций подкупил
золотом его дочь, деву, чтобы она впустила воинов в крепость (она как раз
вышла за стену за водою для священнодействий). (7) Сабиняне, которых она
впустила, умертвили ее, завалив щитами,- то ли чтобы думали, будто крепость
взята силой, то ли ради примера на будущее, чтобы никто и никогда не был
верен предателю. (8) Прибавляют еще и баснословный рассказ: сабиняне,
дескать, носили на левой руке золотые, хорошего веса запястья и хорошего
вида перстни с камнями, и девица выговорила для себя то, что у них на левой
руке, а они и завалили ее вместо золота щитами. (9) Некоторые утверждают,
будто, прося у сабинян то, что у них на левой руке, она действительно
хотела оставить их без щитов, но была заподозрена в коварстве и умерщвлена
тем, что причиталось ей как награда51.

12. (1) Во всяком случае, сабиняне удерживали крепость и на другой день,
когда римское войско выстроилось на поле меж Палатинским и Капитолийским
холмами, и на равнину спустились лишь после того, как римляне,
подстрекаемые гневом и желаньем вернуть крепость, пошли снизу на приступ.
(2) С обеих сторон вожди торопили битву: с сабинской - Меттий Курций, с
римской - Гостий Гостилий. Невзирая на невыгоды местности, Гостий без
страха и устали бился в первых рядах, одушевляя своих. (3) Как только он
упал, строй римлян тут же подался, и они в беспорядке кинулись к старым
воротам Палатина52. (4) Ромул, и сам влекомый толпою бегущих, поднял к небу
свой щит и меч и произнес: "Юпитер, повинуясь твоим знамениям, здесь, на
Палатине, заложил я первые камни города. Но сабиняне ценой преступления
завладели крепостью, теперь они с оружием в руках стремятся сюда и уже
миновать середину должны. (5) Но хотя бы отсюда, отец богов и людей, отрази
ты врага, освободи римлян от страха, останови постыдное бегство! (6) А я
обещаю тебе здесь храм Юпитера Становителя53, который для потомков будет
напоминаньем о том, как быстрою твоею помощью был спасен Рим". (7) Вознеся
эту мольбу, Ромул, как будто почувствовав, что его молитва услышана,
возгласил: "Здесь, римляне, Юпитер Всеблагой Величайший повелевает вам
остановиться и возобновить сражение!" Римляне останавливаются, словно
услышав повеленье с небес; сам Ромул поспешает к передовым. (8) С сабинской
стороны первым спустился Меттий Курций и рассеял потерявших строй римлян по
всему нынешнему форуму54. Теперь он был уже недалеко от ворот Палатина и
громко кричал: "Мы победили вероломных хозяев, малодушных противников:
знают теперь, что одно дело похищать девиц и совсем другое - биться с
мужами". (9) Пока он так похвалялся, на него налетел Ромул с горсткою самых
дерзких юношей. Меттий тогда как раз был на коне - тем легче оказалось
обратить его вспять. Римляне пускаются следом, и все римское войско,
воспламененное храбростью своего царя, рассеивает противника. (10) А конь,
испуганный шумом погони, понес, Меттий провалился в болото, и опасность,
грозившая столь великому мужу, отвлекла все вниманье сабинян. Впрочем,
Меттию ободряющие знаки и крики своих и сочувствие толпы придали духу, и он
выбрался. Посреди долины, разделяющей два холма, римляне и сабиняне вновь
сошлись в бою. Но перевес оставался за римлянами.

13. (1) Тут сабинские женщины, из-за которых и началась война, распустив
волосы и разорвав одежды, позабывши в беде женский страх, отважно бросились
прямо под копья и стрелы наперерез бойцам, чтобы разнять два строя, (2)
унять гнев враждующих, обращаясь с мольбою то к отцам, то к мужьям: пусть
не пятнают они - тести и зятья - себя нечестиво пролитою кровью, не
оскверняют отцеубийством потомство своих дочерей и жен. (3) "Если вы
стыдитесь свойства между собой, если брачный союз вам претит, на нас
обратите свой гнев: мы - причина войны, причина ран и гибели наших мужей и
отцов; лучше умрем, чем останемся жить без одних иль других, вдовами или
сиротами". (4) Растроганы были не только воины, но и вожди; все вдруг
смолкло и замерло. Потом вожди вышли, чтобы заключить договор, и не просто
примирились, но из двух государств составили одно. (5) Царствовать решили
сообща, средоточьем всей власти сделали Рим. Так город удвоился, а чтобы не
обидно было и сабинянам, по их городу Курам граждане получают имя
"квиритов"55. В память об этой битве место, где Курциев конь, выбравшись из
болота, ступил на твердое дно, прозвано Курциевым озером.
     (6) Война, столь горестная, кончилась вдруг радостным миром, и оттого
сабинянки стали еще дороже мужьям и родителям, а прежде всех - самому
Ромулу, и когда он стал делить народ на тридцать курий56, то куриям дал
имена сабинских женщин. (7) Без сомнения, их было гораздо больше тридцати,
и по старшинству ли были выбраны из них те, кто передал куриям свои имена,
по достоинству ли, собственному либо мужей, или по жребию, об этом преданье
молчит. (8) В ту же пору были составлены и три центурии всадников: Рамны,
названные так по Ромулу, Тиции - по Титу Тацию, и Луцеры, чье имя, как и
происхождение, остается темным57. Оба царя правили не только совместно, но
и в согласии.

14. (1) Несколько лет спустя родственники царя Тация обидели лаврентских
послов, а когда лаврентяне стали искать управы законным порядком, как
принято между народами, пристрастие Тация к близким и их мольбы взяли верх.
(2) Тем самым он обратил возмездие на себя, и, когда явился в Лавиний на
ежегодное жертвоприношение, был там убит толпой. (3) Ромул, как
рассказывают, перенес случившееся легче, нежели подобало,- то ли оттого,
что меж царями товарищество ненадежно, то ли считая убийство
небеспричинным. Поэтому от войны он воздержался, а чтобы оскорбленье послов
и убийство царя не остались без искупления, договор меж двумя городами,
Римом и Лавинием, был заключен наново.
     (4) Так, сверх чаянья был сохранен мир с лаврентянами, но началась
другая война, много ближе, почти у самых городских ворот. Фиденяне решили,
что в слишком близком с ними соседстве растет великая сила, и поторопились
открыть военные действия, прежде чем она достигнет той несокрушимости,
какую позволяло провидеть будущее. Выслав вперед вооруженную молодежь, они
разоряют поля меж Римом и Фиденами58; (5) затем сворачивают влево, так как
вправо не пускал Тибр, и продолжают грабить, наводя немалый страх на
сельских жителей. Внезапное смятение, с полей перекинувшееся в город,
возвестило о войне. (6) Ромул в тревоге - ведь война в такой близости к
городу не могла терпеть промедленья - вывел войско и стал лагерем в одной
миле от Фиден. (7) Оставив в лагере небольшой отряд, он выступил со всем
войском, части воинов приказал засесть в скрытном месте - благо окрестность
поросла густым кустарником,- сам же с большею частью войска и всей конницей
двинулся дальше и, подскакавши почти к самым воротам, устрашающим шумом
затеянной схватки выманил неприятеля, чего и добивался. Та же конная
схватка дала вполне правдоподобный повод к притворному бегству. (8) И вот
конница будто бы не решается в страхе, что выбрать, бой или бегство, пехота
тоже подается назад, как вдруг ворота распахиваются и высыпают враги; они
нападают на строй римлян и преследуют их по пятам, пылом погони увлекаемые
к месту засады. (9) Оттуда внезапно появляются римляне и нападают на
вражеский строй сбоку; страху фиденянам добавляют и двинувшиеся из лагеря
знамена отряда, который был там оставлен. Устрашенный грозящей с разных
сторон опасностью, неприятель обратился в бегство, едва ли не прежде, чем
Ромул и его всадники успели натянуть поводья и повернуть коней. (10) И куда
беспорядочнее, чем недавние притворные беглецы, прежние преследователи в
уже настоящем бегстве устремились к городу. Но оторваться от врага
фиденянам не удалось; (11) на плечах противника, как бы единым с ним
отрядом, ворвались римляне в город прежде, чем затворились ворота.

15. (1) С фиденян зараза войны перекинулась на родственных им (они ведь
тоже были этруски) вейян59, которых беспокоила и самая близость Рима, если
бы римское оружие оказалось направленным против всех соседей. Вейяне
сделали набег на римские пределы, скорее грабительский, чем по правилам
войны. (2) Не разбив лагеря, не дожидаясь войска противника, они ушли назад
в Вейи, унося добычу с полей. Римляне, напротив, не обнаружив противника в
своих землях, перешли Тибр в полной готовности к решительному сражению. (3)
Вейяне, узнав, что те становятся лагерем и пойдут на их город, выступили
навстречу, предпочитая решить дело в открытом бою, нежели оказаться в осаде
и отстаивать свои кровли и стены. (4) На этот раз никакая хитрость силе не
помогала - одною лишь храбростью испытанного войска одержал римский царь
победу; обращенного в бегство врага он преследовал вплоть до городских
укреплений, но от города, надежно защищенного и стенами, и самим
расположением, отступил. На возвратном пути Ромул разоряет вражеские земли
больше в отместку, чем ради добычи. (5) Сокрушенные этой бедою не меньше,
чем битвой в открытом поле, вейяне посылают в Рим ходатаев просить мира.
Лишившись в наказание части своих земель, они получают перемирие на сто лет.
     (6) Таковы главные домашние и военные события Ромулова царствования
[753-717 гг.], и во всем этом нет ничего несовместного с верой в
божественное происхождение Ромула и с посмертным его обожествленьем - взять
ли отвагу, с какою возвращено было дедовское царство, взять ли мудрость, с
какою был основан и укреплен военными и мирными средствами город. (7) Ибо,
бесспорно, его трудами город стал так силен, что на протяжении последующих
сорока лет мог пользоваться прочным миром. (8) И, однако, толпе Ромул был
дороже, чем отцам, а воинам гораздо более по сердцу, нежели прочим; триста
вооруженных телохранителей, которых он назвал "быстрыми", всегда были при
нем, не только на войне, но и в мирное время60.

16. (1) По свершении бессмертных этих трудов, когда Ромул, созвав сходку на
поле у Козьего болота61, производил смотр войску, внезапно с громом и
грохотом поднялась буря, которая окутала царя густым облаком, скрыв его от
глаз сходки, и с той поры не было Ромула на земле. (2) Когда же
непроглядная мгла вновь сменилась мирным сиянием дня и общий ужас наконец
улегся, все римляне увидели царское кресло пустым; хотя они и поверили
отцам, ближайшим очевидцам, что царь был унесен вихрем, все же, будто
пораженные страхом сиротства, хранили скорбное молчание. (3) Потом сперва
немногие, а за ними все разом возглашают хвалу Ромулу, богу, богом
рожденному, царю и отцу города Рима, молят его о мире, о том, чтобы, благой
и милостивый, всегда хранил он свое потомство62.
    (4) Но и в ту пору, я уверен, кое-кто втихомолку говорил, что царь был
растерзан руками отцов - распространилась ведь и такая, хоть очень глухая,
молва; а тот, первый, рассказ разошелся широко благодаря преклонению перед
Ромулом и живому еще ужасу. (5) Как передают, веры этому рассказу прибавила
находчивость одного человека. А именно, когда город был обуреваем тоской по
царю и ненавистью к отцам, явился на сходку Прокул Юлий63 и заговорил с
важностью, хоть и о странных вещах. (6) "Квириты,- сказал он,- Ромул, отец
нашего города, внезапно сошедший с неба, встретился мне нынешним утром. В
благоговейном ужасе стоял я с ним рядом и молился, чтобы не зачлось мне во
грех, что смотрю на него64, а он промолвил:
     (7) „Отправляйся и возвести римлянам: угодно богам, чтобы мой Рим стал
главой всего мира. А посему пусть будут усердны к военному делу, пусть
ведают сами и потомству передают, что нет человеческих сил, способных
противиться римскому оружию". (8) И с этими словами удалился на небо".
Удивительно, с каким доверием выслушали вестника, пришедшего с подобным
рассказом, и как просто тоска народа и войска по Ромулу была утолена верой
в его бессмертие.

17. (1) А отцы между тем с вожделением думали о царстве и терзались скрытой
враждою. Не то чтобы кто-либо желал власти для себя - в молодом народе ни
один еще не успел возвыситься,- борьба велась между разрядами сенаторов.
(2) Выходцы из сабинян, чтобы не потерять совсем свою долю участия в
правлении (ведь после смерти Тация с их стороны царя не было), хотели
поставить царя из своих; старые римляне и слышать не желали о
царе-чужеземце. (3) Но, расходясь в желаниях, все хотели иметь над собою
царя, ибо еще не была изведана сладость свободы. (4) Вдобавок отцами владел
страх, что могут оживиться многочисленные окружающие государства и
какой-нибудь сильный враг застанет Рим лишенным власти, а войско лишенным
вождя. Всем было ясно, что какой-то глава нужен, но никто не мог решиться
уступить другому. (5) А потому сто отцов разделились на десятки, и в каждом
десятке выбрали главного, поделив таким образом управление государством.
Правили десять человек, но знаки власти и ликторы были у одного; (6) по
истечении пяти дней их полномочия истекали и власть переходила к следующей
десятке, никого не минуя; так на год прервалось правленье царей. Перерыв
этот получил название междуцарствия, чем он на деле и был; слово это в ходу
и поныне.
     (7) Потом простонародье стало роптать, что рабство умножилось - сто
господ заместили одного. Казалось, народ больше не станет терпеть никого,
кроме царя, которого сам поставит. (8) Когда отцы почувствовали, какой
оборот принимает дело, то, добровольно жертвуя тем, чего сохранить не
могли, они снискали расположенье народа, вверив ему высшую власть, но так,
чтобы уступить не больше прав, нежели удержать: (9) они постановили, что,
когда народ назначит царя, решение будет считаться принятым лишь после
того, как его утвердят отцы. И до сего дня, если решается вопрос о законах
или должностных лицах, сенаторы пользуются тем же правом, хотя уже лишенным
действенности: прежде чем народ приступает к голосованию, при еще неясном
его исходе, отцы заранее дают свое утверждение. (10) А в тот раз интеррекс,
созвав собрание, объявил: "Да послужит это ко благу, пользе и счастью!
Квириты, ставьте царя: так рассудили отцы. А потом, если достойного
поставите преемника Ромулу, отцы дадут свое утвержденье". (11) Это так
польстило народу, что он, не желая оставаться в долгу, постановил только,
чтобы сенат вынес решенье, кому быть в Риме царем.

18. (1) В те времена славился справедливостью и благочестием Нума Помпилий.
Он жил в сабинском городе Курах и был величайшим, насколько тогда это было
возможно, знатоком всего божественного и человеческого права. (2)
Наставником Нумы, за неимением никого иного, ложно называют самосца
Пифагора65, о котором известно, что он больше ста лет спустя на дальнем
берегу Италии, подле Метапонта, Гераклеи, Кротона, собирал вокруг себя
юношей, искавших знаний. (3) Из этих отдаленнейших мест как дошел бы слух о
нем до сабинян, живи он даже в одно с Нумою время? И на каком языке снесся
бы он с сабинянином, чтобы тому захотелось у него учиться? Или под чьею
защитой прошел бы один сквозь столько племен, не схожих ни речью, ни
нравами? (4) Стало быть, собственной природе обязан Нума тем, что украсил
добродетелями свою душу, и - скорее готов я предположить - взращен был не
столько иноземной наукой, сколько древним сабинским воспитанием, суровым и
строгим: недаром в чистоте нравов этот народ не знал себе равных.
     (5) Когда названо было имя Нумы, сенаторы-римляне, хотя и считали, что
преимущество будет за сабинянами, если царя призовут из их земли, все же не
осмелились предпочесть этому мужу ни себя, ни кого-либо из своих, ни вообще
кого бы то ни было из отцов или граждан, но единодушно решили передать
царство Нуме Помпилию. (6) Приглашенный в Рим, он, следуя примеру Ромула,
который принял царскую власть, испытав птицегаданием волю богов касательно
основания города, повелел и о себе воспросить богов. Тогда
птицегадатель-авгур, чье занятие отныне сделалось почетной и пожизненной
государственной должностью66, привел Нуму в крепость и усадил на камень
лицом к югу. (7) Авгур, с покрытою головой, сел по левую его руку, держа в
правой руке кривую палку без единого сучка, которую называют жезлом.
Помолившись богам и взяв для наблюдения город с окрестностью, он
разграничил участки от востока к западу; южная сторона, сказал он, пусть
будет правой, северная - левой; (8) напротив себя, далеко, насколько хватал
глаз, он мысленно наметил знак. Затем, переложив жезл в левую руку, а
правую возложив на голову Нумы, он помолился так: (9) "Отец Юпитер, если
боги велят, чтобы этот Нума Помпилий, чью голову я держу, был царем в Риме,
яви надежные знаменья в пределах, что я очертил". Тут он описал словесно те
предзнаменованья, какие хотел получить. (10) И они были ниспосланы, и Нума
сошел с места уже царем67.

19. (1) Получив таким образом царскую власть, Нума решил город, основанный
силой оружия, основать заново на праве, законах, обычаях. (2) Видя, что ко
всему этому невозможно привыкнуть среди войн, ибо ратная служба ожесточает
сердца, он счел необходимым смягчить нравы народа, отучая его от оружия, и
потому в самом низу Аргилета воздвиг храм Януса68 - показатель войны и
мира: открытые ворота означали, что государство воюет, закрытые - что все
окрестные народы замирены. (3) С той поры, после царствования  Нумы,
закрывали его дважды: первый раз в консульство Тита Манлия по завершении
Первой Пунической войны, второй (это боги дали увидеть нашему поколению) -
после битвы при Акции, когда император Цезарь Август установил мир на суше
и на море. (4) Связав союзными договорами всех соседей, Нума запер храм, а
чтобы с избавленьем от внешней опасности не развратились праздностью те,
кого прежде обуздывал страх перед неприятелем и воинская строгость, он
решил вселить в них страх пред богами - действеннейшее средство для
непросвещенной и, сообразно тем временам, грубой толпы. (5) А поскольку
сделать, чтобы страх этот вошел в их души, нельзя было иначе, как придумав
какое-нибудь чудо, Нума притворился, будто по ночам сходится с богиней
Эгерией; по ее-де наущению и учреждает он священнодействия, которые богам
всего угоднее, назначает для каждого бога особых жрецов.
     (6) Но прежде всего Нума разделил год - сообразно с ходом луны - на
двенадцать месяцев, а так как тридцати дней в лунном месяце нет и лунному
году недостает одиннадцати дней до полного, образуемого кругооборотом
солнца, то, вставляя добавочные месяцы, он рассчитал время так, чтобы на
каждый двадцатый год любой день приходился на то же самое положение солнца,
что и в исходном году, а совокупная продолжительность всех двадцати лет по
числу дней была полной69. (7) Нума же учредил дни присутственные и
неприсутственные70, так как небесполезно было для будущего, чтобы дела,
ведущиеся перед народом, на какое-то время приостанавливались.

20. (1) Затем Нума занялся назначением жрецов, хотя многие священнодействия
совершал сам - особенно те, что ныне в ведении Юпитерова фламина. (2) Но
так как в воинственном государстве, думалось ему, больше будет царей,
подобных Ромулу, нежели Нуме, и они будут сами ходить на войну, то, чтобы
не оставались в пренебрежении связанные с царским саном священнодействия,
он поставил безотлучного жреца - фламина Юпитера, отличив его особым убором
и царским курульным креслом. К нему он присоединил еще двух фламинов:
одного для служения Марсу, другого - Квирину71. (3) Выбрал он и дев для
служения Весте72; служение это происходит из Альбы и не чуждо роду
основателя Рима. Чтобы они ведали храмовыми делами безотлучно, Нума
назначил им жалованье от казны, а отличив их девством и прочими знаками
святости, дал им общее уважение и неприкосновенность. (4) Точно так же
избрал он двенадцать салиев для служения Марсу Градиву73; им в знак отличия
он дал разукрашенную тунику, а поверх туники бронзовый нагрудник и повелел
носить небесные щиты, именуемые "анцилиями"74, и с песнопениями проходить
по городу в торжественной пляске на три счета. (5) Затем он избрал
понтифика75 - Нуму Марция, сына Марка76, одного из отцов-сенаторов,- и
поручил ему наблюдать за всеми жертвоприношениями, которые сам расписал и
назначил, указав, с какими именно жертвами, по каким дням и в каких храмах
должны они совершаться и откуда должны выдаваться потребные для этого
деньги. (6) Да и все прочие жертвоприношения, общественные и частные,
подчинил он решениям понтифика, чтобы народ имел, к кому обратиться за
советом, и в божественном праве ничто не поколебалось от небреженья
отеческими обрядами и усвоения чужеземных; (7) чтобы тот же понтифик мог
разъяснить не только чин служения небожителям, но и правила погребенья, и
способы умилостивить подземных богов, а также какие знамения, ниспосылаемые
в виде молний или в каком-либо ином образе, следует принимать в расчет и
отвращать. А чтобы их получать от богов, Нума посвятил Юпитеру Элицию77
алтарь на Авентине и чрез птипегадание вопросил богов, какие знамения
должны браться в расчет.

21. (1) К обсуждению этих дел, к попеченью о них обратился, забыв о
насилиях и оружии, весь народ; умы были заняты, а постоянное усердье к
богам, которые, казалось, и сами участвовали в людских заботах, исполнило
все сердца таким благочестием, что государством правили верность и клятва,
а не покорность законам и страх перед карой. (2) А поскольку римляне сами
усваивали нравы своего царя, видя в нем единственный образец, то даже
соседние народы, которые прежде считали, что не город, но военный лагерь
воздвигнут среди них на пагубу всеобщему миру, были пристыжены и теперь
почли бы нечестием обижать государство, всецело занятое служеньем богам.
     (3) Была роща, круглый год орошаемая ключом, который бил из темной
пещеры, укрытой в гуще деревьев. Туда очень часто приходил без свидетелей
Нума, будто бы для свиданья с богиней; эту рощу он посвятил Каменам,
уверяя, что они совещались там с его супругою Эгерией78. (4) Установил он и
празднество Верности. Он повелел, чтобы к святилищу Верности79 жрецы
приезжали на крытой колеснице, запряженной парой, и чтобы жертвоприношение
совершали рукою, спеленутою до самых пальцев, в знак того, что верность
должно блюсти и что она свята и остается святыней даже в пожатии рук. (5)
Он учредил многие другие священнодействия и посвятил богам места для
жертвоприношений - те, что понтифики зовут "Аргеями"80. Но все же
величайшая из его заслуг в том, что на протяжении всего царствования он
берег мир не меньше, чем царство.
     (6) Так два царя сряду, каждый по-своему - один войною, другой миром,
возвеличили Рим. Ромул царствовал тридцать семь лет, Нума - сорок три
года81. Государство было не только сильным, но одинаково хорошо
приспособленным и к войне и к мирной жизни.

22. (1) Нума умер, и вновь наступило междуцарствие. Затем народ избрал
царем Тулла Гостилия82, внука того Гостилия, который прославился битвой с
сабинянами у подножия крепости; отцы утвердили это решение. (2) Новый царь
не только не был похож на предшественника, но воинственностью превосходил
даже Ромула. Молодые силы и дедовская слава волновали его. И вот, решив,
что в покое государство дряхлеет, стал он повсюду искать повода к войне.
(3) Случилось, что римские поселяне угнали скот с альбанской земли,
альбанские, в свой черед,- с римской. Властвовал в Альбе тогда Гай Клуилий.
(4) С обеих сторон были отправлены послы требовать возмещения убытков.
Своим послам Тулл наказал идти прямо к цели, не отвлекаясь ничем: он твердо
знал, что альбанцы ответят отказом и тогда можно будет с чистой совестью
объявить войну. (5) Альбанцы действовали намного беспечнее; встреченные
Туллом гостеприимно и радушно, они весело пировали с царем. Между тем
римские послы и первыми потребовали удовлетворения, и отказ получили
первыми; они объявили альбанцам войну, которая должна была начаться через
тридцать дней. О том они и доложили Туллу. (6) Тут он приглашает альбанских
послов высказать, ради чего они явились. Те, ни о чем не догадываясь,
сначала зря тратят время на оправдания: они-де и не хотели бы говорить
ничего, что могло б не понравиться Туллу, но повинуются приказу: они пришли
за возмещеньем убытков, а если получат отказ, им велено объявить войну. (7)
А Тулл в ответ: "Передайте вашему царю, что римский царь берет в свидетели
богов: чья сторона первой отослала послов, не уважив их просьбы, на нее
пусть и падут все бедствия войны".

23. (1) Эту весть альбанцы уносят домой. И вот обе стороны стали всеми
силами готовить войну, всего более схожую с гражданской, почти что войну
меж отцами и сыновьями, ведь оба противника были потомки троянцев: Лавиний
вел начало от Трои, от Лавиния - Альба, от альбанского царского рода -
римляне. (2) Исход войны, правда, несколько умеряет горечь размышлений об
этой распре, потому что до сражения не дошло, погибли лишь здания одного из
городов, а оба народа слились в один. (3) Альбанцы первые с огромным
войском вторглись в римские земли. Лагерь они разбивают едва ли дальше, чем
в пяти милях от города; обводят лагерь рвом; Клуилиев ров - так, по имени
их вождя, звался он несколько столетий, покуда, обветшав, не исчезли и
самый ров, и это имя. (4) В лагере Клуилий, альбанский царь, умирает;
альбанцы избирают диктатора, Меттия Фуфетия83.
    Меж тем Тулл, особенно ожесточившийся после смерти царя, объявляет, что
кара всесильных богов за беззаконную войну постигнет, начав с головы, весь
альбанский народ, и, миновав ночью неприятельский лагерь, ведет войско в
земли альбанцев. Это заставило Меттия сняться с места. (5) Он подходит к
противнику как можно ближе и, отправив вперед посла, поручает ему передать
Туллу, что, прежде чем сражаться, нужны переговоры - он, Меттий, уверен:
если полководцы встретятся, то у него найдется сообщение, не менее важное
для римлян, нежели для альбанцев. (6) Хотя это выглядело пустым
хвастовством, Тулл не пренебрег предложением и выстроил войско. Напротив
выстроились альбанцы.
     Когда два строя стали друг против друга, вожди с немногими
приближенными вышли на середину. (7) Тут альбанеп заговорил. "Нанесенная
обида и отказ удовлетворить обоснованное договором требование о возмещении
ущерба - такова причина нынешней войны, я и сам, кажется, слышал о том из
уст нашего царя Клуилия, да и ты, Тулл, не сомневаюсь, выдвигаешь те же
доводы. (8). Но, если нужно говорить правду, а не красивые слова, это жажда
власти толкает к войне два родственных и соседних народа. Хорошо это или
дурно, я сейчас объяснять не буду: пусть размыслит об этом тот, кто затеял
войну, меня же альбанцы избрали, чтобы ее вести. А тебе, Тулл, хотел бы
напомнить я вот о чем. Сколь велика держава этрусков, окружающая и наши
владения, и особенно ваши, ты как их ближайший сосед знаешь еще лучше, чем
мы: велика их мощь на суше, еще сильней они на море. (9) Помни же: как
только подашь ты знак к битве, оба строя окажутся у них на виду, чтобы
сразу обоим, и победителю и побежденному, усталым и обессиленным, сделаться
жертвою нападения. Видят боги, раз уж мы не довольствуемся верной свободой
и в сомнительной игре ставим на кон господство и рабство, так найдем по
крайней мере какую-нибудь возможность решить без кровопролития, без
гибельного для обеих сторон урона, какому народу властвовать, какому
подчиняться".
     (10) Тулл согласился, хотя и от природы, и в твердой надежде на успех
был склонен к более воинственному решению. Обеим сторонам приходит в мысль
воспользоваться случаем, который посылала им сама Судьба.

24. (1) Было тогда в каждой из ратей по трое братьев-близнецов, равных и
возрастом, и силой. Это были, как знает каждый, Горации и Куриации84, и
едва ли есть предание древности, известное более широко; но и в таком ясном
деле не обошлось без путаницы насчет того, к какому народу принадлежали
Горации, к какому Куриации. Писатели расходятся во мнениях, но большая
часть, насколько я могу судить, зовет римлян Горациями, к ним хотелось бы
присоединиться и мне. (2) Цари обращаются к близнецам, предлагая им
обнажить мечи,- каждому за свое отечество: той стороне достанется власть,
за какою будет победа. Возражений нет, сговариваются о времени и месте. (3)
Прежде чем начался бой, между римлянами и альбанцами был заключен договор
на таких условиях: чьи граждане победят в схватке, тот народ будет мирно
властвовать над другим.
     (4) Разные договоры заключаются на разных условиях, но всегда
одинаковым способом. В тот раз, как я мог узнать, сделано было так (и нет о
договорах сведений более древних). Фециал85 воззвал к царю Туллу: "Велишь
ли мне, царь, заключить договор с отцом-отряженным народа альбанского?"
Царь повелел, тогда фециал сказал: "Прошу у тебя, царь, потребное для
освящения". Тот в ответ: "Возьми чистой травы". (5) Фециал принес из
крепости вырванной с корнем чистой травы. После этого он воззвал к царю
так: "Царь, назначаешь ли ты меня с моею утварью и сотоварищами царским
вестником римского народа квиритов?" Царь ответил: "Когда то не во вред мне
и римскому народу квиритов, назначаю". (6) Фециалом был Марк Валерий,
отцом-отряженным он назначил Спурия Фузия, коснувшись ветвью его головы и
волос. Отец-отряженный назначается для принесения присяги, то есть для
освящения договора: он произносит многочисленные слова длинного заклятия,
которое не стоит здесь приводить. (7) Потом, по оглашении условий, он
говорит: "Внемли, Юпитер, внемли, отец-отряженный народа альбанского,
внемли, народ альбанский. От этих условий, в том виде, как они всенародно
от начала и до конца оглашены по этим навощенным табличкам без злого умысла
и как они здесь в сей день поняты вполне правильно, от них римский народ не
отступится первым. (8) А если отступится первым по общему решению и со злым
умыслом, тогда ты, Юпитер, порази народ римский так, как в сей день здесь я
поражаю этого кабанчика, и настолько сильней порази, насколько больше твоя
мощь и могущество". (9) Сказав это, он убил кабанчика кременным ножом.
Точно так же и альбанцы через своего диктатора и своих жрецов произнесли
свои заклятья и клятву.

25. (1) Когда заключили договор, близнецы, как было условлено, берутся за
оружие. С обеих сторон ободряют своих: на их оружие, на их руки смотрят
сейчас отеческие боги, отечество и родители, все сограждане - и дома и в
войске. Бойцы, и от природы воинственные, и ободряемые криками, выступают
на середину меж двумя ратями. (2) Оба войска сели перед своими лагерями,
свободные от прямой опасности, но не от тревоги - спор ведь шел о
первенстве и решение зависело от доблести и удачи столь немногих. В
напряженном ожидании все чувства обращаются к зрелищу, отнюдь не тешащему
глаз.
     (3) Подают знак, и шесть юношей с оружием наизготове, по трое, как два
строя, сходятся, вобрав в себя весь пыл двух больших ратей. И те и другие
думают не об опасности, грозящей им самим, но о господстве или рабстве,
ожидающем весь народ, о грядущей судьбе своего отечества, находящейся
теперь в собственных их руках. (4) Едва только в первой сшибке стукнули
щиты, сверкнули блистающие мечи, глубокий трепет охватывает всех, и, покуда
ничто не обнадеживает ни одну из сторон, голос и дыхание застывают в горле.
(5) Когда бойцы сошлись грудь на грудь и уже можно было видеть не только
движение тел и мелканье клинков и щитов, но и раны и кровь, трое альбанцев
были ранены, а двое римлян пали. (6) Их гибель исторгла крик радости у
альбанского войска, а римские легионы оставила уже всякая надежда, но еще
не тревога: они сокрушались об участи последнего, которого обступили трое
Куриациев. (7) Волею случая он был невредим, и если против всех вместе
бессилен, то каждому порознь грозен. Чтобы разъединить противников, он
обращается в бегство, рассчитав, что преследователи бежать будут так, как
позволит каждому рана. (8) Уже отбежал он на какое-то расстоянье от места
боя, как, оглянувшись, увидел, что догоняющие разделены немалыми
промежутками и один совсем близко. (9) Против этого и обращается он в
яростном натиске, и, покуда альбанское войско кричит Куриациям, чтобы
поторопились на помощь брату, победитель Гораций, убив врага, уже
устремляется в новую схватку. Теперь римляне поддерживают своего бойца
криком, какой всегда поднимают при неожиданном обороте поединка
сочувствующие зрители, и Гораций спешит закончить сражение. (10) Итак, он,
прежде чем смог подоспеть последний, который был недалеко, приканчивает еще
одного Куриация: (11) и вот уже военное счастье сравнялось - противники
остались один на один, но не равны у них были ни надежды, ни силы.
Римлянин, целый и невредимый, одержавший двойную победу, был грозен, идя в
третий бой; альбанец, изнемогший от раны, изнемогший от бега, сломленный
зрелищем гибели братьев, покорно становится под удар. (12) И то не было
боем. Римлянин восклицает, ликуя: "Двоих я принес в жертву теням моих
братьев, третьего отдам на жертвенник того дела, ради которого идет эта
война, чтобы римлянин властвовал над альбанцем". Ударом сверху вонзает он
меч в горло противнику, едва держащему щит; с павшего снимает доспехи. (13)
Римляне встретили Горация ликованием и поздравлениями, и тем большею была
их радость, чем ближе были они прежде к отчаянию. Обе стороны занялись
погребением своих мертвых, но с далеко не одинаковыми чувствами - ведь одни
выиграли власть, а другие подпали чужому господству. (14) Гробницы можно
видеть и до сих пор на тех самых местах, где пал каждый: две римские
вместе, ближе к Альбе, три альбанские поодаль, в сторону Рима, и врозь -
именно так, как бойцы сражались.

26. (1) Прежде чем покинуть место битвы, Меттий, повинуясь заключенному
договору, спросил, какие будут распоряжения, и Тулл распорядился, чтобы
альбанская молодежь оставалась под оружием: она понадобится, если будет
война с вейянами. С тем оба войска и удалились в свои города.
     (2) Первым шел Гораций, неся тройной доспех, перед Капенскими воротами
его встретила сестра-девица, которая была просватана за одного из
Куриациев; узнав на плечах брата женихов плащ, вытканный ею самою, она
распускает волосы и, плача, окликает жениха по имени86. (3) Свирепую душу
юноши возмутили сестрины вопли, омрачавшие его победу и великую радость
всего народа. Выхватив меч, он заколол девушку, воскликнув при этом: (4)
"Отправляйся к жениху с твоею не в пору пришедшей любовью! Ты забыла о
братьях - о мертвых и о живом,- забыла об отечестве. (5) Так да погибнет
всякая римлянка, что станет оплакивать неприятеля!"
     Черным делом сочли это и отцы, и народ, но противостояла преступлению
недавняя заслуга. Все же Гораций был схвачен и приведен в суд к царю. А
тот, чтобы не брать на себя такой прискорбный и неугодный толпе приговор и
последующую казнь, созвал народный сход и объявил: "В согласии с законом,
назначаю дуумвиров, чтобы они вынесли Горацию приговор за тяжкое
преступление"87. (6) А закон звучал устрашающе: "Совершившего тяжкое
преступление да судят дуумвиры; если он от дуумвиров обратится к народу,
отстаивать ему свое дело перед народом; если дуумвиры выиграют дело,
обмотать ему голову, подвесить веревкой к зловещему дереву88, засечь его
внутри городской черты или вне городской черты"89. (7) Таков был закон, в
согласии с которым были назначены дуумвиры. Дуумвиры считали, что закон не
оставляет им возможности оправдать даже невиновного. Когда они вынесли
приговор, то один из них объявил: "Публий Гораций, осуждаю тебя за тяжкое
преступление. Ступай, ликтор, свяжи ему руки". (8) Ллктор подошел и стал
ладить петлю. Тут Гораций, по совету Тулла, снисходительного истолкователя
закона, сказал: "Обращаюсь к народу". (9) Этим обращением дело было
передано на рассмотренье народа. На суде особенно сильно тронул собравшихся
Публий Гораций-отец, объявивший, что дочь свою он считает убитой по праву:
случись по-иному, он сам наказал бы сына отцовскою властью90. Потом он
просил всех, чтоб его, который так недавно был обилен потомством, не
оставляли вовсе бездетным. (10) Обняв юношу и указывая на доспехи
Куриациев, прибитые на месте, что ныне зовется "Горациевы копья", старик
говорил: "Неужели, квириты, того же, кого только что видели вступающим в
город в почетном убранстве, торжествующим победу, вы сможете видеть с
колодкой на шее, связанным, меж плетьми и распятием? Даже взоры альбанцев
едва ли могли бы вынести столь безобразное зрелище! (11) Ступай, ликтор,
свяжи руки, которые совсем недавно, вооруженные, принесли римскому народу
господство. Обмотай голову освободителю нашего города; подвесь его к
зловещему дереву; секи его, хоть внутри городской черты - но непременно меж
этими копьями и вражескими доспехами, хоть вне городской черты - но
непременно меж могил Куриациев. Куда ни уведете вы этого юношу, повсюду
почетные отличия будут защищать его от позора казни!" (12) Народ не вынес
ни слез отца, ни равного перед любою опасностью спокойствия духа самого
Горация - его оправдали скорее из восхищения доблестью, нежели по
справедливости. А чтобы явное убийство было все же искуплено очистительной
жертвой, отцу повелели, чтобы он совершил очищение сына на общественный
счет.
     (13) Совершив особые очистительные жертвоприношения, которые с той
поры завещаны роду Горациев, отец перекинул через улицу брус и, прикрыв
юноше голову, велел ему пройти словно бы под ярмом. Брус существует и по
сей день, и всегда его чинят на общественный счет; называют его "сестрин
брус"91. Гробница Горации - на месте, где та пала мертвой,- сложена из
тесаного камня.

27. (1) Но недолог был мир с Альбой. Недовольство черни, раздраженной тем,
что судьба государства была вручена трем воинам, смутило суетный ум
диктатора, и, поскольку, действуя прямо, он ничего не выгадал, Меттий
принялся бесчестными ухищрениями домогаться прежнего расположения
соотечественников. (2) Как прежде, в военное время, он искал мира, так
теперь, в мирное, ищет войны, и, сознавая, что боевого духа у его сограждан
больше, чем сил, он к прямой и открытой войне подстрекает другие народы,
своему же оставляет прикрытое видимостью союза предательство. (3) Фиденяне,
жители римского поселения, дали склонить себя к войне с Римом, получив от
альбанцев обещание перейти на их сторону. Войдя в соглашение с вейянами,
они взялись за оружие. (4) Когда фиденяне отпали, Тулл, вызвав Меттия и его
войско из Альбы, повел их на врага. Перейдя Аниен, он разбил лагерь при
слиянии рек. Между этим местом и Фиденами перешло Тибр войско вейян. (5)
Они в боевом строю не отдалились от реки. занимая правое крыло; на левом,
ближе к горам, расположились фиденяне. Против вейян Тулл выстроил своих, а
альбанцев разместил против легиона фиденян. Храбрости у альбанского
полководца было не больше, чем верности. Не отваживаясь ни остаться на
месте, ни открыто перейти к врагу, он мало-помалу отступает к горам. (6)
Решив, что дальше отходить не надо, он выстраивает все войско и в
нерешительности, чтобы протянуть время, поправляет ряды. Замысел его был -
на ту сторону привести свои силы, на какой окажется счастье. (7) Римляне,
стоявшие рядом, сперва удивлялись, видя, что их крыло остается незащищенным
из-за отхода союзников; потом во весь опор прискакал конник и сообщил царю,
что альбанцы уходят. Среди всеобщего замешательства Тулл дал обет учредить
двенадцать салиев92 и святилища Страху и Смятенью. (8) Всадника он
отчитывает громким голосом - чтоб услыхали враги - и приказывает вернуться
в сраженье: тревожиться нечего, это он, Тулл, послал в обход альбанское
войско, чтобы оно напало на незащищенные тылы фиденян. И еще царь
распорядился, чтобы всадники подняли копья. (9) Когда это было исполнено,
от большей части римской пехоты был загорожен вид уходящего альбанского
войска, а те, кто успел увидеть, доверились речи царя и сражались тем
горячее. Страх теперь переходит к врагам; они слышали громкий голос Тулла,
а большинство фиденян, жителей римского поселения, знали латинский язык.
(10) И вот, чтобы не оказаться отрезанными от своего города, если альбанцы
с холмов внезапно двинутся вниз, фиденяне поворачивают вспять. Тулл
наступает, и, когда крыло, которое занимали фиденяне, было рассеяно, он, с
еще большим воинским пылом, вновь обращает рать против вейян, устрашенных
чужим испугом. Не выдержали натиска и они, но бежать как придется не давала
протекавшая сзади река. (11) Добежав до нее, одни, постыдно бросая щиты,
слепо ринулись в воду, другие медлили на берегу, колеблясь меж бегством и
битвой, и были раздавлены. Из всех сражений, что до сих пор дали римляне,
ни одно не было более ожесточенным.

28. (1) Тогда альбанское войско, оставшееся зрителем битвы, спустилось на
равнину. Меттий поздравляет Тулла с полной победою над врагами; со своей
стороны Тулл любезно разговаривает с Меттием. Он велит соединить, в добрый
час, альбанский лагерь с лагерем римским и готовит очистительное
жертвоприношение к следующему дню.
     (2) На рассвете, когда все было приготовлено по заведенному обычаю,
Тулл приказывает созвать на сходку оба войска. Глашатаи, начав с дальнего
конца лагеря, первыми подняли альбанцев. А тех и самое дело, бывшее им в
новинку, побудило стать впереди, чтобы послушать речь римского царя. (3) Их
окружает римский легион под оружием - так было решено заранее; центурионам
было вменено в обязанность исполнять приказания без задержки. (4) Тулл
начинает так:
     "Римляне, если в какой-либо из войн раньше всего следовало благодарить
бессмертных богов, а потом вашу собственную доблесть, так это во вчерашнем
сражении. Биться пришлось не столько с врагами, сколько с предательством и
вероломством союзников, а эта битва и тяжелей, и опасней. (5) Пусть не
будет у вас заблуждений - без моего приказа поднялись альбанцы к горам, и
не распоряжался я ходом битвы, но схитрил и притворился, чтобы вы не знали,
что брошены союзниками, и не отвлеклись от сраженья и чтобы враги,
вообразив себя обойденными с тыла, в страхе ударились в бегство. (6) Та
вина, о которой я говорю, лежит не на всех альбанцах: они пошли за своим
вождем, как поступили бы и вы, если бы я захотел увести вас отсюда. Меттий
- вот предводитель, за которым они пошли, тот же Меттий - зачинщик этой
войны, Меттий - нарушитель договора меж Римом и Альбой. Когда-нибудь и
другой дерзнет ва подобное, если сегодня не покажу я пример, который будет
наукой всем смертным".
     (7) Вооруженные центурионы обступают Меттия, а царь продолжает: "Да
послужит это ко благу, пользе и счастью римского народа, моему и вашему
счастью, альбанцы,- вознамерился я весь альбанский народ перевести в Рим,
простому люду даровать гражданство, старейшин зачислить в отцы, создать
один город, одно государство. Как один народ, составлявший общину
альбанцев, был поделен некогда на два, так теперь пусть они воссоединятся в
один". (8) На это альбанцы, безоружные в кольце вооруженных, хоть и думают
об этом по-разному, но, объединенные общим страхом, отвечают молчанием. (9)
Тогда Тулл говорит: "Меттий Фуфетий, если бы и ты мог научиться хранить
верность и соблюдать договоры, я бы тебя этому поучил, оставив в живых; но
ты неисправим, а потому умри, и пусть твоя казнь научит человеческий род
уважать святость того, что было осквернено тобою. Совсем недавно ты
раздваивался душою меж римлянами и фиденянами, теперь раздвоишься телом".
(10) Тут же подали две четверни, и царь приказал привязать Меттия к
колесницам, потом пущенные в противоположные стороны кони рванули и,
разодрав тело надвое, поволокли за собой прикрученные веревками члены. (11)
Все отвели глаза от гнусного зрелища. В первый раз и в последний
воспользовались римляне этим способом казни, мало согласным с законами
человечности; в остальном же можно смело сказать, что ни один народ не
назначал более мягких наказаний.

29. (1) Между тем уже были посланы в Альбу всадники, чтобы перевести
население в Рим, за ними шли легионы разрушать город. (2) Когда они
вступили в ворота, не было вовсе смятения и безудержного отчаяния, обычного
в только что взятом городе, где взломаны ворота, иди повалены стены, или не
устояли защитники крепости,- и вот уже повсюду слышен вражеский крик, по
улицам носятся вооруженные и все без разбора предается огню и мечу. (3) А
тут немая скорбь и молчаливое горе сковали сердца: забывшись в тревожном
ожидании, не в силах решиться, люди спрашивали друг у друга, что оставить,
что брать с собою, и то застывали на порогах, то блуждали по дому, чтобы
бросить на все последний взгляд. (4) Но вот крики всадников, приказывавших
уходить, зазвучали угрожающе, послышался грохот зданий, рушимых на краю
города, и пыль, поднявшись в отдалении, окутала все, словно облако; тогда,
второпях унося то, что каждый мог захватить, оставляя и Ларов с пенатами93,
и стены, в которых родились и выросли, альбанцы стали уходить,- (5) вот
сплошная толпа переселяющихся заполнила улицы; вид чужого горя и взаимное
сострадание исторгали из глаз новые слезы, слышались и жалостные женские
вопли, особенно громкие, когда проходили мимо священных храмов, занятых
вооруженными воинами, и как бы в плену оставляли богов. (6) После того как
альбанцы покинули город, римляне все здания, общественные и частные,
сравнивают с землею, в один час предав разрушению и гибели труды четырех
столетий94, которые стоял город Альба; храмы богов, однако,- так указано
было царем - были пощажены.

30. (1) Рим между тем с разрушением Альбы растет. Удваивается число
граждан, к городу присоединяется Целийский холм95, а чтобы он заселялся
быстрее и гуще, Тулл избирает его местом для царского дома и с той поры там
и живет. (2) Альбанских старейшин96 - Юлиев, Сервилиев, Квинтиев, Геганиев,
Куриациев, Клелиев - он записал в отцы, чтобы росла и эта часть
государственного целого; построил он и курию, священное место заседаний
умноженного им сословия,- она вплоть до времени наших отцов звалась
Гостилиевой97. (3) И, чтобы в каждое сословие влилось подкрепление из
нового народа, Тулл набрал из альбанцев десять турм98 всадников, старые
легионы пополнил альбанцами, из них же составил новые.
     (4) Полагаясь на эти силы, Тулл объявляет войну сабинянам, которые в
те времена лишь этрускам уступали в численности и воинской мощи. (5) С
обеих сторон были обиды и тщетные требования удовлетворения. Тулл
жаловался, что на людном торжище у храма Феронии99 схвачены были римские
купцы; (6) сабиняне - что еще до того их люди бежали в священную рощу100 и
были удержаны в Риме. Такие выставлялись предлоги к войне. Сабиняне отлично
помнили, что в свое время Таций переместил в Рим часть их собственных
воинских сил и что вдобавок римское государство еще усилилось недавним
присоединением альбанского народа, а потому и сами стали осматриваться
вокруг в поисках внешней помощи. (7) Этрурия была по соседству, ближе всех
из этрусков - вейяне. Там еще не остыло после прежних войн озлобленье, умы
были особенно возбуждены и склонны к измене, и поэтому оттуда сабиняне
привлекли добровольцев, а кое-кого из неимущего сброда соблазнила плата. Но
от вейского государства сабиняне никакой помощи не получили, и вейяне
остались верны условиям договора, заключенного с Ромулом (то, что прочие
этруски не помогли сабинянам, не так удивительно). (8) Так обе стороны
всеми силами готовились к войне, исход которой, казалось, зависел от того,
кто нападет первым. Тулл, опережая противника, вторгся в Сабинскую область.
(9) Жестокая битва произошла близ Злодейского леса, и победою римляне
обязаны были не столько мощной пехоте, сколько недавно пополнившейся
коннице. (10) Внезапным ударом всадники смяли ряды сабинян, которые не
смогли ни устоять в битве, ни без больших потерь спастись бегством.

31. (1) После победы над сабинянами, когда и царь Тулл, и все римское
государство были в великой славе и великой силе, царю и отцам донесли, что
на Альбанской горе шел каменный дождь. (2) Так как этому почти невозможно
было поверить, послали людей взглянуть на небывалое знамение, и на их
глазах, совсем как гонимый ветрами на землю град, без счета сыпались с неба
камни. (3) Посланные будто бы услышали даже громовой голос с самой вершины
горы - из рощи, повелевавший, чтобы альбанцы, по отеческому обычаю,
совершали жертвоприношения, о которых они забыли (как будто боги были
брошены вместе с отечеством), и либо усвоили римские обряды, либо - как это
часто бывает,- разгневавшись на судьбу, вовсе бросили почитать богов101.
(4) Римляне из-за этого знамения тоже устроили девятидневное общественное
священнослуженье - то ли, как передают иные, вняв небесному гласу с
Альбанской горы, то ли по совету гаруспиков102; во всяком случае, и до сих
пор всякий раз, как донесут о таком знамении, устанавливаются девять
праздничных дней.
     (5) Немногим позже пришло моровое поветрие. Оно принесло с собой
нежелание воевать, но воинственный царь не разрешал выпускать оружие из рук
и был даже уверен, что здоровью молодежи военная служба полезней, чем
пребывание дома. Так длилось до тех пор, покуда и сам он не был разбит
долгой болезнью. (6) Тут вместе с телом был сломлен и его свирепый дух, и
тот, кто раньше ничто не считал менее царственным, чем отдавать свои
помыслы священнодействиям, теперь вдруг стал покорен всему - и важным
предписаниям благочестия, и жалким суевериям,- обратив к богобоязненности и
народ. (7) Все уже тосковали по временам Нумы и верили, что нет от болезни
иного средства, кроме как испросить у богов мир и прощенье. (8) Передают,
что царь сам, разбирая записки Нумы, узнал из них о неких тайных
жертвоприношениях Юпитеру Элицию и всецело отдался этим священнодействиям,
но то ли начал, то ли повел дело не по уставу; и не только что никакое
знамение не было ему явлено, но неверный обряд разгневал Юпитера, и Тулл,
пораженный молнией, сгорел вместе с домом. Царствовал он с великой воинской
славой тридцать два года.

32. (1) По смерти Тулла вновь, как установилось искони, вся власть перешла
к отцам и они назначили интеррекса. На созванном им сходе народ избрал
царем Анка Марция103; отцы утвердили этот выбор. Анк Марций был внуком царя
Нумы Помпилия, сыном его дочери. (2) Едва вступив на царство, он, памятуя о
дедовской славе и единственной слабости прекрасного в остальном предыдущего
царствования - упадке благочестия и искажении обрядов, а также полагая
важнейшим, чтобы общественные священнодействия совершались в строгом
согласии с уставами Нумы, приказал понтифику извлечь из записок царя все
относящиеся сюда наставленья и, начертав на доске, обнародовать. Это и
гражданам, стосковавшимся по покою, и соседним государствам внушило
надежду, что царь вернется к дедовским нравам и установленьям.
     (3) И вот латины, с которыми при царе Тулле был заключен договор,
расхрабрились и сделали набег на римские земли, а когда римляне потребовали
удовлетворенья, дали высокомерный ответ в расчете на бездеятельность нового
царя, который, полагали они, будет проводить свое царствование меж святилищ
и алтарей. (4) Анк, однако, был схож нравом не только с Нумою, но и с
Ромулом; сверх того, он был убежден, что царствованию его деда, при
тогдашней молодости и необузданности народа, спокойствие было гораздо
нужнее и что достойного мира, который достался его деду, ему, Анку, так
просто не добиться: терпенье его испытывают, чтобы, испытав, презирать, и,
стало быть, время сейчас подходящее скорее для Тулла, чем для Нумы. (5) Но,
чтобы установить и для войн законный порядок, как Нума установил обряды для
мирного времени, и чтобы войны не только велись, но и объявлялись по
определенному чину, Анк позаимствовал у древнего племени эквиколов то
право, каким ныне пользуются фециалы104, требуя удовлетворения.
     (6) Посол, придя к границам тех, от кого требуют удовлетворения,
покрывает голову (покрывало это из шерсти) и говорит: "Внемли, Юпитер,
внемлите рубежи племени такого-то (тут он называет имя); да слышит меня
Вышний Закон. Я вестник всего римского народа, по праву и чести прихожу я
послом, и словам моим да будет вера!" (7) Далее он исчисляет все требуемое.
Затем берет в свидетели Юпитера: "Если неправо и нечестиво требую я, чтобы
эти люди и эти вещи были выданы мне, да лишишь ты меня навсегда
принадлежности к моему отечеству". (8) Это произносит он, когда переступает
рубеж, это же - первому встречному, это же - когда входит в ворота, это же
- когда войдет на площадь, изменяя лишь немногие слова в возвещении и
заклятии. (9) Если он не получает того, что требует, то по прошествии
тридцати трех дней (таков установленный обычаем срок) он объявляет войну
так: (10) "Внемли, Юпитер, и ты, Янус Квирин, и все боги небесные, и вы,
земные, и вы, подземные,- внемлите! Вас я беру в свидетели тому, что этот
народ (тут он называет, какой именно) нарушил право и не желает его
восстановить. Но об этом мы, первые и старейшие в нашем отечестве, будем
держать совет, каким образом нам осуществить свое право". Тут посол
возвращается в Рим для совещания.
     (11) Без промедления царь в таких примерно словах запрашивает отцов:
"Касательно тех вещей, требований, дел, о каковых отец-отряженный римского
народа квиритов известил отца-отряженного старых латинов и самих старых
латинов; касательно всего того, что те не выдали, не выполнили, не
возместили; касательно всего того, чему надлежит быть выданным,
выполненным, возмещенным, объяви, какое твое сужденье" - так он обращается
к тому, кто подает мнение первым. (12) Тот в ответ: "Чистой и честной
войной, по суждению моему, должно их взыскать; на это даю свое согласье и
одобренье". Потому по порядку были опрошены остальные; когда большинство
присутствующих присоединилось к тому же мнению, постановили воевать.
Существовал обычай, чтобы фециал приносил к границам противника копье с
железным наконечником или кизиловое древко с обожженным концом и в
присутствии не менее чем троих взрослых свидетелей говорил: (13) "Так как
народы старых латинов и каждый из старых латинов провинились и погрешили
против римского народа квиритов, так как римский народ квиритов определил
быть войне со старыми латинами и сенат римского народа квиритов рассудил,
согласился и одобрил, чтобы со старыми латинами была война, того ради я и
римский народ народам старых латинов и каждому из старых латинов объявляю и
приношу войну". Произнесши это, он бросал копье в пределы противника. (14)
Вот таким образом потребовали тогда от латинов удовлетворения и объявили им
войну; этот порядок переняли потомки.

33. (1) Поручив попеченье о священнодействиях фламинам и другим жрецам, Анк
с вновь набранным войском ушел на войну. Латинский город Политорий он взял
приступом, все его население по примеру предыдущих царей, принимавших
неприятелей в число граждан и тем увеличивавших римское государство,
перевел в Рим, (2) и, подобно тому как подле Палатина - обиталища
древнейших римлян - сабиняне заселили Капитолий и крепость, а альбанцы
Целийский холм, новому пополнению отведен был Авентин105. Туда же были
приселены новые граждане и немного спустя, по взятии Теллен и Фиканы. (3)
На Политорий пришлось двинуться войною еще раз, так как опустевший город
заняли старые латины; это заставило римлян разрушить Политорий, чтобы он не
служил постоянным пристанищем для неприятелей. (4) В конце концов все силы
латинов были оттеснены к Медуллии106, где довольно долго военное счастье
было непостоянным - сражались с переменным успехом: и самый город был
надежно защищен укрепленьями и сильной охраной, и в открытом поле латинское
войско, став лагерем, несколько раз схватывалось с римлянами врукопашную.
(5) Наконец Анк, бросив в дело все свои силы, выиграл сражение и,
обогатившись огромной добычей, возвратился в Рим; тут тоже многие тысячи
латинов были приняты в число граждан, а для поселения им отведено было
место близ алтаря Мурции107 - чтобы соединился Авентин с Палатином. (6)
Яникул108 был тоже присоединен к городу - не оттого, что не хватало места,
но чтобы не смогли здесь когда-нибудь укрепиться враги. Решено было не
только обнести этот холм стеною, но и - ради удобства сообщения - соединить
с городом Свайным мостом, который тогда впервые был построен на Тибре. (7)
Ров Квиритов, немаловажное укрепление на равнинных подступах к городу, тоже
дело царя Анка.
     (8) Огромный приток населения увеличил государство, а в таком
многолюдном народе потерялось ясное различие между хорошими и дурными
поступками, стали совершаться тайные преступления, и поэтому в устрашение
все возраставшей дерзости негодяев возводится тюрьма посреди города109, над
самым форумом. (9) И не только город, но и его владения расширились в это
царствование. Отобрав у вейян Месийский лес110, римляне распространили свою
власть до самого моря, и при устье Тибра был основан город Остия; вокруг
него стали добывать соль111; в ознаменованье военных успехов перестроили
храм Юпитера Феретрия.

34. (1) В царствование Анка в Рим переселился Лукумон112, человек
деятельный и сильный своим богатством; в Рим его привело прежде всего
властолюбие и надежда на большие почести, каких он не мог достигнуть в
Тарквиниях, потому что и там был отпрыском чужеземного рода. (2) Был он
сыном коринфянина Демарата113, который из-за междоусобиц бежал из родного
города, волей случая поселился в Тарквиниях, там женился и родил двоих
сыновей. Звались они Лукумон и Аррунт. Лукумон пережил отца и унаследовал
все его добро. Аррунт умер еще при жизни отца, оставив жену беременной.
Впрочем, отец пережил сына ненадолго, (3) он скончался, не зная, что
невестка носит в чреве, и потому не упомянул в завещании внука. Родившийся
после смерти деда мальчик, не имея никакой доли в его богатстве, получил
из-за бедности имя Эгерия114. А в Лукумоне, который унаследовал все
отцовское добро, уже само богатство порождало честолюбие, (4) еще
усилившееся, когда он взял в супруги Танаквиль. Эта женщина была самого
высокого рода, и не легко ей было смириться с тем, что по браку положенье
ее ниже, чем по рождению. (5) Так как этруски презирали Лукумона, сына
изгнанника-пришлеца, она не могла снести унижения и, забыв о природной
любви к отечеству, решила покинуть Тарквинии - только бы видеть супруга в
почете. (6) Самым подходящим для этого городом ей показался Рим: среди
молодого народа, где вся знать недавняя и самая знатность приобретена
доблестью, там-то и место мужу храброму и деятельному. Ведь царствовал там
сабинянин Таций, ведь призван был туда на царство Нума из Кур, ведь и Анк,
рожденный матерью-сабинянкой, знатен одним только предком - Нумою. (7)
Танаквиль без труда убедила мужа, который и сам жаждал почестей; да и
Тарквинии были ему отечеством лишь со стороны матери. Снявшись с места со
всем имуществом, они отселяются в Рим.
     (8) Доезжают они волей случая до Яникула, а там орел плавно, на
распростертых крыльях, спускается к Лукумону, восседающему с женою на
колеснице, и уносит его шапку, чтобы, покружив с громким клекотом, вновь
возложить ее на голову, будто исполняя поручение божества; затем улетает
ввысь. (9) Танаквиль, женщина сведущая, как вообще этруски, в небесных
знаменьях, с радостью приняла это провозвестье. Обнявши мужа, она велит ему
надеяться на высокую и великую участь: такая прилетала к нему птица, с
такой стороны неба, такого бога вестница; облетев вокруг самой маковки, она
подняла кверху убор, возложенный на человеческую голову, чтобы возвратить
его как бы от божества. (10) С такими надеждами и мыслями въехали они в
город и, обзаведясь там домом, назвались именем Луция Тарквиния
Древнего115. (11) Человек новый и богатый, Луций Тарквиний обратил на себя
внимание римлян и сам помогал своей удаче радушным обхожденьем и
дружелюбными приглашениями, услугами и благодеяньями, которые оказывал,
кому только мог, покуда молва о нем не донеслась и до царского дворца. (12)
А сведя знакомство с царем, он охотно принимал поручения, искусно их
исполнял и скоро достиг того, что на правах близкой дружбы стал бывать на
советах и общественных и частных и в военное и в мирное время. Наконец,
войдя во все дела, он был назначен по завещанию опекуном царских детей.

35. (1) Анк царствовал двадцать четыре года; искусством и славою в делах
войны и мира он был равен любому из предшествовавших царей. Сыновья его
были уже почти взрослыми. Тем сильнее настаивал Тарквиний, чтобы как можно
скорей состоялось собрание, которое избрало бы царя, (2) а к тому времени,
на какое оно было назначено, отправил царских детей на охоту. Он, как
передают, был первым, кто искательством домогался царства и выступил с
речью, составленною для привлеченья сердец простого народа. (3) Он, говорил
Тарквиний, не ищет ничего небывалого, ведь он не первым из чужеземцев (чему
всякий мог бы дивиться или негодовать), но третьим притязает на царскую
власть в Риме: и Таций из врага даже - не просто из чужеземца - был сделан
царем, и Нума, незнакомый с городом, не стремившийся к власти, самими
римлянами был призван на царство, (4) а он, Тарквиний, с того времени, как
стал распоряжаться собой, переселился в Рим с супругой и всем имуществом. В
Риме, не в прежнем отечестве, прожил он большую часть тех лет жизни, какие
человек уделяет гражданским обязанностям. (5) И дома и на военной службе,
под рукою безукоризненного наставника, самого царя Анка, изучил он законы
римлян, обычаи римлян. В повиновении и почтении к царю он мог поспорить со
всеми, а в добром расположении ко всем прочим с самим царем. (6) Это не
было ложью, и народ с великим единодушием избрал его на царство. Потому-то
он, человек, в остальном достойный, и на царстве не расстался с тем
искательством, какое выказал, домогаясь власти116. Не меньше заботясь об
укреплении своего владычества, чем о расширении государства, он записал в
отцы сто человек, которые с тех пор звались отцами младших родов; они
держали, конечно, сторону царя, чье благодеянье открыло им доступ в курию.
(7) Войну он вел сначала с латинами и взял приступом город Апиолы;
вернувшись с добычей, большей, чем позволяло надеяться общее мнение об этой
войне, он устроил игры, обставленные с великолепием, невиданным при прежних
царях. (8) Тогда впервые отведено было место для цирка, который ныне
зовется Большим117. Были определены места для отцов и всадников118, чтобы
всякий из них мог сделать для себя сиденья. (9) Смотрели с помостов,
настланных на подпорах высотою в двенадцать футов. В представлении
участвовали упряжки и кулачные бойцы, в большинстве приглашенные из
Этрурии. С этого времени вошли в обычай ежегодные игры, именуемые Римскими
или, иначе, Великими119. (10) Тем же самым царем распределены были между
частными лицами участки для строительства вокруг форума; возведены
портик120 и лавки.

36. (1) Тарквиний собирался также обвести город каменною стеной, но
помешала сабинская война. Она началась столь внезапно, что враги успели
перейти Аниен прежде, чем римское войско смогло выступить им навстречу. (2)
Поэтому Рим был в страхе, а первая битва, кровопролитная для обеих сторон,
ни одной не дала перевеса. Когда затем враги увели войска назад в лагерь и
дали римлянам время подготовиться к войне заново, Тарквиний рассудил, что
силам его особенно недостает всадников, и решил к Рамнам, Тициям и Луцерам
- центуриям, которые были учреждены Ромулом,- добавить новые, сохранив их
на будущее памятником Тарквиниева имени. (3) А так как Ромул учредил
центурии по совершении птицегаданья, то Атт Навий, славный в то время
авгур, объявил, что нельзя ничего ни изменить, ни учредить наново, если
того не позволят птицы. Это вызвало гнев царя, и он, как рассказывают,
насмехаясь над искусством гадания, промолвил: "Ну-ка, ты, божественный,
посмотри по птицам, может ли исполниться то, что я сейчас держу в уме". (4)
Когда же тот, совершив птицегаданье, сказал, что это непременно сбудется,
царь ответил: "А загадал-то я, чтобы ты бритвой рассек оселок. Возьми же
одно и другое и сделай то, что, как возвестили тебе твои птицы, может быть
исполнено". Тогда жрец, как передают, без промедленья рассек оселок. (5)
Изваяние Атта с покрытою головой стоит на том месте, где это случилось: на
Комиции121, на самих ступенях, по левую руку от курии. И камень, говорят,
был положен на том же месте, чтобы он напоминал потомкам об этом чуде. (6)
А уважение к птицегаданию и достоинству авгуров стало так велико, что с тех
пор никакие дела - ни на войне, ни в мирные дни - не велись без того, чтобы
не вопросить птиц: народные собрания, сбор войска, важнейшие дела
отменялись, если не дозволяли птицы. (7) И в тот раз тоже - все касавшееся
всаднических центурий Тарквиний оставил неизменным и лишь прибавил к числу
всадников еще столько же, так что в трех центуриях их стало тысяча
восемьсот122. (8) Вновь набранные всадники были названы "младшими" и
причислены к прежним центуриям, которые сохранили свои наименования. А
нынешнее их прозвание "шесть центурий" происходит от удвоившейся тогда
численности.

37. (1) Когда эта часть войска были пополнена, вновь сразились с
сабинянами. Но, подкрепив новыми силами свое войско, римляне, кроме того,
прибегли и к хитрости: были посланы люди, чтобы зажечь и спустить в Аниен
множество деревьев, лежавших по берегам речки; ветер раздувал пламя,
горящие деревья, большей частью наваленные на плоты, застревали у свай, и
мост загорелся123. (2) И это тоже напугало сабинян во время битвы и
вдобавок помешало им бежать, когда они были рассеяны; множество их, хоть и
спаслось от врага, нашло свою гибель в реке. Их щиты, принесенные течением
к Риму, были замечены в Тибре и дали знать о победе едва ли не раньше, чем
успела прийти весть о ней. (3) В этой битве главная слава досталась
всадникам. Поставленные, как рассказывают, на обоих крыльях, они, когда
пеший строй посреди стал уже поддаваться, ударили с боков так, что не
только остановили сабинские легионы, жестоко теснившие дрогнувшую пехоту,
но неожиданно обратили их в бегство. (4) Сабиняне врассыпную бросились к
горам, но немногие их достигли - большинство, как уже говорилось, было
загнано конницей в реку. (5) Тарквиний, решив продолжать наступление на
перепуганного врага, отсылает добычу и пленных в Рим и, сложив огромный
костер из вражьих доспехов (таков был обет Вулкану)124, ведет войско
дальше, в землю сабинян. (6) И, хотя дела их шли плохо и на лучшее
надеяться было нечего, однако, поскольку для размышлений времени не
оставалось, сабиняне вышли навстречу с наспех набранным войском; разбитые
снова и потеряв на этот раз почти все, они запросили мира.

38. (1) Коллация125 и все земли по сю сторону Коллации были отняты у
сабинян. Эгерий, царский племянник, был оставлен в Коллации с отрядом.
Коллатинцы сдались, и, насколько мне известно, порядок сдачи был таков. (2)
Царь спросил: "Это вы - послы и ходатаи, посланные коллатинским народом,
чтобы отдать в наши руки себя самих и коллатинский народ?" - "Мы".-
"Властен ли над собою коллатинский народ?" - "Властен".- "Отдаете ли вы
коллатинский народ, поля, воду, пограничные знаки, храмы, утварь, все,
принадлежащее богам и людям, в мою и народа римского власть?" - "Отдаем".-
"А я принимаю". (3) Завершив сабинскую войну, Тарквиний триумфатором
возвращается в Рим. Потом он пошел войной на старых латинов. (4) Здесь ни
разу не доходило до битвы, от которой зависел бы исход всей войны,-
захватывая города по одному, царь покорил весь народ латинов. Корникул,
Старая Фикулея, Камерия, Крустумерия, Америола, Медуллия, Номент - вот
города, взятые у старых латинов или у тех, кто их поддерживал. Затем был
заключен мир.
     (5) С этого времени Тарквиний обращается к мирной деятельности с
усердьем, превышавшим усилия, отданные войне; он хотел, чтобы у народа было
и дома не меньше дел, чем в походе. (6) Так, возвратясь к начинанию,
расстроенному сабинской войною, он стал обносить каменною стеной город в
тех местах, где не успел еще соорудить укрепленья; так, он осушил в городе
низкие места вокруг форума и другие низины между холмами, проведя к Тибру
вырытые с уклоном каналы (ибо с ровных мест нелегко было отвести воды); (7)
так, он заложил - во исполнение данного в сабинскую войну обета - основание
храма Юпитера на Капитолии, уже предугадывая душой грядущее величие этого
места.

39. (1) В это время в царском доме случилось чудо, дивное и по виду, и по
последствиям. На глазах у многих, гласит предание, пылала голова спящего
мальчика по имени Сервий Туллий126. (2) Многоголосый крик, вызванный столь
изумительным зрелищем, привлек и царя с царицей, а когда кто-то из домашних
принес воды, чтобы залить огонь, царица остановила его. Прекратила она и
шум, запретив тревожить мальчика, покуда тот сам не проснется. (3) Вскоре
вместе со сном исчезло и пламя. Тогда, отведя мужа в сторону, Танаквиль
говорит: "Видишь этого мальчика, которому мы даем столь низкое воспитание?
Можно догадаться, что когда-нибудь, в неверных обстоятельствах, он будет
нашим светочем, оплотом униженного царского дома. Давай же того, кто
послужит к великой славе и государства, и нашей, вскормим со всею
заботливостью, на какую способны".
     (4) С этой поры с ним обходились как с сыном, наставляли в науках,
которые побуждают души к служенью великому будущему. Это оказалось
нетрудным делом, ибо было угодно богам. Юноша вырос с истинно царскими
задатками, и, когда пришла пора Тарквинию подумать о зяте, никто из римских
юношей ни в чем не сумел сравниться с Сервием Туллием; царь просватал за
него свою дочь. (5) Эта честь, чего бы ради ни была она оказана, не
позволяет поверить, будто он родился от рабыни и в детстве сам был рабом. Я
более склонен разделить мнение тех, кто рассказывает, что, когда взят был
Корникул, жена Сервия Туллия, первого в том городе человека, осталась после
гибели мужа беременной; она была опознана среди прочих пленниц, за
исключительную знатность свою избавлена римской царицей от рабства и родила
ребенка в доме Тарквиния Древнего. (6) После такого великого благодеяния и
женщины сблизились между собою, и мальчик, с малых лет выросший в доме,
находился в чести и в холе. Судьба матери, попавшей по взятии ее отечества
в руки противника, заставила поверить, что он родился от рабыни.

40. (1) На тридцать восьмом примерно году от воцаренья Тарквиния, когда
Сервий Туллий был в величайшей чести не у одного царя, но и у отцов, и
простого народа, (2) двое сыновей Анка - хоть они и прежде всегда почитали
себя глубоко оскорбленными тем, что происками опекуна отстранены от
отцовского царства, а царствует в Риме пришлец не только что не соседского,
но даже и не италийского рода,- распаляются сильнейшим негодованием. (3)
Выходит, что и после Тарквиния царство достанется не им, но, безудержно
падая ниже и ниже, свалится в рабские руки, так что спустя каких-нибудь сто
лет127 в том же городе, ту же власть, какою владел - покуда жил на земле -
Ромул, богом рожденный и сам тоже бог, теперь получит раб, порожденье
рабыни! Будет позором и для всего римского имени, и в особенности для их
дома, если при живом и здоровом мужском потомстве царя Анка царская власть
в Риме станет доступной не только пришлецам, но даже рабам.
     (4) И вот они твердо решают отвратить оружием это бесчестье. Но и сама
горечь обиды больше подстрекала их против Тарквиния, чем против Сервия, и
спасенье, что царь, если они убьют не его, отомстит им страшнее всякого
другого; к тому же, думалось им, после гибели Сервия царь еще кого-нибудь
изберет себе в зятья и оставит наследником. (5) Поэтому они готовят
покушение на самого царя. Для злодеяния были выбраны два самых отчаянных
пастуха, вооруженные, тот и другой, привычными им мужицкими орудиями.
Затеяв притворную ссору в преддверии царского дома, они поднятым шумом
собирают вокруг себя всю прислугу; потом, так как оба призывали царя и крик
доносился во внутренние покои, их приглашают к царю. (6) Там и тот и другой
сперва вопили наперерыв и старались друг друга перекричать; когда ликтор
унял их и велел говорить по очереди, они перестают наконец препираться и
один начинает заранее выдуманный рассказ. (7) Пока царь внимательно
слушает, оборотясь к говорящему, второй заносит и обрушивает на царскую
голову топор; оставив оружие в ране, оба выскакивают за дверь128.

41. (1) Тарквиния при последнем издыхании принимают на руки окружающие, а
обоих злодеев, бросившихся было бежать, схватывают ликторы. Поднимается
крик, и сбегается народ, расспрашивая, что случилось. Среди общего смятения
Танаквиль приказывает запереть дом, выставляя всех прочь. Тщательно, как
если бы еще была надежда, приготовляет она все нужное для лечения раны, но
тут же на случай, если надежда исчезнет, принимает иные меры: (2) быстро
призвав к себе Сервия, показывает ему почти бездыханного мужа и, простерши
руку, заклинает не допустить, чтобы смерть тестя осталась неотомщенной,
чтобы теща обратилась в посмешище для врагов. (3) "Тебе, Сервий, если ты
мужчина,- говорит она,- принадлежит царство, а не тем, кто чужими руками
гнуснейшее содеял злодейство. Воспрянь, и да поведут тебя боги, которые
некогда, окружив твою голову божественным сияньем, возвестили ей славное
будущее. Пусть воспламенит тебя ныне тот небесный огонь, ныне поистине
пробудись! Мы тоже чужеземцы - и царствовали. Помни о том, кто ты, а не от
кого рожден. А если твоя решимость тебе изменяет в нежданной беде, следуй
моим решениям". (4) Когда шум и напор толпы уже нельзя было выносить,
Танаквиль из верхней половины дома, сквозь окно, выходившее на Новую
улицу129 (царь жил тогда у храма Юпитера Становителя), обращается с речью к
народу. (5) Она велит сохранять спокойствие: царь-де просто оглушен ударом;
лезвие проникло неглубоко; он уже пришел в себя; кровь обтерта, и рана
обследована; все обнадеживает; вскоре, она уверена, они увидят и самого
царя, а пока она велит, чтобы народ оказывал повиновение Сервию Туллию,
который будет творить суд и исполнять все другие царские обязанности. (6)
Сервий выходит, одетый в трабею130, в сопровождении ликторов и, усевшись в
царское кресло, одни дела решает сразу, о других для виду обещает
посоветоваться с царем. Таким вот образом в течение нескольких дней после
кончины Тарквиния, утаив его смерть, Сервий под предлогом исполнения чужих
обязанностей упрочил собственное положенье. Только после этого о
случившемся было объявлено и в царском доме поднялся плач. Сервий,
окруживший себя стражей, первый стал править лишь с соизволенья отцов, без
народного избрания. (7) Сыновья же Анка, как только схвачены были
исполнители преступления и пришло известие, что царь жив, а вся власть у
Сервия131, удалились в изгнание в Свессу Помецию.

42. (1) И не только общественными мерами старался Сервий укрепить свое
положение, но и частными. Чтобы у Тарквиниевых сыновей не зародилась такая
же ненависть к нему, как у сыновей Анка к Тарквинию, Сервий сочетает браком
двух своих дочерей с царскими сыновьями Луцием и Аррунтом Тарквиниями. (2)
Но человеческими ухищрениями не переломил он судьбы: даже в собственном его
доме завистливая жажда власти все пропитала неверностью и враждой.
     Как раз вовремя - в видах сохранения установившегося спокойствия - он
открыл военные действия (ибо срок перемирия уже истек) против вейян и
других этрусков132. (3) В этой войне блистательно проявились и доблесть, и
счастье Туллия; рассеяв огромное войско врагов, он возвратился в Рим уже
несомненным царем, удостоверившись в преданности и отцов и простого народа.
     (4) Теперь он приступает к величайшему из мирных дел, чтобы, подобно
тому как Нума явился творцом божественного права, Сервий слыл у потомков
творцом всех гражданских различий, всех сословий, четко делящих граждан по
степеням достоинства и состоятельности. (5) Он учредил ценз133 - самое
благодетельное для будущей великой державы установленье, посредством
которого повинности, и военные и мирные, распределяются не подушно, как до
того, но соответственно имущественному положению каждого. Именно тогда
учредил он и разряды, и центурии, и весь основанный на цензе порядок -
украшенье и мирного и военного времени.

43. (1) Из тех, кто имел сто тысяч ассов или еще больший ценз, Сервий
составил восемьдесят центурий: по сорока из старших и младших возрастов134;
(2) все они получили название "первый разряд", старшим надлежало быть в
готовности для обороны города, младшим - вести внешние войны. Вооружение от
них требовалось такое: шлем, круглый щит, поножи, панцирь - все из бронзы,
это для защиты тела. (3) Оружие для нападения: копье и меч. Этому разряду
приданы были две центурии мастеров, которые несли службу без оружия: им
было поручено доставлять для нужд войны осадные сооруженья. (4) Во второй
разряд вошли имеющие ценз от ста до семидесяти пяти тысяч, и из них,
старших и младших, были составлены двадцать центурий. Положенное оружие:
вместо круглого щита - вытянутый, остальное - то же, только без панциря.
(5) Для третьего разряда Сервий определил ценз в пятьдесят тысяч;
образованы те же двадцать центурий, с тем же разделением возрастов. В
вооружении тоже никаких изменений, только отменены поножи. (6) В четвертом
разряде ценз - двадцать пять тысяч; образованы те же двадцать центурий,
вооружение изменено: им не назначено ничего, кроме копья и дротика. (7)
Пятый разряд обширнее: образованы тридцать центурий; здесь воины носили при
себе лишь пращи и метательные камни. В том же разряде распределенные по
трем центуриям запасные, горнисты и трубачи. (8) Этот класс имел ценз
одиннадцать тысяч. Еще меньший ценз оставался на долю всех прочих, из
которых была образована одна центурия, свободная от воинской службы.
     Когда пешее войско было снаряжено и подразделено, Сервий составил из
виднейших людей государства двенадцать всаднических центурий. (9) Еще он
образовал шесть других центурий, взамен трех, учрежденных Ромулом, и под
теми же освященными птицегаданием именами135. Для покупки коней всадникам
было дано из казны по десять тысяч ассов, а содержание этих коней было
возложено на незамужних женщин, которым надлежало вносить по две тысячи
ассов ежегодно.
     (10) Все эти тяготы были с бедных переложены на богатых. Зато большим
стал и почет. Ибо не поголовно, не всем без разбора (как то повелось от
Ромула и сохранялось при прочих царях) было дано равное право голоса и не
все голоса имели равную силу, но были установлены степени, чтобы и никто не
казался исключенным из голосованья, и вся сила находилась бы у виднейших
людей государства. (11) А именно: первыми приглашали к голосованию
всадников, затем - восемьдесят пехотных центурий первого разряда; если
мнения расходились, что случалось редко, приглашали голосовать центурии
второго разряда; но до самых низких не доходило почти никогда. (12) И не
следует удивляться, что при нынешнем порядке, который сложился после того,
как триб стало тридцать пять, чему отвечает двойное число центурий -
старших и младших, общее число центурий не сходится с тем, какое установил
Сервий Туллий. (13) Ведь когда он разделил город - по населенным округам и
холмам - на четыре части и назвал эти части трибами (я полагаю, от слова
"трибут" - налог, потому что от Сервия же идет и способ собирать налог
равномерно, в соответствии с цензом), то эти тогдашние трибы не имели
никакого касательства ни к распределению по центуриям, ни к их числу136.

44. (1) Произведя общую перепись и тем покончив с цензом (для ускорения
этого дела был издан закон об уклонившихся, который грозил им оковами и
смертью), Сервий Туллий объявил, что все римские граждане, всадники и
пехотинцы, каждый в составе своей центурии, должны явиться с рассветом на
Марсово поле. (2) Там, выстроив все войско, он принес за него очистительную
жертву - кабана, барана и быка.
     Этот обряд был назван "свершеньем очищенья", потому что им завершался
ценз. Передают, что в тот раз переписано было восемьдесят тысяч граждан;
древнейший историк Фабий Пиктор добавляет, что таково было число способных
носить оружие. (3) Поскольку людей стало так много, показалось нужным
увеличить и город. Сервий присоединяет к нему два холма, Квиринал и
Виминал, затем переходит к расширению Эсквилинского округа, где поселяется
и сам, чтобы внушить уважение к этому месту. Город он обвел валом, рвом и
стеной137, раздвинув таким образом померий138. (4) Померий, согласно
толкованию тех, кто смотрит лишь на буквальное значение слова,- это полоса
земли за стеной, скорее, однако, по обе стороны стены. Некогда этруски,
основывая города, освящали птицегаданьем пространство по обе стороны
намеченной ими границы, чтобы изнутри к стене не примыкали здания (теперь,
напротив, это повсюду вошло в обычай), а снаружи полоса земли не
обрабатывалась человеком. (5) Этот промежуток, заселять или запахивать
который считалось кощунством, и называется у римлян померием - как потому,
что он за стеной, так и потому, что стена за ним. И всегда при расширении
города насколько выносится вперед стена, настолько же раздвигаются эти
освященные границы.

45. (1) Усилив государство расширением города, упорядочив все внутренние
дела для надобностей и войны и мира, Сервий Туллий - чтобы не одним оружием
приобреталось могущество - попытался расширить державу силой своего разума,
но так, чтобы это послужило и к украшению Рима. (2) В те времена уже
славился храм Диавы Эфесской, который, как передавала молва, сообща возвели
государства Азии. Беседуя со знатнейшими латинами, с которыми он заботливо
поддерживал государственные и частные связи гостеприимства и дружбы, Сервий
всячески расхваливал такое согласие и совместное служенье богам. Часто
возвращаясь к тому же разговору, он наконец добился, чтобы латинские народы
сообща с римским соорудили в Риме храм Дианы139. (3) Это было признание
Рима главою, о чем и шел спор, который столько раз пытались решить оружием.
Но, хотя казалось, что все латины, столько раз без удачи испытав дело
оружием, уже и думать о том забыли, один сабинянин решил, будто ему
открывается случай, действуя в одиночку, восстановить превосходство
сабинян. (4) Рассказывают, что в земле сабинян в хозяйстве какого-то отца
семейства родилась телка удивительной величины и вида; ее рога, висевшие
много веков в преддверии храма Дианы, оставались памятником этого дива. (5)
Такое событие сочли - как оно и было в действительности - чудесным
предзнаменованием, и прорицатели возвестили, что за тем городом, чей
гражданин принесет эту телку в жертву Диане, и будет превосходство. Это
предсказанье дошло до слуха жреца храма Дианы, (6) а сабинянин в первый же
день, какой он счел подходящим для жертвоприношения, привел телку к храму
Дианы и поставил перед алтарем. Тут жрец-римлянин, опознав по размерам это
жертвенное животное, о котором было столько разговоров, и держа в памяти
слова предсказателей, обращается к сабинянину с такими словами: "Что же ты,
чужеземец, нечистым собираешься принести жертву Диане? Неужели ты сперва не
омоешься в проточной воде? На дне долины протекает Тибр". (7) Чужеземец,
смущенный сомнением, желая исполнить все, как положено, чтобы исход дела
отвечал предзнаменованию, тут же спустился к Тибру. Тем временем римлянин
принес телку в жертву Диане. Этим он весьма угодил и царю, и согражданам.

46. (1) Сервий уже на деле обладал несомненною царскою властью, но слуха
его порой достигала чванная болтовня молодого Тарквиния, что, мол, без
избранья народного царствует Сервий, и он, сперва угодив простому люду
подушным разделом захваченной у врагов земли140, решился запросить народ:
желают ли, повелевают ли они, чтобы он над ними царствовал? Сервий был
провозглашен царем столь единодушно, как, пожалуй, никто до него. (2) Но и
это не умалило надежд Тарквиния на царскую власть. Напротив, понимая, что
землю плебеям раздают вопреки желаньям отцов, он счел, что получил повод
еще усерднее чернить Сервия перед отцами, усиливая тем свое влияние в
курии. Он и сам по молодости лет был горяч, и жена, Туллия, растравляла
беспокойную его душу. (3) Так и римский царский дом, подобно другим141,
явил пример достойного трагедии злодеяния, чтобы опостылели цари и скорее
пришла свобода и чтобы последним оказалось царствование, которому
предстояло родиться от преступления.
     (4) У этого Луция Тарквиния (приходился ли он Тарквинию Древнему сыном
или внуком, разобрать нелегкоl42; я, следуя большинству писателей, буду
называть его сыном) был брат - Аррунт Тарквиний, юноша от природы кроткий.
(5) Замужем за двумя братьями были, как уже говорилось, две Туллии, царские
дочери, складом тоже совсем непохожие друг на друга. Вышло так, что два
крутых нрава в браке не соединились - по счастливой, как я полагаю, участи
римского народа,- дабы продолжительней было царствование Сервия и успели
сложиться обычаи государства. (6) Туллия-свирепая тяготилась тем, что не
было в ее муже никакой страсти, никакой дерзости. Вся устремившись к
другому Тарквинию, им восхищается она, его называет настоящим мужчиной и
порождением царской крови, презирает сестру за то, что та, получив
настоящего мужа, не равна ему женской отвагой. (7) Сродство душ
способствует быстрому сближению - как водится, зло злу под стать,- но
зачинщицею всеобщей смуты становится женщина. Привыкнув к уединенным
беседам с чужим мужем, она самою последнею бранью поносит своего супруга
перед его братом, свою сестру перед ее супругом. Да лучше бы, твердит она,
и ей быть вдовой, и ему безбрачным, чем связываться с неровней, чтобы
увядать от чужого малодушия. (8) Дали б ей боги такого мужа, какого она
заслужила,- скоро, скоро у себя в доме увидела бы она ту царскую власть,
что видит сейчас у отца. Быстро заражает она юношу своим безрассудством.
(9) Освободив двумя кряду похоронами дома свои для нового супружества,
Луций Тарквиний и Туллия-младшая сочетаются браком, скорее без запрещения,
чем с одобрения Сервия.

47. (1) С каждым днем теперь сильнее опасность, нависшая над старостью
Сервия, над его царской властью, потому, что от преступления к новому
преступлению устремляется взор женщины и ни ночью ни днем не дает мужу
покоя, чтобы не оказались напрасными прежние кощунственные убийства. (2) Не
мужа, говорит она, ей недоставало, чтобы зваться супругою, не сотоварища по
рабству и немой покорности - нет, ей не хватало того, кто считал бы себя
достойным царства, кто помнил бы, что он сын Тарквиния Древнего, кто
предпочел бы власть ожиданиям власти. (3) "Если ты тот, за кого, думалось
мне, я выхожу замуж, то я готова тебя назвать и мужчиною, и царем, если же
нет, то к худшему была для меня перемена: ведь теперь я не за трусом
только, но и за преступником. (4) Очнись же! Не из Коринфа, не из
Тарквиний, как твоему отцу, идти тебе добывать Царство в чужой земле: сами
боги, отеческие пенаты, отцовский образ, царский дом, царский трон в доме,
имя Тарквиния - все призывает тебя, все возводит на царство. (5) А если
духа недостает, чего ради морочишь ты город? Чего ради позволяешь смотреть
на себя как на царского сына? Прочь отсюда в Тарквинии или в Коринф!
Возвращайся туда, откуда вышел, больше похожий на брата, чем на отца!" (6)
Такими и другими попреками подстрекает Туллия юношу, да и сама не может
найти покоя, покуда она, царский отпрыск, не властна давать и отбирать
царство, тогда как у Танаквили, чужестранки, достало силы духа сделать
царем мужа и вслед за тем зятя.
     (7) Подстрекаемый неистовой женщиной, Тарквиний обходит сенаторов
(особенно из младших родов), хватает их за руки143, напоминает об отцовских
благодеяниях и требует воздаянья, юношей приманивает подарками. Тут давая
непомерные обещанья, там возводя всяческие обвинения на царя, Тарквиний
повсюду усиливает свое влияние. (8) Убедившись наконец, что пора
действовать, он с отрядом вооруженных ворвался на форум. Всех объял ужас, а
он, усевшись в царское кресло перед курией, велел через глашатая созывать
отцов в курию, к царю Тарквинию. (9) И они тотчас сошлись, одни уже заранее
к тому подготовленные, другие - не смея ослушаться, потрясенные чудовищной
новостью и решив вдобавок, что с Сервием уже покончено. (10) Тут Тарквиний
принялся порочить Сервия от самого его корня: раб, рабыней рожденный, он
получил царство после ужасной смерти Тарквиниева отца - получил без
объявления междуцарствия (как то делалось прежде), без созыва собрания, не
от народа, который его избрал бы, не от отцов, которые утвердили бы выбор,
но в дар от женщины. (11) Вот как он рожден, вот как возведен на царство,
он, покровитель подлейшего люда, из которого вышел и сам. Отторгнутую у
знатных землю он, ненавидя чужое благородство, разделил между всяческою
рванью, (12) а бремя повинностей, некогда общее всем, взвалил на знатнейших
людей государства; он учредил ценз, чтобы состояния тех, кто побогаче, были
открыты зависти, были к его услугам, едва он захочет показать свою щедрость
нищим.

48. (1) Во время этой речи явился Сервий, вызванный тревожною вестью, и еще
из преддверия курии громко воскликнул: "Что это значит, Тарквиний? Ты до
того обнаглел, что смеешь при моей жизни созывать отцов и сидеть в моем
кресле?" (2) Тарквиний грубо ответил, что занял кресло своего отца, что
царский сын, а не раб - прямой наследник царю, что раб и так уж достаточно
долго глумился над собственными господами. Приверженцы каждого поднимают
крик, в курию сбегается народ, и становится ясно, что царствовать будет
тот, кто победит. (3) Тут Тарквиний, которому ничего иного уже не
оставалось, решается на крайнее. Будучи и много моложе, и много сильнее, он
схватывает Сервия в охапку, выносит из курии и сбрасывает с лестницы, потом
возвращается в курию к сенату. (4) Царские прислужники и провожатые
обращаются в бегство, а сам Сервий, потеряв много крови, едва живой, без
провожатых пытается добраться домой, но по пути гибнет под ударами
преследователей, которых Тарквиний послал вдогонку за беглецом. (5)
Считают, памятуя о прочих злодеяниях Туллии, что и это было совершено по ее
наущенью. Во всяком случае, достоверно известно, что она въехала на
колеснице на формум и, не оробев среди толпы мужчин, вызвала мужа из курии
и первая назвала его царем. (6) Тарквиний отослал ее прочь из беспокойного
скопища; добираясь домой, она достигла самого верха Киприйской улицы, где
еще недавно стоял храм Дианы, и колесница уже поворачивала вправо к Урбиеву
взвозу, чтобы подняться на Эсквилинский холм, как возница в ужасе осадил,
натянув поводья, и указал госпоже на лежащее тело зарезанного Сервия. (7)
Тут, по преданию, и совершилось гнусное и бесчеловечное преступление,
памятником которого остается то место: его называют "Проклятой улицей".
Туллия, обезумевшая, гонимая фуриями-отмстительницами144 сестры и мужа, как
рассказывают, погнала колесницу прямо по отцовскому телу и на окровавленной
повозке, сама запятнанная и обрызганная, привезла пролитой отцовской крови
к пенатам своим и мужниным. Разгневались домашние боги, и дурное начало
царствования привело за собою в недалеком будущем дурной конец.
     (8) Сервий Туллий царствовал сорок четыре года и так, что даже доброму
и умеренному преемнику нелегко было бы с ним тягаться. Но слава его еще
возросла, оттого что с ним вместе убита была законная и справедливая
царская власть. (9) Впрочем, даже и эту власть, такую мягкую и умеренную,
Сервий, как пишут некоторые, имел в мыслях сложить, поскольку она была
единоличной, и лишь зародившееся в недрах семьи преступление
воспрепятствовало ему исполнить свой замысел и освободить отечество145.

49. (1) И вот началось царствование Луция Тарквиния146, которому его
поступки принесли прозвание Гордого: он не дал похоронить своего тестя,
твердя, что Ромул исчез тоже без погребенья; (2) он перебил знатнейших
среди отцов в уверенности, что те одобряли дело Сервия; далее, понимая, что
сам подал пример преступного похищения власти, который может быть усвоен
его противниками, он окружил себя телохранителями; (3) и так как, кроме
силы, не было у него никакого права на царство, то и царствовал он не
избранный народом, не утвержденный сенатом. (4) Вдобавок, как и всякому,
кто не может рассчитывать на любовь сограждан, ему нужно было оградить свою
власть страхом. А чтобы устрашенных было побольше, он разбирал уголовные
дела единолично, ни с кем не советуясь, и потому получил возможность
умерщвлять, (5) высылать, лишать имущества не только людей подозрительных
или неугодных ему, но и таких, чья смерть сулила ему добычу. (6) Особенно
поредел от этого сенат, и Тарквиний постановил никого не записывать в отцы,
чтобы самою малочисленностью своей стало ничтожнее их сословие и они
поменьше бы возмущались тем, что все делается помимо них. (7) Он первым из
царей уничтожил унаследованный от предшественников обычай обо всем
совещаться с сенатом и распоряжался государством, советуясь только с
домашними: сам - без народа и сената,- с кем хотел, воевал и мирился,
заключал и расторгал договоры и союзы. (8) Сильнее всего он стремился
расположить в свою пользу латинов, чтобы поддержка чужеземцев делала
надежней его положение среди граждан, а потому старался связать латинских
старейшин узами не только гостеприимства, но и свойства. (9) Октавию
Мамилию Тускуланцу - тот долгое время был главою латинян и происходил, если
верить преданью, от Улисса и богини Кирки147,- этому самому Мамилию отдал
он в жены свою дочь, чем привлек к себе его многочисленных родственников и
друзей.

50. (1) Пользуясь уже немалым влиянием в кругу знатнейших латинов,
Тарквиний назначает им день, чтобы собраться в роще Ферентины148: есть
общие дела, которые хотелось бы обсудить. (2) Многолюдный сход собрался с
рассветом, а сам Тарквиний явился хоть и в назначенный день, но почти на
заходе солнца. Много разного успели собравшиеся наговорить там за полный
день. (3) Турн Гердоний из Ариции яростно нападал на отсутствовавшего
Тарквиния. Неудивительно, мол, что в Риме его прозвали Гордым (прозвище это
было уже у всех на устах, хоть и не произносилось вслух). Ну не предел ли
это гордыни - так глумиться над всем народом латинов? (4) Первейшие люди
подняты с мест, пришли издалека, а того, кто созвал их, самого-то и нет!
Дело ясное, он испытывает их терпение, и, если они пойдут под ярем, тут-то
придавит покорствующих. Кому не понятно, что он рвется к владычеству над
латинами? (5) Если с пользой для себя вверили ему сограждане власть или
если вообще власть ему вверена, а не захвачена отцеубийством, то и латины
должны бы ему довериться, не будь, правда, он чужаком. (6) Но если не рады
ему и свои - ведь один за другим они гибнут, уходят в изгнание, теряют
имущество,- то что ж подает латинам надежду на лучшее? Послушались бы его,
Турна, и разошлись по домам, и не пеклись бы о соблюдении срока больше
того, кто назначил собрание.
     (7) И это, и еще многое подобное говорил Турн, человек мятежный и
злонамеренный, который и в родном городе вошел в силу, пользуясь такого же
рода приемами. В самый разгар его разглагольствований явился Тарквиний. (8)
Тут речь и кончилась - все повернулись приветствовать пришедшего. Наступило
молчанье, и Тарквиний по совету приближенных начал оправдываться: он-де
опоздал оттого, что был приглашен разбирать дело между отцом и сыном;
стараясь примирить их, он задержался, а так как потерял на том целый день,
то уж завтра обсудит с ними дела, какие наметил. (9) И опять, говорят, не
сумел Турн смолчать и сказал, что ничего нет короче, чем разбор дела между
отцом и сыном; тут и нескольких слов хватит: не покоришься отцу - хуже
будет.

51. (1) С этими словами недовольства арициец ушел из собрания, Тарквиний,
задетый сильнее, чем могло показаться, тотчас начинает готовить ему гибель,
чтобы и в латинов вселить тот же ужас, каким сковал души сограждан. (2) И
так как открыто умертвить Турна своею властью он не мог, то погубил его,
облыжно обвинив в преступлении, в котором тот был неповинен. При посредстве
каких-то арицийцев из числа противников Турна Тарквиний подкупил золотом
его раба, чтобы получить возможность тайно внести в помещение, где Турн
остановился, большую груду мечей. (3) Когда за одну ночь это было сделано,
Тарквиний незадолго до рассвета, будто бы получив тревожную новость, вызвал
к себе латинских старейшин и сказал им, что вчерашнее промедление было
словно внушено ему неким божественным промыслом и оказалось спасительным и
для него, и для них. (4) Турн, как доносят, готовил гибель и ему, и
старейшинам народов, чтобы забрать в свои руки единоличную власть над
латинами. Нападение должно было произойти вчера в собрании, отложить все
пришлось потому, что отсутствовал устроитель собрания, а до него-то Турну
особенно хотелось добраться. (5) Потому и поносил он отсутствовавшего, что
из-за промедления обманулся в надеждах. Если донос верен, можно не
сомневаться, что Турн с рассветом, как только настанет время идти в
собрание, явится туда при оружии и с шайкою заговорщиков: ведь к нему,
говорят, снесено несметное множество мечей. (6) Напраслина это или нет,
узнать недолго. И Тарквиний просит всех, не откладывая, пойти вместе с ним
к Турну.
    (7) Многое внушало подозренья - и свирепый нрав Турна, и вчерашняя его
речь, и задержка Тарквиния, из-за которой, казалось, покушение могло быть
отложено. Латины идут, склонные поверить, но готовые, если мечи не
найдутся, счесть и все прочее пустым наговором. (8) Они входят, окружают
разбуженного Турна стражею, схватывают рабов, которые из привязанности к
господину стали было сопротивляться, и вот спрятанные мечи выволакиваются
на свет отовсюду. Улика, всем кажется, налицо. Турна заковывают в цепи и
при всеобщем возбуждении немедля созывают собранье латинов. (9)
Выставленные на обозрение мечи вызвали злобу, столь жестокую, что Турн не
получил слова для оправданья и погиб неслыханной смертью: его погрузили в
воду Ферентинского источника и утопили, накрыв корзиной и завалив
камнями149.

52. (1) Потом Тарквиний вновь созвал латинов на сход и, похвалив их за то,
что они по заслугам наказали Турна, гнусного убийцу, замышлявшего переворот
и схваченного с поличным, внес следующее предложение: (2) хотя он,
Тарквиний, мог бы действовать, опираясь на старинные права, поскольку все
латины происходят из Альбы и связаны тем договором, по которому со времен
Тулла все государство альбанцев со всеми их поселениями перешло под власть
римского народа, (3) тем не менее он считает, что ради общей выгоды договор
этот надо возобновить и что латинам больше подобает разделять с римским
народом его счастливую участь, нежели постоянно терпеть разрушение своих
городов и разоренье полей (как то было сперва в царствование Анка, затем
при Тарквинии Древнем). (4) Латины легко дали себя убедить, хотя договор
предоставлял Риму превосходство. Впрочем, и начальники латинского народа,
казалось, сочувствуют царю и стоят с ним заодно. Да и свеж был пример
опасности, угрожавшей каждому, кто вздумал бы перечить. (5) Так договор был
возобновлен, и молодым латинам было объявлено, чтобы они, как следует из
этого договора, в назначенный день явились в рощу Ферентины при оружии и в
полном составе. (6) И, когда все они, из всех племен, собрались по приказу
римского царя, тот, чтобы не было у них ни своего вождя, ни отдельного
командования, ни собственных знамен, составил смешанные манипулы из римлян
и латинов, сводя воинов из двух прежних манипулов в один, а из одного
разводя по двум150. Сдвоив таким образом манипулы, Тарквиний назначил
центурионов.

53. (1) Насколько несправедлив был он как царь в мирное время, настолько
небезрассуден как вождь во время войны; искусством вести войну он даже
сравнялся бы с предшествующими царями, если б и здесь его славе не
повредила испорченность во всем прочем. (2) Он первый начал войну с
вольсками151, тянувшуюся после него еще более двухсот лет, и приступом взял
у них Свессу Помецию. (3) Получив от распродажи тамошней добычи сорок
талантов серебра, он замыслил соорудить храм Юпитера, который великолепьем
своим был бы достоин царя богов и людей, достоин римской державы, достоин,
наконец, величия самого места. Итак, эти деньги он отложил на построение
храма.
     (4) Затем Тарквиния отвлекла война с близлежащим городом Габиями152,
подвигавшаяся медленнее, чем можно было рассчитывать. После безуспешной
попытки взять город приступом, после того как он был отброшен от стен и
даже на осаду не мог более возлагать никаких надежд, Тарквиний, совсем не
по-римски, принялся действовать хитростью и обманом. (5) Он притворился,
будто, оставив мысль о войне, занялся лишь закладкою храма и другими
работами в городе, и тут младший из его сыновей153, Секст, перебежал, как
было условлено, в Габии, жалуясь на непереносимую жестокость отца. (6) Уже,
говорил он, с чужих на своих обратилось самоуправство гордеца, уже
многочисленность детей тяготит этого человека, который обезлюдил курию и
хочет обезлюдить собственный дом, чтобы не оставлять никакого потомка,
никакого наследника. (7) Он, Секст, ускользнул из-под отцовских мечей и
копий и нигде не почувствует себя в безопасности, кроме как у врагов Луция
Тарквиния. Пусть не обольщаются в Габиях, война не кончена - Тарквиний
оставил ее лишь притворно, чтобы при случае напасть врасплох. (8) Если же
нет у них места для тех, кто молит о защите, то ему, Сексту, придется
пройти по всему Лацию, а потом и у вольсков искать прибежища, и у эквов, и
у герников154, покуда он наконец не доберется до племени, умеющего
оборонить детей от жестоких и нечестивых отцов. (9) А может быть,
где-нибудь встретит он и желание поднять оружие на самого высокомерного из
царей и самый свирепый из народов. (10) Казалось, что Секст, если его не
уважить, уйдет, разгневанный, дальше, и габийцы приняли его благосклонно.
Нечего удивляться, сказали они, если царь наконец и с детьми обошелся так
же, как с гражданами, как с союзниками. (11) На себя самого обратит он в
конце концов свою ярость, если вокруг никого не останется. Что же до них,
габийцев, то они рады приходу Секста и верят, что вскоре с его помощью
война будет перенесена от габийских ворот к римским.

54. (1) С этого времени Секста стали приглашать в совет. Там, во всем
остальном соглашаясь со старыми габийцами, которые-де лучше знают свои
дела, он беспрестанно предлагает открыть военные действия - в этом он, по
его мнению, разбирается как раз хорошо, поскольку знает силы того и другого
народа и понимает, что гордыня царя наверняка ненавистна и гражданам, если
даже собственные дети не смогли ее вынести. (2) Так Секст исподволь
подбивал габийских старейшин возобновить войну, а сам с наиболее горячими
юношами ходил за добычею и в набеги; всеми своими обманными словами и
делами он возбуждал все большее - и пагубное - к себе доверие, покуда
наконец не был избран военачальником. (3) Народ не подозревал обмана, и
когда стали происходить незначительные стычки между Римом и Габиями, в
которых габийцы обычно одерживали верх, то и знать и чернь наперерыв стали
изъявлять уверенность, что богами в дар послан им такой вождь. (4) Да и у
воинов он, деля с ними опасности и труды, щедро раздавая добычу,
пользовался такой любовью, что Тарквиний-отец был в Риме не могущественнее,
чем сын в Габиях.
     (5) И вот, лишь только сочли, что собрано уже достаточно сил для
любого начинания, Секст посылает одного из своих людей в Рим, к отцу,-
разузнать, каких тот от него хотел бы действий, раз уже боги дали ему
неограниченную власть в Габиях. (6) Не вполне доверяя, думается мне, этому
вестнику, царь на словах никакого ответа не дал, но, как будто прикидывая в
уме, прошел, сопровождаемый вестником, в садик при доме и там, как
передают, расхаживал в молчании, сшибая палкой головки самых высоких маков.
(7) Вестник, уставши спрашивать и ожидать ответа, воротился в Габии,
бросив, как ему казалось, дело на половине, и доложил обо всем, что говорил
сам и что увидел: из-за гнева ли, из-за ненависти или из-за природной
гордыни не сказал ему царь ни слова. (8) Тогда Секст, которому в молчаливом
намеке открылось, чего хочет и что приказывает ему отец, истребил старейшин
государства. Одних он погубил, обвинив перед народом, других -
воспользовавшись уже окружавшей их ненавистью. (9) Многие убиты были
открыто, иные - те, против кого он не мог выдвинуть правдоподобных
обвинений,- тайно. Некоторым открыта была возможность к добровольному
бегству, некоторые были изгнаны, а имущество покинувших город, равно как и
убитых, сразу назначалось к разделу. (10) Следуют щедрые подачки, богатая
пожива, и вот уже сладкая возможность урвать для себя отнимает способность
чувствовать общие беды, так что в конце концов осиротевшее, лишившееся
совета и поддержки габийское государство было без всякого сопротивления
предано в руки римского царя.

55. (1) Овладев Габиями, Тарквиний заключил мир с эквами и возобновил
договор с этрусками. После этого он обратился к городским делам, первым из
которых было оставить по себе на Тарпейской горе памятник своему
царствованию и имени - храм Юпитера, воздвигнутый попеченьем обоих
Тарквиниев: обещал отец, выполнил сын. (2) И, чтобы отведенный участок был
свободен от святынь других богов и всецело принадлежал Юпитеру и его
строившемуся храму, царь постановил снять освящение с нескольких храмов и
жертвенников, находившихся там со времен царя Тация, который даровал их
богам и освятил во исполненье обета, данного им в опаснейший миг битвы с
Ромулом. (3) Рассказывают, что при начале строительных работ божество
обнаружило свою волю, возвестив будущую силу великой державы. А именно:
хотя птицы дозволили снять освященье со всех жертвенников, для храма
Термина155 они такого разрешения не дали. (4) Предзнаменованье истолковали
так: то, что Термин, единственный из богов, остался не вызванным из
посвященных ему рубежей и сохранил прежнее местопребывание, предвещает, что
все будет и прочно, и устойчиво. (5) За этим предзнаменованием незыблемости
государства последовало другое чудо, предрекавшее величие державы: при
закладке храма, как рассказывают, землекопы нашли человеческую голову с
невредимым лицом. (6) Открывшееся зрелище ясно предвещало, что быть этому
месту оплотом державы и главой мира - так объявили все прорицатели, в
римские, и призванные из Этрурии, чтобы посоветоваться об этом деле. (7)
Царь становится все щедрей на расходы, и выручки от пометийской добычи,
которая была назначена, чтобы поднять храм до кровли, едва достало на
закладку основания. (8) По этой причине, а не только потому, что Фабий
более древний автор, я скорее поверил бы Фабию, по чьим словам денег было
только сорок талантов, (9) нежели Пизону156, который пишет, что на это дело
было отложено четыреста тысяч фунтов серебра - такие деньги немыслимо было
получить от добычи, захваченной в любом из тогдашних городов, и к тому же
их с избытком хватило бы даже на нынешнее пышное сооружение.

56. (1) Стремясь завершить строительство храма, для чего были призваны
мастера со всей Этрурии, царь пользовался не только государственной казной,
но и трудом рабочих из простого люда. Хотя этот труд, и сам по себе
нелегкий, добавлялся к военной службе, все же простолюдины меньше
тяготились тем, что своими руками сооружали храмы богов, (2) нежели теми,
на вид меньшими, но гораздо более трудными, работами, на которые они потом
были поставлены: устройством мест для зрителей в цирке и рытьем подземного
Большого канала157 - стока, принимающего все нечистоты города. С двумя
этими сооружениями едва ли сравнятся наши новые при всей их пышности. (3)
Покуда простой народ был занят такими работами, царь, считая, что
многочисленная чернь, когда для нее не найдется уже применения, будет
обременять город, и желая выводом поселений расширить пределы своей власти,
вывел поселенцев в Сигнию и Цирцеи158, чтобы защитить Рим с суши и с моря.
     (4) Среди этих занятий явилось страшное знаменье: из деревянной
колонны выползла змея. В испуге забегали люди по царскому дому, а самого
царя зловещая примета не то чтобы поразила ужасом, но скорее вселила в него
беспокойство159. (5) Для истолкованья общественных знамений160 призывались
только этрусские прорицатели, но это предвестье как будто бы относилось
лишь к царскому дому, и встревоженный Тарквиний решился послать в Дельфы к
самому прославленному на свете оракулу. (6) Не смея доверить таблички с
ответами никому другому, царь отправил в Грецию, через незнакомые в те
времена земли и того менее знакомые моря, двоих своих сыновей. То был Тит и
Аррунт. (7) В спутники им был дан Луций Юний Брут161, сын царской сестры
Тарквинии, юноша, скрывавший природный ум под принятою личиной. В свое
время, услыхав, что виднейшие граждане, и среди них его брат, убиты дядею,
он решил: пусть его нрав ничем царя не страшит, имущество - не соблазняет;
презираемый - в безопасности, когда в праве нету защиты. (8) С твердо
обдуманным намереньем он стал изображать глупца, предоставляя распоряжаться
собой и своим имуществом царскому произволу, и даже принял прозвище Брута -
"Тупицы", чтобы под прикрытием этого прозвища сильный духом освободитель
римского народа мог выжидать своего времени. (9) Вот кого Тарквинии взяли
тогда с собой в Дельфы, скорее посмешищем, чем товарищем, а он, как
рассказывают, понес в дар Аполлону золотой жезл, скрытый внутри полого
рогового,- иносказательный образ собственного ума.
     (10) Когда юноши добрались до цели и исполнили отцовское поручение, им
страстно захотелось выспросить у оракула, к кому же из них перейдет Римское
царство. И тут, говорит преданье, из глубины расселины прозвучало162:
"Верховную власть в Риме, о юноши, будет иметь тот из вас, кто первым
поцелует мать". (11) Чтобы не проведал об ответе и не заполучил власти
оставшийся в Риме Секст, Тарквинии условились хранить строжайшую тайну, а
между собой жребию предоставили решить, кто из них, вернувшись, первым даст
матери свой поцелуй. (12) Брут же, который рассудил, что пифийский глас
имеет иное значение, припал, будто бы оступившись, губами к земле - ведь
она общая мать всем смертным. (13) После того они возвратились в Рим, где
шла усердная подготовка к войне против рутулов.

57. (1) Рутулы, обитатели города Ардеи163, были самым богатым в тех краях и
по тем временам народом. Их богатство и стало причиной войны: царь очень
хотел поправить собственные дела - ибо дорогостоящие общественные работы
истощили казну - и смягчить добычею недовольство своих соотечественников,
(2) которые и так ненавидели его за всегдашнюю гордыню, а тут еще стали
роптать, что царь так долго держит их на ремесленных и рабских работах. (3)
Попробовали, не удастся ли взять Ардею сразу, приступом. Попытка не
принесла успеха. Тогда, обложив город и обведя его укреплениями, приступили
к осаде.
     (4) Здесь, в лагерях, как водится при войне более долгой, нежели
жестокой, допускались довольно свободные отлучки, больше для начальников,
правда, чем для воинов. (5) Царские сыновья меж тем проводили праздное
время в своем кругу, в пирах и попойках. (6) Случайно, когда они пили у
Секста Тарквиния, где обедал и Тарквиний Коллатин164, сын Эгерия, разговор
заходит о женах и каждый хвалит свою сверх меры. (7) Тогда в пылу спора
Коллатин и говорит: к чему, мол, слова - всего ведь несколько часов, и
можно убедиться, сколь выше прочих его Лукреция. "Отчего ж, если мы молоды
и бодры, не вскочить нам тотчас на коней и не посмотреть своими глазами,
каковы наши жены? Неожиданный приезд мужа покажет это любому из нас лучше
всего". (8) Подогретые вином, все в ответ: "Едем!" И во весь опор унеслись
в Рим. Прискакав туда в сгущавшихся сумерках, (9) они двинулись дальше в
Коллацию, где поздней ночью застали Лукрецию за прядением шерсти. Совсем не
похожая на царских невесток, которых нашли проводящими время на пышном пиру
среди сверстниц, сидела она посреди покоя в кругу прислужниц, работавших
при огне. В состязании жен первенство осталось за Лукрецией. (10)
Приехавшие муж и Тарквинии находят радушный прием: победивший в споре
супруг дружески приглашает к себе царских сыновей. Тут-то и охватывает
Секста Тарквиния грязное желанье насилием обесчестить Лукрецию. И красота
возбуждает его, и несомненная добродетель. (11) Но пока что, после ночного
своего развлечения, молодежь возвращается в лагерь.

58. (1) Несколько дней спустя втайне от Коллатина Секст Тарквиний с
единственным спутником прибыл в Коллацию. (2) Он был радушно принят не
подозревавшими о его замыслах хозяевами; после обеда его проводили в
спальню для гостей, но, едва показалось ему, что вокруг достаточно тихо и
все спят, он, распаленный страстью, входит с обнаженным мечом к спящей
Лукреции и, придавив ее грудь левой рукой, говорит: "Молчи, Лукреция, я
Секст Тарквиний, в руке моей меч, умрешь, если крикнешь". (3) В трепете
освобождаясь от сна, женщина видит: помощи нет, рядом - грозящая смерть; а
Тарквиний начинает объясняться в любви, уговаривать, с мольбами мешает
угрозы, со всех сторон ищет доступа в женскую душу. (4) Видя, что Лукреция
непреклонна, что ее не поколебать даже страхом смерти, он, чтобы устрашить
ее еще сильнее, пригрозил ей позором: к ней-де, мертвой, в постель он
подбросит, прирезав, нагого раба - пусть говорят, что она убита в грязном
прелюбодеянии. (5) Этой ужасной угрозой он одолел ее непреклонное
целомудрие. Похоть как будто бы одержала верх, и Тарквиний вышел, упоенный
победой над женской честью. Лукреция, сокрушенная горем, посылает вестников
в Рим к отцу и в Ардею к мужу, чтобы прибыли с немногими верными друзьями:
есть нужда в них, пусть поторопятся, случилось страшное дело. (6) Спурий
Лукреций прибывает с Публием Валерием, сыном Волезия, Коллатин - с Луцием
Юнием Брутом - случайно вместе с ним возвращался он в Рим, когда был
встречен вестником. Лукрецию они застают в спальне, сокрушенную горем. (7)
При виде своих на глазах женщины выступают слезы; на вопрос мужа: "Хорошо
ли живешь?" - она отвечает: "Как нельзя хуже. Что хорошего остается в
женщине с потерею целомудрия? Следы чужого мужчины на ложе твоем, Коллатин;
впрочем, тело одно подверглось позору - душа невинна, да будет мне
свидетелем смерть. Но поклянитесь друг другу, что не останется прелюбодей
без возмездия. (8) Секст Тарквиний - вот кто прошлою ночью вошел гостем, а
оказался врагом; вооруженный, насильем похитил он здесь гибельную для меня,
но и для него - если вы мужчины - усладу". (9) Все по порядку клянутся,
утешают отчаявшуюся, отводя обвинение от жертвы насилия, обвиняя
преступника: грешит мысль - не тело, у кого не было умысла, нету на том и
вины. (10) "Вам,- отвечает она,- рассудить, что причитается ему, а себя я,
хоть в грехе не виню, от кары не освобождаю; и пусть никакой распутнице
пример Лукреции не сохранит жизни!". (11) Под одеждою у нее был спрятан
нож, вонзив его себе в сердце, налегает она на нож и падает мертвой. Громко
взывают к ней муж и отец.

59. (1) Пока те предавались скорби, Брут, держа пред собою вытащенный из
тела Лукреции окровавленный нож, говорит: "Этою чистейшею прежде, до
царского преступления, кровью клянусь - и вас, боги, беру в свидетели,- что
отныне огнем, мечом, чем только сумею, буду преследовать Луция Тарквиния с
его преступной супругой и всем потомством, что не потерплю ни их, ни кого
другого на царстве в Риме". (2) Затем он передает нож Коллатину, потом
Лукрецию и Валерию, которые оцепенели, недоумевая, откуда это в Брутовой
груди незнаемый прежде дух. Они повторяют слова клятвы, и общая скорбь
обращается в гнев, а Брут, призывающий всех немедленно идти войною на
царскую власть, становится вождем. (3) Тело Лукреции выносят из дома на
площадь и собирают народ, привлеченный, как водится, новостью, и
неслыханной, и возмутительной. (4) Каждый, как умеет, жалуется на
преступное насилье царей. Все взволнованы и скорбью отца, и словами Брута,
который порицает слезы и праздные сетованья и призывает мужчин поднять, как
подобает римлянам, оружие против тех, кто поступил как враг. (5) Храбрейшие
юноши, вооружившись, являются добровольно, за ними следует вся молодежь.
Затем, оставив в Коллации отряд и к городским воротам приставив стражу,
чтобы никто не сообщил царям о восстании, все прочие под водительством
Брута с оружием двинулись в Рим.
     (6) Когда они приходят туда, то вооруженная толпа, где бы ни
появилась, повсюду сеет страх и смятенье; но вместе с тем, когда люди
замечают, что во главе ее идут виднейшие граждане, всем становится понятно:
что бы там ни было, это - неспроста. (7) Столь страшное событие и в Риме
породило волненье не меньшее, чем в Коллации. Со всех сторон города на
форум сбегаются люди. Едва они собрались, глашатай призвал народ к трибуну
"быстрых", а волею случая должностью этой был облечен тогда Брут165. (8) И
тут он произнес речь, выказавшую в нем дух и ум, совсем не такой, как до
тех пор представлялось. Он говорил о самоуправстве и похоти Секста
Тарквиния, о несказанно чудовищном поруганье Лукреции и ее жалостной
гибели, об отцовской скорби Триципитина166, для которого страшнее и
прискорбнее смерти дочери была причина этой смерти. (9) К слову пришлись и
гордыня самого царя, и тягостные труды простого люда, загнанного в канавы и
подземные стоки. Римляне, победители всех окрестных народов, из воителей
сделаны чернорабочими и каменотесами. Упомянуто было и гнусное убийство
царя Сервия Туллия, и дочь, переехавшая отцовское тело нечестивой своей
колесницей; боги предков призваны были в мстители. (10) Вспомнив обо всем
этом, как, без сомненья, и о еще более страшных вещах, которые подсказал
ему живой порыв негодованья, но которые трудно восстановить историку, Брут
воспламенил народ и побудил его отобрать власть у царя и вынести
постановленье об изгнании Луция Тарквиния с супругою и детьми. (11) Сам
произведя набор младших возрастов - причем записывались добровольно - и
вооружив набранных, он отправился в лагерь поднимать против царя стоявшее
под Ардеей войско; власть в Риме он оставил Лукрецию, которого в свое время
еще царь назначил префектом Города167. (12) Среди этих волнений Туллия
бежала из дома, и, где бы ни появлялась она, мужчины и женщины проклинали
ее, призывая отцовских богинь-отмстительниц.

60. (1) Когда вести о случившемся дошли до лагеря и царь, встревоженный
новостью, двинулся на Рим подавлять волнения, Брут, узнав о его
приближении, пошел кружным путем, чтобы избежать встречи. И почти что
одновременно прибыли разными дорогами Брут к Ардее, а Тарквиний - к Риму.
Перед Тарквинием ворота не отворились, и ему было объявлено об изгнании;
(2) освободитель Города был радостно принят в лагере, а царские сыновья
оттуда изгнаны. Двое, последовав за отцом, ушли изгнанниками в Цере, к
этрускам. Секст Тарквиний, удалившийся в Габии, будто в собственное свое
царство, был убит из мести старыми недругами, которых нажил в свое время
казнями и грабежом.
     (3) Луций Тарквиний Гордый царствовал двадцать пять лет. Цари правили
Римом от основания Города до его освобожденья двести сорок четыре года. (4)
На собрании по центуриям префект Города в согласии с записками Сервия
Туллия168 провел выборы двоих консулов169: избраны были Луций Юний Брут и
Луций Тарквиний Коллатин [509 г.].

           Тит Ливий. История Рима от основания города. Книга II.

КНИГА II

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65

1. (1) Об уже свободном римском народе - его деяниях, мирных и ратных, о
годичных должностных лицах и о власти законов, превосходящей человеческую,
пойдет дальше мой рассказ. (2) Эта свобода была тем отраднее, что пришла
вслед за самовластьем последнего царя, полного гордыни. Ибо до него цари
правили так, что все они по заслугам могут быть названы основателями хотя
бы новых частей города, добавленных, чтобы было где жить умножившемуся при
них населению. (3) И бесспорно, тот самый Брут, что стяжал столь великую
славу изгнанием Гордого царя, сослужил бы наихудшую службу общему делу,
если бы, возжелав преждевременной свободы, отнял бы царскую власть у
кого-нибудь из прежних царей. (4) В самом деле, что сталось бы, если бы
толпа пастухов и пришлых, разноплеменных перебежчиков, обретших под
покровительством неприкосновенного храма свободу или безнаказанность1,
перестала страшиться царя, взволновалась бы под бурями трибунского
красноречия (5) и в чужом городе стала бы враждовать с сенаторами, раньше
чем привязанность к женам и детям, любовь к самой земле, требующая долгой
привычки, сплотили бы всех общностью устремлений. (6) Государство, еще не
повзрослев, расточилось бы раздорами, тогда как спокойная умеренность
власти возлелеяла его и возрастила так, что оно смогло, уже созрев и
окрепши, принести добрый плод свободы. (7) А началом свободы [509 г.]
вернее считать то, что консульская власть стала годичной2, нежели то, что
она будто бы стала меньшей, чем была царская. (8) Все права и все знаки
этой власти3 были удержаны первыми консулами, только позаботились об одном,
чтобы не удвоился страх, если сразу оба будут иметь фаски4.
    Брут первым с согласия товарища принял знаки власти и не менее горяч
был как страж свободы, чем прежде как освободитель. (9) Сначала он, чтобы
народ, жадный к новообретенной свободе, и впоследствии не мог быть прельщен
уговорами или дарами царей, заставил граждан присягнуть, что они никого не
потерпят в Риме царем. (10) Затем, чтобы само многолюдство сената придало
сил сословию, поредевшему из-за царских бесчинств, он пополнил число
сенаторов до трехсот5 знатнейшими из всадников; (11) с этого-то времени,
говорят, и повелось, чтобы, созывая сенат, приглашать и отцов, и
"приписанных"6: последнее имя означало внесенных в список, то есть новых
сенаторов. Мера эта была очень полезна, способствуя согласию в государстве
и привязанности простого народа к сенаторам.

2. (1) Затем позаботились о делах божественных, и поскольку некоторые
общественные священнодействия прежде выполнялись самими царями, то, чтобы
нигде не нуждаться в царях, учредили должность царя-жреца7 (2) Его
подчинили понтифику8, чтобы почтение к царскому званию не стало помехой к
свободе, о которой тогда больше всего пеклись.
     И я не знаю, не перестарались ли тогда, оберегая свободу со всех
сторон и во всех мелочах. (3) Так, второй консул, в остальном безупречный,
имя носил неугодное гражданам. Тарквинии, дескать, привыкли к царской
власти - начало было положено Приском, потом царствовал Сервий Туллий, но,
несмотря на этот перерыв, Тарквиний Гордый не забыл о царской власти как о
принадлежащей уже другому. Преступлением и насилием он возвратил ее, будто
наследственное достояние рода. А изгнали Гордого, так Коллатин у власти -
не умеют Тарквинии жить сами по себе. (4) В тягость нам это имя, опасно оно
для свободы. Такие толки подстрекателей, исподволь смущавших умы, разошлись
по всему городу. И вот Брут созывает возбужденных подозрениями плебеев на
сходку. (5) Там он прежде всего громко читает народу его присягу: не
потерпят в Риме ни царя, ни кого другого, опасного для свободы. Надо
бдительно за этим следить и ничем не пренебрегать. Неохотно-де он говорит,
зная этого человека, и не говорил бы, если бы не пересилила в нем любовь к
общему делу. (6) Не верит римский народ в надежность вновь обретенной
свободы: царский род, царское имя по-прежнему в городе, и даже у власти;
это препятствует, это противостоит свободе. (7) "Устрани же ты сам этот
страх, Луций Тарквиний,- сказал Брут,- устрани добровольно. Мы помним, мы
признаем, ты выгнал царей, но доверши свое благодеяние, унеси отсюда само
царское имя. Твое имущество не только отдадут тебе граждане по моему
предложению, но, если чего не хватает, щедро добавят. Удались другом,
освободи город от бремени страха, может статься напрасного. Все убеждены в
том, что лишь с родом Тарквиниев уйдет отсюда царская власть".
     (8) Изумленный столь новым и неожиданным поворотом дела, консул
поначалу лишился дара речи, а потом, когда попытался заговорить, его
обступили первейшие граждане, всячески умоляя о том же. (9) Эти речи его
мало трогали, но, когда наконец Спурий Лукреций, который был и старше его,
и почтеннее, и притом приходился ему тестем, стал его всячески увещевать,
перемежая просьбы с советами, уговаривая уступить единодушному мнению
граждан, (10) консул из опасения, как бы ему потом, вновь ставши частным
лицом, не лишиться еще и имущества, не испытать еще и бесчестия, отрекся от
консульской власти, отправил в Лавиний свое добро и покинул город. (11)
Брут по решению сената предложил народу объявить изгнанниками всех,
принадлежащих к роду Тарквиниев. В центуриатном собрании он взял себе в
сотоварищи Публия Валерия, того самого, с чьею помощью изгонял царей.

3. (1) Хотя никто не сомневался, что со стороны Тарквиниев грозит война, но
пришла она позже, чем все думали. А случилось то, о чем не тревожились:
свобода чуть не была погублена коварством и изменою. (2) Нашлись среди
римской молодежи кое-какие юноши, и не последние по знатности, чьим
страстям было больше простору при царях: сверстники и товарищи молодых
Тарквиниев, сами привыкшие жить по-царски. (3) Тоскуя среди общего
равноправия по прежнему своеволию, они стали сетовать меж собой, что чужая
свобода обернулась их рабством: царь - человек, у него можно добиться, чего
нужно, тут законного, там незаконного, он способен к благодеянию и милости,
может и прогневаться и простить, различает друга от недруга; (4) а закон -
глух, неумолим, он спасительней и лучше для слабых, чем для сильных9, он не
знает ни снисхождения, ни пощады для преступивших; опасно среди стольких
людских прегрешений жить одною невинностью.
     (5) Эти души были уже затронуты порчей, когда вдруг являются царские
послы и требуют теперь не возвращения царя, а хотя бы выдачи царского
имущества. Сенат, выслушав их просьбу, совещался несколько дней: не вернуть
имущество значило дать повод к войне, а вернуть- дать средства и
вспоможение для войны. (6) Тем временем послы заняты были другим: въяве
хлопоча о царском имуществе, втайне строили козни, готовя возвращение
царской власти. С просьбами будто о явном своем деле обходили они дома,
испытывая настроения знатных юношей. (7) Кому речи их приходились по душе,
тем вручали они письма от Тарквиниев и сговаривались о том, чтобы ночью
тайком впустить в город царскую семью.

4. (1) Сперва этот замысел был доверен братьям Вителлиям и Аквилиям. Сестра
Вителлиев была замужем за консулом Брутом, и от этого брака были уже
взрослые дети - Тит и Тиберий; их тоже посвятили дядья в свой заговор. (2)
Нашлись и другие соучастники из знатной молодежи, чьи имена забылись за
давностью. (3) Между тем в сенате взяло верх решение выдать царское
имущество, и послы воспользовались этим поводом задержаться в городе,
испросив у консулов срок, чтобы приготовить повозки для царского добра. Все
это время проводят они в совещаниях с заговорщиками, настойчиво требуя от
них писем к Тарквиниям: (4) ведь иначе как те поверят, что не пустые слова
о столь важном деле несут им послы? Эти-то письма, данные в залог верности,
и сделали преступление явным.
     (5) А дело было так: накануне своего отъезда к Тарквиниям послы как
раз обедали у Вителлиев, и там, удалив свидетелей, заговорщики вволю, как
это бывает, толковали о недавнем своем умысле. Разговор их подслушал один
из рабов, который и раньше уже подозревал неладное, (6) но выжидал, пока
письма окажутся в руках у послов, чтобы можно было взять их с поличным10.
Поняв, что письма переданы, он обо всем донес консулам. (7) Консулы вышли,
чтобы схватить послов и заговорщиков, и без шума подавили всю затею,
позаботившись прежде всего о том, чтобы не пропали письма. Изменников
немедля бросили в оковы, а насчет послов некоторое время колебались, но
потом, хотя вина, казалось, и приравнивала их к врагам, все же принятое
между народами право возобладало.

5. (1) Дело о царском имуществе, которое решили было отдать, вновь
поступает в сенат. Сенаторы в порыве гнева запрещают выдачу, но запрещают и
передачу в казну: (2) царское добро отдается на разграбление простому
народу, чтобы каждый, прикоснувшись к добыче, навсегда потерял надежду на
примирение с царями. Пашня Тарквиниев, находившаяся между городом и Тибром,
посвящена была Марсу и стала отныне Марсовым полем11. (3) Говорят, там как
раз стоял хлеб, уже готовый к жатве. А так как пользоваться урожаем с этого
поля было бы кощунством, то посланная туда огромная толпа народу, сжав
хлеб, вместе с соломою высыпала его корзинами в Тибр, обмелевший, как
всегда, в летний зной. (4) Осевшие на мели кучи соломы занесло илом, а со
временем из этого и других наносов вырос остров, потом, я думаю, его
укрепили искусственной насыпью, чтобы место это стало достаточно высоким и
твердая почва выдерживала бы даже храмы и портики12.
     (5) По расхищении царского имущества был вынесен приговор предателям и
совершилась казнь, особенно примечательная тем, что консульское звание
обязало отца казнить детей и того, кого следовало бы удалить даже от
зрелища казни, судьба назначила ее исполнителем. (6) Знатнейшие юноши
стояли, прикованные к столбам, но, минуя их, словно чужих, взоры всех
обращались к сыновьям консула. Не столько сама казнь вызывала жалость,
сколько преступление, заслужившее казнь: (7) эти люди решились предать и
только что освобожденное отечество, и освободителя-отца, и консульство,
происходящее из Юниева дома, и сенат, и простой народ, и все, что было в
Риме божеского и человеческого,- предать бывшему Гордому царю, а ныне
ненавистному изгнаннику. (8) Консулы взошли на свои места, ликторы
отправляются вершить казнь; обнаженных секут розгами, обезглавливают
топорами13, но все время все взгляды прикованы к лицу и взору отца,
изъявлявшего отцовское чувство, даже творя народную расправу14. (9) По
наказании виновных, чтобы пример, отвращающий от преступления, был
прославлен не только казнью, но и поощрением, донесшему дарована была
награда: денежная мзда из казны, свобода и гражданство. Говорят, что это он
первый был освобожден из рабства виндиктой15, (10) а некоторые и само
название это выводят отсюда, потому что того раба звали Виндицием. С тех
пор принято соблюдать, чтобы освобожденные таким способом считались
принятыми в гражданство.

6. (1) Получивши весть об этих событиях, Тарквиний, раздосадованный
обманувшею надеждою и пылая гневом и ненавистью, понял, что его коварству
путь загражден, и задумал открытую войну. Он пошел просителем по городам
Этрурии, (2) особенно взывая к вейянам и тарквинийцам, чтобы не дали они
ему, человеку одного с ними происхождения, одной крови, исторгнутому из
такого царства, ввергнутому в нищету, погибнуть на их глазах вместе с юными
еще детьми. Других из чужой земли в Рим приглашали на царство, а его,
царствовавшего, воевавшего за распространение римского могущества,
преступным заговором изгнали близкие люди! (3) Они, не найдя меж собою
кого-нибудь одного, достойного быть царем, расхватали по частям царскую
власть, имущество царское отдали на разграбленье народу, чтобы не был никто
к преступлению непричастен. Отечество свое, царство свое хочет он себе
возвратить и наказать неблагодарных граждан; пусть поддержат его, пусть
помогут, пусть отметят и за собственные былые обиды, за побитые не раз
легионы, за отнятые земли. (4) Речи его взволновали вейян - они с грозным
шумом требуют смыть позор и силой вернуть потерянное, хотя бы и под
водительством римлянина. А тарквинийцев столь же волнует имя, сколь и
родство: лестным кажется видеть своих царствующими в Риме. (5) И вот два
войска двух городов устремляются за Тарквинием, чтобы вернуть ему царскую
власть и войною покарать римский народ.
     Вступив в римские земли, враги встретили обоих консулов: (6) Валерий
вел пехоту боевым строем, а Брут - передовую конную разведку. Точно так же
шла конница и перед вражеским войском, возглавлял ее царский сын Тарквиний
Аррунт, а сам царь следовал за ним с легионами. (7) Угадав издали консула
сперва по ликторам, а потом уже ближе и вернее - в лицо, Аррунт,
возгоревшийся гневом, воскликнул: "Вот кто изгнал нас, исторг из отечества.
Вот как важно он выступает, красуясь знаками нашей власти! Боги - мстители
за царей, будьте с нами!" (8) И, пришпорив коня, мчится он прямо на
консула. Брут заметил, что на него скачут. Тогда считалось почетным, чтобы
вожди сами начинали сражение: (9) рвется и Брут к поединку, и столь яростна
была их сшибка, что ни тот ни другой, нанося удар, не подумал себя
защитить, так что оба, друг друга пронзив сквозь щиты, замертво пали с
коней, насаженные на копья. Тотчас вступила в битву вся конница, за ней
подоспела пехота; (10) бой шел с переменным успехом, и никто не взял верх:
оба правые крыла победили, левые-отступили: (11) вейяне, привыкшие к
поражениям от римлян, рассеялись и бежали; тарквинийцы же, новые нам враги,
не только выстояли, но даже сами потеснили римлян.

7. (1) Хотя битва закончилась так, Тарквиния и этрусков вдруг охватил ужас,
столь сильный, что, оставив затею как тщетную, оба войска, тарквинийцев и
вейян, ночью разошлись по домам. (2) О битве этой рассказывают и чудеса:
будто в ночной тишине из Арсийского леса раздался громовой голос, который
сочли за голос Сильвана16; он произнес: "У этрусков одним павшим больше:
(3) победа у римлян!" Как бы то ни было римляне оттуда ушли победителями,
этруски - побежденными, ибо, когда рассвело и ни одного врага не было видно
вокруг, консул Публий Валерий собрал с павших доспехи и с триумфом17
вернулся в Рим. (4) Товарищу своему он устроил похороны, пышные, сколь это
было возможно по тем временам. Еще почетнее для погибшего был общественный
траур, особенно замечательный тем, что матери семейств целый год18, как
отца, оплакивали его - сурового мстителя за поруганную женскую честь.
     (5) А оставшийся в живых консул (так изменчиво настроение толпы!) из
народной милости вскоре попал в немилость и даже был заподозрен в ужасном
преступлении. (6) Пошла молва, будто он домогается царской власти, потому
что не поспешил он с выбором товарища на место Брута и потому что начал
строить дом на вершине Ведийского холма19 - там на высоком и укрепленном
месте это была бы неприступная крепость. (7) Возмущенный тем, что такое
говорилось повсюду и что такому верили, консул созвал народ на сходку и
вошел в собрание, склонивши фаски20. Это зрелище пришлось толпе по душе:
склонены были перед ней знаки власти и тем было признано, что величием и
силой народ выше консула. (8) Тут, потребовав внимания, консул стал
восхвалять судьбу товарища, который пал освободителем отечества в высшей
должности, сражаясь за общее дело, в расцвете славы, еще не успевшей
обратиться в ненависть, а вот он, пережив свою славу, уцелел для обвинения
и для ненависти, из освободителя отечества обратился в подобие Аквилиев и
Вителлиев. (9) "Неужели,- сказал он,- никогда никакую доблесть вы не
оцените так, чтобы сумели не оскорбить ее подозрением? Мне ли, злейшему
врагу царей, опасаться было обвинения в желании царствовать? (10) Да живи я
хоть в самой Крепости21, хоть на Капитолии,- мог ли бы я поверить, что мои
сограждане станут меня бояться? От такой малости зависит у вас мое доброе
имя? И так шатко ваше доверие, что для вас больше значит, где - я, чем кто
- я! (11) Нет, квириты, не станет дом Публия Валерия на пути вашей свободы,
безопасна для вас будет Велия. Не только на ровное место, но к самому
подножию холма перенесу я свой дом, чтобы жить вам выше меня,
неблагонадежного гражданина; на Велии же пусть строятся те, кому лучше
доверить вашу свободу, чем Публию Валерию". Тотчас он перенес все
заготовленное для стройки к подножию Велии (12) и поставил дом под ее
склоном, где теперь стоит храм Вики Поты22.

8. (1) Вслед за тем предложил он законы, которые не только сняли с него
подозрение в желании царствовать, но дали делу такой поворот, что он даже
стал угоден народу. Отсюда и пошло его прозванье Публикола23. (2) С
наибольшей благодарностью приняты были законы о праве жаловаться народу на
магистратов24 и о проклятии и имуществу и самой жизни всякого, кто помыслит
о царской власти. (3) Законы эти провел он один, чтобы одному получить и
признательность, и только тогда созвал собрание для выборов второго
консула. (4) Избран был Спурий Лукреций, который из-за преклонных лет не
имел сил справляться с консульскими обязанностями и через несколько дней
умер. (5) На место Лукреция был выбран Марк Гораций Пульвилл. У некоторых
старых авторов я даже не нахожу Лукреция в списках консулов - после Брута
они тотчас называют Горация; я думаю, что, поскольку ничего примечательного
Лукреций не совершил, его консульство и забылось.
    (6) Еще не освящен был храм Юпитера на Капитолии. Консулы Валерий и
Гораций бросили жребий, кому освящать храм. Жребий выпал Горацию, а
Публикола отправился на войну с вейянами. (7) Близкие Валерия не в меру
досадовали, что освящать столь славный храм досталось Горацию. Они всячески
пытались этому помешать, а когда все их старания оказались напрасными и
консул уже возносил богам молитвы, держась за косяк, ему принесли страшную
весть, что сын его умер и он из-за смерти в доме не может освящать храм25.
(8) Не поверил ли Гораций в правдивость известия26, или такова была
крепость его духа, точных сведений нет, а понять трудно - получивши
известие, он лишь распорядился вынести из дому труп, сам же, не отрывая
руки от косяка, довершил молитву и освятил храм.
    (9) Таковы были события на войне и дома в первый год после изгнания
царей.

9. (1) Затем консулами стали Публий Валерий повторно и Тит Лукреций [508
г.]. Тарквинии тем временем бежали к Ларту Порсене, царю Клузия. Здесь они,
мешая советы с мольбами, то просили не покидать в нищете и изгнании их,
природных этрусков по крови и имени, (2) то даже заклинали не позволять,
чтобы гонения на царей безнаказанно вводились в обычай. Слишком сладостна,
мол, свобода: (3) если не станут цари так же бороться за свои царства, как
граждане за свободу, то высшее сравняется с низшим и не останется в
государствах ничего выдающегося, ничего поднимающегося над прочим; приходит
конец царской власти, лучшему, что есть средь богов и людей. (4) Порсена,
полагая для этрусков важным, чтобы в Риме был царь, и притом этрусского
рода, двинулся на Рим с вооруженным войском27. (5) Никогда прежде не бывало
в сенате такого ужаса - настолько могущественным был тогда Клузий,
настолько грозным имя Порсены. Боялись не только врагов, но и собственных
граждан, как бы римская чернь от страха не впустила в город царей, не
приняла бы мир даже на условиях рабства. (6) Поэтому сенат многое сделал
тогда, чтобы угодить простому народу. Прежде всего позаботились о
продовольствии: одни были посланы за хлебом к вольскам, другие - в Кумы28.
Затем приняли постановление о продаже соли, которая шла по непосильной
цене, государство взяло на себя это дело, отобравши его у частных лиц29.
Плебеев освободили от пошлин и налогов: пусть платят те, у кого хватает
дохода, с неимущих довольно того, что они растят своих детей. (7) Эта
уступчивость сенаторов перед лицом надвигающихся невзгод, осады и голода
настолько сплотила граждан, что имя царей одинаково было ненавистно высшим
и низшим (8) и никто никогда потом никакими хитростями не мог склонить к
себе народ так, как в ту пору сенат своей распорядительностью.

10. (1) Когда подошли враги, все перебрались с полей в город, а вокруг него
выставили стражу. (2) Защищенный с одной стороны валом, с другой - Тибром,
город казался в безопасности. Только Свайный мост чуть было не стал дорогою
для врага, если бы не один человек - Гораций Коклес30; в нем нашло оплот в
этот день счастье города Рима. (3) Стоя в карауле у моста, он увидел, как
внезапным натиском был взят Яникульский холм, как оттуда враги бегом
понеслись вперед, а свои толпой побежали в страхе, бросив оружие и строй.
Тогда, останавливая бегущих по-одиночке, (4) становится он на их пути и,
людей и богом призывая в свидетели, начинает объяснять, что бессмысленно
так бежать без оглядки; ведь если они, перейдя через мост, оставят его за
спиною, то сразу же на Палатине и на Капитолии будет еще больше врагов, чем
на Яникуле. Потому-то он просит, приказывает им разрушить мост огнем ли
железом ли, чем угодно; а сам он примет на себя натиск врагов и в одиночку
будет держаться, сколько сумеет.
     (5) И вот он вышел один к началу моста, хорошо заметный среди
показавших врагам свои спины, его оружие было изготовлено к рукопашной, и
самой этой невероятной отвагой он ошеломил неприятеля. (6) Двоих еще
удержало с ним рядом чувство стыда: Спурия Ларция и Тита Герминия,
известных знатностью и подвигами. (7) С ними отразил он первую бурю натиска
и самый мятежный порыв схватки; а когда от моста оставалась уже малая
часть, он и их отослал на зов разрушавших в безопасное место. (8) Грозный,
свирепо обводя взглядом знатнейших этрусков, он то вызывает их поодиночке
на бой, то громко бранит всех разом: рабы надменных царей, не пекущиеся о
собственной свободе, они ли это пришли посягать на чужую? (9) Некоторое
время те медлят, оглядываясь друг на друга, кто первым начнет сражение; но
потом стыд взял верх, и под громкие крики в единственного противника со
всех сторон полетели дротики. (10) Все их принял он на выставленный щит и,
твердо стоя, с тем же упорством удерживал мост - его уже пытались, напирая,
столкнуть в реку, как вдруг треск рушащегося моста и крик римлян,
возбужденных успехом своих усилий, отпугнули нападение. (11) Тогда-то
воскликнул Коклес: "Отец Тиберин! Тебя смиренно молю: благосклонно прими
это оружие и этого воина!" - и как был, в доспехах, бросился в Тибр.
Невредимый31, под градом стрел, переплыл он к своим - таков был его подвиг,
стяжавший в потомках больше славы, чем веры. (12) Столь великая доблесть
была вознаграждена государством: ему поставили статую на Комиции32, а земли
дали столько, сколько можно опахать плугом за день. (13) С общественными
почестями соперничало усердие частных лиц; сколь ни скудно жилось, каждый
сообразно с достатком принес ему что-нибудь от себя, урывая из необходимого.

11. (1) Порсена, отраженный в своем первом натиске, принял решение перейти
от приступа к осаде: выставил стражу на Яникуле, а лагерь расположил на
равнинном берегу Тибра, собрав к нему отовсюду суда и для надзора, (2)
чтобы не было в Рим подвоза продовольствия, и для грабежа, чтобы воины
могли переправляться при случае где угодно. (3) Скоро римские окрестности
стали так небезопасны, что, не говоря о прочем, даже скот из окрестностей
сгоняли в город, не решаясь пасти его за воротами. (4) Впрочем, такую волю
этрускам римляне предоставили не столько из страха, сколько с умыслом, ибо
консул Валерий, ожидая случая внезапно напасть на врагов, когда они будут и
многочисленны и рассеяны, не заботился мстить по мелочам и готовил удар
более грозный. (5) Чтобы заманить грабителей, он приказал своим выгнать на
следующий день большое стадо через Эсквилинские ворота, самые удаленные от
противника, в расчете на то, что враги узнают об этом заранее от неверных
рабов, перебегавших к ним из-за осады и голода.
    (6) Действительно, по доносу перебежчиков неприятели, в надежде на
богатую добычу, переправились через реку в большем, чем обычно, числе. (7)
Тогда Публий Валерий приказывает Титу Герминию с небольшим отрядом до поры
засесть в засаду у второго камня33 по Габийской дороге, а Спурию Ларцию - с
вооруженным отрядом молодежи стать у Коллинских ворот, ожидая врагов, чтобы
отрезать им путь к отступлению. (8) Второй консул, Тит Лукреций, с
несколькими манипулами34 воинов выступил к Невиевым воротам, сам Валерий
вывел отборные когорты к Целиеву холму - (9) его-то первым и обнаружили
враги. Услышав, что схватка началась, Герминий налетает из засады и,
повернув врагов на Лукреция, бьет их с тыла; справа, слева от Коллинских
ворот, от Невиевых слышны крикии: (10) так, окруженные, были перебиты
грабители, не имевшие ни сил для боя, ни путей к отступлению. Так был
положен конец далеким вылазкам этрусков.

12. (1) Осада тем не менее продолжалась, продовольствие скудело и дорожало,
(2) и Порсена уже надеялся взять город не сходя с места, когда объявился
знатный юноша Гай Муций35, которому показалось обидным, что римский народ,
ни в какой войне ни от каких врагов не знавший осады, даже в те времена,
когда рабски служил царям, (3) ныне, уже свободный, осажден этрусками,
столько раз уже им битыми. И вот, решившись смыть этот позор каким-нибудь
отчаянным поступком невероятной дерзости, он замыслил проникнуть в
неприятельский лагерь. (4) Однако из опасения, что, пойдя без ведома
консулов и втайне от всех, он может быть схвачен римскою стражею как
перебежчик, Муций явился в сенат. (5) "Решился я, отцы-сенаторы,- сказал
он,- переплыть Тибр и, если удастся, проникнуть во вражеский лагерь; не
грабить, не мстить за разбой,- нечто большее замыслил я совершить, если
помогут боги". Сенаторы одобряют. И он удаляется, скрыв под одеждою меч.
    (6) Придя в лагерь, попал он в густую толпу народа перед царским
местом. (7) Там как раз выдавали жалованье войскам и писец, сидевший рядом
с царем почти в таком же наряде, был очень занят, и воины к нему шли
толпою. Боясь спросить, который из двух Порсена, чтобы не выдать себя
незнаньем царя, он делает то, к чему толкнул его случай,- вместо царя
убивает писца. (8) Прорубаясь оттуда окровавленным мечом сквозь смятенную
толпу, в шуме и давке, он был схвачен царскими телохранителями, и его
приволокли к царю. Здесь, перед возвышением, даже в столь грозной доле (9)
не устрашаясь, а устрашая, он объявил: "Я римский гражданин, зовут меня Гай
Муций. Я вышел на тебя, как враг на врага, и готов умереть, как готов был
убить: римляне умеют и действовать, и страдать с отвагою. (10) Не один я
питаю к тебе такие чувства, многие за мной чередою ждут той же чести. Итак,
если угодно, готовься к недоброму: каждый час рисковать головой, встречать
вооруженного врага у порога. (11) Такую войну объявляем тебе мы, римские
юноши; не бойся войска, не бойся битвы,- будешь ты с каждым один на один".
    (12) Когда царь, горя гневом и страшась опасности, велел вокруг
развести костры, суля ему пытку, если он не признается тут же, что
скрывается за его темной угрозой, (13) сказал ему Муций: "Знай же, сколь
мало ценят плоть те, кто чает великой славы!" - и неспешно положил правую
руку в огонь, возжженный на жертвеннике. И он жег ее, будто ничего не
чувствуя, покуда Царь, пораженный этим чудом, не вскочил вдруг со своего
места и не приказал оттащить юношу от алтаря. (14) "Отойди,- сказал он,- ты
безжалостнее к себе, чем ко мне! Я велел бы почтить такую доблесть, будь
она во славу моей отчизны; ныне же по праву войны отпускаю тебя на волю
целым и невредимым". (15) Тогда Муций, как бы воздавая за великодушие,
сказал: "Поскольку в такой чести у тебя доблесть, прими от меня в дар то,
чего не мог добиться угрозами: триста лучших римских юношей, поклялись мы
преследовать тебя таким способом. (16) Первый жребий был мой; а за мною
последует другой, кому выпадет, и каждый придет в свой черед, пока судьба
не подставит тебя удару!"

13. (1) Когда был отпущен Муций, которого потом за потерю правой руки
нарекли Сцеволой36, Порсена послал в Рим послов; (2) так потрясло его и
первое покушение, от которого он уберегся лишь по ошибке убийцы, и
опасность, грозящая впредь столько раз, сколько будет заговорщиков, что он
сам от себя предложил римлянам условия мира. (3) Предложение возвратить
Тарквиниям царскую власть было тщетным, и он сделал его лишь потому, что не
мог отказать Тарквиниям, а не потому, что не предвидел отказа римлян. (4)
Зато он добился возвращения вейянам захваченных земель и потребовал дать
заложников, если римляне хотят, чтобы уведены были войска с Яникула. На
таких условиях был заключен мир, и Порсена увел войско с Яникула и покинул
римскую землю. (5) Гаю Муцию в награду за доблесть выдали сенаторы поле за
Тибром, которое потом стали называть Муциевыми лугами.
    (6) Такая почесть подвигла даже женщин к доблестному деянию во имя
общего дела: одна из девушек-заложниц, по имени Клелия37, воспользовавшись
тем, что лагерь этрусков был расположен невдалеке от Тибра, обманула стражу
и, возглавив отряд девушек, переплыла с ними реку под стрелами неприятеля,
всех вернув невредимыми к близким в Рим. (7) Когда о том донесли царю, он
поначалу, разгневанный, послал вестников в Рим вытребовать заложницу Клелию
- остальные-де мало его заботят; (8) а затем, сменив гнев на изумление,
стал говорить, что этим подвигом превзошла она Коклесов и Муциев, и
объявил, что, если не выдадут заложницу, он будет считать договор
нарушенным, если же выдадут, он отпустит ее к своим целой и невредимой. (9)
Обе стороны сдержали слово: и римляне в соответствии с договором вернули
залог мира, и у этрусского царя доблесть девушки не только осталась
безнаказанной, но и была вознаграждена; царь, похвалив ее, объявил, что
дарит ей часть заложников и путь выберет кого хочет. (10) Когда ей вывели
всех, она, как рассказывают, выбрала несовершеннолетних; это делало честь
ее целомудрию, и сами заложники согласились, что всего правильней было
освободить тех, чей возраст наиболее беззащитен. (11) А по восстановлении
мира небывалая женская отвага прославлена была небывалой почестью - конной
статуей: в конце Священной улицы воздвигли изображение девы, восседающей на
коне38.

14. (1) Столь мирное отступление этрусского царя от города трудно
согласовать со старинным обычаем, средь других священнодействий дожившим до
наших дней,- с распродажею имущества царя Порсены. (2) Обычай этот
наверняка либо возник во время войны, но не забылся и в мирное время, либо
зародился при обстоятельствах более спокойных, чем те, на которые указывало
бы объявление о продаже вражеского имущества. (3) Из существующих
объяснений правдоподобнее то, по которому Порсена, отступая с Яникула,
оставил в дар Риму, истощенному после долгой осады, богатый лагерь, полный
припасов, свезенных с недалеких плодородных полей Этрурии; (4) а чтобы
народ, заполучив это добро, не разграбил его как вражеское, и было
объявлено о распродаже имущества Порсены. Таким образом, название это
означает скорее благодарность за услугу, чем продажу с торгов царского
имущества, которое даже не было во власти римского народа.
    (5) Прекратив войну с римлянами, Порсена, чтобы не казалось, будто он
привел сюда войско понапрасну, послал своего сына Аррунта с частью войск
осадить Арицию. (6) Арицийцы поначалу пришли в замешательство от
неожиданности, но затем, получив помощь от латинских племен из Кум,
настолько воспряли духом, что решились на сражение. Начался бой таким
ударом этрусков, что арицийцы бросились врассыпную, (7) но куманские
когорты, употребив против силы искусство, несколько отошли в сторону,
пропустивши врагов, пронесшихся мимо, а затем, поворотив знамена, напали на
них с тыла. Так этруски, уже почти победители, были окружены и перебиты.
(8) Лишь очень немногие, потеряв полководца и не найдя никакого пристанища
ближе, добрались до Рима; безоружные, пришедшие как просители, они были
радушно приняты и распределены по домам. (9) Залечив раны, одни отправились
домой, рассказывая о гостеприимстве благодетелей, а многие из любви к
приютившему их городу остались в Риме. Им было предоставлено место для
поселения, которое потом назвали Этрусским кварталом39.

15. (1) Затем Спурий Ларций и Тит Герминий стали консулами, за ними -
Публий Лукреций и Публий Валерий Публикола [507-506 гг.]. В том году в
последний раз пришли послы от Порсены хлопотать о возвращении Тарквиниев на
царство. Им сказано было, что сенат отправит к царю своих послов, и тотчас
были посланы почтеннейшие из сенаторов. (2) Не потому, что не могли
ответить кратко, что царей не примут, предпочли послать к Порсене выбранных
сенаторов, не давая его послам ответ в Риме; сделано было так для того,
чтобы навечно покончить с разговором об этом деле и не бередить сердец
после стольких взаимных благодеяний, ибо просил царь о том, что противно
свободе римского народа, и римляне, если сами своей погибели не хотели,
должны были отказать тому, кому ни в чем отказать не желали бы. (3) Не во
власти царей, но во власти свободы находится римский народ; уже решено, что
скорее врагам, нежели царям, распахнут они ворота; конец свободы в их
Городе будет и концом Города - таков общий глас. (4) Посему и просят они,
если хочет царь благополучия Риму, пусть позволит им остаться свободными.
(5) Царь, покоренный их почтительностью, ответил: "Если это столь твердо и
непреложно, то не стану я более докучать напрасными просьбами и обманывать
Тарквиниев надеждой на помощь, которую не могу оказать. Для мира или для
войны, пусть ищет он пристанища в другом месте, чтобы не нарушать моего с
вами согласия". (6) Слово свое подкрепил он делом еще более дружественным:
вернул остававшихся у него заложников и возвратил земли вейян, отнятые им
по договору, заключенному при Яникульском холме. (7) Лишась всякой надежды
на возвращение, Тарквиний отправился изгнанником в Тускул40 к зятю своему
Мамилию Октавию, а у римлян с Порсеною установился прочный мир.

16. (1) Консулы Марк Валерий и Публий Постумий. В этом году [505 г.] была
удачная битва с сабинянами; консулы праздновали триумф. (2) Тогда сабиняне
стали еще усердней готовиться к войне. Чтобы им противостоять и чтобы
отразить опасность со стороны Тускула, откуда тоже ожидали войны, консулами
избрали Публия Валерия - в четвертый, а Тита Лукреция - во второй раз [504
г.]. (3) Так как у сабинян возник раздор между сторонниками войны и мира,
то часть их сил перекинулась к римлянам. (4) Тогда-то и Аттий Клавз, позже
известный в Риме как Аппий Клавдий, будучи тесним как поборник мира
подстрекателями войны и не умея их осилить, со множеством клиентов41
перебрался из Инрегилла в Рим42. (5) Им предоставили гражданство и земли за
Аниеном43; потом, с прибавлением новых поселенцев из тех же мест, они стали
называться старой Клавдиевой трибой. Избранный сенатором Аппий вскоре стал
по достоинству одним из первых.
    (6) Консулы, ударив с войском на сабинян, сначала опустошением, а затем
битвою настолько подорвали силы врагов, что можно было долго не опасаться
угрозы с той стороны, и вернулись в Рим триумфаторами. (7) Публий Валерий,
первый, по общему мнению, в искусствах войны и мира, умер год спустя при
консулах Агриппе Менении и Публии Постумий [503 г.]; слава его была велика,
но средства настолько ничтожны, что их недоставало для погребения; расход
был оплачен из общественной казны. Матери семейств оплакивали его, как
Брута. (8) В том же году два латинских поселения, Помеция и Кора, отпали к
аврункам. Началась война с аврунками44, но, после того как огромное их
войско, храбро встретившее вторгшихся консулов, было разбито, вся она
сосредоточилась вокруг Помеции. (9) Но и после битвы кровопролития не
умерились, и убитых было больше, чем пленных, и пленных убивали без
разбора, и даже заложников, число которых достигло трехсот, не пощадила
жестокость войны. И в том году в Риме праздновали триумф.

17. (1) Следующие консулы, Опитер Вергиний и Спурий Кассий [502 г.],
подступили к Помеции сперва с войском, а затем с осадными навесами и
другими орудиями45. (2) На них вновь напали аврунки, движимые скорее
непримиримой ненавистью, нежели какой-либо надеждой или же
обстоятельствами: вооружившись для вылазки больше факелами, чем мечами, они
наполнили все вокруг кровью и пламенем: (3) навесы были сожжены, много
осаждавших ранено и перебито, один из консулов - который именно, писатели
не уточняют - тяжело ранен, сбит с лошади и едва не убит. (4) После такой
неудачи войско вернулось к Риму. Среди множества раненых несли и консула,
почти без надежды, что он выживет. Но спустя недолгое время, достаточное
для залечивапия ран и пополнения войска, предпринимается новое нападение на
Помецию - с еще большей яростью и умноженными силами. (5) Когда навесы и
другие осадные сооружения были отстроены и дело шло уже к тому, чтобы
приступом взойти на стены, город был сдан, (6) но аврункам от такой сдачи
было не легче, чем от приступа: вожди были обезглавлены, остальные проданы
в рабство, город разрушен, земля пошла с торгов. (7) Более из чувства
удовлетворенной мести, нежели из-за важности окончившейся войны, консулы
праздновали триумф.

18. (1) Следующим был год консулов Постумия Коминия и Тита Ларция [501 г.].
(2) В этом году в Риме во время игр сабинские юноши из озорства увели
несколько девок, а сбежавшийся народ затеял драку и почти что сражение.
Казалось, что этот мелкий случай станет поводом к возмущению; (3) кроме
того, боялись войны с латинами и стало известно, что Октавий Мамилий
побудил к сговору тридцать городов46. (4) В ожидании столь тревожных для
государства событий впервые заговорили о необходимости избрать диктатора47.
Однако, в каком году это произошло, каким консулам не было веры (потому что
они-де были из Тарквиниевых сторонников - передают и такое!) и кто стал
первым диктатором,- в точности не известно. (5) Но у древнейших писателей я
нахожу, что первым диктатором был Тит Ларций, а начальником конницы Спурий
Кассий - оба из бывших консулов, как и предписано было законом об избрании
диктатора48. (6) Поэтому я и склонен верить, что начальником и
распорядителем над консулами был поставлен Ларций, сам бывший консул, а не
Маний Валерий, сын Марка и внук Волеза, еще не бывавший консулом,- (7) если
уж очень хотелось выбрать диктатора из этой семьи, то скорее выбор пал бы
на отца, Марка Валерия, человека признанной доблести и бывшего консула.
    (8) После того как в Риме впервые избрали диктатора и люди увидели, как
перед ним несут топоры, великий страх овладел народом - теперь еще усерднее
вынуждены были они повиноваться приказам, теперь не приходилось, как при
равновластии, надеяться на защиту другого консула или на обращение к
народу, единственное спасение было в повиновении. (9) Даже сабиняне после
избрания в Риме диктатора почувствовали страх, зная, что это сделано из-за
них, и прислали (10) послов для переговоров о мире, прося диктатора и сенат
иметь снисхождение к проступку молодых еще людей. Им ответили, что можно
извинить юнцов, но нельзя простить стариков, затевающих одну войну за
другой. (11) Все же мирные переговоры начались, и дело уладилось бы, если б
сабиняне согласились возместить затраты на подготовку к войне - такое было
выдвинуто требование. Война была объявлена, но молчаливое перемирие
продолжалось еще год.

19. (1) Консулы Сервий Сульпиций и Маний Туллий [500 г.]; ничего
достопамятного не сделано. За ними Тит Эбуций и Гай Ветусий [499 г.]. (2) В
их консульство Фидены осаждены, Крустумерия взята, Пренеста49 перешла от
латинов к римлянам. Нельзя было дольше откладывать латинскую войну,
исподволь тлевшую уже несколько лет. (3) Диктатор Авл Постумий и начальник
конницы Тит Эбуций выступили с большими пешими и конными силами и у
Регилльского озера в тускуланской земле встретили войско неприятеля; (4)
услышав же, что в латинском войске были Тарквинии, не могли сдержать гнева
и тотчас начали сражение. (5) Оттого эта битва была тяжелей и жесточе
других. Не только распоряжаясь, вожди заправляли делом, но и сами бились
врукопашную, смешиваясь с другими воинами, и почти никто из знатных, кроме
римского диктатора, ни свой, ни чужой, не вышел из боя непораненным. (6) На
Постумия, что ободрял и выстраивал воинов в первом ряду, направил коня
Тарквиний Гордый, уже отяжелевший с годами и силой врагу уступавший; он был
поражен в бок, и свои, подбежав, увели его в безопасное место. (7) И на
другом крыле начальник конницы Эбуций бросился на Октавия Мамилия, но не
застал тускуланского вождя врасплох, и тот, обратившись к нему, пришпорил
коня. (8) Враги налетели друг на друга с копьями наперевес, и удар был так
силен, что Эбуцию пробило руку, Мамилия ранило в грудь. (9) Он отступил во
второй ряд латинов, Эбуций же, чья поврежденная рука не могла удержать
дротика, ушел с поля боя. (10) Латинский вождь, ничуть не устрашенный
раною, хочет разжечь битву и, увидев, что воины его отступают, призывает
колонну римских изгнанников во главе с сыном Луция Тарквиния50. И эти,
сражаясь с великой злобой за отобранное добро и родину отнятую, на время
взяли верх в битве.

20. (1) И уже отступали тут римляне, когда Марк, брат Валерия Публиколы,
заметил пылкого молодого Тарквиния, величавшегося в первом ряду
изгнанников, (2) и, воспламенясь славою своего дома, захотел умножить честь
изгнания царей честью их уничтожения; пришпорив коня, он направил оружие
навстречу Тарквинию. (3) Видя устремленного на него врага, Тарквиний
отступает в свои ряды, а Валерия, опрометчиво въехавшего в строй
изгнанников, кто-то из них пронзает, подоспев сбоку; конь продолжает бег,
умирающий римлянин соскальзывает на землю, а оружие падает на его тело. (4)
Диктатор Постумий, видя, что такой муж погиб, что изгнанники стремительно
напирают, а собственные его воины отступают под ударами, (5) дает приказ
отборной когорте, состоявшей при нем для охраны: считать врагом всякого,
покинувшего строй. Двойной страх удержал римлян от бегства; они
поворачивают на врага и восстанавливают ряды. (6) Когорта диктатора первой
вступает в бой; ударив со свежими силами и отвагою, рубят они обессилевших
изгнанников.
     (7) Тогда произошел другой поединок между предводителями. Латинский
полководец, увидев когорту изгнанников почти окруженной воинами римского
диктатора, поспешно ввел в первые ряды несколько вспомогательных манипулов.
(8) Их передвижение заметил легат51 Тит Герминий, среди прочих по приметной
одежде и доспехам он узнал Мамилия и с еще большим неистовством, чем прежде
начальник конницы, кинулся на вражеского вождя, (9) с одного удара пронзил
и убил Мамилия, сам же, снимая доспехи с вражеского тела, был поражен
копьем; победивший, он был перенесен в лагерь и, как только начали его
перевязывать, скончался. (10) Тогда диктатор подлетает к всадникам, умоляя
их спешиться и принять на себя бой, потому что пехота уже обессилела. Те
повинуются, соскакивают с коней, выбегают в первые ряды и прикрывают
передовых щитами. (11) Тотчас воодушевляются полки пехотинцев, видя, что
знатнейшие юноши сражаются наравне с ними, подвергаясь такой же опасности,
чтобы преследовать неприятеля. Тут-то и дрогнули латины, подавшись под
ударами: (12) всадникам подвели коней, а за ними последовали пехотинцы.
Тогда, говорят, диктатор, уповая и на божественные и на человеческие силы,
дал обет посвятить храм Кастору52 и объявил награду тому, кто первым, и
тому, кто вторым ворвется в неприятельский лагерь. (13) Столь велико было
воодушевление, что единым напором римляне погнали врага и овладели лагерем.
Такова была битва у Регилльского озера. Диктатор и начальник конницы
вернулись в город триумфаторами.

21. (1) Три года подряд не было потом ни прочного мира, ни войны [498-495
гг.]. Консулами были Квинт Клелий и Тит Ларций, затем Авл Семпроний и Марк
Минуций. (2) В их консульство освящен храм Сатурна и учрежден праздник
Сатурналий53. (3) Потом консулами стали Авл Постумий и Тит Вергиний. У
некоторых авторов я нахожу, что только в этом году было сражение у
Регилльского озера и что Авл Постумий, усомнившись в товарище, отказался от
консульства, а затем был назначен диктатором. (4) Такие ошибки в отсчете
времени запутывают дело: у разных авторов - разный порядок должностных лиц,
так что трудно разобраться, какой за каким следовал консул и что в каком
году было,- дела эти давние и писатели древние.
     (5) Потом консулами стали Аппий Клавдий и Публий Сервилий [495 г.].
Тот год ознаменован известием о смерти Тарквиния. Скончался он в Кумах,
куда после разгрома латинов удалился к тирану Аристодему54. (6) При этом
известии воспрянули духом патриции, воспрянули и плебеи. Но патриции в
радости стали вести себя опрометчиво: до сих пор все усердно угождали
плебеям, а теперь власть имущие начинают чинить им обиды. (7) В том же году
поселение Сигния, выведенное еще при царе Тарквинии, было пополнено новыми
поселенцами и основано заново. В Риме теперь насчитывалась 21 триба. В
майские иды освятили храм Меркурия55.

22. (1) С племенем вольсков во время латинской войны не было ни войны, ни
мира; вольски, однако, уже приготовили отряды и послали бы их на помощь
латинам, не упреди их римский диктатор; а торопились римляне, чтобы не
воевать разом и с латинами и с вольсками. (2) Раздраженные всем этим,
консулы двинули легионы в землю вольсков. Вольски, не ждавшие возмездия за
одни только замыслы, застигнуты были врасплох; не помышляя о сопротивлении,
они дают в заложники триста детей из знатнейших семейств Коры и Помеции56.
Так легионы были отведены без боя. (3) Но немного спустя вольски,
оправившиеся от страха, вновь принялись за прежнее; опять они тайно готовят
войну, вступают в военный союз с герниками (4) и повсюду рассылают послов,
чтобы поднять на борьбу Лаций. Однако недавнее поражение при Регилльском
озере настолько исполнило латинов гневом и ненавистью к любому
подстрекателю войны, что они не остановились даже перед оскорблением
послов: схватили вольсков и отправили в Рим, а там выдали их консулам и
доложили, что вольски и герники готовят войну против римлян. (5) За это
сообщение сенаторы были так благодарны латинам, что вернули им шесть тысяч
пленных и передали новым должностным лицам дело о договоре, о котором
прежде не хотели и слышать. (6) Тогда латины наконец-то вздохнули свободно,
миротворцев громко прославляли, в дар Юпитеру Капитолийскому послали
золотой венец. Вместе с послами и этим даром явилась большая толпа бывших
пленников, уже отпущенных к своим: (7) они расходятся по домам тех, у кого
прежде были в услужении, благодарят за обходительное и мягкое с ними
обращение в пору их несчастья, сговариваются о взаимном гостеприимстве57.
Никогда прежде не были столь едины Лаций и римская власть в делах как
государственных, так и частных.

23. (1) Но война с вольсками надвигалась, а государство и само было
раздираемо междоусобной ненавистью между патрициями и плебеями главным
образом из-за кабальных должников58. (2) Плебеи роптали о том, что вне Рима
они сражаются за свободу и римскую власть, а дома томятся в угнетении и
плену у сограждан, что свобода простого народа в большей безопасности на
войне, чем в мирное время, и среди врагов, чем среди сограждан. Общее
недовольство, и без того усиливавшееся, разожжено было зрелищем бедствий
одного человека. (3) Старик, весь в рубцах, отмеченный знаками бесчисленных
бед, прибежал на форум. Покрыта грязью была его одежда, еще ужасней
выглядело тело, истощенное, бледное и худое, (4) а лицу его отросшая борода
и космы придавали дикий вид. Но узнали его и в таком безобразном облике и
говорили, что он командовал центурией, и, сострадая ему, наперебой
восхваляли его военные подвиги; сам же он в свидетельство своих доблестей
показывал, открыв грудь, шрамы, полученные в разных сражениях. (5) Спросили
его, отчего такой вид, отчего такой срам, и, когда вокруг него собралась
толпа не меньше, чем на сходке, ответил он, что воевал на сабинской войне,
и поле его было опустошено врагами, и не только урожай у него пропал, но и
дом сгорел, и добро разграблено, и скот угнан, а в недобрый час потребовали
от него налог59, и вот сделался он должником. (6) Долг, возросший от
процентов, сначала лишил его отцова и дедова поля, потом остального
имущества и, наконец, подобно заразе, въелся в само его тело; не просто в
рабство увел его заимодавец, но в колодки, в застенок. (7) И он показал
свою спину, изуродованную следами недавних побоев. Это зрелище, эта речь
вызвали громкий крик. Волнению уже мало места на форуме, оно разливается по
всему городу: (8) должники в оковах и без оков вырываются отовсюду к
народу, взывают к защите квиритов60. Повсюду являются добровольные товарищи
мятежников; и уже улицы заполнены толпами людей, с криком бегущих на форум.
     (9) Те из отцов, которые случайно оказались на форуме, к великой для
себя опасности были застигнуты этой толпой, (10) и не избежать бы им
расправы, если бы консулы Публий Сервилий и Аппий Клавдий не приняли мер к
подавлению мятежа. (11) Обращаясь к ним, толпа показывает кто - оковы, кто
- увечья; вот что, негодуют они, каждый из них заслужил - кто на какой
войне - своею службой! Не столько прося уже, сколько грозя, они требуют,
чтобы консулы созвали сенат, окружают курию, хотят сами быть свидетелями и
распорядителями обсуждения государственных дел. (12) Лишь немногих
сенаторов, случайно встреченных, консулам удалось собрать, остальные и
показаться боялись не только что в курии, но даже на форуме,- и сенат из-за
малолюдства ничего не мог предпринять. (13) Тут народу представилось, что
над ним издеваются и морочат его, что отсутствуют сенаторы не случайно и не
из страха, но не желая дать делу ход, что консулы и сами увиливают, глумясь
над народной бедой. (14) Уже близко было к тому, что власть консулов не
сдержит людского гнева, когда и те, кто не знал, что опасней - идти или
медлить, все-таки явились в сенат. Однако и в заполнившейся наконец курии
согласия не было - ни между отцами, ни даже между самими консулами. (15)
Аппий, крутой нравом, предлагал употребить консульскую власть: схватить
одного-другого, и остальные успокоятся. Сервилий же, склонявшийся к более
мягким мерам, полагал, что возбужденные умы лучше переубедить, чем
переломить,- оно и безопасней, и легче.

24. (1) Среди таких бедствий надвигается опасность еще страшней: в Рим
прискакали латинские всадники с грозной вестью, что на город движется
готовое к бою войско вольсков61. Государство настолько раскололось раздором
надвое, что известие ато было совсем по-разному принято сенаторами и
плебеями. (2) Простой народ ликовал. Боги мстят за своеволие сенаторов,
говорили плебеи; они призывали друг друга не записываться в войско, ведь
лучше вместе со всеми, чем в одиночку; сенаторы пусть воюют, сенаторы пусть
берутся за оружие, чтобы опасности войны пришлись бы на долю тех, на чью и
добыча. (3) Сенат же, приунывший и напуганный двойной опасностью и от
граждан, и от врагов, стал просить консула Сервилия, чей нрав был приятней
народу, выручить государство в столь грозных обстоятельствах. (4) Тогда
консул, распустив сенат, выступил на сходке. Там он заявил, что сенаторы
полны забот о простом народе, однако плебеи - лишь часть гражданского
целого, хотя и большая, поэтому думам о них помешала сейчас тревога об
общем деле. (5) Возможно ли, когда враги почти у ворот, заниматься чем-либо
прежде войны? Да если бы и нашлось какое-то облегчение, разве было бы к
чести простому народу, что взялся он за оружие только в обмен на уступки,
да и отцам пристало ли печься о своих обездоленных согражданах лишь от
страха, а не добровольно и после войны? (6) Доверие к своей речи укрепил он
указом, чтобы никто не держал римского гражданина в оковах или в неволе,
лишая его возможности записаться в консульское войско, и чтобы никто, пока
воин в лагере, не забирал и не отчуждал его имущества, и не задерживал бы
его детей и внуков. (7) После такого указа и собравшиеся здесь должники
спешат тотчас записаться в войско, и со всего города сбегаются люди на
форум, вырвавшись из-под власти заимодавцев, и торопятся принести присягу.
(8) Из них составился большой отряд, и никакой другой не выказал столько
доблести и усердия в войне с вольсками. Консул выводит войска против врага
и невдалеке от него располагается лагерем.

25. (1) Следующей ночью вольски, зная о римских раздорах и рассчитывая, что
ночью может объявиться перебежчик или предатель, нападают на лагерь. Стража
всполошилась, подняла войско, по сигналу все бросились к оружию, (2) и
затея вольсков оказалась тщетной. Остаток ночи оба войска отдыхали. (3) На
рассвете вольски, забросав рвы, устремляются на вал. И уже со всех сторон
шло разрушение укреплений, когда консул, хотя отовсюду все, а громче других
должники требовали знака к наступлению, чуть-чуть еще переждал, как бы
испытывая боевой дух войска, и, как только пыл его сделался явным, подал
наконец знак и выпустил воинов, жаждавших битвы. (4) Первым же натиском
отброшены были враги; бежавших, пока поспевала за ними пехота, били с тыла;
конница гнала перепуганных до самого лагеря. Вскоре и лагерь был окружен
легионами, а так как страх выгнал вольсков даже отсюда, взят и разграблен.
(5) На следующий день легионы двинулись к Свессе Помеции, куда сбежались
враги; через несколько дней город был взят и отдан на разграбление. Здесь
уставшие воины получили передышку. (6) А консул с великой славой для себя
отвел победившее войско в Рим. По пути к нему являются послы от
эцетрийских62 вольсков, страшившихся после взятия Помеции и за свою судьбу.
По постановлению сената им был дарован мир, а земля отнята63.

26. (1) Тут же и сабиняне потревожили римлян; однако это было скорей
беспокойство, чем война. Ночью в город пришла весть, что войско сабинских
грабителей подошло к реке Аниену и там повсюду разоряет и жжет усадьбы. (2)
Тотчас со всей наличной конницей послали туда Постумия, того, что в
латинскую войну был диктатором, за ним следовал консул Сервилий с отборным
отрядом пехоты. (3) Большинство рассеявшихся врагов окружено было
всадниками, а подошедшей пехоте сабинский легион не оказал никакого
сопротивления: обессиленная походом и ночным грабежом, большая часть
сабинян, объевшись и перепившись в усадьбах, едва имела силы бежать.
    (4) В одну ночь и услышали о сабинской войне, и покончили с ней, а
назавтра, когда уже вознадеялись, что мир восстановлен повсюду, вдруг
являются в сенат послы от аврунков - они объявляют войну, если римляне не
уйдут с земли вольсков. (5) Одновременно с послами выступило из дому и
войско аврунков; весть о том, что его уже видели близ Ариции, вызвала такое
смятение среди римлян, что не могло дело быть обсуждено обычным порядком в
сенате и невозможен был мирный ответ врагам, напавшим с оружием, от тех,
кто за оружие взялся. (6) Боевым порядком выступает войско к Ариции и
неподалеку от нее единственным сражением оканчивает войну с аврунками.

27. (1) Разбив аврунков, римляне, выигравшие за считанные дни столько войн,
ожидали исполнения обещаний консула, подтвержденных сенатом, как вдруг
Аппий и по присущему ему высокомерию, и чтобы подорвать доверие к
сотоварищу по должности, начал самым суровым образом править суд о долгах.
Немедля стали и прежде закабаленных должников возвращать заимодавцам, и
кабалить других. (2) Когда дело касалось воинов, они искали заступничества
у второго консула. Они стекались к Сервилию, напоминали о его обещаниях,
корили его, перечисляя свои заслуги, показывая рубцы от ран, полученных на
войне. Требовали, чтобы он либо обратился к сенату, либо сам был защитником
им - гражданам как консул, воинам как полководец. (3) Консула это
беспокоило, но обстоятельства вынуждали его изворачиваться; столь рьяно
сопротивлялся не только товарищ его, но и вся знать. Из-за такой своей
нерешительности он не сумел ни избежать ненависти плебеев, ни снискать
расположение отцов. (4) Сенаторы считали его слишком мягким и угодливым,
плебеи - обманщиком; вскоре обнаружилось, что его ненавидят так же, как
Аппия. (5) Между консулами случился спор, кому освящать храм Меркурия64.
Сенат передал решение этого дела народу: тот из них, кому повелено будет
народом освятить храм, станет ведать хлебным снабжением65, учредит торговую
коллегию66, совершит торжественный обряд в присутствии понтифика. (6) А
народ предоставил освящение храма Марку Леторию67, первому центуриону
первого манипула, и, конечно, не столько ради того, чтобы его почтить - ибо
такая честь не подобала человеку его звания,- сколько ради посрамления
консулов.
    (7) Решение это вывело из себя консула Аппия и сенат, но укрепило дух
плебеев; они стали действовать совсем иначе, чем было решили. (8)
Действительно, разуверившись в помощи консулов и сената, они теперь, если
видели должника, ведомого в суд, быстро сбегались к нему отовсюду. (9) И
тут уже ни консульского решения нельзя было услышать из-за шума и крика, ни
повиноваться этому решению никто не хотел: на глазах у консула все
бросались толпою на одного и дело решалось силой, так что бояться и
подвергаться опасности приходилось не должникам уже, а заимодавцам.
    (10) Ко всему этому возникла опасность сабинской войны; но, когда был
объявлен воинский набор, никто не пришел записываться. Аппий неистовствовал
и обвинял товарища в заискивании: (11) это он-де, угождая народу своим
молчанием, предал общее дело, это он отказался вершить суд о долгах, а
теперь еще из-за него, вопреки решению сената, не проводит воинский набор;
не совсем, однако, заброшено общее дело и не пала еще консульская власть,
он один будет защитником величия своего и сенаторов. (12) И вот, когда, как
обычно, окружила его толпа, возбуждаемая безнаказанностью, приказал он
схватить одного приметного главаря мятежников. Схваченный ликторами, тот
взывал к народу, и суждение народа было очевидно, но консул не уступил бы,
не будь упорство его с большим трудом поколеблено скорее советами и
влиянием знатнейших людей, нежели криком народа: столь тверд он был перед
лицом чужой ненависти. (13) Зло между тем возрастало день ото дня, и не
столько в открытых шумных беспорядках, сколько в тайных сборищах и
разговорах, что гораздо опаснее. Наконец ненавистные народу консулы сложили
с себя полномочия, Аппий - на редкость угодный сенаторам, а Сервилий -
никому.

28. (1) В консульство вступили Авл Вергилий и Тит Ветузий [494 г.]. Однако
плебеи, не зная, чего ждать от этих консулов, собирались по ночам, кто на
Эсквилине, кто - на Авентине, чтобы потом на форуме быть готовыми быстро
принять решение и не действовать опрометчиво и наудачу. (2) Это консулы
справедливо сочли опасным и обратились в сенат, но даже обсудить их
сообщение обычным порядком не удалось: такой шум и крик поднялся со всех
сторон, так негодовали сенаторы, что в деле, которое подвластно консулам,
ненависть к себе они перекладывают на сенат. (3) Конечно, говорили они,
будь в государстве настоящие правители, не было бы в Риме собраний, кроме
общенародного; теперь же по тысяче курий и народных сходок рассеяно и
разделено общее дело - иные на Эсквилине, а иные на Авентине. (4) Право же,
один истинный муж (ведь это поважнее, чем консул), такой, как Аппий
Клавдий, мгновенно разогнал бы все эти сборища. (5) Когда же после такого
порицания консулы осведомились, чего же от них ожидают, ибо они готовы
действовать по воле сенаторов незамедлительно и сурово, то было решено как
можно строже провести воинский набор: это праздность, мол, развратила народ.
    (6) Распустив сенат, восходят консулы на трибунал68 и поименно
выкликают юношей. Но никто не отозвался на свое имя, а собравшаяся вокруг
толпа стала, как на сходке, кричать, что больше не удастся обманывать
простой народ: ни одного воина консулы не получат, пока не исполнят
всенародно обещанное; (7) пусть каждому сначала вернут свободу, а затем уж
дадут оружие, чтобы сражался он за свое отечество и сограждан, а не за
своих господ. (8) Консулы понимали, чего хочет от них сенат, но никого из
тех, кто столь пылко говорил в стенах курии, не было рядом с ними, чтобы
разделить народную ненависть; а ясно было, что борьба с плебеями предстоит
жестокая. (9) Поэтому, прежде чем решиться на крайность, сочли они за
лучшее вторично обратиться к сенату. Но тут некоторые из самых младших
сенаторов прямо бросились к креслам консулов, требуя, чтобы те отказались
от консульской должности и сложили с себя власть, к защите которой они не
способны.

29. (1) Взвесив обе возможности69, консулы наконец заявили: "Не говорите,
что вас не предупреждали, отцы-сенаторы: начинается грозный мятеж. Мы
требуем, чтобы те, кто упрекает нас в бездействии, участвовали с нами в
наборе войска. Тогда, если вам так угодно, мы поведем дело по самому
суровому вашему решению". (2) Консулы возвращаются на трибунал и нарочно
приказывают выкликнуть по имени одного из тех, кто на виду. Поскольку тот
стоит молча, а вокруг него кольцом становятся люди, чтобы его как-нибудь не
обидели, консулы посылают ликтора. (3) Когда ликтора отогнали,
сопровождающие консулов сенаторы кричат, что это возмутительно, и сбегаются
к нему на помощь. (4) Однако ликтору толпа лишь не позволила схватить
человека, а на сенаторов она обратила всю свою горячность, и только
вмешательством консулов остановлена была драка, в которой, правда, обошлось
без камней и оружия, так что больше было криков и раздражения, чем насилия.
    (5) В страхе созывают сенат, в еще большем страхе совещаются,
пострадавшие требуют разбирательства, каждый предлагает самые суровые меры,
но не столько толковыми суждениями, сколько криками и шумом. (6) Затем,
когда гнев стих и консулы попеняли, что в курии не больше здравомыслия, чем
на форуме, заседание пошло по порядку. (7) Было три мнения. Публий Вергиний
не рассматривал предмета широко, он считал, что следует обсудить только
дело тех, кто, положась на обещания консула Публия Сервилия, ходил воевать
с вольсками, аврунками и сабинянами. (8) Тит Ларций полагал, что не такое
теперь время, чтобы лишь вознаграждать заслуги; весь народ опутан долгами,
и с делом не покончить, если не позаботиться обо всех: ведь если люди
окажутся в неравных условиях, это только разожжет недовольство, а не
ослабит его. (9) Аппий Клавдий, и по природе суровый, и ожесточенный как
ненавистью плебеев, так и восхвалениями отцов, утверждал, что вся смута
пошла не от бед, а от распущенности и плебеи больше дурят, чем
неистовствуют. (10) А корень всех бед - право обжалования70; если все можно
обжаловать перед такими же виноватыми, то от консульской власти остаются
одни пустые угрозы. (11) "Давайте,- сказал он,- назначим диктатора, на
которого нет обжалования71,- и сразу стихнет ярость, которою теперь все
горят. (12) Пусть тогда попробует тронуть ликтора тот, кто знает, что спина
его и жизнь в полной власти диктатора, чье величие он оскорбил!"

30. (1) Многим предложение Аппия казалось суровым и жестоким, каким оно,
впрочем, и было; с другой стороны, предложения Вергиния и Ларция подавали
дурной пример, в особенности последнее, уничтожавшее всякую веру в денежных
делах. Самым беспристрастным и сдержанным представлялся обеим сторонам
совет Вергиния; (2) но по личным и междоусобным отношениям, которые всегда
мешали и будут мешать общественным обсуждениям, верх взял Аппий, и дело
едва не дошло до того, чтобы он и стал диктатором, (3) а это неминуемо
оттолкнуло бы простой народ в самое опасное время, когда вольски, эквы и
сабиняне разом двинулись войною на Рим. (4) Однако консулы и старшие
сенаторы позаботились, чтобы должность со столь мощною властью передать
человеку сдержанному. (5) Диктатором избрали Мания Валерия, сына Волеза.
Плебеи хотя и понимали, что избрание диктатора направлено против них, но,
памятуя, что закон об обжаловании дал им его брат, ничего крутого и
недоброго от этого рода не ожидали. (6) А диктаторский указ, весьма схожий
с указом консула Сервилия, подкрепил это мнение; и рассудив, что и на этого
человека, и на его власть можно положиться, плебеи оставили пререкания и
стали записываться в войско. (7) Набралось неслыханное войско из десяти
легионов; по три легиона отдали консулам, а четыре - в распоряжение
диктатора.
     (8) Дольше нельзя было откладывать войну. Эквы вступили на латинскую
землю. Латинские послы обратились в сенат с просьбой или направить им
помощь, или позволить вооружиться самим для защиты своих границ. (9) Решено
было, что безопаснее встать на защиту безоружных латинов, чем позволить им
вновь взяться за оружие. Послали консула Ветузия, и набегам был положен
конец. Эквы отступили с полей и, больше полагаясь на выгоды местности, чем
на оружие, отсиживались на вершинах гор.
     (10) Другой консул пошел на вольсков и, чтобы не терять времени,
жестоким опустошением полей сам вынудил врага приблизить лагерь и
приготовиться к бою. (11) В поле между двумя лагерями выстроились оба
войска, каждое перед своим валом. (12) Вольски превосходили противника
численностью, поэтому они начали бой нестройно и беспечно. Римский консул
приказал войску не двигаться и не отвечать на бранный крик, а стоять на
месте, воткнув копья в землю, и, лишь вплотную подпустив врага, всею силою
ударить на него с мечами. (13) Вольски, утомленные бегом и криками,
кинулись было на римлян, казалось, остолбеневших от страха, но, неожиданно
встретив отпор и увидев перед глазами сверкающие мечи, пришли в смятение,
словно попав в засаду, и повернули назад. Но и для бегства у них не было
уже сил, потому что бегом они начинали бой; (14) римляне же, встретившие
битву спокойно стоя, со свежими силами легко настигли утомленных и одним
натиском взяли лагерь. Из лагеря враг бежал в Велитры; в погоне за ним
вместе с побежденными и победители ворвались в город; больше крови было
пролито в общей резне, нежели на поле боя. Были помилованы лишь немногие:
те, кто сдался в плен, бросив оружие.

31. (1) Пока эта война велась у вольсков, диктатор нападает на сабинян,
воевать с которыми было гораздо труднее, разбивает их, обращает в бегство и
выбивает из лагеря. (2) Конным ударом он смял середину неприятельского
строя, недостаточно укрепленную вглубь, так как весь он был слишком
растянут вширь. На смешавшихся двинулась пехота. Тем же натиском взят был
лагерь и кончена война. (3) После сражения при Регилльском озере не было в
те годы битвы славнее этой. Диктатор с триумфом вступил в город. Сверх
обычных почестей ему и его потомкам предоставили место в цирке, поставив
там курульное кресло. (4) У побежденных вольсков отобрали велитрийское
поле, в Велитры послали из Города поселенцев и вывели колонию72.
     Спустя некоторое время произошло сражение с эквами, правда против воли
консула, потому что подступать к неприятелю приходилось в невыгодной
местности; (5) однако воины обвиняли консула в том, что он оттягивает дело,
чтобы полномочия диктатора истекли до их возвращения в Город и остались
невыполненными его обещания, как раньше консульские. Воины добились того,
чтобы консул почти наудачу послал войско на противолежащие холмы. (6) Это
неосторожное предприятие закончилось успешно из-за малодушия врагов: прежде
чем римляне подошли на перелет дротика, оторопевшие от такой дерзости враги
покинули лагерь, укрепленный самой природой, и рассыпались по
противолежащей долине. Добычи здесь было много, а победа была бескровной.
     (7) Так в трех местах удачно завершились военные действия. Между тем
ни сенаторы, ни простой народ не переставали заботиться об исходе дел в
Городе. Пользуясь своим влиянием или хитростями, ростовщики сумели
подстроить так, что не только плебеи, но и сам диктатор оказался против них
бессильным. (8) В самом деле, по возвращении консула Ветузия диктатор
Валерий первую же речь в сенате произнес в защиту народа-победителя и
доложил о том, что считал нужным сделать относительно закабаленных
должников. (9) Когда его предложение отклонили, он сказал: "Неугоден я вам
как поборник согласия; и все же, богом клянусь, скоро вы еще пожелаете,
чтобы защитники римских плебеев были подобны мне. А я больше не хочу
морочить сограждан, не буду напрасным диктатором. (10) Внутренние распри и
внешняя война принудили государство поставить диктатора: внешний мир
достигнут, внутреннему - препятствуют; лучше мне частным лицом, чем
диктатором, присутствовать при мятеже". И, покинув курию, сложил он с себя
диктаторские полномочия. (11) Видно было, что оставил он свою должность,
негодуя из-за обид простого народа, потому что не в его власти было
добиться успеха; плебеи проводили его до дома с похвалами и благодарностью,
как если бы он исполнил обещанное.

32. (1) Тут сенаторы встревожились, как бы с роспуском войска не начались
вновь тайные сходки и сговоры. Рассудив, что, хотя воинский набор проведен
был диктатором, но присягу воины приносили консулам и по-прежнему связаны
ею, они распорядились вывести легионы из Города под предлогом того, что
эквы, мол, опять начинают войну. (2) Это распоряжение ускорило мятеж.
Сначала, говорят, затевалось убийство консулов, чтобы потеряла силу
присяга, но затем, узнав, что никакое преступление не разрешает от святости
обязательства, войска, по совету некоего Сициния, без позволения консула
удалились на Священную гору в трех милях от города за рекой Аниеном (3)
(это мнение встречается чаще, чем иное, которого держится Пизон, будто они
ушли на Авентин73). (4) Там без всякого предводителя обнесли они лагерь
валом и рвом и выжидали, не предпринимая никаких действий, кроме
необходимых для пропитания. Так несколько дней держались они, никого не
тревожа и никем не тревожимые.
     (5) В городе воцарился великий страх: все боялись друг друга и все
приостановилось. Плебеи, покинутые своими, опасались, что сенаторы
прибегнут к насилию, а отцы страшились оставшихся плебеев, не зная, что
лучше: чтобы те ушли или чтобы остались. И долго (6) ли будут сохранять
спокойствие те, что ушли? А если опять внешняя война? (7) Тут, конечно,
надеяться не на что, кроме как на согласие граждан; всеми правдами и
неправдами следует восстановить в государстве единство. (8) Тогда-то было
решено отправить к плебеям посредником Менения Агриппу, человека
красноречивого и плебеям угодного, поскольку он и сам был родом из них. И,
допущенный в лагерь, он, говорят, только рассказал по-старинному безыскусно
вот что. (9) В те времена, когда не было, как теперь, в человеке все
согласовано, но каждый член говорил и решал, как ему вздумается,
возмутились другие члены, что всех их старания и усилия идут на потребу
желудку; а желудок, спокойно сидя в середке, не делает ничего и лишь
наслаждается тем, что получает от других. (10) Сговорились тогда члены,
чтобы ни рука не подносила пищи ко рту, ни рот не принимал подношения, ни
зубы его не разжевывали. Так, разгневавшись, хотели они смирить желудок
голодом, но и сами все, и все тело вконец исчахли. (11) Тут-то открылось,
что и желудок не нерадив, что не только он кормится, но и кормит, потому
что от съеденной пищи возникает кровь, которой сильны мы и живы, а желудок
равномерно по жилам отдает ее всем частям тела74. (12) Так, сравнением
уподобив мятежу частей тела возмущение плебеев против сенаторов, изменил он
настроение людей.

33. (1) После этого начались переговоры о примирении, и согласились на том,
чтобы у плебеев были свои должностные лица с правом неприкосновенности,
которые защищали бы плебеев перед консулами, и чтобы никто из патрициев не
мог занимать эту должность75. (2) Так были избраны два народных трибуна -
Гай Лициний и Луций Альбин [493 г.]. Они выбрали себе трех помощников;
среди них был Сициний, зачинщик мятежа; двух других не все называли
одинаково. (3) А некоторые говорят, что всего два трибуна были избраны на
Священной горе и что там же был принят закон об их неприкосновенности.
     За время отсутствия плебеев консулами стали Спурий Кассий и Постум
Коминий. (4) При этих консулах был заключен союз с латинскими народами76.
Для его заключения один консул остался в Риме. Другой консул, посланный на
войну с вольсками, разбил и обратил в бегство антийских вольсков77,
преследовал их до города Лонгулы и овладел городскими стенами. (5) Вслед за
этим он захватывает Полуску78, другой город вольсков, после чего с большим
войском появляется у Кориол79.
     Был тогда в лагере среди знатной молодежи юноша Гней Марций, быстрый и
умом и делом, которого впоследствии прозвали Кориоланом. (6) Когда римское
войско, осадившее Кориолы, обратило все силы против горожан, запертых в
стенах, и позабыло об опасности нападения со стороны, на него вдруг ударили
легионы вольсков из Антия и одновременно сделали вылазку враги из города -
как раз в том месте, где случилось стоять на страже Марцию. (7) С отборным
отрядом воинов он не только отразил вылазку, но и сам свирепо ворвался в
открывшиеся ворота, (8) устроил резню в ближайшей части города и, схватив
факел, поджег прилегающие к городской стене постройки. Поднявшийся среди
жителей переполох, смешанный с плачем детей и женщин, как это бывает при
появлении неприятеля, воодушевил римлян и смутил вольсков; показалось,
будто город, куда они спешили на помощь, уже взят. (9) Так были разбиты
антийские вольски и взят город Кориолы. Марций настолько затмил своей
славой консула, что если бы не остался памятником договор с латинами,
вырезанный на бронзовой колонне, который заключен был одним Кассием,
поскольку его товарищ отсутствовал, то стерлась бы память о том, что войну
с вольсками вел Коминий.
     (10) В том же году умер Менений Агриппа, всю жизнь равно любимый
патрициями и плебеями, а после Священной горы ставший еще дороже простому
народу. (11) На погребение этого посредника, поборника гражданского
согласия, который отправлен был сенатом к плебеям и вернул римских плебеев
в город, не хватило средств. Похоронили его плебеи, внеся по шестой части
асса80 каждый.

34. (1) Потом консулами стали Тит Геганий и Публий Минуций. В том году [492
г.] на границах настало успокоение от войн и дома прекратились междоусобия,
зато другое и худшее несчастье постигло Город: (2) сначала вздорожал хлеб
из-за того, что поля по случаю ухода плебеев остались невозделанными, потом
начался голод, как при осаде. (3) И дошло бы до гибели рабов и плебеев,
если бы консулы не распорядились послать для закупки продовольствия не
только в Этрурию, по морю направо от Остии, и не только налево, мимо
ойласаи вольсков до самых Кум, но даже в Сицилию; враждебность ближних
соседей вынуждала искать помощь вдали. (4) Когда было закуплено
продовольствие в Кумах, тиран Аристодем задержал римские корабли в счет
имущества Тарквиниев, наследником которого он остался; у вольсков и у
помптинов81 купить ничего не удалось, сами закупщики оказались под угрозой
нападения; (5) от этрусков хлеб был доставлен по Тибру, им поддержали
простой народ. Война, несвоевременная при таких трудностях с
продовольствием, была бы мучительной, но тут вольсков, уже готовившихся к
войне, постиг великий мор. (6) Несчастье это так перепугало врагов, что,
даже когда болезнь пошла на убыль, они не могли оправиться от страха, а
римляне и увеличили число поселенцев в Велитрах, и в Норбу, в горы, вывели
новую колонию, ставшую укреплением в помптинской земле82.
     (7) Когда затем в консульство Марка Минуция и Авла Семпрония [491 г.]
из Сицилии привезли очень много зерна, в сенате стали обсуждать, по какой
цене его продавать плебеям. (8) Многие полагали, что настало время прижать
плебеев и взять назад уступки, насильно вырванные у сената их уходом83. (9)
Одним из первых высказался Марций Кориолан, враг трибунской власти: "Если
хотят они прежних низких цен на хлеб - пусть вернут патрициям прежние
права. Почему я должен из-под ярма глядеть на плебейских должностных лиц,
на могущество Сициния, как выкупивший свою жизнь у разбойников? Я ли
вытерплю такое унижение дольше необходимого? (10) Я ли, не снесши царя
Тарквиния, снесу теперь Сициния? Пусть теперь удаляется, пусть зовет за
собой народ - вот ему дорога на Священную гору и на другие холмы тоже.
Пусть они грабят урожай с наших полей, как грабили три года назад; вот им
хлебные цены, виной которых - их собственное безумие. (11) Смею сказать,
укрощенные этой бедой, они сами предпочтут возделывать поля, чем с оружием
в руках мешать их возделыванию". (12) Нелегко сказать, следовало ли
поступить именно так, но легко было, как я полагаю, сенаторам, снизив цены
на хлеб, купить себе этим избавление от трибунской власти и взять назад все
уступки, навязанные им против воли.

35. (1) И сенату такое мнение показалось слишком суровым, и плебеи в ярости
уже было взялись за оружие: вот уже, как врагам, угрожают им голодом,
лишают пищи и средств; заморское зерно, единственное пропитание, паче
чаяния посланное судьбой, вырывают у них изо рта, если они не выдадут
трибунов Гнею Марцию связанными, если он не насытится бичеванием римских
плебеев. Вот какой объявился для них новый палач и велит выбирать: смерть
или рабство. (2) И не миновать бы Марцию нападения при выходе из курии,
если бы, по счастью, не призвали его трибуны к суду84. Тогда раздражение
стихло, каждый видел себя судьей недругу и господином его жизни и смерти.
(3) Поначалу Марций свысока выслушивал угрозы трибунов: им дано право
защищать, а не наказывать, они трибуны для плебеев, а не для сенаторов! Но
такое негодование поднялось среди плебеев, что патриции смогли откупиться
лишь ценой выдачи одного. (4) Тем не менее они сопротивлялись злобе
противников и поодиночке, кто как мог, и всем сословием. Прежде всего
испытали следующую меру: нельзя ли, разослав своих клиентов85, угрозами
отвратить людей порознь от сходок и совещаний. (5) Затем стали действовать
сообща - можно было подумать, все сенаторы под судом, - умоляя плебеев
уступить им одного только гражданина, одного сенатора, - если не хотят они
отпустить его невиновным, пусть простят его как виноватого. (6) В день
разбирательства Марций в суд не явился - от этого раздражение против него
усилилось. Он был осужден заочно и отправился в изгнание к вольскам,
угрожая отечеству и вынашивая враждебные умыслы.
     Явившись к вольскам, он был принят радушно, и с каждым днем они
делались тем благосклонней к нему, чем сильней возгорался он ненавистью к
своим, чем чаще слышались от него то жалобы, то угрозы. (7) Гостеприимство
ему оказал Аттий Туллий. Знатнейший человек среди вольсков, он всегда был
враждебен римлянам. И вот, побуждаемые - один - давней ненавистью, другой -
недавней яростью, замышляют они против римлян войну. (8) Но они знали, как
нелегко подтолкнуть к войне свой народ, столько раз неудачно бравшийся за
оружие: потери, понесенные молодежью в частых войнах, от последовавшего за
ними мора, сломили боевой дух; следовало действовать искусно, и, так как
старая ненависть уже остыла, нужен был новый повод, чтобы воспламенить
гневом души.

36. (1) В Риме как раз готовились повторить Великие игры86. Поводом для
повторения их было следующее. В назначенное для них утро, незадолго до
зрелища какой-то хозяин прогнал розгами прямо через цирк раба с колодкой на
шее, а затем начались игры, как будто случившееся нисколько не повредило
священнодействию. (2) Немного погодя одному плебею, Титу Латинию, явился во
сне Юпитер, который сказал, что неугоден был ему первый плясун на играх;
если не будут игры повторены с подобающим великолепием, то быть Городу в
опасности; пусть он пойдет, передаст это консулам. (3) Но, хотя Латиний и
не чужд был богобоязни, все же робость перед консульским величием и страх
стать всеобщим посмешищем одержали верх. (4) Дорого обошлась ему эта
нерешительность: через несколько дней лишился он сына. Чтобы не было
сомнений в причине внезапного несчастья, страждущему вновь явилось то же
видение с вопросом, достаточно ли он получил, пренебрегши волею божества.
Пусть ожидает он худшего, если не поторопится с вестью к консулам. (5) Все
было ясно, а когда он все же стал медлить и колебаться, то поразила его
внезапным бессилием страшная болезнь. (6) Тогда только гнев богов наставил
его на ум. Измученный прежними и сущими несчастьями, созвал он на совет
близких, изъяснил им увиденное и услышанное, и двоекратное явление Юпитера,
и угрозы и гнев небожителей, явленные в его несчастьях, - тогда с общего и
явного согласия несут его на носилках к консулам на форум. (7) Внесенный по
приказанию консулов в курию, повторяет он свой рассказ перед сенаторами, к
великому всеобщему изумлению. Тут явилось новое чудо: (8) он, внесенный в
курию неспособным пошевелиться, по исполнении долга вернулся домой, как
гласит предание, на своих ногах.

37. (1) Сенат постановил справить игры как можно торжественнее. По наущению
Аттия Туллия на эти игры пришла огромная толпа вольсков. (2) Перед началом
игр Туллий, как заранее было условлено у них с Марцием, является к консулам
и говорит, что хотел бы негласно заявить о деле государственной важности.
(3) По удалении свидетелей он сказал: "Не хотелось бы мне дурно говорить о
своих согражданах. Впрочем, пришел я не обвинять их в проступке, а лишь
предостеречь о возможности его. (4) Более, чем хотелось бы, присуща нам
вспыльчивость. (5) Это мы чувствуем по многим собственным бедствиям: ведь и
тем, что живем невредимы, обязаны мы не собственным заслугам, а вашему
долготерпению. Нынче вольсков здесь великое множество; идут игры; граждане
заняты будут зрелищем. (6) Я помню, что по такому же случаю позволила себе
в этом городе сабинская молодежь; боюсь, как бы опять не вышло случайно
чего неожиданного. Вот я и рассудил, что ради вас и ради нас следует об
этом предупредить вас, консулы. (7) Что до меня, то намерен я тотчас же
удалиться домой, чтобы не пала на меня тень чьего-нибудь слова или дела". С
этими словами он удалился.
    (8) Когда консулы доложили сенаторам об этом сомнительном деле.
сославшись на верного человека, тогда, как водится, не по делу, а по
человеку отмерены были меры предосторожности, пусть даже и лишние. Сенат
постановил, что вольски должны уйти из города, и разосланы были глашатаи с
приказанием всем вольскам покинуть город до темноты. (9) Поначалу вольсков,
поспешивших за своими пожитками по домам, где они останавливались, охватил
сильный страх; затем, по пути, пришло негодование на то, что они, будто
осквернители или преступники, удалены с игр в дни праздника, как бы
объединяющего богов и людей.

38. (1) Так и шли они почти сплошной вереницей, а обогнавший их Туллий ждал
у Ферентинского источника, каждого знатного человека встречая жалобами и
возмущением; и собственному раздражению чутких слушателей вторили его
слова, и с помощью знати он всю толпу свел с дороги на поле. (2) Там, как
на сходке, помянул он перед ними все прежние беды и обиды Вольскому племени
от римского народа и сказал так: "Но, если даже забыть все прежнее, неужто
стерпите вы это вот нынешнее оскорбление, ваш позор при открытии игр? (3)
Или непонятно, что сегодня отпраздновали над вами триумф? Что уход ваш был
зрелищем для всех: для граждан и для чужих, для стольких окрестных народов,
что ваши жены и ваши дети стали всеобщим посмешищем? (4) Что, по-вашему,
подумали те, кто слышал слова глашатая, видел вас уходящими, встретил на
дороге это позорное шествие? Не иначе, решили они, что совершено нечестье,
что своим присутствием на зрелище мы осквернили бы игры и пришлось бы
умилостивлять богов, потому и прогнали нас из собрания благочестивых, с их
мест, из их совета. (5) Чего же более? Не кажется ли вам, что и живы-то мы
потому только, что поспешили уйти? Если, конечно, это уход, а не бегство. И
этот город, в котором, задержись вы еще на день, вас всех ожидала бы
гибель, не считаете вы враждебным? Вам объявили войну, и горе тем, кто ее
объявил, если только вы мужчины!" (6) Так, и сами разгневанные и еще
подстрекаемые, разошлись они по домам, возбуждая свои племена, и достигли
того, что вся страна вольсков отложилась от Рима.

39. (1) Полководцами в этой войне, по согласному решению всех племен, были
избраны Аттий Туллий и Гней Марций, римский изгнанник, на которого
надеялись больше [488 г.]. (2) Этих надежд он не обманул, чтобы всем было
ясно: римская мощь крепче вождями, чем войском. Сначала он двинулся на
Цирцеи, выгнал оттуда римских поселенцев, а освобожденный город передал
вольскам; потом обходными путями вышел на Латинскую дорогу, отнял у римлян
недавно покоренные города: (3) Сатрик, Лонгулу, Полуску, Кориолы; затем
отбил (4) Лавиний, взял Корбион, Вителлию, Требий, Лабики и Пед87. (5) От
Педа он ведет вольсков к Риму и, расположившись лагерем у Клуилиева рва в
пяти милях от Города, начинает отсюда набеги на римские поля, (6) но с
опустошителями рассылает и сторожей, чтобы следить за неприкосновенностью
полей патрициев, - то ли потому, что плебеи больше ему досадили, то ли
чтобы посеять вражду между патрициями и плебеями. (7) И она не заставила
себя ждать - настолько к тому времени трибуны нападками на знатнейших
граждан разожгли и без того сердитый простой народ; однако внешняя
опасность - главная скрепа согласия, - несмотря на взаимную
подозрительность и неприязнь, соединяла друг с другом людей.
    (8) Не сходились, однако, в главном: сенат и консулы возлагали все
надежды на военную силу, простой же народ предпочитал что угодно, только не
войну. (9) Консулами уже были Спурий Навтий и Секст Фурий. Когда они делали
смотр легионам и расставляли сторожевые отряды по стенам и всюду, где
требовалась охрана, то большая толпа народа, требуя мира, даже напугала их
мятежными выкриками, а потом принудила созвать сенат и внести предложение
отправить к Гнею Марцию послов. (10) Видя, что простой народ пал духом,
сенаторы согласились, и к Марцию послали с предложением мира. (11) Послы
принесли суровый ответ: если вольскам будет возвращена их земля, то можно
говорить о мире; если же римляне рассчитывают спокойно пользоваться плодами
завоеванного, то он, Марций, не забудет ни обид от сограждан, ни добра от
чужих и постарается показать, что изгнание ожесточило его, а не сломило.
(12) Послов отправили вторично, но они не были допущены в лагерь. Жрецы
тоже, как рассказывают, во всем облачении приходили во вражеский лагерь с
мольбами, но не более, чем послам, удалось им смягчить сердце Марция.

40. (1) Тогда римские матери семейств толпой сходятся к Ветурии, матери
Кориолана, и к Волумнии, его супруге. Общее ли решение побудило их к этому
или просто женский испуг, выяснить я не смог. (2) Во всяком случае,
добились они, чтобы и Ветурия, преклонных уже лет, и Волумния с двумя
Марциевыми сыновьями на руках отправились во вражеский лагерь и чтобы
город, который мужчины не могли оборонить оружием, отстояли бы женщины
мольбами и слезами.
    (3) Когда они подошли к лагерю и Кориолану донесли, что явилась большая
толпа женщин, то он, кого не тронуло ни величие народа, воплощенное в
послах, ни олицетворенная богобоязненность, представленная жрецами его
взору и сердцу, тем более враждебно настроился поначалу против плачущих
женщин. (4) Но вот кто-то из его приближенных заметил Ветурию между
невесткой и внуками, самую скорбную из всех. "Если меня не обманывают
глаза,- сказал он,- здесь твои мать, жена и дети". (5) Как безумный вскочил
Кориолан с места и когда готов уже был заключить мать в объятия, то
женщина, сменив мольбы на гнев, заговорила: "Прежде чем приму я твои
объятия, дай мне узнать, к врагу или к сыну пришла я, пленница или мать я в
твоем стане? (6) К тому ли вела меня долгая жизнь и несчастная старость,
чтоб видеть тебя сперва изгнанником, потом врагом? (7) И ты посмел разорять
ту землю, которая дала тебе жизнь и вскормила тебя? Неужели в тебе, хотя бы
и шел ты сюда разгневанный и пришел с угрозами, не утих гнев, когда вступил
ты в эти пределы? И в виду Рима не пришло тебе в голову: „За этими стенами
мой дом и пенаты, моя мать, жена и дети?" (8) Стало быть, не роди я тебя на
свет - враг не стоял бы сейчас под Римом, и не будь у меня сына - свободной
умерла бы я в свободном отечестве! Все уже испытала я, ни для тебя не будет
уже большего позора, ни для меня - большего несчастья, да и это несчастье
мне недолго уже терпеть; (9) но подумай о них, о тех, которых, если
двинешься ты дальше, ждет или ранняя смерть, или долгое рабство". Объятия
жены и детей, стон женщин, толпою оплакивавших свою судьбу и судьбу
отчизны, сломили могучего мужа. (10) Обнявши своих, он их отпускает и
отводит войско от города прочь.
     Уведя легионы из римской земли, вызвал он против себя тяжкую ненависть
и погиб, (11) - какою смертью, о том рассказывают по-разному. Впрочем, у
Фабия, древнейшего из писателей, сказано, будто дожил он до глубокой
старости - во всяком случае, будто на склоне лет он не раз говаривал, что
старику изгнание еще горше. Не оставили без внимания женскую доблесть
римские мужи - так чужда была им зависть к чужой славе: (12) в память о
случившемся был воздвигнут и освящен храм Женской Фортуны88.
    Вольски вновь напали на римскую землю, на этот раз в союзе с эквами, но
эквы никак не желали признать вождем Аттия Туллия. (13) Из этого спора -
вольски ли или эквы дадут полководца объединенному войску - возник сначала
раздор, потом - жестокая битва. И здесь в сражении столь же упорном, сколь
и кровопролитном счастье римского народа истребило оба вражеских войска.
    (14) Консулами стали Тит Сициний и Гай Аквилий [487 г.]. Сицинию были
поручены вольски, Аквилию - герники, которые тоже взялись за оружие.
Герники в этот год были побеждены окончательно, а война с вольсками не
принесла ни успеха ни поражения.

41. (1). Затем консулами стали Спурий Кассий и Прокул Вергиний [486 г.]. С
герниками был заключен договор; у них отобрали две трети земли89. Консул
Кассий намеревался половину этой земли отдать латинам и половину плебеям.
(2) К этому дару прибавлял он часть общественных земель, которыми
завладели, на что он и пенял, частные лица. Многие сенаторы были напуганы -
они и сами были такими владельцами и ощущали опасность, грозившую их
имуществу. Тревожило их и положение дел в государстве: своими щедротами-де
консул обеспечивает себе влияние, опасное для свободы. (3) Вот когда был
впервые предложен земельный закон - с той самой поры и до самых недавних
времен такие предложения всегда вызывали величайшие потрясения.
    (4) Второй консул был против этих щедрот, причем его поддержали не
только сенаторы, но и часть плебеев, которые с самого начала гнушались
принять дар, общий для граждан и союзников, (5) а потом на сходках стали
прислушиваться к консулу Вергинию, предрекавшему, что дар его товарища
пагубен, что земля эта принесет рабство тому, кому достанется, что
пролагается путь к царской власти. (6) Почему, в самом деле, приняты в долю
союзники и латины? Зачем было отдавать обратно треть земли герникам,
недавним врагам, если не затем, чтобы эти племена вместо Кориолана признали
вождем Кассия? (7) И уже народ стал склоняться к Вергинию, противнику
земельного закона; и уже оба консула пустились наперерыв угождать простому
народу. Вергиний говорил, что не будет противиться разделу земель, лишь бы
наделы не предоставлялись никому, кроме римских граждан; (8) Кассий же,
который земельными щедротами угождал союзникам и тем самым стал менее дорог
гражданам, попытался вернуть их расположение, приказав возвратить народу
деньги, вырученные от продажи сицилийского зерна. (9) Но и этим плебеи
пренебрегли как мздой, предлагаемой за царскую власть; подозрение это
засело так глубоко, что все дары Кассия отвергались плебеями, как будто у
них и так всего в изобилии90.
     (10) Известно, что Кассий, как только оставил должность, был осужден и
казнен. Некоторые пишут, что это сделал своею властью91 его отец: после
домашнего разбирательства он его высек и умертвил, а имущество92 сына
посвятил Церере93; на эти-де средства была сделана статуя с надписью "Дар
из Кас-сиева дома". (11) Но у других писателей сказано, и это
правдоподобнее, что квесторы Цезон Фабий и Луций Валерий привлекли его к
суду за преступление против отечества94, народ приговорил его к смерти, а
дом его был по решению народа разрушен: теперь там пустое место перед
храмом богини Земли95. (12) Так или иначе, домашним ли или народным судом,
осужден он был в консульство Сервия Корнелия и Квинта Фабия [485 г.].

42. (1) Недолог был гнев народа на Кассия. Соблазн земельного закона и сам
по себе, когда его поборник был уже устранен, овладевал душами, желание это
подогревалось еще скупостью сенаторов, которые после победы в том году над
вольсками и эквами обошли воинов добычею: (2) все отнятое у врагов консул
Фабий продал, а деньги отдал в казну. Из-за этого консула само имя Фабиев
стало ненавистно плебеям; и все же патриции добились, чтобы вместе с Луцием
Эмилием консулом стал Цезон Фабий [484 г.]. (3) Это ожесточило плебеев, и
их мятеж приблизил внешнюю войну. Войною и были приостановлены гражданские
разногласия. Патриции и плебеи, объединенные общим порывом, в удачном
сражении под началом Эмилия разбили вольсков и эквов.
    (4) И больше врагов было уничтожено в бегстве, чем в битве, так
ожесточенно преследовала бегущих конница. (5) В том же году в квинтильские
иды был освящен храм Кастора. Этот обет дал во время латинской войны
диктатор Постумий; освящал храм уже его сын, избранный для этого в
дуумвиры96.
     (6) И в этом году заманчивость земельного закона смущала простой
народ. Народные трибуны старались возвеличить свою угодную народу власть
угодным народу законом; а сенаторы, полагая, что и без того достаточно
буйствует толпа, страшились щедрот и соблазнов, влекущих народ к
безрассудству. (7) Самыми рьяными вождями сенаторского противодействия были
консулы. Их сторона взяла верх в государстве, предоставив консульство на
следующий год [483 г.] Марку Фабию, брату Цезона, и еще более ненавистному
плебеям Луцию Валерию, который был обвинителем Спурия Кассия. (8) Борьба с
трибунами продолжалась и в этом году, но закон не прошел, и его сторонники,
несмотря на возбужденное ими волнение, остались ни с чем. Зато великой
стала слава Фабиев, которые на протяжении трех консульств подряд испытывали
себя в противоборстве с народными трибунами; потому-то консульская
должность еще какое-то время оставалсь в их доме, словно в надежных руках.
    (9) Потом начали войну вейяне, восстали и вольски. Впрочем, для внешних
войн сил было более чем достаточно, а тратились они в междоусобной борьбе.
(10) К общему беспокойству добавились грозные небесные знамения, почти
ежедневные в городе и округе; прорицатели, гадая то по внутренностям
животных, то по полету птиц, возвещали государству и частным лицам, что
единственная причина такого беспокойства богов - нарушение порядка в
священнодействиях. (11) Страхи эти разрешились тем, что весталку Оппию
осудили за блуд и казнили.

43. (1) Консулами стали Квинт Фабий и Гай Юлий [482 г.]. В том году
внутренние раздоры были не меньшими, а внешняя война более грозной. Эквы
взялись за оружие, а вейяне вторглись в римскую землю и разоряли ее. (2)
Эти войны внушали все больше тревог, когда консулами сделались Цезон Фабий
и Спурий Фурий. Эквы осаждали Ортону, латинский город; вейяне, пресытясь
уже грабежами, грозили осадой самому Риму.
    (3) Эти пугающие события, которые должны были утихомирить плебеев,
напротив, только придали им смелости. Но не по собственному почину вновь
стал отказываться простой народ от военной службы - это народный трибун
Спурий Лициний, рассудив, что пришла пора воспользоваться крайней
опасностью, чтобы навязать сенаторам земельный закон, стал мешать военным
приготовлениям. (4) Однако все раздражение трибунской властью обратилось на
самого зачинщика, на него восстали не только консулы, но и его же товарищи
- с их-то помощью провели консулы военный набор. (5) Для двух сразу войн
набирается войско: Фабий должен вести войско на вейян, Фурий - на эквов97.
В войне с эквами ничего достопамятного не произошло; (6) у Фабия же было
больше хлопот с согражданами, чем с врагами. Сам-то он как консул сумел
один постоять за общее дело, которое воины из ненависти к нему, как могли,
предавали. (7) Ведь когда консул, уже показав себя превосходным полководцем
в подготовке и ведении войны, так выстроил свое войско, что одною конницей
рассеял вражеский строй, пехотинцы не захотели преследовать бегущих; (8) ни
призывы ненавистного им вождя, ни даже собственное бесчестье и позор перед
лицом сограждан, ни даже опасность, что враг вновь воспрянет духом, не
могли заставить их не только ускорить шаг, но хотя бы оставаться в строю:
(9) нет, они самовольно поворачивают, знамена и, унылые - можно подумать,
побежденные,- проклиная то полководца, то усердие конницы, возвращаются в
лагерь. (10) Против столь гибельного примера ничего не смог изыскать
полководец; настолько даже выдающимся умам труднее бывает справиться с
гражданами, чем победить врагов. (11) Консул вернулся в Рим, не столько
умножив военную славу, сколько раздражив и озлобив ненавидящих его воинов.
Однако патриции добились, чтобы консульство осталось за родом Фабиев: Марк
Фабий был избран в консулы, а в товарищи ему дан Гней Манлий.

44. (1) И в этом году [480 г.] нашелся трибун, предложивший аграрный закон.
То был Тиберий Понтифиций. Он и пошел тем же путем, как если бы Спурию
Лицинию сопутствовала удача, и ненадолго сумел помешать воинскому набору.
(2) Сенаторы вновь пришли в замешательство, но Аппий Клавдий сказал им, что
в минувшем году была уже одержана победа над трибунской властью:
применительно к делу - на время, а как образец - навечно, ибо стало ясно,
что она разрушается собственными своими силами. (3) Всегда ведь найдется
трибун, который захочет, послужив общественному благу, взять верх над
товарищем и заручиться расположением лучших; таких трибунов, если
понадобится, к услугам консулов найдется и больше, но даже и одного
достаточно против остальных98. (4) Так пусть же консулы и старейшие
сенаторы постараются привлечь на сторону государства и сената если не всех,
то хоть кого-нибудь из трибунов. (5) Послушавшись Аппия, сенаторы всем
сословием стали ласково и обходительно обращаться с трибунами, а бывшие
консулы, пользуясь своими частными правами в отношениях с отдельными лицами
и действуя где - влиянием, где - давлением, добились того, что люди с
трибунской властью захотели стать полезными государству; (6) таким образом,
при поддержке девяти трибунов против одного99, оказавшегося помехой
общественному благу, консулы произвели набор войска.
    (7) Потом они отправились воевать с вейянами, к которым стеклись
вспомогательные отряды со всей Этрурии,- не столько из расположения к
вейянам, сколько в надежде, что римское государство может наконец
распасться от внутренних раздоров. (8) Первейшие мужи всех этрусских племен
кричали на шумных сходках, что мощь римлян будет вечной, если только сами
они не истребят себя в мятежах. Это единственная пагуба, единственная
отрава для процветающих государств, существующая для того, чтобы великие
державы были тоже смертны. (9) Это зло, долго сдерживавшееся и мудростью
отцов, и терпением простого народа, дошло уже до предела: единое
государство раскололось на два, у каждой стороны свои власти, свои законы.
(10) Вначале неистовствовали лишь при наборе войска, но на войне
подчинялись вождям; как бы ни шли дела в Городе, могло государство
держаться воинским послушанием. Теперь же привычку к непослушанию властям
римский воин принес и в лагерь. (11) В последней войне, говорят, прямо в
строю в разгар сражения все войско по сговору уступило победу побежденным
эквам и, оставив знамена, покинув полководца на поле боя, самовольно
вернулось в лагерь. (12) Действительно, если постараться, может быть
побежден Рим его же воинами. Для этого нужно только объявить и начать
войну, об остальном позаботятся судьба и боги. В таких надеждах вооружились
этруски, не раз уже бывшие и побежденными и победителями.

45. (1) Да и римские консулы не боялись ничего, кроме собственных воинов и
собственного оружия. Память о горчайшем уроке последней войны
предостерегала их от сражения, в котором пришлось бы ждать худа от обоих
войск сразу. (2) Ввиду этой двойной опасности отсиживались они в лагере,
ожидая, что, может быть, время и обстоятельства сами собой смягчат гнев и
отрезвят души. (3) Тем сильнее спешили враги - вейяне и этруски; они
подстрекали римлян к битве - сначала приближаясь к их лагерю и выманивая на
бой, потом, ничего не добившись, громко понося то самих консулов, то
войско: (4) нашли, мол, средство от страха - притворные раздоры, ведь не
своих воинов опасаются консулы, но их трусости. А молчаливое безделье,
оказывается, новый род военного мятежа; да что там, сами они - новый род и
племя. Дальше в ход шли и правда и выдумки о происхождении римлян. (5) Эта
шумная брань из-под самого вала, из-за ворот не действовала на консулов; но
сердца множества неискушенных воинов мятутся стыдом и негодованием,
отвлекаясь от внутренних неурядиц. Не желают они оставить врагов без
отмщения, не желают и подчиняться сенаторам и консулам; ненависть к чужим и
к своим борется в их душах. (6) Ненависть к чужим побеждает - до того
нестерпимо и нагло издевались враги. Воины толпой собираются к палатке
консулов, просят битвы, требуют дать знак к бою. (7) Консулы, как бы
раздумывая, склоняются друг к другу, долго переговариваются. И сами они
хотели сражения, но следовало сдержаться и скрыть это желание, чтобы
промедлением и противодействием прибавить пыла возбужденным воинам. (8)
Консулы отвечают: рано, еще не время для боя, пусть все остаются в лагере.
И объявляют: от столкновений воздерживаться, а кто ослушается приказа, тех
казнить как врагов. (9) С тем воины и разошлись, и, чем меньше видели они у
консулов желания сражаться, тем больше пылали сами. А враги, как только
стало известно, что консулы постановили не начинать сражения, расходятся
еще пуще: (10) им понятно теперь, что и дальше безнаказанно будут они
глумиться над римлянами, оружия воинам не доверят, дело вот-вот дойдет до
мятежа, конец пришел римскому владычеству. Положившись на это, подбегают
они к воротам лагеря, выкрикивают ругательства, едва удерживаются от
приступа. (11) Но и римляне не в силах дольше терпеть оскорблений: по всему
лагерю с разных сторон бегут воины к консулам, подступают к ним уже не с
осторожностью, не через центурионов, как раньше, а все наперебой с громкими
криками. Час настал, но консулы медлят. (12) И тут Фабий, когда товарищ его
из страха мятежа был готов уступить нарастающему волнению, дал трубный знак
к тишине и сказал: "Я знаю, Манлий, что победить они могут, но их вина, что
не знаю, хотят ли. (13) Поэтому твердо решено не давать знака к
выступлению, покуда не поклянутся они, что вернутся из этого боя
победителями. Римского консула воины раз обманули в битве, но богов никогда
не обманут". Был тут центурион Марк Флаволей, среди первых рвавшийся к
битве. (14) "Победителем я из боя вернусь, Марк Фабий!" - возглашает он,
призывая на себя гнев отца-Юпитера, Марса Градива и других богов, если
солжет. Ту же клятву, каждый за себя, дает и все войско. После клятвы дают
сигнал к наступлению, хватаются за оружие, бросаются в бой, исполненные
надежды и гнева. (15) Пусть теперь посмеют браниться этруски, пусть теперь,
перед оружием, попридержит враг языки! (16) В этот день все, и плебеи и
патриции, выказали редкую доблесть и самой блистательной стала слава
Фабиев. Озлобившие плебеев во многих гражданских распрях, этой битвой
пожелали они их с собой примирить.

46. (1) Строят ряды, не уклоняется и враг: ни вейяне, ни этрусские легионы.
Почти твердой была их уверенность, что и с ними сражаться будут не лучше,
чем недавно с эквами; больше того, что при таком раздражении римских воинов
и в столь двусмысленных обстоятельствах их нельзя считать неспособными даже
на худшее преступление100. (2) Вышло же все по-иному; грозно, как ни в
какой прежде войне, начали сражение римляне, так их разъярили враги
насмешками, консулы промедлением. (3) Этруски едва успели развернуть строй,
среди первой сумятицы не метнув даже, а наугад пустив дротики, как дело уже
дошло до рукопашной; меч на меч, когда бой всего неистовей.
     (4) В первых рядах лучшее зрелище, лучший пример являл согражданам род
Фабиев. Квинта Фабия, позапрошлогоднего консула, первым бросившегося на
строй вейян и забывшего осторожность в толпе врагов, этрусский воин, умелый
и сильный, поразив мечом в грудь, пронзает насквозь; вырвавши клинок, Фабий
падает ничком. (5) Гибель одного этого мужа сразу сделалась ощутимой в
обоих войсках; и римляне уже было начали отступать, когда консул Марк
Фабий, перепрыгнув через простертое тело и выставив вперед круглый щит,
воскликнул: "В том ли клялись вы, воины, что вернетесь в лагерь беглецами?
(6) Или вы больше боитесь трусливейшего врага, чем Юпитера и Марса,
которыми вы клялись? А я, не клявшийся, либо вернусь победителем, либо тут
найду смерть в бою возле тебя, Квинт Фабий!" Отозвался консулу Цезон Фабий,
консул предыдущего года: "Словами ли этими, брат, ты думаешь призвать их к
бою? (7) Призовут их боги, которыми они поклялись; нам же, как и подобает
лучшим, как достойно имени Фабиев, должно убеждать воинов боем, а не
увещеваниями!" С копьями наперевес устремляются оба Фабия вперед и увлекают
за собою все войско.

47. (1) Итак, на этом крыле сражение возобновилось, а на другом столь же
деятельно разжигал битву консул Гней Манлий, и удача была там такой же
изменчивой. (2) Как за Квинтом Фабием на другом крыле, так и здесь, за
консулом Манлием, гнавшим врагов, словно уже разбитых, неутомимо следовали
воины; но, когда он, тяжело раненный, покинул строй, воины, думая, что он
убит, подались назад (3) и покинули бы поле, если бы не прискакал сюда во
весь опор другой консул с несколькими конными турмами101, крича, что жив
товарищ его, а сам он, разбив врага на другом крыле, явился сюда
победителем. Этим он поддержал пошатнувшееся усердие, (4) а тут и сам
Манлий объявляется перед войском, чтобы восстановить строй. И знакомые лица
обоих консулов воодушевляют воинов.
     Неприятельский строй между тем поредел, так как враги, понадеявшись на
свое численное превосходство, послали запасные отряды брать римский лагерь.
(5) Здесь их натиск не встретил больших препятствий; и пока они, больше
думая о добыче, чем о сражении, тратили время впустую, римские триарии102,
не сумевшие отразить первого нападения, отправили консулам донесение о
положении дел, а сами, собравшись у консульской палатки, на свой страх
возобновили сражение. (6) Консул Манлий возвратился к лагерю и, поставив
отряды у всех ворот, преградил врагам путь к отступлению. Отчаяние
пробудило в этрусках не отвагу даже, а бешенство. Мечась в поисках выхода,
они сделали несколько бесплодных попыток прорваться, а потом кучка молодежи
бросилась на самого консула, узнав его по доспехам. (7) Первые удары
приняли на себя его спутники, но им не хватило сил для защиты: консул
падает, смертельно раненный, и все разбегаются по сторонам. (8) Этруски
воодушевляются; перепуганные римляне в ужасе бегут по лагерю; и не миновать
бы самого худшего, если бы легаты, подхватив тело консула, не открыли одни
ворота, освободив путь врагам. (9) Устремясь в эти ворота беспорядочной
толпой, враги сталкиваются со вторым консулом, уже победоносным - и здесь
их вновь бьют и гонят.
     Победа была блистательная, но омраченная гибелью двух славных мужей.
(10) Поэтому на решение сената о триумфе консул ответил, что если может
войско без полководца справлять триумф, то в этой войне оно его заслужило,
и он охотно даст свое позволение; но сам из-за смерти брата. Квинта Фабия,
погрузившей в скорбь его дом, из-за утраты второго консула, наполовину
осиротившей государство, не примет лаврового венка, неприличного ему в
государственных и домашних печалях.
     (11) Славнее любого отпразднованного был этот отвергнутый им триумф;
так, отстраненная в свой час слава иногда возвращается сторицей. Дважды
кряду затем совершил он похоронный обряд - над товарищем и над братом; тому
и другому сказал он похвальное слово и, уступая им свою славу, прославился
сам. (12) Не забыл он и о том, что задумывал в начале консульства: чтобы
восстановить доверие плебеев, он распределил раненых воинов по
патрицианским домам для лечения - Фабии приняли к себе очень многих, и
нигде уход за ранеными не был лучше. С той поры Фабии были любимы народом,
и только за их честность и благородство, спасительные для общего дела.

48. (1) И вот, стараниями как патрициев, так и плебеев консулом стал Цезон
Фабий в паре с Титом Вергинием [479 г.]. Ни о войне, ни о наборе войска, ни
о чем другом он не заботился столько, сколько о том, чтобы вслед
открывшейся надежде на общее согласие поскорей примирить с патрициями
плебеев. (2) Поэтому уже в начале года высказал Фабий мнение: покуда не
объявился с земельным законом какой-нибудь трибун, самим сенаторам
следовало бы его упредить, взяв это на себя, и по возможности поровну
распределить между плебеями захваченную землю: ведь справедливо, чтобы ею
владели те, кому досталась она потом и кровью. (3) Сенаторы пренебрегли
предложением Цезона; иные даже посетовали, что в излишней погоне за славой
расточился и изнемог его живой некогда ум. Никаких раздоров потом в городе
не было. Латины тревожимы были набегами эквов. (4) Цезон, посланный туда с
войском, вступил в земли эквов и стал их разорять. Эквы отошли в города и
прятались за стенами. Поэтому никаких достопамятных сражений не было.
     (5) Но в войне с вейянами опрометчивость второго консула привела к
поражению и войско было бы погублено, не подоспей вовремя Цезон Фабий на
помощь. С той поры не было с вейянами ни войны, ни мира - действия их были
чем-то вроде разбоя: (6) завидев римские легионы, они прятались в город, а
зная, что легионов нет, разоряли поля, как бы в насмешку оборачивая войну
миром, а мир - войной. Так что нельзя было ни бросить все это дело, ни
довести его до конца. Угрожали и другие войны: угроза исходила от вольсков
и эквов, остававшихся спокойными, лишь пока свежа была горечь последнего
поражения, или - на недалекое будущее - от всегда враждебных сабинян, а
также от всей Этрурии. (7) Но враждебные Вейи досаждали скорей
неотвязностью, нежели силою, чаще обидами, чем опасностью, поскольку все
время требовали внимания и не позволяли заняться другим.
     (8) Тогда род Фабиев явился в сенат. От лица всего рода консул сказал:
"Известно вам, отцы-сенаторы, что война с вейянами требует сторожевого
отряда скорей постоянного, чем большого. Пусть же другие войны будут вашей
заботой, а вейских врагов предоставьте Фабиям. Мы порукою, что величие
римского имени не потерпит ущерба. (9) Эта война будет нашей, как бы войной
нашего рода, и мы намерены вести ее на собственный счет, от государства же
не потребуется ни воинов, ни денег". Сенат отвечает им великой
благодарностью. (10) Выйдя из курии, консул в сопровождении отряда Фабиев
(они дожидались решения сената, стоя у дверей) отправился домой. Получив
приказ на следующий день в оружии явиться к дому консула, они расходятся по
домам.

49. (1) Молва расходится по всему Городу. Фабиев превозносят до небес: один
род принял на себя бремя государства, вейская война передана в частные
руки, частному оружию. (2) Будь в Городе еще два рода такой же силы - один
взял бы на себя вольсков, другой - эквов, и римский народ мог бы подчинить
все соседние, сам благоденствуя в безмятежном мире. На другой день Фабии
берутся за оружие и сходятся, куда ведено. (3) Консул, выйдя из дому в
военном плаще, видит род свой построенным для похода; став в середину, он
приказывает выступать. Никогда еще ни одно войско, столь малое числом и
столь громкое славой, при всеобщем восхищении не шествовало по Городу. (4)
Триста шесть воинов, все патриции, все одного рода, из коих любого самый
строгий сенат во всякое время мог бы назначить вождем, шли, грозя
уничтожить народ вейян силами одного семейства. (5) Их сопровождала
толпа103: тут были и свои - родственники и друзья, забывшие про
обыкновенные надежды и страхи, помышлявшие лишь о великом; были и другие,
взволнованные заботой об общем деле, охваченные сочувствием и восхищением.
(6) Им желают сил, желают удач, чтоб не хуже начинания был исход; а на
дальнейшее - и консульских должностей, и триумфов, и всех наград, всех
почестей. (7) Когда проходили они мимо Капитолия, Крепости и других храмов,
то всем богам, которых видел и вспоминал народ, всякий раз возносил он
молитвы, чтобы счастлив был поход и удачен, чтобы вскорости вернулись все
невредимыми в отчизну к родителям. (8) Тщетны были эти мольбы.
Несчастливой104 улицей вышли они через правую арку Карментальских ворот из
Города и дошли до реки Кремеры105. Это место показалось подходящим для
постройки укрепления.
    (9) Затем Луций Эмилий и Гай Сервилий стали консулами [478 г.]. И, пока
действия ограничивались лишь разорением полей, Фабиев хватало не только для
защиты своего укрепления, но и всех земель вдоль границы римлян и этрусков;
охраняя свое, тревожа врагов, бродили они по обе стороны границы. (10)
Потом в набегах был небольшой перерыв - вейяне, вызвав войско из Этрурии,
осадили укрепление на Кремере, и римские легионы, приведенные консулом
Луцием Эмилием, сошлись лицом к лицу с этрусками. Впрочем, у вейян почти не
было времени развернуть войско: (11) еще среди первой сумятицы, пока они
после данного знака выстраивали ряды и размещали запасные отряды, внезапно
налетевшая сбоку конная ала106 римлян не дала им не только начать сражение,
но даже и устоять на месте. (12) Отброшенные назад, к Красным Скалам107,
где был у них лагерь, смиренно запросили они мира; а получив его, по
прирожденному непостоянству стали о том жалеть еще до отвода римских войск
с Кремеры.

50. (1) И вновь начались столкновения вейян с Фабиями - без подготовки,
какой требовала бы настоящая война; и все же дело не ограничивалось
разорением полей и внезапными нападениями на разорителей; несколько раз
сражались и под знаменами в открытом бою. (2) И часто один только римский
род одерживал победу над сильнейшим по тем временам этрусским городом. (3)
Вейяне сначала огорчились и негодовали; но потом, рассудив по
обстоятельствам, задумали заманить неустрашимого врага в ловушку и даже
радовались тому, что от успехов дерзость Фабиев все росла. (4) Не однажды,
когда выходили Фабии на добычу, навстречу им, как бы случайно, выпускали
скот, селяне разбегались, оставляя свои поля, а вооруженные отряды,
высланные для отпора, обращались в бегство, чаще в притворном, чем в
действительном страхе.
    (5) А Фабии уже настолько презирали врага, что поверили, будто он нигде
и никогда не сможет их победить. Эта самонадеянность и довела их до того,
что, увидев с Кремеры стадо, пасущееся далеко в поле, они к нему ринулись,
хотя кое-где и можно было разглядеть вооруженных врагов. (6) И, когда
Фабии, ничего не замечая, стремительно пронеслись мимо расставленных вокруг
дороги засад и, рассыпавшись по полю, стали ловить разбежавшийся в
переполохе скот, вдруг перед ними из засад появились враги. (7) Со всех
сторон сперва поднялся пугающий крик, затем полетели дротики; сходясь
отовсюду, этруски окружали Фабиев уже плотной толпой вооруженных, и, чем
сильней был напор врагов, тем меньше оставалось места для кольцевой обороны
(8) и делалось все заметней, как малочисленны Фабии и как много этрусков,
теснивших их все умножающимися рядами. (9) Тогда, перестав отбиваться по
всему кругу, обратились они в одну сторону. Действуя и оружием, и
собственным телом, они, построившись клином, пробивают себе дорогу. (10)
Путь их привел на высокий пологий холм. Здесь они сначала остановились; а
затем, когда выгодное местоположение позволило им перевести дух и
приободриться, даже отбили поднимавшихся к ним врагов. В столь удобном
месте малый отряд стал было побеждать, но посланные в обход вейяне вышли на
вершину холма. Превосходство опять было у врагов. (11) Фабии были все до
одного перебиты, а их укрепление взято. Все сходятся на том, что погибло
триста шесть человек и в живых остался только один почти взрослый отпрыск
Фабиева рода108, чтобы впоследствии в обстоятельствах трудных для римского
народа приносить ему величайшую пользу.

51. (1) Когда стало известно об этом несчастье, консулами были уже Гай
Гораций и Тит Менений [477 г.]. Менений тотчас был послан против этрусков,
гордых своей победой. (2) Но опять битва была неудачна: враги заняли
Яникульский холм, и не миновать бы осады Городу, теснимому, помимо войны, и
бесхлебьем {ведь по обе стороны Тибра стояли этруски), если бы не подоспел
консул Гораций, вызванный из земли вольсков. Война настолько приблизилась к
самым стенам Города, что сражаться пришлось сначала у храма Надежды109, где
не осилил никто и еще раз - у Коллинских ворот. (3) Тут римляне получили -
пусть незначительный - перевес, и это вселило в воинов прежнюю уверенность,
укрепив их для будущих битв.
    (4) Консулами сделались Авл Вергиний и Спурий Сервилий {476 г.].
Потерпевшие только что поражение, вейяне воздержались от битвы и начали
разорять поля; с Яникульского холма, как из крепости, они нападали на все
римские земли - ни скот, ни селяне нигде не были в безопасности. (5)
Пойманы были враги точно так же, как сами раньше поймали Фабиев. Гонясь за
выгнанным там и сям для приманки скотом, они угодили в засаду. Насколько их
было больше, настолько кровопролитней была резня. (6) Злость и ярость от
этой неудачи послужили причиной и началом еще худшего поражения. Переплыв
ночью Тибр, они подступили к лагерю консула Сервилия. Отбитые, с большими
потерями, кое-как возвратились они на Яникул. (7) Консул тотчас сам
переходит Тибр и становится лагерем под Яникулом. Утром следующего дня он,
ободренный вчерашней удачей и жаждавший битвы, а главное, побуждаемый
нехваткою продовольствия к предприятиям хоть опасным, да более скорым,
опрометчиво повел строй вверх по Яникулу на вражеский лагерь, но был отбит
с еще большим позором, чем накануне враги, (8) и только прибытием второго
консула он и войско его были спасены. (9) Оказавшись между двух консульских
армий и обращая тыл то к одной, то к другой, этруски были полностью
уничтожены. Так счастливая опрометчивость положила конец вейской войне.

52. (1) С установлением мира продовольствие в Городе стало даже дешевле
прежнего: и потому, что было привезено зерно Кампании, и потому, что, когда
исчезла угроза грядущего голода, каждый вытащил припрятанное на черный
день. (2) От сытости в праздности люди вновь распустились и, когда не стало
прежних зол внешних, затосковали по внутренним. (3) Трибуны стали
возбуждать плебеев своим зельем - земельным законом, подстрекать их против
сопротивляющихся сенаторов, не только против всех вообще, но и против
отдельных лиц. Квинт Консидий и Тит Генуций, предложившие земельный закон,
вызвали в суд Тита Менения. Ему вменяли в вину гибель укрепления на
Кремере, когда он, будучи консулом, стоял лагерем неподалеку. (4) Это его
погубило, хотя сенаторы старались ради него не меньше, чем когда-то ради
Кориолана, и общее расположение к отцу его Агриппе тоже еще не позабылось.
(5) Наказание, однако, трибуны умерили: хоть и требовали они смертной
казни, приговорили его к выплате двух тысяч ассов110. Но и это обернулось
смертным приговором. Он, как рассказывают, не перенес позора и горя,
заболел и умер.
     (6) Другой обвиняемый, Спурий Сервилий, как только истек срок его
консульства, был - при консулах Гае Навтии и Публии Валерии [475 г.], уже в
начале года, - вызван в суд трибунами Луцием Цедицием и Титом Стацием; но
он в отличие от Менения встретил трибунское нападение не просьбами, своими
или сенаторов, но твердой верой в свою невиновность и в свое влияние. (7) И
ему вменяли в вину сражение с этрусками у Яникула. Но он, человек горячий,
своей дерзостью отвел от себя опасность, как прежде - от государства: в
резкой речи обличил он не только трибунов, но и всех плебеев, обвиняя их в
осуждении и смерти Тита Менения, чьему отцу обязаны они тем, что,
возвращенные некогда в Город, обрели для себя те законы, тех самых
трибунов, благодаря которым теперь и свирепствуют111. (8) Помог Сервилию и
товарищ его Вергиний - вызванный как свидетель, он поделился с ним своей
славой; но наибольшую пользу ему принесло все-таки дело Менения - так
переменилось общее настроение.

53. (1) Внутренние распри закончились; началась война с вейянами, к которым
присоединились сабиняне. Консул Публий Валерий призвал вспомогательные
отряды от латинов и герников и, посланный с войском к Вейям, тотчас напал
на сабинский лагерь, расположенный перед стенами союзников, и навел такой
страх, что, покуда враги пытались небольшими рассеянными вылазками сдержать
напор римлян, он ворвался в лагерь через первые же атакованные им ворота,
(2) а внутри была уже скорее резня, чем сражение. Смятение из лагеря
перекидывается и в город; как если бы Вейи были взяты,- в таком страхе
кидаются вейяне к оружию. Часть их идет на помощь сабинянам, другая
нападает на римлян, полностью занятых вражеским лагерем. (3) Ненадолго
римлян удалось привести в замешательство; но затем они, обратив в обе
стороны свои знамена, выдерживают натиск, а конница, высланная консулом,
рассеивает этрусков и обращает их в бегство. В течение часа два войска, два
сильнейших и многолюднейших соседних народа были побеждены.
     (4) Пока шла эта война под Вейями, вольски и эквы стали лагерем на
латинской земле и разоряли поля. Но латины сами в союзе с герниками, без
римской подмоги и предводительства, выбили их из лагеря, (5) отбив
собственное добро и сверх того захватив большую добычу. Тем не менее из
Рима против вольсков был послан консул Гней Навтий; в Риме, думаю, не
понравилось, что без римского войска и предводителя воюют союзники
собственными силами и разумением. (6) Каких только бед и обид не пришлось
теперь вытерпеть вольскам, и все же римлянам не удалось принудить их
драться в открытом бою.

54. (1) Затем были консулы Луций Фурий и Гай Манлий [474 г.]. Манлию по
жребию достались Вейи. Войны здесь, однако, не было; по просьбе вейян
заключено было сорокалетнее перемирие112; их обязали поставлять зерно и
платить дань. (2) С установлением мира незамедлительно возобновились
внутренние раздоры. Трибуны предложили земельный закон, и возбужденный этим
простой народ бушевал. Консулы, не устрашенные ни осуждением Менения, ни
опасностью для Сервилия, всеми силами сопротивлялись. По сложении ими
полномочий народный трибун Гней Генуций тут же потребовал их к суду.
    (3) Луций Эмилий и Опитер Вергиний вступили в консульство [473 г.];
впрочем, в некоторых летописях вместо Вергиния консулом значится Вописк
Юлий. В этом году, на чье консульство он бы ни приходился, Фурий и Манлий,
привлеченные к ответу перед народом, в скорбных одеждах обходят не столько
плебеев, сколько младших сенаторов. (4) Убеждают, предупреждают,
предостерегают от должностей, от участия в делах государства; говорят им,
что консульские фаски, окаймленную тогу, курульное кресло следует почитать
разве за погребальное великолепие, ведь украшенные этими знаками, как
жертвенное животное лентами, консулы обречены на заклание. (5) А если для
них все же так прельстительно консульство, то пусть поймут, что оно теперь
в плену и под гнетом трибунской власти; консул, будто прислужник трибуна,
все должен делать по его указке и приказанию; (6) если он только напомнит о
себе, если уважит сенаторов, если подумает, будто в государстве есть еще
что-нибудь, кроме плебеев, то пусть перед взором его будет изгнание Гнея
Марция, осужденье и смерть Менения. (7) Возбужденные такими речами,
сенаторы стали тогда совещаться не в курии, а частным образом, не доводя
дела до сведения слишком многих. И поскольку решено было правдой или
неправдой, но вырвать обвиняемых из-под суда, то самое крайнее мнение имело
наибольший успех; нашелся и исполнитель отчаянного замысла. (8) Итак, в
день суда сошедшиеся плебеи стояли на форуме в ожидании, сначала они
удивлялись, почему не является трибун; (9) затем, когда задержка его стала
уже подозрительной, сочли, что запуган он знатью, стали сетовать, что
брошено и предано народное дело. Наконец из дома трибуна приходит известие,
что он найден у себя мертвым113. Когда эта весть обошла собравшихся, они
все разбежались кто куда, как войско рассеивается, потеряв вождя.
Сильнейший страх напал на трибунов: гибель товарища показала им, что
никакие законы о священной неприкосновенности им не защита. (10) А сенаторы
не старались сдерживать радость; и настолько никто не тяготился виной, что
даже непричастные желали казаться соучастниками и открыто шли разговоры о
том, что трибунская власть должна быть укрощаема карой.

55. (1) Сразу после этой пагубнейшей победы был объявлен набор, и,
поскольку трибуны были запутаны, консулы провели его беспрепятственно. (2)
Плебеи меж тем больше гневались на молчанье трибунов, чем на могущество
консулов, и говорили, что с их свободой покончено, что снова вернулись к
старому. С Генуцием погибла и похоронена трибунская власть. Чтобы выстоять
против сенаторов, нужно думать и действовать иначе, (3) а путь к этому
только один: чтобы плебеи, лишенные всякой другой защиты, сами себя
защищали. Двадцать четыре ликтора состоят при консулах, и сами они -
плебеи; нет власти презреннее и бессильнее, были бы люди, способные ее
презирать, а то каждый внушает себе, что она велика и страшна. (4) Такими
речами они возбуждают друг друга, а между тем консулы послали ликтора к
Волерону Публилию, плебею, который отказывался служить рядовым, потому что
прежде был центурионом. (5) Волерон взывает к трибунам. Так как никто не
пришел ему на помощь, консулы приказывают раздеть его и высечь. "Обращаюсь
к народу,- говорит Волерон,- поскольку трибунам приятней смотреть, как
секут римского гражданина, чем самим гибнуть в своей постели от ваших
кинжалов!" Чем громче кричал он, тем ожесточеннее рвал с него ликтор
одежду. (6) Тогда Волерон, который и сам был сильнее, да еще помогали ему
заступники, оттолкнув ликтора, бросается в гущу толпы, где наиболее громок
был крик негодующих, и оттуда уже кричит: "Взываю, молю народ о защите! (7)
На помощь, граждане, на помощь, соратники, нечего ждать от трибунов,
которым самим впору искать вашей помощи!" (8) В возбуждении люди готовятся
будто к битве; стало ясно, что ждать можно чего угодно и никто ни во что не
поставит ни общественное, ни частное право. (9) Когда консулы явились на
форум встретить эту страшную бурю, они убедились сразу, что без силы
величие беззащитно. Ликторы были избиты, фаски сломаны, а консулы с форума
были загнаны в курию и не знали, как воспользуется Волерон своею победой.
(10) Когда волнение улеглось, они созвали сенат, стали сетовать на
причиненные им обиды, на насилие простонародья, на дерзость Волерона. (11)
Но над множеством раздраженных голосов взяло верх мнение старших сенаторов,
которые не захотели сталкивать гнев сенаторов с безрассудством плебеев.

56. (1) Отдав свое расположение Волерону, плебеи на ближайших выборах
избрали его народным трибуном - в тот год [472 г.], когда консулами были
Луций Пинарий и Публий Фурий. (2) Все полагали, что Волерон воспользуется
трибунским званием для преследования прошлогодних консулов; но он, поставив
общее дело выше личной обиды, ни словом не задев консулов, предложил народу
закон о том, чтобы плебейские должностные лица избирались в собраниях по
трибам. (3) В безобидном на первый взгляд предложении речь шла о предмете
отнюдь не малозначительном; но о том, чтобы отобрать у патрициев
возможность через посредство своих клиентов добиваться избирать угодных
себе трибунов. (4) Этой мере, столь желательной для плебеев, всеми силами
сопротивлялись сенаторы, и, хотя ни консулам, ни знатнейшим людям не
удалось своим влиянием добиться того, чтобы кто-нибудь из трибунов выступил
против (а это была единственная возможность провалить предложение), тем не
менее дело это, по самой своей значительности чреватое спорами, растянулось
на целый год. (5) Плебеи вновь избирают трибуном Волерона; сенаторы,
полагая, что дело дойдет до решительного столкновения, избирают консулом
Аппия Клавдия, сына Аппия, ненавистного и неугодного плебеям уже памятью о
стычках с его отцом. В товарищи ему дают Тита Квинкция.
    (6) С самого начала года [471 г.] речь прежде всего пошла о новом
законе. Но теперь поборником закона, предложенного Волероном, был и товарищ
его Леторий, только что взявшийся за это дело; он был еще решительнее. (7)
Горячности добавляла ему громкая слава, обретенная на войне, ибо вряд ли
был в то время более храбрый воин. И если Волерон не говорил ни о чем,
кроме закона, воздерживаясь от порицания консулов, то Леторий выступил с
обвинением Аппия и его семейства, надменнейшего и жесточайшего к простому
народу: не консула, (8) утверждал он, избрали сенаторы, а палача, чтобы
терзать и мучить плебеев. Грубый язык военного человека был недостаточен
для его свободолюбивого духа. (9) И вот, когда не хватило ему слов, он
сказал: "Не так складно я говорю, квириты, как держусь сказанного; будьте
здесь завтра. Я либо погибну на ваших глазах, либо проведу закон".
    (10) На следующий день трибуны занимают освященное место114. Консулы и
знать приходят в собрание, чтобы помешать принятию закона. Леторий
приказывает удалить всех, кроме участников голосования. (11) Знатные юноши
стояли перед посыльными, не двигаясь с места. Тогда Леторий приказывает
схватить кого-нибудь из них. Консул Аппий возражает; право трибунов,
говорит он, распространяется лишь на плебеев, (12) это должность не
общенародная, но только плебейская; даже и сам он, по обычаям предков, не
мог бы своей властью разгонять народ, ведь говорится так: "Если вам угодно,
удалитесь, квириты". Такими пренебрежительными рассуждениями о праве он
легко выводит Летория из себя. (13) Кипя негодованием, направляет трибун к
консулу посыльного, консул - к трибуну ликтора, выкрикивая, что трибун -
частный человек, нет у него власти, нет должности; (14) не миновать бы
насилия, если бы все собрание не восстало яростно за трибуна против
консула, а взволнованная толпа не сбежалась на форум со всего города. Но
Аппий, невзирая на эту бурю, упорно стоял на своем; (15) столкновение
готово было обернуться кровопролитием, если бы не второй консул - Квинкций;
он поручил консулярам115 силой, если иначе нельзя, увести товарища с
форума, он смягчил мольбами разбушевавшийся простой народ, он уговорил
трибунов распустить собрание: (16) пусть уляжется раздражение - время не
лишит их силы, но прибавит к ней разумение, и отцы подчинятся народу, и
консул - отцам.

57. (1) Трудно было Квинкцию утихомирить плебеев, еще труднее сенаторам -
второго консула. (2) Когда наконец народное собрание было распущено,
консулы созвали сенат. Там страх и гнев заставляли говорить разное, но, по
мере того как в ходе долгого заседания порыв уступал место обсуждению,
сенаторы отвращались от вооруженной борьбы и наконец уже благодарили
Квинкция за то, что его стараниями успокоена была распря. (3) Аппия
уговаривали, чтобы он искал такого величия консульской власти, какое
совместимо с согласием среди граждан: а пока трибуны и консулы тянут каждый
в свою сторону, никакой средней силы не остается, разъято и растерзано
оказывается государство - думают больше о том, в чьих оно будет руках, чем
о том, чтобы сохранить его в целости. (4) Аппий, напротив, призывал богов и
людей в свидетели того, что государство предано и покинуто из трусости, что
не сенату недостает консула, а консулу - сената; законы принимаются более
тягостные, чем были приняты на Священной горе. Однако, побежденный
единодушием сенаторов, он умолк. Закон прошел спокойно.

58. (1) Впервые тогда трибуны избраны были на собрании по трибам; (2) число
их увеличилось, к прежним двум прибавили еще троих - так пишет Пизон и
перечисляет их имена: Гней Сикций, Луций Нумиторий, Марк Дуиллий, Спурий
Ицилий, Луций Мецилий.
    (3) Среди этих городских беспорядков началась война с вольсками и
эквами. Они захватили поля, чтобы на случай нового ухода плебеев было к их
услугам прибежище, когда же у римлян все обошлось, отодвинули лагерь. (4)
Аппий Клавдий послан был против вольсков, Квинкцию достались эквы. В походе
Аппий был так же крут, как и дома, чувствуя себя вольнее без трибунских
ограничений. (5) Ненавидел плебеев он еще больше, чем его отец. Как? Они
его пересилили? И это при нем, при единственном консуле, избранном
наперекор трибунской власти, принят был тот закон, которому предыдущие
консулы успешно противостояли с меньшей тратой сил и при меньших упованиях
сенаторов? (6) Гнев и негодование побуждали его жестокую душу мучить войско
своею свирепой властью. Но никакой силой не мог он его смирить, так
впиталась в души вражда. (7) Все выполнялось лениво, небрежно, нехотя, с
упрямством; не действовали ни стыд, ни страх. Если приказывал он ускорить
шаг, нарочно шагали медленнее; если являлся он поощрить работы, все
ослабляли проявленное без него усердие; (8) он приходил - от него
отворачивались; он мимо шел - тихо проклинали, так что временами это
волновало даже его не побежденный ненавистью плебеев дух. (9) Исчерпав
наконец свою суровость, он уже ничего не приказывал воинам, говорил, что
войско развращено центурионами, и порой, насмехаясь, звал их народными
трибунами и Волеронами.

59. (1) Обо всем этом вольски знали и тем пуще грозили, надеясь, что
римское войско столь же будет враждебно к Аппию, сколь было - к консулу
Фабию. (2) Аппия ненавидели даже больше, чем Фабия: воины не только не
хотели победить, как то было при Фабии, но желали быть побежденными.
Выведенные для сражения, они в постыдном бегстве бросились назад в лагерь и
остановились не раньше, чем увидели знамена вольсков перед самым своим
укреплением и позорное избиение своего тыла. (3) Это заставило их собрать
силы к бою, так что враг, почти уже победитель, был отброшен от вала; и
все-таки было достаточно ясно, что римские воины не желают лишь отдавать
лагерь, а в остальном рады были своему поражению и позору. (4) Этим не
сломлен был неукротимый дух Аппия; он хотел крутых мер: объявил о сходке,
но к нему сбежались трибуны116 и легаты, советуя не испытывать свою власть,
вся сила которой в добровольности послушания. (5) Воины не скрывают, что на
собрании, говорили ему, всюду только и слышишь о том, что пора уходить из
вольской земли. (6) Победоносный враг только что уже был у самых ворот и
вала; не какие-то там подозрения, явный образ бедствия - перед глазами.
     Консул не спорил, ведь уступка только отсрочивала наказание, и отменил
сходку. Выступление он назначил на следующий день и с первыми лучами солнца
дал трубный сигнал. (7) Как только войско было выведено из лагеря, вольски,
будто поднятые теми же трубами, напали на него с тыла. Смятение,
прокатившись от последних до передних рядов, смешало и ряды, и знамена, так
что нельзя было ни слышать приказаний, ни строиться к бою. Никто не думал
ни о чем, кроме бегства. (8) Врассыпную, через груды тел и оружия бежали
римляне и остановились не раньше, чем враг прекратил преследование. (9)
Консул, следовавший за своими, тщетно их призывая, собрал наконец
разбежавшихся и расположился лагерем в невраждебной земле. Здесь, созвавши
сходку, он справедливо обвинил войско в предательстве, в непослушании, в
бегстве из-под знамен; (10) у каждого спрашивал он, где знамя его, где
оружие. Воинов без оружия и знаменосцев, потерявших знамена, а также
центурионов и поставленных на двойное довольствие117, оставивших строй,
(11) он приказал высечь розгами и казнить топором; из прочих по жребию
каждый десятый был отобран для казни118.

60. (1) Напротив, в походе на эквов консул и воины соперничали в
предупредительности и уступчивости. Квинкций и от природы был мягче, и
злополучная суровость товарища еще более склоняла его следовать врожденному
нраву. (2) Не дерзая сопротивляться такому согласию вождя и войска, эквы
терпеливо сносили опустошения в своих полях: ни в какой из предыдущих войн
римлянам не доставалась добыча со столь обширных земель. (3) Вся она была
отдана воинам, да еще с похвалами, которые радуют воинов не меньше, чем
вознаграждение. Не только к вождю, но благодаря вождю и ко всем отцам
войско сделалось благосклоннее. Воины говорили, что сенат дал им родителя,
а другому войску - господина.
    (4) При переменном военном счастье, среди жестоких раздоров дома и в
войске прошел год, примечательный прежде всего выборами по трибам. Эти
выборы были важней как победа в начатой борьбе, чем как полезное
достижение, (5) ибо отстранение сенаторов от совещаний больше повредило
значению собраний, чем добавило сил плебеям или отняло у патрициев119.

61. (1) Еще беспокойнее был следующий год [470 г.] - в консульство Луция
Валерия и Тита Эмилия - как из-за межсословной борьбы вокруг земельного
закона, так и из-за суда над Аппием Клавдием. (2) Ярый противник этого
закона, отстаивавший, будто третий консул, дело всех владельцев
общественного поля120, он был привлечен к суду Марком Дуиллием и Гнеем
Сикцием. (3) Никогда еще перед судом народа не представал человек, столь
ненавистный плебеям, накопившим так много гнева и против него, и против его
отца. (4) Сенаторы тоже недаром старались ради него больше, чем ради любого
другого: поборник сената, блюститель его величия, его оплот против всех
трибунских и плебейских смут, хоть порой и не знавший меры в борьбе,
выдавался разъяренным плебеям.
    (5) Один только из сенаторов, сам Аппий Клавдий, ни во что не ставил ни
трибунов, ни плебеев, ни суд над собою. Ни угрозы плебеев, ни мольбы сената
не могли принудить его ни к скорбной одежде, ни к смиренным просьбам, ни
даже к тому, чтобы он хоть слегка умерил или сгладил свою обычную резкость
речи при защите перед народом. (6) То же выражение лица, та же
непреклонность взора, тот же дух в словах - так что многие плебеи не меньше
боялись Аппия-подсудимого, чем прежде Аппия-консула. (7) Одну лишь речь
произнес он - и, как всегда, с привычным ему обвинительным пылом; этой
верностью себе настолько он поразил и трибунов, и всех плебеев, что они
сами, по собственной воле, отсрочили день суда, а затем позволили затянуть
дело. (8) Не столь уж долго все это продлилось, но, прежде чем наступил
назначенный день, заболел Аппий и умер121. (9) Похвальное ему слово
народные трибуны попытались было запретить, но простой народ не захотел,
чтобы без этой установленной почести совершен был погребальный обряд над
таким мужем: похвалы мертвому выслушал он так же благосклонно, как
выслушивал обвинения живому, и толпой сопровождал похоронное шествие.

62. (1) В тот же год консул Валерий с войском выступил против эквов и,
поскольку не мог выманить врагов на бой, приступил к осаде их лагеря.
Помешала ему страшная буря, градом и громом навалившаяся с неба. (2) Это
было тем удивительнее, что при сигнале к отступлению возвратилась спокойная
ясная погода, так что богобоязненность не допустила второй раз подступиться
к лагерю, как будто охраняемому какой-то божественной силой. Вся ярость
войны обратилась на разорение полей.
    (3) Другой консул - Эмилий двинулся войной на сабинян, но и там враг
скрывался за стенами, и поэтому были только опустошены поля. (4) Когда
выжжены были не только усадьбы, но даже и поселения, раздраженные сабиняне
выступили навстречу грабителям, однако после нерешительного сражения
отступили и на следующий день перенесли лагерь в более защищенное место.
(5) Это консул счел достаточным, чтобы оставить врага как побежденного и
уйти, так и не начав настоящей войны.

63. (1) Во время этих войн, сопровождавшихся внутренними раздорами,
консулами стали Тит Нумидий Приск и Авл Вергиний [469 г.]. (2) Было ясно,
что плебеи не допустят дальнейшего промедления с земельным законом и
готовятся действовать силой, но тут по дыму горящих усадеб и бегству селян
узнали о приходе вольсков. Это сдержало назревший и едва не начавшийся
мятеж. (3) Консулы, незамедлительно посланные сенатом, вывели из города на
войну молодежь, без нее остальные плебеи стали спокойнее. (4) А враги,
всего лишь понапрасну встревожив римлян, поспешно ушли. (5) Нумиций
двинулся против вольсков на Антий, а Вергиний выступил против эквов. Там,
попавши в засаду, он чуть было не потерпел тяжелое поражение, но доблесть
воинов спасла дело, едва не загубленное беспечностью консула. (6) Лучше
велась война против вольсков: разбитый в первом сражении, неприятель бежал
в город Антий, очень богатый по тем временам. Консул не решился взять его
приступом, он взял у антийпев Ценон122, город поменьше и отнюдь не такой
богатый. (7) Пока римское войско было занято эквами и вольсками, сабиняне,
разоряя поля, дошли до самых ворот Города. Но через несколько дней они,
когда оба консула в гневе вторглись в их землю, понесли больше потерь, чем
причинили.

64. (1) В конце года ненадолго установился мир, но он, как всегда,
нарушался борьбою патрициев и плебеев. (2) Возмутившиеся плебеи не захотели
участвовать в консульских выборах; сенаторы и их клиенты123 избрали
консулами Тита Квинкция и Квинта Сервилия. Год их консульства [468 г.] был
похож на предшествующий: начался он раздорами, потом внешняя война принесла
спокойствие. (3) Сабиняне быстро пересекли крустуминские поля, с огнем и
мечом объявились у реки Аниен. Они были отброшены почти что от Коллинских
ворот и городских стен, однако успели угнать добычею много людей и скота.
(4) Их преследовал консул Сервилий с войском, и хотя настичь неприятеля в
открытом поле он не сумел, но так разорил его землю, что не оставил ничего
не затронутого войною, а захваченную врагами добычу вернул сторицей.
     (5) И в земле вольсков дело велось превосходно стараниями полководца и
воинов. Прежде всего сразились под знаменами в открытом поле, с огромными
потерями у обеих сторон. (6) И римляне, по своей малочисленности тяжелее
чувствуя эти потери, отступили бы, если бы консул спасительной ложью не
подбодрил войско, восклицая, что на другом крыле враг обращен в бегство.
Воины ударили на неприятеля и, поверив, что побеждают, победили. (7)
Консул, опасаясь излишним напором возобновить сражение, дал сигнал к отбою.
(8) Несколько дней длилась передышка как бы по молчаливому соглашению
сторон; за это время в лагерь вольсков и эквов собираются большие силы от
всех их племен, у них нет сомнений, что римляне, если только узнают об
этом, ночью снимутся с места. (9) Поэтому за полночь124 они сами подошли к
римскому лагерю. (10) Уняв сумятицу, вызванную внезапной тревогой, Квинкций
приказал воинам спокойно оставаться в палатках и вывел в сторожевое
охранение когорту герников, затем велел посадить трубачей и горнистов на
коней: пусть трубят перед валом и до света держат врага в тревоге. (11)
Остаток ночи прошел в лагере так спокойно, что римляне могли даже спать. А
вольсков держал в напряженном ожидании нападения вид вооруженных
пехотинцев, принятых ими за многочисленных римлян, и топот и ржание коней,
растревоженных неумелыми седоками и трубными звуками, будоражащими слух.

65. (1) Когда рассвело, римляне, свежие и ободренные сном, были выведены в
строй и первым же ударом сокрушили вольсков, обессиленных бдением
настороже. (2) Однако враги скорей отступили, чем были отброшены, потому
что в тылу у них были холмы, куда они, прикрываемые передовыми, и отошли
без потерь. Дойдя до подъема в гору, консул остановил войско. Воины, едва
сдерживаемые, шумно требовали идти на побитых. (3) Еще неукротимее были
всадники: окружив полководца, они громко кричали, что пойдут впереди
знамен. Пока консул, веря в надежность воинов, но не местности, медлит, они
кричат, что идут уже, и подтверждают слова делом: воткнув в землю копья,
чтобы легче взбираться, устремляются вверх. (4) Вольски, истратившие свои
дротики при первом нападении римлян, кидают в них камни, подбираемые из-под
ног, чтобы градом ударов столкнуть вниз уже смешавшихся. Так почти
подавлено было левое крыло римлян, и они уже отступали, когда консул, ругая
их и за опрометчивость, и за малодушие, пробудил в них стыд и прогнал
страх. (5) Сначала они, ободрившись, остановились, затем, укрепясь на
захваченном месте, сами отважились наступать и вновь двинулись с боевыми
криками; напрягшись в последнем усилии, делают они новый рывок и
преодолевают трудный подъем. (6) Уже почти выбрались они на хребет, когда
враги обратили тыл. Быстро несясь, преследователи почти вместе с бегущими
врываются в лагерь. В общем смятении лагерь был взят. Те из вольсков,
которые смогли убежать, устремились в Антий. (7) К Антию приведено было и
римское войско. После нескольких дней осады город сдался - и не из-за
нового натиска осаждающих, но потому, что враги уже после неудачной битвы и
потери лагеря пали духом.

          Тит Ливий. История Рима от основания города. Книга III.

КНИГА III

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72

1. (1) После захвата Антия1 консулами стали Тит Эмилий и Квинт Фабий [467
г.]. Это был единственный уцелевший из истребленного при Кремере рода
Фабиев. (2) Эмилий уже при первом своем консульстве ратовал за наделение
плебеев землею, а теперь, когда он сделался консулом во второй раз,
укрепились в своих надеждах и те, кто домогался принятия закона о разделе
земли, и трибуны взялись за дело в уверенности, что с помощью консула
сумеют добиться того, чему обыкновенно консулы и противились; консул не
отступал от своего замысла. (3) Землевладельцы и значительная часть
сенаторов роптали, что глава государства, усвоив замашки трибунов,
выказывает-де щедрость к народу за чужой счет, и всю свою ненависть
обратили с трибунов на консула. Предстояла жестокая борьба, не найди Фабий
решения, не ущемляющего ни одной из сторон: (4) в прошлом году под
верховным руководством Тита Квинкция у вольсков отняли много земли, (5) и
можно было вывести поселение в удобно расположенный приморский город Антий,
дабы плебеи получили свои наделы, землевладельцы не роптали, а в
государстве бы воцарилось согласие2. Так и решили. (6) Триумвирами для
раздачи наделов Фабий поставил Тита Квинкция, Авла Вергиния и Публия Фурия.
(7) Все, кто хотел получить землю, должны были объявить об этом. Но, как
водится, сама возможность сразу отбила охоту и желающих оказалось так мало,
что в число поселенцев пришлось включить вольсков3; большинство же пожелало
получить наделы не где-нибудь, а в Риме. (8) Эквы запросили мира у Квинта
Фабия, который пришел к ним с войском, но сами же и нарушили его внезапной
вылазкой в земли латинов.

2. (1) На следующий год [466 г.] Квинт Сервилий - он стал консулом вместе с
Спурием Постумием - был послан против эквов, но из-за болезней в войске не
начал военных действий, а простоял лагерем во владениях латинов. (2) Война
затянулась на третий год, когда консулами стали Квинт Фабий и Тит Квинкций
[465 г.]. Фабий был вне порядка4 назначен полководцем, так как именно он,
одержав однажды победу над эквами, дал им мир. (3) Он выступил, нисколько
не сомневаясь в том, что один звук его имени утихомирит эквов, и велел
послам объявить в собрании этого народа, что-де консул Квинт Фабий,
вернувшийся от эквов в Рим с миром, идет к ним из Рима с войной, взявши
оружие в ту же руку, которую прежде протягивал им для примирения. (4) Нынче
боги будут свидетелями против того, кто вероломно нарушил клятвы, а вскоре
и отомстят за это. Сам он, однако же, и теперь еще предпочитает, чтоб эквы
раскаялись по собственной воле и не пали жертвой войны. (5) Если они
раскаются, он-де обеспечит их безопасность, ведь его доброта им известна;
если же они хотят остаться клятвопреступниками, то войну им придется вести
не столько с неприятелем, сколько с разгневанными богами. (6) Слова эти
никого ни в чем не убедили, и послов чуть было не растерзали, а на Альгид5
против римлян было двинуто войско. (7) Когда об этом стало известно в Риме,
другой консул был вынужден оставить город, причем скорее вследствие
оскорбления, чем подлинной угрозы. Итак, два консульских войска в боевом
порядке пошли на врага, чтобы немедленно завязать сражение. (8) Но, так как
день уже был на исходе, кто-то из вражеского стана прокричал: (9) "Это не
война, а хвастовство, римляне, кто ж на ночь глядя готовится к бою! Для
предстоящей битвы нам нужен целый день. Возвращайтесь завтра на рассвете, и
мы сразимся, не бойтесь!"
    (10) Разозленные этими словами, римляне отошли в лагерь, и ночь
показалась им долгой отсрочкой сражения. Но все-таки они выспались и
подкрепились и, когда на следующий день рассвело, уже были готовы к бою;
вскоре явились и эквы. (11) Обе стороны сражались с ожесточением, римляне -
потому, что были исполнены ненависти и гнева, а эквы были готовы на все,
потому что осознали навлеченную на себя собственным проступком угрозу и
отчаялись снова войти в доверие к римлянам. (12) Однако они не устояли
перед натиском римлян и, разбитые, убрались в свои владения, нисколько не
склонившись к примирению, а необузданная толпа даже набросилась на
полководцев за то, что те вели сражение боевым порядком, в котором римляне
были искуснее; (13) эквы же сильны в опустошительных набегах и лучше ведут
войну множеством мелких отрядов, чем одним большим и сплоченным войском.

3. (1) И тогда, оставив в лагере прикрытие, эквы вторглись в римские
владения и этим вызвали столь великое смятение, что даже Город был охвачен
страхом. (2) Неожиданность нападения усугубляла этот страх, ведь всего
менее можно было опасаться, что побежденный и почти осажденный в лагере
неприятель станет думать о набеге, и вот трусливые поселяне, со страху
преувеличивая опасность, (3) прибежали в Город с воплями, что-де не
маленькие отряды занимаются грабежом и разбоем, но легионы неприятельских
воинов неудержимым потоком несутся на Рим. (4) Те, кто услышал от них эти
небылицы, пересказывали потом другим еще большую нелепицу. Суматохи и
криков "К оружию!" было не меньше, чем в захваченном городе - страха. (5)
По счастью, в Рим с Альгида вернулся консул Квинкций, что и послужило
лекарством против страха: подавив волнения и обвинив римлян в том, что те
боятся побежденного врага, он расставил у ворот караулы. (6) Затем Квинкций
созвал сенат, с его одобрения приостановил рассмотрение судебных дел6,
оставил Рим на попечение Квинта Сервилия и выступил на защиту римских
границ, но неприятеля не нашел. (7) У другого консула дела шли превосходно:
зная, где покажется отягощенный добычей и из-за этого потерявший боевой
порядок неприятель, он атаковал эквов, которых погубил их собственный
разбой. (8) Немногие враги избежали засады, а добыча была отнята у них
целиком. Восстановив рассмотрение судебных дел - на четыре дня оно было
приостановлено, - консул Квинкций возвратился в город.
     (9) Проведя перепись7, Квинкций принес очистительную жертву. Говорят,
по всеобщей переписи, насчитывались сто четыре тысячи семьсот четырнадцать
граждан, не считая вдов и сирот. У эквов же не произошло ничего достойного
упоминания: (10) они укрылись в городах, позволив жечь и опустошать свои
владения. Пройдя вдоль и поперек вражеские земли со своим грозным войском,
готовым опустошить все вокруг, консул возвратился в Рим, стяжав и славу, и
добычу.

4. (1) Затем консулами стали Авл Постумий Альб и Спурий Фурий Фуз [464 г.].
Некоторые вместо Фурия писали Фузий; говорю это, чтоб кто-нибудь не
подумал, что речь идет о другом человеке, а не о другом написании его
имени. (2) Очевидно было, что одному из консулов придется вести войну с
эквами. Вот почему эквы запросили помощи у эцетрийских вольсков; таковая
была охотно предоставлена - оба народа соперничали в постоянной ненависти к
римлянам, - и подготовка к войне пошла полным ходом. (3) Герники заметили и
донесли римлянам о том, что эцетрийцы перешли на сторону эквов. Под
подозрением было и поселение Антий, ведь по взятии города многие его
граждане перебрались к эквам; во время войны с эквами эти солдаты дрались
свирепее всех. (4) Когда наконец эквы были разбиты и укрылись в крепостях,
то сражавшиеся на их стороне воротились в Антий и сумели отколоть от римлян
и без того уже неверных поселенцев. (5) Сенату донесли о готовящемся
отпадении, и, пока еще решение не вполне созрело, консулам поручили вызвать
в Рим вождей этого поселения и расспросить, в чем там дело. (6) И, хотя те
явились без промедления и были представлены консулами сенату, они давали
такие ответы на заданные вопросы, что отправились восвояси под еще большим
подозрением, чем до прибытия в Рим.
     (7) Отныне не было сомнений в том, что предстояла война. Спурий Фурий,
которому выпало быть военным консулом, выступил против эквов, вторгшихся во
владения герников для грабежа; и, хотя он не представлял себе численности
врагов, которые никогда не показывались все вместе, опрометчиво ввел в бой
войско, уступавшее противнику в силе. (8) Получив отпор при первом же
нападении, оно воротилось в лагерь. Но положение не стало от этого менее
опасным, потому что на следующую ночь и на другой день лагерь осадила и
пошла на приступ такая сила, что невозможно было даже отправить в Рим
гонца. (9) О проигранном сражении и об осаде, в которую попал с войском
консул, сообщили герники, до того напугав этим известием сенаторов, что те
поручили консулу Постумию следить, чтобы государство не потерпело ущерба, а
сенатские постановления в таких выражениях принимались лишь в обстановке,
чреватой исключительной опасностью8. (10) Самого консула сочли необходимым
оставить в Риме для проведения набора всех, кто только способен носить
оружие, а вместо него отправить в лагерь подкрепление союзников под началом
Тита Квинкция. (11) Латинам, герникам и поселенцам Антия было приказано
составить войско из солдат непредвиденного набора - так называлось тогда
срочно собранное подкрепление.

5. (1) Превосходящие силы неприятеля действовали в те дни повсюду, нанося
одновременные удары с разных сторон в надежде измотать римлян, у которых не
было сил обеспечить круговую оборону. (2) Одновременно с осадою лагеря
часть неприятельского войска была послана опустошать римские владения, а
если повезет, попытаться захватить и Город. (3) Оборонять Рим должен был
Луций Валерий, тогда как консула Постумия послали для пресечения грабежей в
стране. (4) Ничто не осталось без внимания, позаботились обо всем: в Городе
расставлена стража, у ворот - караулы, вдоль стен - дозорные, и перед лицом
столь тревожных обстоятельств на несколько дней приостановлено было
судопроизводство.
    (5) Тем временем в лагере консул Фурий, поначалу легко выдерживавший
осаду, сделал вылазку через задние ворота и, хотя мог преследовать
утратившего бдительность неприятеля, замешкался в страхе, как бы по лагерю
не ударили с другой какой-нибудь стороны. (6) Но брат консула - легат
Фурий9 - вырвался слишком далеко и в упоеньи боя не заметил, что свои
отступают, а неприятель заходит с тыла. Отрезанный от своих, он тщетно
пытался проложить себе дорогу в лагерь и пал в ожесточенной рубке; консул
же, узнав о том, что брат его окружен, вновь устремился в бой, но выказал
больше безрассудства, чем осторожности, (7) затесавшись в самую гущу
сражавшихся, он был тяжело ранен и едва спасен теми, кто стоял рядом. (8)
Гибель легата и рана консула поколебали боевой дух римлян и еще больше
раззадорили врагов: их теперь не могло остановить никакое сопротивление,
тогда как запертые в лагере римляне оборонялись, не надеясь больше на свои
силы, и дело уже шло к гибельному исходу, не подоспей Тит Квинкций с
чужеземным подкреплением - войском латинов и герников. (9) Он подошел к
эквам с тыла, когда те уже нацелились взять лагерь, в неистовстве потрясая
отрезанной головой легата, но тут по данному издали знаку из лагеря была
предпринята вылазка, и значительная часть вражеского войска попала в
окружение. (10) В римских владениях бой был слабей, зато отступление эквов
- беспорядочней: Постумий, расставивший отряды в нескольких удобных для
нападения местах, ударил на эквов, когда те разделились, угоняя свою
добычу. Рассыпавшееся воинство стало быстро отступать, но наткнулось на
Квинкция, уже одержавшего победу и возвращавшегося вместе с раненым
консулом. (11) Тут уж войско консула, отлично проведя бой, отомстило за его
рану, за гибель когорт и легата. Обе стороны понесли в те дни большие
потери. (12) За давностью событий трудно с уверенностью назвать точное
число сражавшихся и убитых, однако Валерий Антиат решается подвести такие
итоги: (13) в стране герников пало пять тысяч восемьсот римлян, Авл
Постумий убил две тысячи четыреста эквов из тех, кто опустошал владения
римлян, те же, кто уже уходил с добычей и наткнулся на Квинкция, понесли
еще больший урон: из них истреблены были четыре тысячи, а если верить
Антиату и быть точным до конца - то четыре тысячи двести тридцать человек10.
     (14) По возвращении войска в Риме возобновилось судопроизводство. На
небе было видение - множество пылающих огней; и другие пугающие явления
можно было либо наблюдать воочию, либо рисовать со страху в собственном
воображении. Чтобы прогнать страхи, было назначено трехдневное празднество,
когда толпы мужчин и женщин наполняли храмы, моля богов о мире11. (15)
Войска латинов и герников были отпущены домой с благодарностью от сената за
безупречную службу. А тысяча антийских воинов, опоздавших с помощью - они
явились, когда сражение уже кончилось, - были отосланы домой, можно
сказать, опозоренными.

6. (1) Затем состоялись выборы; консулами стали Луций Эбуций и Публий
Сервилий [463 г.]. Они вступили в должность в секстильские календы, с
которых тогда начинался год12. (2) Время было тяжелое: как раз в тот год на
Город и окрестности напал мор, поразивший равно и людей, и скот13; мор
усиливался оттого, что из страха перед опустошительными набегами поселяне и
их стада были размещены в городе. (3) При таком скоплении всякого рода
живых существ горожане испытывали мучения из-за непривычной вони, поселяне
- из-за того, что ютились в тесных помещениях, где духота не давала
заснуть, а уход за больными и просто общение с ними распространяли заразу.
(4) И вдруг в Город, едва сносивший эту гибельную напасть, явились послы от
герников, сообщавшие о том, что вольски и эквы расположились в их землях
лагерем, откуда все войско совершало опустошительные набеги на владения
герников. (5) И не только сама малочисленность сената показала послам от
союзников, что силы римского государства подорваны мором, но также и
переданный им удручающий ответ, что пусть, мол, герники с латинами
защищаются самостоятельно: из-за внезапного гнева богов болезнь опустошает
Рим, но, если беда хоть немного отступит, римляне, как и в прошлом году и
как всегда, окажут союзникам помощь. (6) Союзники возвратились домой с
горестной вестью - куда горестней, чем та, с которой они отбывали: еще бы,
ведь им самим теперь нужно было выстоять в войне, в которой и с римской
поддержкой они едва б устояли. (7) Неприятель, однако, недолго оставался у
герников и ринулся оттуда во владения римлян, разоренные и без бедствий
войны. Не встретив на своем пути даже безоружных - ведь продвигались они не
только по незащищенной, но и по запустевшей местности, - неприятели
достигли третьего камня на Габийской дороге.
     (8) Римский консул Эбуций умер, а в его сотоварище Сервилии жизнь еле
теплилась, не оставляя надежд на выздоровление. Болезнь поразила
большинство знатных людей, большую часть сенаторов и почти всех, кто по
возрасту подлежал призыву на военную службу, так что не только для походов,
столь необходимых при нынешних обстоятельствах, но даже для караульной
службы сил не хватало. (9) Стражу несли сами сенаторы, насколько позволяли
им возраст и здоровье, а обходом сторожевых постов занимались плебейские
эдилы14: к ним теперь перешли и верховная власть, и консульское величие.

7. (1) В этом всеобщем запустении обезглавленному и обессиленному Городу
пришли на помощь боги и покровительница Рима - Фортуна, внушившая эквам и
вольскам мысль заняться не войной, а разбоем. (2) Они сочли безнадежным
делом не то что взять, но даже приблизиться к стенам Рима, и, еще издалека
завидев крыши Города на холмах, отказались от этого намерения, (3) а по
всему лагерю прокатился ропот, что-де не стоит попусту тратить время в этой
опустошенной и брошенной стране, среди падали и трупов, тогда как можно
двинуться в безопасные места, например в богатые добычей окрестности
Тускула; и вот, внезапно снявшись с места, они прошли стороной, пересекли
лабиканские земли и взошли на Тускуланские холмы. Здесь и разразились со
всей силою бедствия войны. (4) Тем временем герники и латины, движимые
состраданием и стыдясь не выступить против общего врага, рьяно наступавшего
на Рим, и не послать осажденным союзникам никакого подкрепления, соединив
свои войска, двинулись на помощь римлянам. (5) Не обнаружив там неприятеля,
они стали его выслеживать и встретили, когда тот уже спускался с
Тускуланских холмов в Альбанскую долину. Сраженье было неравным, и верность
союзников не принесла успеха.
    (6) В Риме от болезни умерло не меньше людей, чем погибло у союзников
на поле боя. Умер и другой консул, умерли прочие славные мужи, авгуры Маний
Валерий и Тит Вергиний Рутил, верховный курион15 Сервий Сульпиций; в полной
мере всю свою силу показала болезнь среди простого люда. (7) Не надеясь на
человеческие силы, сенат велел народу дать обеты богам: всем было
приказано, взяв жен и детей, идти и молить богов, чтоб смилостивились. (8)
То, к чему каждого понуждала своя беда, теперь почиталось общественным
долгом, и храмы заполнились людьми. Повсюду распростертые ниц матроны мели
волосами храмы, прося небожителей утолить свой гнев и положить конец чуме.

8. (1) Мало-помалу - по милости ли богов или потому, что миновало самое
трудное время года, - те, кто перенес болезнь, стали поправляться. Снова
предметом общей заботы сделались дела государства, а после нескольких (2)
периодов междуцарствия16 Публий Валерий Публикола, став интеррексом, на
третий день [462 г.] объявил консулами Луция Лукреция Триципитина и Тита
Ветурия (или, может быть, Ветузия) Гемина. (3) Они вступили в должность
консулов накануне третьего дня после секстильских ид17, когда государство
уже вполне окрепло и было в силах не только отразить нападение врага, но и
само начать войну. (4) Вот почему герникам, сообщившим о том, что
неприятели вторглись в их владения, была немедленно обещана помощь. Набрали
два консульских войска. Ветурий был послан начать войну с вольсками, (5)
Триципитин оставался в стране герников, охраняя их владения от грабежей.
Ветурий разбил и обратил неприятеля в бегство в первом же сражении; (6)
Лукреций же не заметил, как грабители перевалили за Пренестинские горы и
спустились в долину. Там они разорили окрестности Пренесты и Габий, а потом
повернули к Тускуланским холмам. (7) Сильный страх охватил и Рим, но вызван
он был скорее внезапностью нападения, потому что в Городе было довольно сил
для отражения неприятеля.
     Рим был оставлен на попечение Квинта Фабия. Вооружив молодежь, он
расставил караулы, обезопасив и успокоив Город. (8) Итак, неприятель грабил
ближайшие окрестности, не решаясь подступиться к Риму, но, когда,
развернувшись, двинулся назад, по мере удаления от вражеского города стал
терять бдительность и наткнулся на консула Лукреция, который заранее
разведал дороги и теперь стоял наготове в ожидании сражения. (9) Напав,
таким образом, из засады на перепуганного от неожиданности неприятеля,
римляне, хотя и уступали ему числом, разгромили и обратили в бегство
множество врагов, загнали их в ущелье, откуда невозможно было выбраться, и
окружили. (10) Там было истреблено чуть ли не все племя вольсков. В
некоторых летописях я нашел сведения о тринадцати тысячах четырехстах
семидесяти павших в бою и во время бегства, о тысяче семистах пятидесяти
взятых в плен живыми и о двадцати захваченных знаменах18: даже если это и
несколько преувеличенные сведения, перебиты там были действительно многие.
(11) Одержав победу, консул с богатой добычей вернулся в свой лагерь. Затем
оба консула объединили войска и эквы с вольсками собрали свои раздробленные
силы. Произошло третье за этот год сражение. И снова удача была на стороне
победителей, неприятель разгромлен, а лагерь его захвачен.

9. (1) Таким образом, римское государство вернулось в прежнее положение, но
военные успехи немедленно вызвали смуту в Городе. Народным трибуном был в
тот год Гай Терентилий Гарса. (2) Сочтя, что в отсутствие консулов трибуну
открыт путь к действиям, он несколько дней кряду обвинял перед плебеями
патрициев в высокомерии, но особенно ополчился он против консульской
власти, которую объявлял ненужной и нетерпимой в свободном обществе. (3)
Само-то имя не вызывает ненависти, но, по существу, она страшней даже
царской; (4) ведь вместо одного государя здесь - двое, и власть их
безгранична и безмерна: своевольные и необузданные, они карами внушают
плебеям страх перед законом. (5) Так вот, дабы не простирать это
владычество на вечные времена, он предлагает принять закон об избрании пяти
уполномоченных для составления законов о консульской власти, согласно
которым консулы пользовались бы лишь теми правами, какими наделит их народ,
и не считали бы законом собственные прихоти и произвол19.
     (6) Патриции опасались в отсутствие консулов попасть под ярмо нового
закона, и тогда Квинт Фабий, на чье попечение был оставлен Город, созвал
сенат и с такой страстью обрушился на само это предложение и на того, кто
его внес, (7) что и обоим консулам нечего было бы добавить к произнесенным
угрозам и брани, окажись они теперь возле ненавистного трибуна, которого
обвинили в злокозненном нападении на государство при первом же удобном
случае: (8) "Если бы боги в гневе наградили нас таким трибуном в прошлом
году, в разгар войны и чумы, мы не смогли бы остановить его. А ведь тогда -
после смерти двух консулов, в ослабленном болезнями Городе, при
расстройстве всех дел - внести закон об упразднении консульской власти
означало бы стать полководцем осаждавших Рим вольсков и эквов. И для чего
все это? (9) Разве за своевольное и жестокое обращение консула с любым
гражданином не может трибун вызвать консула в суд и обвинить его перед теми
самыми судьями, одним из которых оказался бы тот, кто стал жертвой
консульской жестокости. (10) Терентилий делает невыносимым и ненавистным не
консульское правление, но власть трибунов, уже примирившихся было с
патрициями и теперь вновь совращенных на прежний гибельный путь. (11) Не
уговаривая Гарсу прекратить то, что он начал, я прошу вас, трибуны, не
забывать о том, что вы наделены полномочиями для помощи отдельным
гражданам, а не для всеобщей погибели: вы избраны трибунами простого
народа, а не врагами отцов. (12) Нападки на наше брошенное на произвол
судьбы государство сделают нас жалкими, а вас - ненавистными. Речь идет об
уменьшении не ваших прав, но ненависти к вам. Договоритесь с вашим
товарищем отложить все это дело до возвращения консулов. Даже эквы с
вольсками, когда в прошлом году чума унесла обоих консулов, не стали
глумиться над нами и воздержались от нападения".
     (13) Трибуны переговорили с Терентилием, и предложение его было как
будто отложено, а на деле провалено; консулов же немедленно отозвали в Рим.

10. (1) Стяжав большую добычу и гораздо большую славу, вернулся Лукреций.
Слава же его возросла оттого, что тотчас по возвращении он разложил всю
добычу на Марсовом поле, чтобы каждый мог в течение трех дней уносить домой
то, что признает своим. То, что не нашло хозяина, распродали. (2) По общему
мнению, консулу полагался триумф, но дело было отложено из-за трибуна, не
дававшего покоя с новым законом, который и консулу казался более важным
делом. (3) Несколько дней кряду этот вопрос разбирался то в сенате, то в
собрании. Наконец трибун, подчинившись влиянию консула, отступился. Тогда
полководцу и войску воздали причитающиеся им почести: (4) за победу над
вольсками и эквами Лукреций был удостоен триумфа, вслед за полководцем
шествовали его легионы. Другому консулу присудили овацию, и он вошел в Рим
без войска20.
     (5) И на следующий год закон Терентилия, предложенный теперь уже всеми
трибунами, досаждал новым консулам, каковыми стали Публий Волумний и Сервий
Сульпиций. (6) В тот год [461 г.] в небе стояло зарево, а земля сотрясалась
страшными толчками21. Говорящая корова, в которую в прошлом году никто не
верил, теперь не вызывала сомнений. Среди прочих знамений упоминают о
падавших с неба кусках мяса и об огромной стае птиц, которые на лету
склевывали этот дождь, а то, что упало и рассыпалось по земле, не протухло
и по прошествии нескольких дней. (7) Через дуумвиров по священным делам
обратились к Сивиллиным книгам22: предсказано было, что угроза исходит от
собравшихся вместе чужеземцев, которые могут напасть на Город и погубить
его; было дано также предостережение не затевать смут. Трибуны обжаловали
его как умышленное препятствование закону, и теперь предстояла открытая
борьба.
    (8) Как вдруг, словно события обратились вспять, герники сообщают о
том, что эквы и вольски, несмотря на подорванные силы, вновь снаряжают
войско; главную ставку они делают на Антий, жители которого открыто
собираются и совещаются в Эцетрах; отсюда, по их словам, война берет начало
и силы. {9) Как только сенат был извещен об этом, объявили набор. Одному
консулу приказали идти на вольсков, другому - на эквов.
    (10) Но трибуны объявили войну с вольсками разыгранной на форуме
комедией, в которой была заготовлена роль и для герников: не умея отнять у
римлян свободу в открытом бою, они ловчат и лгут; (11) никто не поверит,
чтоб почти уничтоженные вольски и эквы по собственному почину вновь подняли
оружие, и вот выискался новый враг: (12) невинным антийцам объявляют войну,
а воевать будут римские плебеи. Обремененных оружием, консулы быстро
погонят их из Рима, мстя трибунам удалением, а вернее, изгнанием граждан;
(13) закон, таким образом, не пройдет, нечего и думать об этом, если только
плебеи, пока они еще дома, пока они еще не на военной службе, не
позаботятся о том, чтоб не попасть под ярмо и навсегда не лишиться Города.
(14) Было бы только мужество, а силы найдутся: все трибуны уверены в этом.
Ничто не угрожает нам извне, и никаких трудностей тоже нет: в прошлом году
боги позаботились о том, чтоб народ смог защитить свободу. Так сказали
трибуны.

11. (1) На глазах у них консулы расставили в противоположной стороне форума
кресла и начали набор. Туда, увлекая за собой собравшуюся толпу, сбежались
трибуны. Кое-кого вызвали как бы для выяснений, но тотчас применена была
сила. (2) Кого бы по приказу консула ни хватал ликтор, трибун повелевал
отпустить; стремление соблюсти личные права нарушило порядок, каждый
полагался на себя, и желаемое приходилось вырывать силой.
    (3) Точно так же, как вели себя, запрещая набор, трибуны, действовали
сенаторы, не допуская голосования о законе, который предлагался народному
собранию всякий раз, как оно созывалось. (4) Драка начиналась всегда с
того, что всякий раз, как трибуны приказывали народу разойтись для
голосования, патриции отказывались двигаться с мест. Знатнейшие почти не
принимали в этом участия, ибо дело вершил не разум, а наглый произвол.
    (5) По большей части в стороне держались и консулы, чтоб при таком
обороте дела не было как-нибудь оскорблено их достоинство.
    (6) Больше других своей знатностью и силой кичился в то время статный
юноша Цезон Квинкций. К тому, чем наградили его боги, он присовокупил
блестящие подвиги на войне и красноречие на форуме, так что никто в Риме не
мог считаться ни более храбрым, ни более речистым. (7) Появляясь среди
патрициев, он выделялся из всех, в его голосе и силе словно бы воплощались
все консульства и диктатуры. Он в одиночку сдерживал натиск трибунов и
неистовство народа. (8) Под его предводительством с форума нередко
прогоняли трибунов, расталкивали и обращали в бегство толпу;
сопротивлявшихся избивали и выгоняли, сорвав с них одежду, и не оставалось
сомнений, что если он и впредь так будет себя вести, то закон не пройдет.
    (9) И тут, при почти полном замешательстве остальных трибунов, один из
них, Авл Вергиний, обвинив Цезона в уголовном преступлении23, вызывает его
в суд. Но это вовсе не устрашило, а только распалило неукротимый дух
Цезона; он стал еще непримиримее к предложенному закону, возмутил народ и
пошел настоящей войной против трибунов. (10) Обвинитель не сдерживал
обвиняемого, позволив ему самому возбудить против себя ненависть и дать
новые доказательства своей виновности: закон вносился на обсуждение уже не
затем, чтобы быть принятым, а чтобы раздразнить опрометчивого Цезона. (11)
К тому же многие необдуманные слова и поступки молодежи приписывались
Цезону, ибо только его и считали на них способным. Но противодействие
закону не прекращалось. (12) Авл же Вергиний все твердил народу: "Неужто
вам непонятно, квириты, что нельзя одновременно числить Цезона среди
сограждан и получить желанный закон? (13) Да что говорить о законе! Ведь он
отнимает у вас свободу, превосходя гордыней всех Тарквиниев. Вы дождетесь,
что тот, кто, будучи частным лицом, благодаря своей силе и наглости ведет
себя как царь, сделается консулом или диктатором!" Многие соглашались с
ним, жалуясь на нанесенные побои и требуя от трибуна, чтобы тот довел дело
до конца.

12. (1) Приближался день суда, и люди, казалось, уверовали в то, что от
осуждения Цезона зависит их свобода. Только это и заставило его, вызывая
еще большую ненависть, кое-кого просить о помощи. С ним пришли его близкие,
первые люди государства. (2) Тит Квинкций Капитолин, трижды бывший
консулом, много говорил о своих и рода своего подвигах, чтобы объявить, (3)
что никогда еще ни в роду Квинкциев, ни в целом Риме не было человека, от
природы наделенного такой доблестью. Цезон, говорил он, уже в самом начале
своей воинской службы на его глазах вступал в единоборство с неприятелем.
(4) Спурий Фурий рассказал, как Цезон, будучи послан Квинтом Капитолином, в
трудный час подоспел к нему на выручку: "Никому не обязан я так, как ему,
спасением дела". (5) Консул прошлого года Луций Лукреций, чья слава еще не
успела померкнуть, заявил, что делит свои заслуги с Цезоном, вспомнил о
боях, перечислил подвиги его в походах и сражениях, просил и настаивал на
том, что (6) столь замечательного, щедро одаренного природой и судьбой
юношу, призванного занять выдающееся место в любом государстве, куда бы он
ни пришел, предпочтительней числить в своих, а не в чужих согражданах. (7)
Его горячности и дерзости, вызывающих теперь неприязнь, с возрастом убудет,
а рассудительность, в которой он так нуждается, день за днем прибывает;
чтоб порочность его истощилась, а доблесть созрела, такому человеку надобно
дать состариться в Риме.
    (8) Среди защищавших Цезона был и отец его, Луций Квинкций, по
прозванию Цинциннат, который просил простить его сыну ошибки молодости и,
чтобы перечнем сыновних заслуг не усугубить ненависти, умолял помиловать
его и напоминал о том, что сам он, Цинциннат, ни словом ни делом ни перед
кем не провинился. (9) Одни не слушали эти мольбы - кто из застенчивости,
кто из страха, другие в ответ жаловались сами, выставляя следы побоев, и их
злоба предвещала приговор.

13. (1) Всеобщую ненависть к обвиняемому усугубляло еще одно преступление,
свидетелем которого выступил Марк Вольсций Фиктор, бывший за несколько лет
до того народным трибуном. (2) Вскоре после избавления Города от чумы он
наткнулся на Субуре24 на шайку бесчинствующих юнцов. Завязалась ссора, во
время которой Цезон ударил и сбил с ног старшего брата Фиктора, еще не
вполне окрепшего после болезни: (3) полуживого, его на руках отнесли домой,
и умер он, как полагали, от этого удара, но консулы прошлых лет не дали
довести до конца расследование столь темного дела. Людей так взбудоражили
разоблачения Вольсция, что толпа едва не растерзала Цезона.
    (4) Вергиний приказал схватить Цезона и заточить в темницу. Но патриции
на силу ответили силой. Тит Квинкций говорил, что нельзя нападать на того,
кто обвинен в уголовном преступлении и должен предстать перед судом. (5)
Трибун возразил, что не казнит Цезона до вынесения приговора, но что до
суда тот останется в темнице и только римский народ вынесет свой приговор
убийце. (6) Были призваны другие трибуны, и они приняли промежуточное
решение: воспользовавшись своим правом заступничества, они запретили
держать Цезона в заточении, но объявили о привлечении его к суду и сказали,
что в случае неявки потребуют обещания об уплате пени. (7) О размерах пени,
достаточной для обещания, договориться не удалось, и вопрос передали
сенату. Пока совещались с сенаторами, обвиняемого держали под стражей. (8)
Было решено назначить поручителей, из которых каждый вносил залог в три
тысячи медных ассов. Определить число поручителей было вверено трибунам.
Сошлись на десяти: столько поручителей обвинитель счел достаточной порукой
для обвиняемого. Так Цезон первым в Риме представил общественных
поручителей. Отпущенный с форума, он ближайшей ночью удалился в Этрурию25.
(9) И, хотя в день суда в его оправдание говорили, что он ушел как
изгнанник, тем не менее Вергиний не закрывал собрания26 и люди были
отпущены другими трибунами. (10) У отца Цезона безжалостно отобрали все
деньги; распродав свое имущество, он довольно долго жил, точно в ссылке, в
заброшенной лачуге где-то за Тибром.

14. (1) И судебное разбирательство, и закон занимали государство, а
неприятель не тревожил оружием. (2) И, хотя трибуны, сочтя себя
победителями, не сомневались в принятии закона, патриции после изгнания
Цезона пали духом, а знатнейшие из них готовы были уступить управление
государством; но молодежь, особенно из Цезонова окружения, не оробела и все
больше ожесточалась против плебеев; (3) правда, успех им сопутствовал,
когда они несколько сдерживали свой пыл. (4) Как только после изгнания
Цезона был внесен на рассмотрение закон, они во главе целого воинства
клиентов27 выступили против трибунов, лишь тогда, когда те, попытавшись
прогнать их, сами предоставили повод к нападению. Затем юноши разошлись по
домам, равно увенчанные славой и ненавистью: вместо одного Цезона,
жаловался простой народ, явилась тысяча.
    (5) В обычные дни, когда трибуны не добивались принятия закона, никто
не вел себя тише и миролюбивее этих юношей: они радушно приветствовали
плебеев и говорили с ними, приглашали домой, часто были вместе на форуме,
не чиня ни малейших помех трибунам, когда те созывали другие собрания. (6)
Ни в общественной, ни в частной жизни они никому не угрожали до тех пор,
пока не начиналось обсуждение закона; во всех других случаях эти юноши
пользовались расположением народа. А трибуны не только спокойно завершили
остальные дела, но даже были вновь избраны на следующий год. Без единого
грубого слова, не говоря уже о применении силы, но одним лишь ласковым
обхождением плебеи были постепенно укрощены. В продолжение целого года эти
уловки позволяли уклоняться от принятия закона.

15. (1) Консулы Гай Клавдий, сын Аппия, и Публий Валерий Публикола застают
государство уже вполне успокоенным. Новый год [460 г.] не принес новых
волнений. Провести и принять ли закон - вот о чем была забота в Городе. (2)
Чем сильнее патрицианская молодежь располагала к себе плебеев, тем яростней
противодействовали ей трибуны, своими обвинениями внушая подозрение
плебеям: уже составлен заговор, Цезон в Риме; (3) первым делом порешили
убить трибунов и обезглавить плебеев; старшие патриции поручили молодым
уничтожить власть трибунов и возвратить государству тот образ правления,
что был в нем до захвата Священной горы.
     (4) Опасались и ставшей почти привычной войны с вольсками и эквами,
которая возобновлялась чуть ли не каждый год, но вдруг гораздо ближе
грянула новая нежданная беда28. (5) Изгнанники и рабы, числом до двух с
половиною тысяч29, ведомые сабинянином Аппием Гердонием, ночью заняли
капитолийскую Крепость. (6) Те в Крепости, кто отказался примкнуть к ним и
взяться за оружие, были перебиты; остальные в суматохе и страхе помчались
сломя голову на форум. "К оружию! Враг в городе!" - кричали они. (7) Не
зная, откуда - извне или изнутри - пришла нежданная беда, из-за ненависти
ли плебеев, из-за предательства ли, рабов разразилась она над Римом,
консулы опасались и вооружать плебеев и оставлять их безоружными. Консулы
обуздывали волнения, но, обуздывая, лишь возбуждали новые, и охваченная
страхом толпа была уже не в их власти. (8) Они все же раздали оружие, но не
всем, а столько, сколько нужно, чтоб иметь надежную охрану против
неизвестного врага. Остаток ночи они провели в заботах, расставляя караулы
в ключевых местах по всему городу, не зная о врагах, ни сколько их, ни кто
они такие. (9) Утром стало ясно, кто нападает и под чьим предводительством.
Аппий Гердоний с Капитолия призывал рабов к свободе: он-де встал на защиту
самых несчастных30, намереваясь вернуть на родину несправедливо изгнанных и
снять с рабов их тяжкое иго; он предпочитает, чтоб римляне совершили все
сами, но, если надежда эта не оправдается, решится на самые крайние меры
и31 призовет на помощь вольсков и эквов.

16. (1) Сенаторам и консулам все стало ясно. Кроме того что им было
известно, они опасались заговора вейян и сабинян, которым стоило только
подвести заранее набранные легионы к Городу, где уже угнездился неприятель,
(2) а тогда вольски и эквы, вечные враги Рима, явятся не для опустошения
страны, как прежде, но войдут в самый Город, уже отчасти взятый. (3) Многое
вызывало опасения, но сильней всего был страх перед рабами: в каждом доме
мог оказаться враг, которому опасно доверять и опасно не доверять, чтобы не
ожесточить еще сильней. Казалось, согласию сословий пришел конец. (4) В
захлестывающей пучине бедствий никто не боялся ни трибунов, ни плебеев: эта
беда, пробуждающаяся, лишь только пройдут другие беды, казалось, уступила
место внешним угрозам. (5) Но нет, она-то и обрушилась в час худших
испытаний. Трибунами овладело настоящее безумие, и они уверяли, что на
Капитолии дело идет не о войне, но лишь о призраке войны, призванном
отвлечь внимание плебеев от обсуждения их закона; если же по принятии
закона гости и клиенты патрициев увидят, что их напрасно растревожили, то
они уйдут оттуда тише, чем пришли.
    (6) После этого трибуны призвали народ, оставив оружие, проголосовать
за принятие закона. Тем временем консулы, которым трибуны внушали больше
страха, чем ночное нападение на Капитолий, созвали сенат.

17. (1) После того как стало известно, что люди, бросив оружие, оставили
караулы, Публий Валерий вышел из курии32, где другой консул задерживал
сенат, и пришел к трибунам на освященное место33. (2) "В чем дело, трибуны?
- спросил он.- Под водительством и с благословения Аппия Гердония вы
намереваетесь ниспровергнуть государство? Счастлив же тот, кто, не сумев
возмутить рабов ваших, совратил вас самих! И вот вы бросаете оружие и
обсуждаете законы, когда враг у вас над головами?" (3) Затем он обратился с
речью к толпе: "Если вас, квириты, не касаются дела Города и ваши
собственные, то потревожьтесь за ваших богов, захваченных неприятелем.
Осаждены и Юпитер Всеблагой Величайший, и царица Юнона, и Минерва34, и
прочие богини и боги, лагерь рабов занимает место ваших пенатов. (4)
Значит, так, по-вашему, должно выглядеть процветающее государство? Враг не
только за городскими стенами - он уже в Крепости, над форумом и курией, а
тем временем на форуме толпится народ, в курии заседает сенат, сенатор
выступает так, словно квириты голосуют и царит мир. (5) Но не пора ли
патрициям и плебеям, консулам, трибунам, богам и людям, вооружившись,
броситься на Капитолий, освободить и вернуть мир в священную обитель
Юпитера Всеблагого Величайшего? (6) Отец наш Ромул, даруй своим потомкам ту
волю, с которой ты некогда отнял Крепость у тех же сабинян, захвативших ее
с помощью денег!35 Вели нам идти тем же путем, каким ты, вождь, шел и вел
свое войско! А я, консул, первым последую за тобой, если я, смертный, смогу
идти по стопам бога!" (7) Под конец речи он сказал, что берется за оружие
сам и всех квиритов призывает к оружию. Если же кто ему помешает, он не
станет и думать ни о консульских полномочиях, ни о власти трибунов, ни о
законе об их неприкосновенности, но поведет себя с ним как с врагом, кто б
он ни был, где б ему ни попался - на Капитолии или на форуме. (8) Пусть-ка
трибуны прикажут повернуть оружие против консула Публия Валерия, раз они
запретили поднять его против Аппия Гердония: он, Валерий, осмелится
выступить против трибунов, как когда-то основатель его рода выступил против
царей36.
     (9) Казалось, разразится жестокая борьба и распрю между римлянами
будет наблюдать неприятель. Закон не мог быть внесен, консулу не было пути
на Капитолий. Ночь прекратила разгоревшийся спор, ночью, устрашенные
консульским оружием, трибуны отступили. (10) Когда зачинщики смуты
удалились, патриции обошли плебеев и, находясь среди них, искусно
завязывали разговоры, заставляя понять, какому испытанию те подвергают
государство: (11) борьба, мол, идет не между патрициями и плебеями, но
Крепость, и храмы богов, и общественные, и частные пенаты37 выдаются врагу.
(12) Пока на форуме пытались справиться с раздорами, консулы обошли ворота
и стены, дабы удостовериться, не заметно ли приготовлений сабинян или вейян.

18. (1) В ту же ночь о захвате Крепости, занятии Капитолия и об остальном
происходящем в растревоженном Городе узнали в Тускуле. (2) Диктатором там
был тогда Луций Мамилий. Он тотчас созвал сенат и привел туда вестников,
настойчиво убеждая сенаторов не ждать, пока из Рима явятся послы с просьбой
о помощи: (3) ее требуют и угрожающее положение, и верность договорам, и
боги - покровители союза38. Такой возможности оказать благодеяние столь же
могущественному, сколь и близкому государству боги никогда больше не
предоставят. (4) Решено было помочь римлянам: начался набор молодежи и
раздача оружия. Подойдя на рассвете к Риму, они были издали приняты за
врагов (показалось, что это наступают эквы или вольски), но, когда наконец
напрасный страх исчез, их впустили в Город и они строем прошли на форум.
     (5) Там уже выстраивал войско Публий Валерий, оставив другого консула
охранять ворота. (6) За ним пошли, доверившись его ручательству не чинить
помех собранию, если, освободив Капитолий и утихомирив Город, плебеи
позволят ему объяснить, что за коварный умысел таится в предлагаемом
трибунами законе, и не забыть о своем прозвище, которое ему как наследство
от предков передает заботу о народе. (7) За этим-то вождем, под напрасные
призывы трибунов вернуться, плебеи в боевом порядке взобрались на
Капитолийский холм. К ним присоединился и тускуланский легион. Союзники и
римляне заспорили, кому должна принадлежать честь освобождения Крепости:
оба полководца настраивали на это своих. (8) Тут неприятель растерялся, не
уповая более ни на что, кроме самой Крепости; воспользовавшись этой
растерянностью, римляне и их союзники пошли на приступ и уже ворвались в
преддверие храма, как вдруг убивают Публия Валерия, который пошел в бой
одним из первых. Его падение заметил бывший консул Публий Волумний. (9) Он
приказал своим воинам спрятать тело, а сам быстро занял место убитого
консула. В пылу атаки воины не заметили случившегося и одержали победу
прежде, чем увидали, что сражались без полководца.
     (10) Много изгнанников осквернило храм своею кровью, многих взяли в
плен, Гердония казнили. Так был отвоеван Капитолий. Для пленных уготован
был род казни, соответствовавший их положению свободных или рабов39;
тускуланцев поблагодарили; Капитолий очистили и освятили. (11) Плебеи, как
сообщают, бросали к дому консула по четверти асса, чтоб почтить его более
пышными похоронами40.

19. (1) Когда спокойствие было восстановлено, трибуны стали взывать то к
сенаторам, чтоб те выполнили обещанное Публием Валерием, то к Гаю Клавдию,
чтобы тот избавил манов своего убитого товарища41 от лжи и дозволил
обсуждение закона. Однако до избрания нового консула Клавдий не давал
разрешения на обсуждение закона и голосование. (2) Споры эти затянулись до
выборов нового консула. В декабре стараниями патрициев консулом становится
Луций Квинкций Цинциннат, отец Цезона, который должен был немедленно
вступить в должность. (3) Плебеи опасались иметь консулом человека,
озлобленного против них, твердо опирающегося на поддержку сенаторов и
собственную доблесть, отца троих сыновей, из которых ни один не уступал
Цезону в мужестве, а рассудительностью и сдержанностью могли бы, если
потребуется, превзойти брата.
     (4) Вступив в должность, Квинкций беспрестанно выступал с речами, но
выказал меньше строгости, сдерживая плебеев, чем выговаривая сенаторам за
бездействие: трибуны-де уже увековечили свою власть, которой распоряжаются
так, словно они не в государстве римском, а в заброшенном доме. (5) Вместе
с его сыном Цезоном из Рима безвозвратно изгнаны доблесть, стойкость и все
прочие достоинства молодежи, необходимые и для войны, и для дома. А
болтуны, заговорщики, сеятели раздоров, в другой и в третий раз благодаря
самым гнусным ухищрениям ставшие трибунами, хозяйничают вовсю.
     (6) "Неужто этот вот Авл Вергиний за то, что не был с ними на
Капитолии, меньше заслуживает казни, чем Аппий Гердоний? Готов поклясться,
что даже больше, если только правильно смотреть на вещи. Гердоний по
крайней мере, объявив себя врагом, почти заставил вас взяться за оружие, а
этот, отрицая всякую войну, лишил вас оружия и незащищенными предал вашим
рабам и изгнанникам. (7) И вы - не в обиду Гаю Клавдию и павшему Публию
Валерию будь сказано - пошли на приступ Капитолийского холма, не изгнав
сначала врагов с форума? Перед богами и людьми стыдно! Враг был в Крепости,
на Капитолии, предводителю изгнанников и рабов, оскверняющему все вокруг,
жилищем служит храм Юпитера Всеблагого Величайшего, а в Тускуле взялись за
оружие раньше, чем в Риме! (8) Сомневались, Мамилию ли, предводителю
тускуланцев, или консулам Валерию и Клавдию освобождать твердыню Рима, и
вот теперь мы, не позволявшие латинам вооружаться для их собственной защиты
от вторгшихся врагов, были б пленены и разбиты, если б те же латины по
собственной воле не взялись за оружие. (9) Обречь безоружных на смерть от
вражеского меча - это значит, трибуны, по-вашему помочь народу? Так что
если какой-нибудь ничтожный человечишко из тех плебеев, что вы отторгли от
остального народа, создав этим как бы собственное отечество и отдельное
государство, если кто-то из них известит вас о том, что дом его осажден
вооруженной челядью, то вы сочтете необходимым прийти к нему на помощь
(10), а Юпитер Всеблагой Величайший, которого обступили вооруженные рабы и
изгнанники, человеческой помощи уже не заслуживает? И те, для кого боги не
священны и не святы, требуют, чтоб с ними обращались как со святынею? (11)
Под бременем преступлений против богов и людей вы с прежним упорством
домогаетесь нового закона. Но готов поклясться, что, если вы проведете
закон, день моего избрания консулом принесет государству куда больше горя,
чем день гибели консула Публия Валерия".
     (12) "Прежде всего, квириты,- продолжал он,- я и товарищ мой задумали
двинуть легионы против вольсков и эквов. Какой-то рок дарит нас
покровительством богов, когда мы воюем, а не пользуемся благами мира.
Сколькими бедами грозили б нам эти народы, если б они узнали, что Капитолий
захвачен изгнанниками,- об этом теперь лучше догадываться, чем когда-нибудь
познать на деле".

20. (1) Речь консула взволновала плебеев, а воспрянувшие духом патриции
уверились в том, что государство спасено. Другой консул, готовый скорее
помогать, чем применять власть, легко уступал своему старшему товарищу
самые трудные предприятия, для себя требуя лишь консульского почета. (2)
Тут трибуны, желая высмеять консулов за пустословие, спросили, каким же
образом те собираются снарядить войско, если не будет позволено произвести
набор. (3) "А нам и не нужен набор,- ответил Квинкций.- В тот час, когда
Публий Валерий для того, чтоб отбить Капитолий, вооружил плебеев, все они
дали слово по приказу собраться и без приказа не расходиться. (4) И вот
теперь всем тем, кто дал слово, мы приказываем завтра с оружием в руках
явиться к Регилльскому озеру". В желании освободить народ от клятвы трибуны
пытались отговориться тем, что, дескать, Квинкций был частным лицом, когда
плебеев приводили к присяге. (5) Однако захватившего нынешний век
неуважения к богам тогда еще не знали и никто не старался истолковать
законы и клятвы к собственной выгоде, а скорее приноравливался к ним сам.
(6) И вот трибуны, потеряв всякую надежду на отмену набора, решили
задержать войско, тем более что, по слухам, к Регилльскому озеру надлежало
прибыть и авгурам для освящения места, где можно было бы, совершив
птицегадания, обратиться к народу42 и на собрании отменить все то, чего
трибуны добились бы насилием в Риме. (7) Люди, конечно, примут то, что
велят консулы, ведь и право обжалования не распространяется далее, чем на
милю от Города43, и сами трибуны, приди они туда в толпе сограждан, должны
будут подчиниться власти консулов. (8) Этого и опасались трибуны. Но самые
сильные опасения внушал Квинкций, настойчиво повторявший, что выборов
консулов не будет: не таков, мол, у государства недуг, чтоб можно было
излечить его обычными средствами; ему нужен диктатор, дабы всякий, кто
вознамерится подорвать общественный строй, помнил, что самовластье
диктатора обжаловать невозможно.

21. (1) Сенат заседал на Капитолии, туда и явились трибуны в окружении
взволнованной толпы, которая, крича и подымая шум, стала упрашивать о
покровительстве то консулов, то сенаторов; но консул не отменил своего
решения до тех пор, пока трибуны не дали обещания подчиниться сенату. (2)
Тогда, после доклада консула о требованиях трибунов и плебеев, сенат
постановил, что трибуны в этом году не внесут своего закона, а консулы не
выведут из Города войска. Впредь сенат объявил опасным для государства
продление срока полномочий консулов и переизбрание трибунов.
     (3) Консулы подчинились предписаниям сената, а трибуны, несмотря на
возражения, были избраны снова. Тогда и сенаторы, чтоб ни в чем не уступать
плебеям, вознамерились вновь избрать консулом Луция Квинкция. И тут консул
совершил свой самый запомнившийся за целый год поступок. (4) "Стоит ли
удивляться, отцы-сенаторы,- сказал он,- что ваше влияние на плебеев так
ничтожно? Вы же сами его и умаляете! Стоило плебеям нарушить сенатское
постановление о продлении срока полномочий, как вы решаетесь тоже его
нарушить, чтоб не уступить толпе в безрассудстве. (5) Или, по-вашему, кто
проявляет большее легкомыслие и произвол, тот и большего стоит в
государстве? Но ведь нарушать собственные постановления и указы не только
легче, чем чужие, но и совершенно бессмысленно. (6) Что же, сенаторы,
подражайте безрассудной толпе, повторяйте чужие проступки, вместо того
чтобы быть образцом для других, дабы другие брали пример с вас, а я не
стану подражать трибунам и не потерплю, чтоб, вопреки сенатскому
постановлению, меня объявляли консулом. (7) Тебя же, Клавдий, я призываю
обуздать своеволие римлян и поверить мне в том, что я не сочту твои
действия помехою моему консульству, ибо сам отказываюсь от него, полагая,
что этот отказ прибавит мне славы и ослабит ненависть, угрожающую мне в
случае продления моих полномочий". (8) Итак, принимается общее
постановление не предлагать в консулы Луция Квинкция, а если кто и
предложит, этот голос учитываться не будет.

22. (1) Консулами стали Квинт Фабий Вибулан в третий раз и Луций Корнелий
Малугинский. В тот год [459 г.] была проведена перепись, а очистительные
жертвы по случаю захвата Капитолия и убийства консула принесены не были -
из благочестивого страха44.
     (2) Уже в самом начале консульства Квинта Фабия и Луция Корнелия
спокойствие было нарушено: трибуны подстрекали плебеев, вольски и эквы, по
сообщениям латинов и герников, угрожали войной, а войска вольсков были уже
в Антии. Особенно опасались возможного отпадения антийцев и с трудом
добились от трибунов дозволения заняться сначала войной45. (3) Затем
консулы распределили обязанности: Фабию предоставили вести легионы на
Антий, Корнелию - остаться для охраны Рима на случай, если неприятельский
отряд, как это водится у эквов, явится для грабежа. (4) От герников и
латинов, согласно договору, потребовали ополченцев, так что две трети
войска составляли союзники, а треть - римские граждане. После того как в
установленный для них день явились союзники, консул стал лагерем за
Капенскими воротами. Оттуда, по совершении очистительных обрядов, он двинул
войско на Антий и остановился невдалеке от города и неприятельского лагеря.
(5) Вольски, не осмеливаясь начать сражения без помощи эквов, чье войско
еще не подошло, спокойно предоставили свою защиту валу. На следующий день
Фабий разместил вокруг вала не общее войско римлян и их союзников, но три
отдельных отряда трех народов, а сам остался посредине с римскими
легионами. (6) Затем он приказал союзникам по данному им знаку одновременно
вступать в бой и поворачивать назад, если сыграют отступление. За первыми
рядами каждого отряда он поставил еще и конницу. (7) С трех сторон
двинувшись на приступ, он окружил лагерь и, отовсюду тесня противника,
сбросил с вала вольсков, не сдержавших напора. Преодолев укрепления, он
выбил из лагеря трусливо сбившуюся в кучу толпу. (8) Рассеявшись в
беспорядочном бегстве, вольски были настигнуты и изрублены всадниками,
которые до тех пор только наблюдали за боем, не решаясь перебраться через
вал, но теперь в чистом поле радостно добывали победу. (9) И в лагере, и по
ту сторону укреплений перебито было множество врагов, но еще большей
оказалась добыча, ведь бежавшие едва успели унести оружие. Если бы не леса,
укрывшие вольсков, их войско было бы истреблено.

23. (1) Одновременно с этими событиями у Антия эквы выслали вперед отборные
силы и внезапно захватили тускуланскую крепость, а остаток войска - чтоб
заставить неприятеля растянуть силы - расположили недалеко от стен Тускула.
(2) Новость стала быстро известна в Риме, из Рима дошла до лагеря антийпев,
вызывая у римлян тот же отклик, что и весть о взятии Капитолия: столь свежа
была благодарность тускуланцам, да и само сходство опасностей, казалось,
требовало отплатить за оказанную помощь. (3) Бросив все, Фабий немедля свез
добычу из лагеря в Антий, оставил там небольшое прикрытие и спешно двинулся
в Тускулу. Воинам не позволили взять с собою ничего, кроме оружия и того,
что было под рукой съедобного: продовольствием должен был снабдить их из
Рима консул Корнелий.
    (4) Война в Тускуле шла несколько месяцев. С частью войска консул
осаждал лагерь эквов, другую часть он вверил тускуланцам для отвоевывания
крепости. Прорваться туда силой так и не удалось, и только голод выгнал
врагов оттуда. (5) Доведенных до крайности, их всех - раздетыми и
безоружными - провели под ярмом46 тускуланцы. С позором бежали они домой,
но на Альгиде их нагнал римский консул и перебил всех до единого. (6)
Отведя войско, победитель стал лагерем в месте, называемом Колумен. Теперь,
когда враг был отброшен от римских стен и опасность миновала, другой консул
тоже выступил из Рима. (7) Итак, оба консула с двух сторон с боем вторглись
в неприятельские владения и разоряли один эквов, другой - вольсков.
     У большинства писателей я нахожу известие о том, что в этом же году
отпали антийцы, что консул Луций Корнелий вел против них войну и занял
город. Настаивать на истинности этого не осмеливаюсь, ибо более древние
летописцы всего этого даже не упоминают47.

24. (1) Кончилась одна война, и страх перед другой - с трибунами в Риме -
объял патрициев. Трибуны кричали, что войско-де намеренно задерживали в
чужих краях, что пора прекратить проволочки с законом - все равно, мол, они
доведут начатое дело до конца. (2) Однако Луций Лукреций, на чье попечение
был оставлен Город, добился отсрочки обсуждения предложений трибунов до
возвращения консулов.
     (3) Волнения возбуждала и еще одна, новая причина. Квесторы Авл
Корнелий и Квинт Сервилий вызвали в суд Марка Вольсция за то, что тот явно
лжесвидетельствовал против Пезона. (4) Из многих показаний выяснилось, что,
во-первых, брат Вольсция, как только заболел, так больше уже из дому не
выходил, не вставал и после многомесячных страданий - так и умер в своей
постели. (5) А во-вторых, в то время, к которому свидетель приурочил
преступление, Цезона в Риме не видали, а те, кто были с ним вместе на
войне, утверждали, что он неотлучно находился при войске. Если же это не
так, Вольсцию предлагали обратиться к судье частным образом48. (6) Но он не
осмеливался обратиться в суд49, и стечение всех этих обстоятельств делало
столь же несомненным осуждение Вольсция, как перед тем - Цезона по
Вольсциеву свидетельству. (7) Мешали трибуны, не позволяя квесторам
назначить голосование о виновности ответчика прежде, чем проголосуют о
законе. Так оба дела затянулись до прибытия консулов.
    (8) Удостоенные триумфа, они вступили в Рим с победоносным войском, а
так как о законе никто и не заикнулся, многие решили, что трибуны
испугались. (9) Но был просто конец года, а так как они стремились остаться
трибунами на четвертый срок, то борьбе за закон предпочли предвыборные
козни. И, хотя консулы считали продление срока трибунских полномочий не
менее опасным, чем принятие закона об умалении их собственной власти,
победа в этой борьбе осталась за трибунами.
    (10) В том же году был с эквами заключен мир, которого те просили.
Завершена была перепись, начатая в прошлом году. Говорят, что тогда же было
совершено десятое от возникновения Города очистительное жертвоприношение.
Граждан насчитали сто семнадцать тысяч триста девятнадцать50.
     (11) Консулы в тот год снискали большую славу и на войне и дома, ибо
они добились мира с соседями; в Риме же, хоть и не было единодушия, вражда
между согражданами стала слабей, чем прежде.

25. (1) После Квинта Фабия Вибулана и Луция Корнелия Малугинского консулами
стали Луций Минуций и Гай Навтий [458 г.], которые и приняли два нерешенных
дела предыдущего года. (2) По-прежнему консулы препятствовали принятию
закона, а трибуны - осуждению Вольспия, однако новые квесторы были более
сильны и более влиятельны. (3) Вместе с Марком Валерием, сыном Мания и
внуком Валерия, квестором стал Тит Квинкций Капитолин, трижды бывший
консулом. Поскольку уже было не вернуть семье Квинкциев - Цезона, а
государству римскому - лучшего из юношей51, этот квестор обрушился на
лжесвидетеля в честном и праведном гневе за то, что тот отнял у ложно
обвиненного право на защиту перед судом. (4) Усерднее других трибунов ратуя
за проведение закона, Вергиний добился того, что консулы, получив
двухмесячный срок для ознакомления с законом, чтобы они, объяснив народу,
какой в нем содержится скрытый вред, разрешили затем приступить к
голосованию. Этот перерыв вернул Городу спокойствие.
     (5) Непродолжительный покой был нарушен эквами: презрев заключенный в
прошлом году с римлянами договор, они передали верховную власть Гракху
Клелию, который к тому времени давно уже был среди них первым. (6) Под
предводительством Гракха эквы явились как враги в лабиканские, а оттуда - в
тускуланские земли, опустошили их и, отягченные добычей, стали лагерем в
Альгидских горах. В этот лагерь и прибыли из Рима послы Квинт Фабий, Публий
Волумний и Авл Постумий, намереваясь потребовать удовлетворения по
договору. (7) Предводитель эквов повелел высказать то, что поручил им
сенат, дубу, ибо сам он занят другими делами. Дуб этот был огромным
деревом, раскинувшимся над палаткой предводителя, и в тени его было
прохладно. (8) Тогда один из послов углубился в эту тень и сказал: "Пусть
этот священный дуб52 и боги, какие ни есть, услышат, что вы нарушили
договор, пусть сегодня слышат они наши жалобы, чтоб завтра помочь нам,
мстящим за нарушение законов божеских и человеческих!" (9) Как только послы
вернулись в Рим, сенат приказал одному консулу вести войско на Альгид, а
другому поручил опустошить владения эквов. Трибуны по своему обыкновению
препятствовали набору и даже чуть было не остановили его, но тут вдруг
возникла новая угроза.

26. (1) Огромное войско сабинян, опустошая все вокруг, подошло чуть ли не к
стенам Рима: разорены были окрестности, и страх охватил Город. Тогда плебеи
согласились взяться за оружие и, несмотря на тщетные возражения трибунов,
набрано было два больших войска. (2) Одно повел на сабинян Навтий, который
разместил лагерь у Эрета53 и небольшими набегами, чаще ночными вылазками,
так разорил земли сабинян, что по сравнению с ними римские владения
казались почти не тронутыми войной. (3) А Минуцию в таком же деле не
хватило ни удачи, ни силы духа: став лагерем недалеко от противника и не
проиграв сколько-нибудь значительного боя, он струсил и не оставлял лагеря.
(4) Заметив это, неприятель, чью смелость питал, как водится, чужой страх,
ночью подошел к лагерю, но в открытом бою успеха не добился и на следующий
день воздвиг вокруг лагеря укрепления. Правда, прежде чем сабиняне, окружив
вал, перекрыли выходы, пять всадников проскочили мимо вражеских засад и
сообщили в Рим, что консул и войско осаждены. (5) Ничего более неожиданного
и непредвиденного случиться не могло. Ужас и страх был такой, точно
неприятель осаждал не лагерь, но самый Город. (6) Послали за консулом
Навтием. Его помощь, однако, показалась недостаточной, и, чтобы спастись,
решено было назначить диктатора, которым с общего согласия стал Луций
Квинкций Цинциннат54.
     (7) Об этом полезно послушать тем, кто уважает в человеке только
богатство и полагает, что честь и доблесть ничего не стоят, если они не
принесут ему несметных сокровищ. (8) Последняя надежда римского
государства, Луций Квинкций владел за Тибром, против того самого места, где
теперь находится верфь, четырьмя югерами земли, называемой с тех пор
Квинкциевым лугом55. (9) Копал ли он канаву или пахал - мы не знаем. Точно
известно только, что послы застали его за обработкой земли и после обмена
приветствиями в ответ на их просьбу нарядиться в тогу56 для того, чтоб
выслушать послание сената, если он дорожит благополучием Рима и своим
собственным, Квинкций удивленно спросил, что стряслось, и велел жене
Рацилии скорей принести ему тогу из их лачуги. (10) Когда он, отерши пыль и
пот, оделся и вышел к послам, те радостно приветствовали его как диктатора
и, описав, в каком страхе пребывают воины, призвали в Рим. (11) Для
Квинкция был на счет государства снаряжен корабль, у переправы его
встретили вышедшие навстречу три его сына, затем остальные родственники и
друзья и, наконец, почти все сенаторы. В окружении этой свиты и
шествовавших впереди ликторов он был препровожден домой. (12) Сбежалась
также большая толпа плебеев, глядевших на Квинкция без всякой радости и
полагавших, что власть его чрезмерна, а сам он будет пострашнее этой
власти. В ту ночь в Городе ограничились тем, что выставили караулы.

27. (1) Назавтра диктатор пришел на форум до рассвета и назначил
начальником конницы Луция Тарквиция, родом патриция, но по бедности
служившего в пехоте, а воинской доблестью далеко превосходившего римскую
молодежь. (2) Вместе с начальником конницы Цинциннат явился на собрание,
остановил судопроизводство, велел закрыть по всему городу торговлю и
запретил какую бы то ни было частную деятельность. (3) Затем он приказал
всем, достигшим призывного возраста, с оружием в руках явиться до захода
солнца на Марсово поле, имея при себе пятидневный запас еды и по двенадцать
кольев; (4) тем же, кто был уже стар для войны, он велел приготовить еду
для своих соседей-воинов, занятых подготовкой оружия и кольев. Итак,
молодежь кинулась разыскивать колья, где только можно. (5) Никому не было
отказа, и все явились в полной готовности точно в назначенное диктатором
время. (6) Войско, построенное походным порядком, было готово в случае
надобности развернуться к бою - легионы, ведомые самим диктатором, и
всадники под предводительством начальника конницы. И тем и другим было одно
напутствие: прибавить шагу! (7) Надобно было спешить, чтоб еще ночью
настигнуть неприятеля. Вот уже третий день заперты в осаде консул и римское
войско; неизвестно, что принесет ближайшая ночь или день, но решить все
может мгновение. (8) "Быстрей, знаменосцы! Не отставайте, воины!" -
раздавались возгласы тех, кто старался угодить полководцам. К полуночи они
достигли Альгида и, заметив, что враг совсем рядом, остановились.

28. (1) Диктатор объехал неприятельский лагерь и, осмотрев, насколько ночью
можно было что-то разглядеть, его расположение, повелел военным трибунам
отдать приказ воинам, чтобы те, сложив в одном месте снаряжение, вернулись
в строй с оружием и кольями. Приказ был исполнен. (2) Тогда диктатор,
растянув походный строй в одну шеренгу, окружил ею лагерь и приказал, чтобы
по условному знаку каждый, издавая воинственный клич, начал возводить
насыпь с частоколом. Затем был подан сигнал. (3) Войско стало проводить
приказ в исполнение. Крики слышались со всех сторон, они донеслись до
вражеского, а затем до консульского лагеря, сея в одном страх, а в другом -
истинную радость. (4) Римляне поздравляли друг друга с тем, что слышат клич
явившихся на помощь сограждан, и вот уже их караульные отряды сами угрожают
осаждающему врагу. (5) Консул решил не тянуть, ибо доносившиеся крики
означали, что свои не только подошли, но и взялись за дело: невозможно
поверить, чтобы они не пошли на приступ вражеского лагеря. (6) Консул
приказывает своим воинам взяться за оружие и следовать за ним. Бой
завязался ночью, и криками они дали знать легионам диктатора, что тоже
вступили в решающую схватку. (7) Эквы уже готовы были помешать окружению
своего лагеря, но, так как, в свою очередь, изнутри сражение завязал и
осажденный враг, они повернули оружие против него, опасаясь прорыва через
свой лагерь и уступая осаждающим целую ночь для работы, ибо с консулом бой
шел до рассвета. (8) А к восходу солнца насыпь с частоколом была готова, и
успешно сопротивляться даже одному войску враг уже едва ли мог. Тут воины
Квинкция, окончив возведение насыпи, вновь взялись за оружие и начали
наступление со стороны вала. Предстояло новое сражение, но пока и начатое
не утихало. (9) Нависшая с двух сторон опасность вынудила эквов перейти от
сраженья к мольбам; они заклинали и диктатора, и консула не превращать
победу в резню и позволить им удалиться, оставив оружие. Консул велел им
идти к диктатору, а тот в гневе обрек их на еще больший позор: (10)
полководца Гракха Клелия вместе с другими предводителями приказал привести
к себе в оковах, а город Корбион очистить. Крови эквов он-де не жаждет,
пусть себе уходят, но, чтобы они наконец признали, что покорен и смирен их
народ, пройдут они под ярмом. (11) Ярмо это делается из двух копий,
воткнутых в землю, и третьего, служащего перекладиной. Под таким ярмом и
прогнал диктатор эквов.

29. (1) После захвата лагеря и всех его богатств - ведь врагов выпустили
оттуда раздетых - диктатор отдал всю добычу своим воинам, (2) а
консульскому войску и самому консулу грубо бросил: "Не про вашу честь,
воины, добыча, отнятая у врага, для которого вы чуть сами не стали добычей.
(3) А ты, Минуций, пока не обретешь необходимого консулу мужества,
останешься во главе своих легионов как легат". Так Минуций сложил с себя
консульские полномочия и в соответствии с приказом остался при войске. Но в
то время к справедливым приговорам относились с такой кротостью, что воины,
памятуя больше об оказанном им благодеянии, чем о позоре, поднесли
диктатору золотой венок в фунт весом и, провожая, чествовали его как своего
покровителя.
    (4) А в Риме Квинт Фабий, на чье попечение был оставлен Город, открыл
заседание сената, предписавшего Квинкцию войти в Рим с триумфом и в том же
боевом порядке, в каком он покидал его. Перед колесницей провели вражеских
предводителей и пронесли знамена, далее шли воины, нагруженные добычей. (5)
Говорят, перед каждым домом было выставлено угощение, пирующие следовали за
колесницей, распевая триумфальную песнь с ее обычными вольными шутками57.
     (6) В тот день с общего одобрения было предоставлено гражданство
тускуланцу Луцию Мамилию58. Диктатор был готов уже сложить с себя
полномочия, если б его не задержало голосование о лжесвидетельстве Марка
Вольсция: воспрепятствовать голосованию не дал трибунам страх перед
диктатором. Осужденный Вольсций удалился изгнанником в Ланувий59. (7)
Квинкций на шестнадцатый день сложил с себя диктаторские полномочия,
полученные на шесть месяцев. В эти дни консул Навтий блестяще выиграл
сраженье с сабинянами при Эрете, присовокупив к этому разгрому опустошение
сабинских полей. (8) На смену Минуцию на Альгид послали Фабия. На исходе
года трибуны снова пытались провести закон, но сенаторы добились запрета
вносить какие бы то ни было предложения народу, пока отсутствуют оба
войска. А плебеи одержали свою победу, переизбравши трибунов на пятый срок.
(9) Говорят, на Капитолии видели, как собаки гнались за волками, и из-за
этого знамения там принесли очистительные жертвы. Так прошел этот год.

30. (1) Следующими консулами стали Квинт Минуций и Марк Гораций Пульвилл. В
начале года [457 г.] никто не угрожал Риму извне, и те же трибуны сеяли
смуту дома, требуя принятия того же закона. (2) Могло бы случиться худшее,
так разгорелись страсти, если б, как нарочно, не пришла весть о том, что
эквы, неожиданно напав среди ночи, перебили сторожевой отряд в Корбионе.
(3) Консулы созвали сенат и получили приказ двинуть на Альгид войско
чрезвычайного набора. Спор о законе был отложен, но начались новые раздоры
- о наборе, (4) и консулы уже готовы были уступить под натиском трибунов,
когда возникла еще одна опасность: войско сабинян явилось опустошать
римские земли и уже идет на Рим. (5) Страх заставил трибунов разрешить
набор, но при условии, что отныне - поскольку они пять лет терпели
издевательства и мало чем помогли плебеям60 - избираться будут десять
трибунов. (6) Нужда заставила сенаторов дать согласие, обусловив его
единственно запретом избирать в трибуны одних и тех же. Выборы в трибуны
были проведены немедленно, из опасения, что после войны эта возможность,
как и прежние, будет упущена. (7) На тридцать шестой год существования
трибуната избирают десять народных трибунов, по два от каждого разряда,
предусматривая этот порядок избрания и на будущее61. (8) Наконец произвели
набор, Минуций выступил против сабинян, но неприятеля не обнаружил. И
только когда сабиняне, уничтожив сторожевой отряд в Корбионе, заняли еще и
Ортону, Гораций сразился с ними на Альгиде, многих перебил, а вражеское
войско прогнал и с Альгида, и из Корбиона, и из Ортоны. А Корбион он срыл
за то, что там были преданы римские воины.

31. (1) Затем консулами стали Марк Валерий и Спурий Вергиний [456 г.]. И
дома, и с соседями был мир, но из-за непрерывных дождей худо было с
продовольствием. Был проведен закон о распределении наделов на Авентинском
холме62. Избрали тех же народных трибунов. (2) Они и в следующем году [455
г.], в консульство Тита Ромилия и Гая Ветурия, во всех своих выступлениях
ратовали за тот же закон: им, мол, стыдно, что увеличили число трибунов, и
напрасно, поскольку за два года, как и за предыдущие пять лет, дело не
сдвинулось с места. (3) В разгар этих обсуждений от тускуланцев пришла
тревожная весть - на их земли напали эквы. Позорно было медлить с оказанием
помощи народу, чьи заслуги перед римлянами еще свежи в памяти. Оба консула
отправились с войском на врага и нашли его там, где он и должен был быть,-
на Альгиде. Здесь и сразились. (4) Более семи тысяч неприятельских воинов
было убито, остальные бежали, римлянам досталась огромная добыча. Консулы
продали ее с торгов для пополнения истощенной казны. Это, однако, и дало
трибунами пищу для обвинения консулов перед народом.
    (5) Итак, стоило им сложить с себя полномочия, как - уже в консульство
Спурия Тарпея и Авла Атерния - народный трибун Гай Кальвий Цицерон призвал
на суд Ромилия, а плебейский эдил Луций Алиен - Ветурия. (6) К негодованию
сената, обоих приговорили к уплате пени, Ромилия - в десять, Ветурия - в
пятнадцать тысяч медных ассов. Но ущерб, понесенный старыми консулами, не
отвратил новых от их трудов. Можно осудить и нас, говорили они, но все
равно плебеям и трибунам не удастся провести закон. (7) Тогда трибуны,
забросив это устаревшее от проволочек законопредложение, повели дело мягче:
пусть-де сенаторы наконец прекращают борьбу. Если им не нравится
предложенный плебеями закон, пусть позволят и из плебеев, и из патрициев
избрать законодателей, чтобы они радели о пользе тех и других и об
уравнении их в правах. (8) Сенаторы не отклонили этого предложения, но
заявили, что законодателями могут быть лишь патриции. Итак, согласие о
законодательстве было достигнуто, спор шел только о законодателях, когда,
получив приказ переписать знаменитые законы Солона и познакомиться с
учреждениями, нравами и законами греческих государств, в Афины отправились
послы Спурий Постумий Альб, Авл Манлий и Публий Сульпиций Камерин63.

32. (1) Этот год прошел без войн, а следующий [453 г.], когда консулами
стали Публий Куриаций и Секст Квинктилий, прошел бы еще спокойнее, ибо
трибуны, ожидая возвращения из Афин отправленного за чужеземными законами
посольства, голоса не поднимали, (2) если бы вдруг не обрушились сразу два
несчастья - голод и мор, беда для человека, пагуба для скота. В запустении
лежали поля, все новые смерти опустошали Город, многие славные семейства
предавались скорби. (3) Умерли фламин Квирина Сервий Корнелий, авгур Гай
Гораций Пульвилл (на его место авгуры с тем большей охотою избрали Гая
Ветурия, что тот был осужден плебеями). (4) Умерли консул Квинктилий и
четыре народных трибуна. Оскверненный столькими смертями, этот год, однако,
обошелся без войны.
    (5) Потом консулами стали Гай Менений и Публий Сестий Капитолин. Войны
не было и в этом [452 г.] году, но зато начались волнения в Риме. (6) Послы
уже возвратились с аттическими законами. Тем настойчивей требовали трибуны
приступить к составлению законов. Решено было упразднить в этом году все
другие должности и избрать только децемвиров, чьи действия не подлежали бы
обжалованию. (7) Некоторое время шел спор о том, допускать ли в число их
плебеев, но те наконец уступили патрициям, лишь бы только не был отменен
закон Ицилия об Авентинском холме и все прочие нерушимые законы64.

33. (1) В триста втором году от основания Рима [451 г.] в государстве
переменился образ правления: как раньше от царей к консулам, так теперь
власть перешла от консулов к децемвирам. Эта перемена продолжалась недолго
и потому не была столь значительна. (2) К тому же, хорошо начав, децемвиры
повели себя столь разнузданно, что вскоре раздалось требование вернуть
верховную власть консулам.
     (3) Децемвирами же были избраны Аппий Клавдий, Тит Генуций, Публий
Сестий, Луций Ветурий, Гай Юлий, Авл Манлий, Публий Сульпиций, Публий
Куриаций, Тит Ромилий, Спурий Постумий. (4) Клавдий и Генуций получили
звание в обмен на консульское, ведь на этот год они были избраны консулами,
а с ними и Сестий, консул прошлого года,- за то, что против воли товарища
защищал в сенате новый образ правления. (5) Затем - в награду за дальность
путешествия, а также как люди, сведущие в чужеземных законах, что было
сочтено полезным для создания нового законодательства,- звания децемвиров
были удостоены три посла, побывавшие в Афинах. Остальные просто заполнили
требуемое число мест. (6) Говорят даже, что при последнем голосовании
выбирали только стариков, которые не могли бы противодействовать чужим
решениям. (7) У власти стоял любимец народа Аппий, который так переменил
свой нрав, что из жестокого и беспощадного гонителя плебеев сумел стать
угодником толпы, ищущим ее благосклонности.
     (8) Раз в десять дней каждый из децемвиров председательствовал на
суде, происходившем при всем народе, имея при себе двенадцать ликторов,
тогда как девяти его товарищам причиталось по одному служителю. При
необыкновенном единодушии, которое порою превращается в гибельный сговор
против простых людей, они ко всем относились с полнейшим беспристрастием.
(9) Достаточное доказательство их умеренности даст такой пример. Хотя
действия децемвиров не подлежали обжалованию, все же, когда в доме патриция
Публия Сестия и откопали труп, выставленный затем для всеобщего обозрения,
децемвир Гай Юлий, принужденный столь ужасным обстоятельством, (10) призвал
Сестия к суду, а сам выступил перед народом обвинителем: имея законное
право быть по делу судьею, он от этого права отказался, дабы ценой
ослабления собственной власти расширить полномочия народа65.

34. (1) Вынося всем - и лучшим и худшим - решительные и непреложные, как у
оракула, приговоры, децемвиры одновременно трудились над составлением
законов, и, выставив, в ответ на ожидания народа, десять таблиц, они
призвали людей прийти на собрание (2) и прочитать законы, предлагаемые ради
благоденствия Рима, собственного их благополучия и счастья их детей. (3)
Они сказали, что уравняли в правах всех - и лучших и худших, но
предусмотрели лишь то, что позволяли способности десяти человек, а ведь
многие люди сообща могут сделать больше. (4) Пусть, мол, каждый сам
обдумает каждую статью, потом вместе обсудят и, наконец, сведут воедино,
чего в какой статье с избытком, а чего недостает. (5) Тогда у римского
народа будут законы, принятые с общего согласия, а не одобренные по
приказу. (6) Когда в соответствии с замечаниями, высказанными по каждой
главе, свод законов стал казаться вполне выправленным, законы десяти
таблиц, которые и сегодня, несмотря на целую гору нагроможденных друг на
друга законов, остаются истоком всего государственного и гражданского
права66, передали для голосования по центуриям. (7) Но потом пошли толки,
что недостает еще двух таблиц, добавив которые можно было бы считать
настоящий свод римского права завершенным. Это ожидание и приближающийся
день выборов побудили к новому избранию децемвиров. (8) Ведь плебеи,
которым имя консулов было так же ненавистно, как и царское, не нуждались и
в помощи трибунов, коль скоро децемвиры в ответ на жалобы по очереди
уступали друг другу.

35. (1) После того как было объявлено, что выборы децемвиров состоятся
через три недели, добиваться этого звания принялись столькие, что (2) даже
лучшие из граждан - я полагаю из опасения, как бы, отказавшись от власти,
не уступить ее недостойным,- стали охотиться за голосами, изо всех сил
заискивая перед той самой толпой, против которой недавно выступали. (3)
Аппий Клавдий, добившийся в свои годы столь высокого положения, вступил в
борьбу из-за угрозы лишиться этого положения. Неясно было, считать его
децемвиром или соискателем. (4) Он более домогался своей должности, чем
исполнял ее: браня знатных соискателей и превознося негоднейших и
ничтожнейших, он носился по форуму среди бывших трибунов, Дуиллиев и
Ицилиев, (5) и с их помощью набивал себе цену у толпы, пока наконец
остальные децемвиры, до сих пор безраздельно преданные ему, не воззрились
на него в недоумении - чего, мол, ему надо. (6) Неискренность его очевидна,
недаром этот гордец ведет себя так скромно; сделавшись своим у низшего
сословия и якшаясь с частными лицами, он не столько стремится отказаться от
должности, сколько добивается того, чтоб быть избранным снова. (7) Не
осмелившись в открытую воспротивиться этим проискам, децемвиры смягчали его
натиск уступками. По уговору его - как самого молодого - обязали
председательствовать на выборах. (8) Уловка была в том, что он не должен
был избрать себя сам, ибо таких чреватых бедствиями примеров никто, кроме
народных трибунов, никогда не подавал.
    (9) А он, хоть и взялся, к общей радости, председательствовать на
выборах, обратил это себе на пользу и, кознями отстранив от власти наряду с
другими гражданами такого же звания обоих Квинкциев, Капитолина и
Цинцинната, своего дядю и стойкого защитника патрициев Гая Клавдия,
децемвирами сделал людей, неизмеримо менее достойных, и прежде всего себя
самого, (10) вызвав негодование всех честных граждан, никто из которых и не
подозревал, на что тот дерзнет. (11) Вместе с Аппием Клавдием были выбраны
Марк Корнелий Малугинский, Марк Сергий, Луций Мануций, Квинт Фабий Вибулан,
Квинт Петилий, Тит Антоний Меренда, Цезон Дуиллий, Спурий Опий Корницин и
Маний Рабулей67.

36. (1) Вступив в должность, Аппий Клавдий сбросил маску и показал свое
истинное лицо, а новых товарищей еще раньше пытался переделать на свой лад.
(2) Они собирались ежедневно, без свидетелей решая, как достичь
полновластия, о котором мечтали втайне от остальных, уже не скрывали
гордыни, были малодоступны, грубили просителям и так вели дела до майских
ид68. Тогда было принято вступать в должность в майские иды.
    (3) Первый же день их правления ознаменован был всеобщим страхом. В то
время как прежние децемвиры придерживались правила приставлять ликторов
только к одному из десяти и этот знак достоинства предоставлялся всем по
очереди, нынешние явились каждый в окружении двенадцати ликторов. (4) Сто
двадцать ликторов с привязанными к фаскам топорами заполнили форум:
истолковано это было в том смысле, что секиры - раз действия децемвиров не
подлежат обжалованию - ликторов можно уже и не отнимать.
    (5) Они походили на десять царей, наводя страх на простой люд и первых
сенаторов, понимавших, что децемвиры только и ищут повода начать казни и
стоит кому-нибудь в сенате или в собрании упомянуть о свободе, как тотчас
для острастки в ход будут пущены топоры и розги. (6) В придачу к тому, что
после запрета обжалованья народ перестал быть им защитой, децемвиры
отменили и право взаимного обжалования, тогда как их предшественники таким
образом исправляли приговоры своих товарищей или передавали народу дела,
казалось бы подведомственные самим децемвирам.
    (7) Некоторое время в страхе равно держали всех, но мало-помалу его
жертвою остались одни плебеи. Патрициев не трогали, с незнатными же
децемвиры обращались жестоко и своевольно. Разбирательству подвергались
люди, а не дела, и пристрастие заняло место справедливости. (8) Приговоры
они сочиняли дома, а оглашали их на форуме. Тот, кто жаловался децемвирам
на их товарища, уходил, досадуя на себя за то, что не довольствовался
прежним приговором. (9) Само собою сложилось мнение, что они замыслили
творить беззакония не только ближайшее время, но заключили скрепленный
клятвою тайный договор об отмене выборов, об увековечении звания децемвира
и пожизненном пребывании у власти.

37. (1) Намеки на освобождение плебеи искали в выражении лиц патрициев,
прежде говорившем им лишь о рабстве, в страхе перед которым они сами и
довели государство до такого состояния. (2) Знатнейшие сенаторы ненавидели
децемвиров, ненавидели они и плебеев: не одобряя происходившего, они,
однако, полагали, что плебеям досталось по заслугам; они не желали помогать
тем, кто, возжаждав свободы, угодил в рабство, и даже усугубляли бесправное
положение плебеев в надежде, (3) что из отвращения к настоящему те захотят
вернуться к прошлому, когда у власти оставались два консула.
     (4) Вот уже прошла большая часть года [449 г.], к десяти прошлогодним
прибавлено было две новых таблицы с законами, принятие которых на собраниях
центурий означало бы, что государство не нуждается более в децемвирах. (5)
Ждали, когда же объявят консульские выборы. Плебеев уже волновало только
одно - восстановление приостановленной власти трибунов, залога их свободы,
но о выборах не было и помину. (6) И если раньше децемвиры, дабы
понравиться народу, появлялись перед ним в обществе бывших трибунов, то
теперь их окружала патрицианская молодежь. (7) Эти юнцы толпами осаждали
судилище, расхищали плебейское добро, ибо во всем, за что они с жадностью
хватались, удача сопутствовала сильнейшему. (8) Наконец, перестали щадить и
людей: с одних срывали кожу розгами, другие гибли под топором, а чтоб из
этих зверств извлечь еще и выгоду, за казнью хозяина следовала раздача его
имущества. Благородные юноши, продавшиеся за такую цену, не только не
сопротивлялись беззаконию, но в открытую предпочли свою вольницу всеобщей
свободе.

38. (1) Наступили майские иды. Никем не замещенные децемвиры, хоть и стали
частными лицами, с прежней твердостью держались за власть и по-прежнему
выставляли напоказ знаки своего достоинства. В том, что децемвиры
уподобились царям, уже не оставалось сомнений. (2) Свободу оплакивали так,
словно потеряли ее навеки; поборников у нее не было, да и не предвиделось.
Не только римляне пали духом, но уже и соседние народы стали считать для
себя позором подвластность тем, кто сам не свободен.
    (3) Сабиняне с большим войском вторглись во владения римлян, опустошив
все вокруг и безнаказанно угнав отовсюду добычу - людей и скот; затем они
подошли к Эрету, где стали лагерем в надежде, что раздоры в Риме помешают
там набору. (4) Теперь уже не только вестники, но и беженцы из окрестностей
несли смятение в Город. Ненавистные и патрициям и плебеям, децемвиры
решали, что следует предпринять, но тут судьба уготовила новую опасность.
(5) Эквы стали лагерем у Альгида и оттуда совершали опустошительные набеги
на тускуланские земли. Послы сообщили, что из Тускула просят о помощи.
    (6) Страх перед двумя войнами заставил децемвиров держать совет с
сенатом. Приказав сенаторам собраться в курии, децемвиры понимали, какой
взрыв ненависти им угрожает: (7) на них свалят вину за опустошение полей и
за предстоящие беды и постараются отстранить их от власти, если они не
воспрепятствуют этому общими усилиями, подавляя попытки многих применением
самых крутых мер против немногих злостных зачинщиков. (8) После того как на
форуме прозвучал голос глашатая, призывающий сенаторов в курию к
децемвирам, пораженные этой удивительной переменой плебеи - ведь обычаю
совещаться с сенатом не следовали уже давно - стали спрашивать, что
произошло, отчего после такого перерыва вдруг прибегли к забытому средству.
(9) Неужели войне с неприятелем надо быть благодарными за это проявление
хоть какой-то свободы в государстве?
    (10) Плебеи высматривали сенаторов на форуме, но почти никого не нашли,
а потом заметили, что децемвиры, поняв отсутствие сенаторов как выражение
ненависти к себе, восседают в пустой курии, тогда плебеи истолковали неявку
сенаторов тем, что частным лицам запрещено созывать сенат. Если плебеи
последуют примеру сенаторов и как те не явились на заседание, так и они
воспротивятся набору, то, значит, появилась надежда вернуть свободу! Такие
возгласы раздавались в толпе. (11) Почти никто из сенаторов не пришел на
форум, да и в Городе вообще их осталось совсем немного. В негодовании
отвернувшись от происходящего, они, не имея забот общественных, занялись
своими делами в деревне и решили, что, чем скорей они откажутся от сношений
с всевластными правителями, тем свободней станут и от чинимых теми
беззаконий. (12) После того как никто из сенаторов не явился на зов
децемвиров, домой к каждому из них послали служителей, которые должны были
взять залог69 и узнать, умышленной ли была неявка; они, однако, вернулись с
сообщением о том, что все сенаторы в деревне. Это известие децемвиры
восприняли спокойней, чем если б им сообщили, что сенаторы остались в
Городе и оказывают сопротивление их власти. (13) На следующий день всем
сенаторам было приказано собраться и их явилось так много, как они и сами
не ожидали. Плебеи решили, что сенаторы предали свободу, ибо сенат
повиновался - как законным - приказам тех, которые по истечении срока
полномочий должны были б считаться частными гражданами, если бы не прибегли
к насилию.

39. (1) Однако, послушно явившись в курию, сенаторы повели себя там,
насколько известно, отнюдь не трусливо. (2) По преданию, после выступления
Аппия Клавдия и прежде чем по порядку стали высказывать мнения, Луций
Валерий Потит потребовал, чтоб ему дали говорить о положении государства70,
а в ответ на грозный запрет децемвиров вызвал их замешательство, объявив о
своем намерении обратиться к плебеям. (3) Столь же бесстрашно вступил в
борьбу Марк Гораций Барбат, назвавший децемвиров десятью Тарквиниями и
напомнивший о том, что под предводительством Валериев и Горациев71 и
изгнали царей. (4) Людям отвратительно было не имя царя, коим благочестие
дозволяет называть Юпитера, да и Ромула, основателя Города, и тех, кто
царствовал после; при отправлении священных обрядов имя царя тоже
привычно72, ибо вызывало ненависть не оно, но царская гордыня и произвол!
(5) Если прежде этого не могли стерпеть от царя или царского сына, то кто
будет терпеть их от частных граждан? (6) Как бы они, запрещая людям
свободно высказываться в курии, не заставили поднять голос тех, кто стоит
на площади! И если им дозволено было собрать сенаторов, то почему ему,
Горацию, тоже частному лицу, не созвать народ на собрание? (7) Если хотят,
пусть на деле испытывают, насколько мстящий за попранную свободу сильней
жаждущего неограниченной власти. (8) Они говорят о войне с сабинянами, как
будто у народа римского есть война более важная, чем против тех, которые,
будучи избраны для составления законов, вовсе упразднили в государстве
правосудие, выборы, ежегодную смену должностных лиц и преемственность
власти, всех поровну обеспечивающую свободой, и, окружив себя ликторами,
присвоили царскую власть. (9) После изгнания царей должностные лица
избирались из патрициев, потом, после удаления простого народа,- и из
плебеев, а к какому стану73 принадлежат эти люди? К сторонникам народа? Но
что ими сделано через посредство народа? К сторонникам лучших? Те, кто
почти год не созывали сената, а на нынешнем заседании запрещают даже
высказываться о положении в государстве? (10) Пусть не слишком надеются на
угрозу войны. То, от чего люди страдают, важнее для них, чем то, чего они
боятся.

40. (1) Пока децемвиры придумывали, каким образом выразить свой гнев или
снисхождение к произнесшему все это Горацию, и еще не нашли выхода из
положения, дядя децемвира Аппия Гай Клавдий выступил с речью, больше
похожей на заклинание, чем на отповедь. В этой речи (2) просил он
племянника, ради манов его отца и своего брата, остаться верным
гражданскому обществу, в котором рожден, а не сговору, скрепленному
нечестивой клятвой десятерых. (3) Он, мол, просит его об этом больше ради
него самого, чем ради государства, которое (4) против их воли восстановит
свои неотъемлемые права. Но жаркая схватка разжигает гнев, вот почему он
так страшится за ее исход.
    (5) Хоть децемвиры и запретили отступать от предмета обсуждения, все ж
уважение к Клавдию не позволило им перебивать его. А он заявил, что
сенатского постановления принимать не следует. (6) Всем стало ясно, что
Клавдий считает децемвиров частными гражданами, и многие из бывших консулов
вслух поддержали его. (7) По другому предложению, более суровому на вид, но
имевшему на деле меньшую силу, сенаторам приказывалось бы сойтись для
назначения интеррекса. Однако, чтобы принятием решения не подтверждать
полномочий децемвиров на созыв сената, от сенатского постановления
отказались, и таким образом Клавдий показал всем, что децемвиры - частные
граждане.
    (8) Но тут, когда те были уже на грани падения, брат децемвира Марка
Корнелия Луций Корнелий Малугинский, по уговору получивший слово последним,
выказал мнимую озабоченность военной опасностью и стал защищать брата и
сотоварищей его, недоумевая, (9) что же это за роковое совпадение, что на
децемвиров ополчились сильней всего и главным образом те, кто сам хотел
стать децемвирами, и почему (10) в мирное время в течение стольких месяцев
никто не затевал споров о законности их пребывания у власти, а теперь,
когда враг почти у ворот, сеют междоусобицу в надежде, что смута скроет их
намерения. (11) Но теперь у всех на уме более важное дело, и столь трудная
задача не может быть решена наспех - вот почему разбирательство в сенате
выдвинутых Валерием и Горацием обвинений против децемвиров, которые должны
были якобы к майским идам сложить с себя полномочия, он предлагает отложить
до тех пор, пока не будет покончено с угрозой войны и в государстве не
восстановится мир. (12) Однако Аппию Клавдию уже сейчас нужно быть готовым
к тому, что придется ему - как ведавшему выборами децемвиров - дать отчет в
том, были ли они избраны на один год или до тех пор, пока не будут
проведены недостающие законы. (13) Но пока нужно, мол, забыть обо всем,
кроме войны, и если сенаторы считают слухи о ней заведомо ложными и
полагают, что не следует верить ни слухам, ни самим послам тускуланцев, то,
по его мнению, для получения самых надежных сведений следовало бы послать
разведчиков; (14) если же поверить и послам, и слухам, то надобно, оставив
все дела, немедленно произвести набор, а децемвирам следует вести войско
туда, куда они сочтут необходимым.

41. (1) Младшие сенаторы склоняли остальных к принятию этого решения. Но
Валерий и Гораций восстали еще смелее, снова потребовав разрешения говорить
о положении государства, а если им не позволят выступить в сенате, они-де
обратятся прямо к народу, ибо частные лица не вправе мешать им ни в курии,
ни в собрании, и они не отступят перед мнимыми фасками. (2) Тогда Аппий,
понимая, что если он не ответит с той же дерзостью, то лишится власти,
воскликнул: (3) "Несдобровать всякому, кто говорит то, о чем его не
просили!" - и, в ответ на отказ Валерия молчать по приказу частного лица,
посылает к нему ликтора. (4) Валерий с порога курии уже взывал о помощи к
квиритам, когда Луций Корнелий обнял Аппия и из притворного сочувствия к
Валерию прекратил этот спор. Хотя после этого Валерию и позволили говорить
что угодно, децемвиры добились своего - ведь свобода не шла дальше слов.
(5) Бывшие консулы, вместе со знатнейшими сенаторами питавшие прежнюю
ненависть к власти трибунов, потерю которой они считали более тяжкой
утратой для плебеев, чем для себя потерю консульской власти, готовы были
предпочесть впоследствии добровольный отказ децемвиров от их полномочий
новому восстанию ненавистных им плебеев в надежде, (6) что если народ не
будет роптать и удастся мало-помалу вернуться к консульскому правлению, то
плебеям помогут забыть о трибунах или новые войны, или сдержанность
вернувшихся к власти консулов.
     (7) Набор был объявлен без сопротивления сенаторов. Приказы децемвиров
обжалованью не подлежали, и молодежь записывалась в войско. После того как
легионы были набраны, децемвиры договорились, кто станет во главе войск.
(8) Вождями децемвиров были Квинт Фабий и Аппий Клавдий. Война в Риме,
казалось, будет труднее, чем с неприятелем. Решили, что суровость Аппия
более пригодна для подавления волнений в Городе. Фабий от природы был более
склонен к добрым делам, чем к злодейству. (9) Но даже такого человека,
прославившегося и на военном и на гражданском поприще, так переменило
пребывание у власти и общение с децемвирами, что он предпочел стать похожим
на Аппия, а не на себя самого. Ему, вместе с Манием Рабулеем и Квинтом
Петилием, поручили войну с сабинянами. (10) Марка Корнелия вместе с Луцием
Минуцием, Титом Антонием, Цезоном Дуиллием и Марком Сергием послали на
Альгид. Спурий Оппий вместе с Аппием Клавдием был оставлен на страже Рима;
при этом все децемвиры обладали одинаковыми полномочиями.

42. (1) На войне дела шли ничуть не лучше, чем в Риме. (2) Вина полководцев
состояла лишь в том, что они вызывали ненависть к себе со стороны
сограждан; во всем остальном виноваты были воины, которые не желали
добиваться успеха под предводительством децемвиров и терпели поражения,
позоря и себя, и полководцев. (3) Войска римлян были рассеяны и сабинянами
под Эретом, и эквами на Альгиде. Бежавшие под покровом ночи из-под Эрета
стали лагерем неподалеку от Рима, на возвышенности между Фиденами и
Крустумерией: (4) не встретив преследующего противника в открытом бою, они
вверили свою защиту не собственному мужеству и оружию, но естественным
укрытиям местности и валу. (5) На Альгиде войско испытало еще больший позор
и было полностью разгромлено: бежав из лагеря и побросав имущество, воины
укрылись в Тускуле, надеясь на милосердие и гостеприимство тускуланцев, в
чем и не обманулись. (6) Когда столь грозные вести дошли до Рима, сенаторы
забыли о ненависти к децемвирам и, решив оставить в Городе стражу,
приказали всем, кто был в состоянии носить оружие, охранять стены и
выставить караулы к воротам. (7) В Тускул же велели выслать оружие и
подкрепление, а децемвирам по их решению надлежало оставить тускуланскую
крепость и держать войско в лагере, другой лагерь - перевести из Фиден во
владения сабинян и начать наступление, чтоб отбить неприятелю охоту идти на
приступ Рима.

43. (1) К поражениям от неприятеля децемвиры прибавили два ужасных
преступления: одно было совершено на войне, другое - в Городе. (2)
Разведать место для лагеря во владениях сабинян был послан Луций Сикций74,
ненавидевший власть децемвиров и тайно призывавший соратников избрать
трибунов и покинуть лагерь. (3) В спутники ему отрядили воинов, которым
было поручено в укромном месте напасть на Сикция и убить его. (4) Но
убийство это не прошло им даром, ибо Сикций оказал сопротивление, а будучи
человеком богатырской силы и храбрости, он уложил и нескольких злодеев. (5)
Оставшиеся сообщили в лагерь, что Сикций вместе с несколькими воинами попал
в засаду и пал в неравном бою. (6) Этому сперва поверили, но потом с
разрешения децемвиров для погребения убитых была послана когорта и Сикция
нашли лежащим в нетронутых доспехах в окружении трупов, среди которых не
было ни одного неприятеля, не было и никаких их следов; тело Сикция
доставили в лагерь, в точности установив, что он был убит своими. (7)
Преисполненные ненависти, воины готовы были немедленно переправить тело
Сикция в Рим, но децемвиры успели устроить ему воинское погребение на
государственный счет. Велика была скорбь в лагере во время этих похорон,
покрывших децемвиров позором.

44. (1) Вслед за этим в Городе свершилось другое преступление, порожденное
похотью и вызывающее не меньшее содрогание своими последствиями, чем
самоубийство обесчещенной Лукреции, из-за чего Тарквинии лишились престола
и были изгнаны из Города: так что не только конец правления, но и даже
причина отстранения от власти царей и децемвиров были совсем одинаковыми75.
    Аппий Клавдий воспылал страстью к девушке из народа и решил
удовлетворить свою похоть. (2) Отец девушки, центурион Луций Вергиний,
несший службу у Альгида, был образцовым воином и гражданином. Так же была
воспитана его жена, так воспитывались и дети. Дочь он просватал за бывшего
трибуна (3) Луция Ицилия, храбреца, доблестно отстаивавшего права плебеев.
(4) Девушка редкой красоты, она была уже взрослой и не соблазнилась
подарками и обещаниями Аппия, и тогда тот, от страсти потеряв голову,
решился на грубое насилие. (5) Он поручает своему клиенту Марку Клавдию,
чтобы тот объявил ее своею рабыней и не уступал требованиям временно
оставить ее на свободе, полагая, что в отсутствие ее отца Вергиния это
беззаконие будет возможно. (6) Когда она пришла на форум, где среди лавок
была и школа, в которой она обучалась грамоте76, Клавдий, слуга
децемвирской похоти, остановил наложением руки77 девушку и, объявив ее
дочерью своей рабыни и, следовательно, рабыней, приказал без промедленья
следовать за ним, иначе, мол, он уведет ее силой. (7) Бедная девушка
остолбенела, но на крики кормилицы сбежался народ. Имена ее отца Вергиния и
суженого Ицилия были хорошо известны. Тех, кто знал их, объединяла дружба,
а толпу - негодование против козней Клавдия. (8) Девушка была уже спасена
от насилия, но тут предъявивший на нее свои нрава заявил, что ни к чему
собирать такую толпу: он, мол, намерен действовать не силой, но по закону.
И вот он вызывает девицу в суд. (9) По совету близких, присматривавших за
ней, она явилась к трибуналу Аппия78. Истец поведал свою выдумку судье,
который сам и был сочинителем этой басни, что, мол, девушка родилась-де в
его, Клавдия, доме, откуда была похищена и подброшена Вергинию, (10) а сам
он узнал об этом благодаря доносу и готов представить доказательства, будь
судьею сам Вергиний, более всего запятнанный совершенным беззаконием; пока
же, конечно, рабыня должна следовать за господином. (11) Защитники девушки
сказали, что Вергиний отсутствует по делу государства и если ему сообщат о
случившемся, то он будет в городе через два дня, (12) а посему
несправедливо в отсутствие отца тягаться о детях, и потребовали отсрочить
дело до его возвращения. Вергинию же на основании закона, внесенного самим
Аппием, следует временно оставить на свободе, чтобы взрослая девица не была
обесчещена прежде, чем лишится свободы.

45. (1) До оглашения приговора Аппий заметил, что о том, насколько он
покровительствует свободе79, можно судить по самому закону, на который
ссылаются в своей просьбе друзья Вергиния, (2) хотя закон лишь в том случае
будет неоспоримой порукой свободы, если не окажется обстоятельств, меняющих
дело - по сути или в том, что касается лиц. (3) В делах прочих лиц каждый
может законно отстаивать свободу другого - это по праву, но в деле той, что
находится во власти отца80, нет некого другого, кому мог бы передать ее
господин. Итак, он, Аппий, согласен послать за ее отцом, а истец покуда
пусть останется при своем неущемленном праве, с тем чтобы он увел с собой
девушку, под обещание доставить ее в суд, как только объявится тот, кто
называет себя ее отцом. (4) На неправый приговор81 роптали, но никто не
осмеливался ему воспротивиться, пока не вмешались дядя Вергинии Публий
Нумиторий и ее жених Ицилий. (5) Толпа расступилась в надежде, что Ицилий
сумеет противостоять Аппию, но тут ликтор объявляет, что приговор уже
вынесен, и отталкивает Ицилия, не давая ему говорить. (6) Такое оскорбление
разозлило бы и кроткого человека. А Ицилий вскричал: "Ты получишь то, к
чему стремишься, лишь мечом прогнав меня отсюда! Я женюсь на этой девушке,
и моя невеста пребудет невинной. (7) Ты можешь, кроме своих, созвать и всех
децемвирских ликторов и приказать им пустить в ход топоры и розги, но моя
суженая вернется в отцовский дом. (8) Пусть вы лишили нас трибунов и прав
обжалованья пред народом римским - двух столпов, на которых держалась наша
свобода, но пока еще ваша похоть не властна над нашими женами и детьми. (9)
Лютуйте на наших спинах и шеях, но на их целомудрие не покушайтесь! А если
вы прибегнете к насилию, то в защиту моей невесты и единственной дочери
Вергилия я призову на помощь стоящих здесь сограждан, он - воинов и все мы
- богов и людей, и твой приговор исполнится лишь ценой нашей смерти. (10)
Подумай, Аппий, еще и еще подумай, на что идешь! (11) Когда Вергиний
вернется, он решит, что ему делать с дочерью, пусть только знает, что, если
он уступит притязаниям Клавдия, может сватать дочь за кого-нибудь другого.
Я же, отстаивая свободу невесты, меньше дорожу жизнью, чем верностью".

46. (1) Толпа была возбуждена, и стычка казалась неминуемой. Ицилия
обступили ликторы, но дальше угроз дело не пошло, поскольку Аппий сказал,
что Ицилий, человек беспокойный и (2) не забывший еще, как был трибуном,
вовсе не защищает Вергинию, но ищет повода для смуты. (3) Однако повода он
ему не даст, и не из-за наглости Ицилия, а лишь покровительствуя свободе и
считаясь с отцовским званьем Вергиния, в чье отсутствие не будет совершен
ни суд, ни приговор. Марка Клавдия он попросит поступиться своим правом и
до завтра отпустить девушку. (4) А если завтра ее отец не прибудет, пусть,
мол, Ицилий и ему подобные знают - он выкажет твердость, достойную
законодателя и децемвира. А для того, чтоб обуздать зачинщиков смуты, ему
не понадобятся ликторы других децемвиров: он обойдется своими.
    (5) После отсрочки несправедливого приговора защитники девушки
разошлись, первым делом поручив брату Ицилия и сыну Нумитория, безупречным
юношам, немедленно собраться в путь и как можно скорей вызвать пз лагеря
Вергиния, (6) ведь спасение его дочери от беззакония зависело от того,
успеет ли он вернуться в срок. Они поскакали во весь опор и передали эту
весть отцу. (7) А Ицилий, в ответ на требование истца принять девицу и
представить поручителей, говорил, что этим-то он и занят, а сам нарочно
тянул время, пока гонцы не доберутся до лагеря. Тем временем из толпы
тянулись руки - каждый выказывал Ицилию готовность стать его поручителем.
(8) Со слезами на глазах тот благодарил их: "Завтра будет нужда в вашей
помощи, а теперь уж довольно поручителей". Так Вергиния была отдана на
поруки близким.
    (9) Аппий еще немного помедлил, чтобы не показалось, что он пришел сюда
ради одного этого дела, но другие людей не волновали, никто больше не
приходил, и он вернулся домой писать децемвирам в войско, чтоб те не давали
Вергинию отпуска и даже взяли его под стражу. (10) Как и следовало ожидать,
этот подлый приказ запоздал: Вергиний, получив отпуск, отбыл еще до
полуночи, а бесполезное письмо об его задержании было доставлено назавтра
поутру.

47. (1) А в Риме уже на рассвете все граждане в нетерпении собрались на
форуме, куда Вергиний, одетый как на похоронах, привел дочь, обряженную в
лохмотья, в сопровождении нескольких матрон и толпы защитников. (2) Здесь
Вергиний стал обходить людей; обращаясь к ним, он не только просил
содействия, но требовал его как должного: он-де каждый день идет в бой за
их жен и детей, и никто не сравнится с ним ни храбростью, ни числом
совершенных на войне подвигов. Но что в них пользы, когда в городе, не
задетом войною, наши дети стоят на краю гибели, как если б он был уже
захвачен врагом? (3) Будто держа речь перед собранием, он обходил людей.
Подобное говорил и Ицилий. (4) Но сильнее всяких слов действовал на толпу
тихий плач женщин. Вопреки всему, с прежним упорством - вот до чего довело
его вожделение или, лучше сказать, безумие - Аппий взошел на трибунал, и не
успел истец договорить о том, что накануне благодаря ходатаям приговор
вынесен не был, и снова изложить свое требование, а Вергиний - получить
ответное слово, как он вмешался.
    (5) Возможно, какая-то из переданных древними писателями речей, в
которой Аппий обосновал свой приговор, и подлинная, но ни одна из них не
отвечает чудовищности самого приговора82, вот почему, мне кажется, следует
изложить его голую суть - Вергиния была признана рабыней. (6) Сперва все
оцепенели, потрясенные такой жестокостью, и на некоторое время водворилась
тишина. Но потом, когда Клавдий собрался было, отстранив матрон, схватить
девицу, женщины ответили на это жалобным плачем, а Вергиний, погрозив
Аппию, сказал: (7) "За Ицилия, а не за тебя, Аппий, просватана моя дочь, и
вырастил я ее для брака, а не для разврата. Тебе угодно, как скоту и зверю,
совокупляться, с кем захочешь? Эти, быть может, и стерпят такое, но, я
уверен, не те, в чьих руках оружие". (8) Толпа женщин и стоящие рядом
защитники отталкивали Клавдия, но глашатай восстановил тишину.

48. (1) Децемвир, потерявший от похоти разум, заявил, что не только по
вчерашним нападкам Ицилия и буйству Вергиния, свидетели коих были все
римляне, но и по другим достоверным сведениям он понял, что с целью посеять
смуту в Городе всю ночь собирались сходки. (2) И потому, мол, он, зная о
предстоящей борьбе, пришел сюда в сопровождении вооруженных людей, но не
ради притеснения мирных граждан, а для того, чтобы, не роняя высокого сана,
обуздать тех, кто нарушает общественное спокойствие. "И потому советую вам
успокоиться,- сказал он. (3) - А вы, ликторы, расчистите путь в толпе,
чтобы хозяин мог вернуть свою собственность!"
     Он произнес это громовым голосом и с такою злобой, что толпа
расступилась, сама принося девушку в жертву насилию. (4) И тогда Вергиний,
увидев, что помощи ждать не от кого, с мольбой обратился к Аппию: "Прости
отцу ради его горя, если я сказал против себя неразумное слово, но позволь
напоследок здесь, в присутствии девицы, расспросить кормилицу, как обстояло
дело, чтобы я, если и правда не отец, ушел отсюда со спокойным сердцем".
(5) Получив разрешение, он отошел с дочерью и кормилицей к лавкам, что
расположены возле храма Венеры Очистительницы83 и зовутся теперь Новыми84,
и, выхватив там у мясника нож, воскликнул: "Только так, дочь моя, я могу
сделать тебя свободной". Тут он пронзает грудь девушки и, обернувшись к
судилищу, произносит: "Да падет проклятье за эту кровь на твою голову.
Аппий!"
    (6) При виде ужасного злодеяния поднялся крик, и Аппий, выйдя из
оцепенения, приказывает схватить Вергиния. Но тот, размахивая ножом, под
защитой шедшей за ним толпы прокладывал себе путь к воротам. (7) Ицилий и
Нумиторий, подняв бездыханное тело, показывали его народу, оплакивая
красоту девушки, навлекшую на нее злодеяние Аппия, осуществить которое
вынужден был отец. За ними шли рыдающие матроны: (8) для того ли растим мы
наших детей? И таким образом вознаграждается целомудрие? Произнося и все
остальное, что в таких случаях требует от женщин скорбь, они рыдали все
сильней, не в силах сдержать слезы. (9) Мужчины, а больше всех Ицилий,
негодуя говорили о потере трибунской власти и права на обжалование перед
народом.

49. (1) Толпу взволновала как чудовищность злодеяния, так и надежда,
воспользовавшись происшедшим, вернуть себе свободу. (2) Аппий то вызывал
Ицилия, то приказывал схватить его, но служителям не дали подойти, и тогда
он сам, окруженный патрицианской молодежью, ринулся в толпу и приказал
заключить Ицилия под стражу. (3) Ицилия, однако, обступила уже не просто
толпа, рядом с ним были и Луций Валерий и Марк Гораций, которые оттолкнули
ликтора, утверждая, что если Аппий прибегнет к праву, то они могут защитить
Ицилия от частного лица, а если он применит силу, то и тогда они ему не
уступят. Тут-то и вспыхнула жестокая распря. (4) Ликтор децемвира напал
было на Валерия и Горация, но толпа разломала его фаски. Аппий поднялся,
чтоб обратиться к народу, но Гораций и Валерий пошли вслед за ним. Народ
слушал их, а децемвиру не давал говорить. (5) Уже Валерий, словно он был
облечен властью, приказывал ликторам оставить в покое частного человека -
это сломило дух Аппия, и в страхе за свою жизнь, закутав лицо, он бежал с
форума и незаметно укрылся в близлежащем доме.
    (6) На помощь ему с противоположной стороны форума врывается Спурий
Оппий. Он видит, что сила одержала победу над властью. Приведенный в
замешательство подаваемыми со всех сторон советами, с многими из которых он
соглашался, Оппий наконец приказал созвать сенат. (7) И это успокоило
толпу, питавшую надежды с помощью сената положить конец власти децемвиров,
чьи действия вызывали очевидное недовольство большинства сенаторов. (8)
Сенат решил не раздражать плебеев и прежде всего позаботиться о том, чтоб
появление Вергиния в войске не вызвало волнений.

50. (1) В лагерь, располагавшийся тогда на Вецилиевой85 горе, были
отправлены младшие сенаторы с приказом децемвирам не допустить восстания в
войске. (2) Но Вергиний вызвал здесь еще больше волнения, чем в Риме. (3)
Ведь помимо того, что он привел с собою толпу почти в четыреста человек,
которые пошли за ним, воспламененные гнусностью случившегося, весь лагерь
был поражен, увидав, что в руках у него клинок, а сам он забрызган кровью.
Мелькавшие повсюду тоги заставляли думать, что горожан в лагере значительно
больше, чем на самом деле. (4) На вопрос, что все это значит, Вергиний
долго не отвечал ни слова и только плакал. Наконец те, кто в смятении
метался по лагерю, собрались вместе. Воцарилась тишина, и Вергиний по
порядку изложил, как было дело. (5) Простирая руки и взывая к соратникам,
он заклинал не приписывать ему преступления Аппия Клавдия и не
отворачиваться от него как от убийцы дочери86. (6) Дороже собственной была
ему жизнь дочери, если б только она могла жить, сохраняя свободу и
достоинство, но когда он увидел, как ее, точно рабыню, схватили, чтоб
обесчестить, то предпочел ее смерть позору, так что его жестокость была
лишь выражением милосердия. (7) Сам же он остался жить в единственной
надежде с помощью соратников отомстить за смерть дочери. Ведь и у них есть
дочери, сестры, жены, а похоть Аппия Клавдия не угасла вместе с Вергинией,
и безнаказанность сделает его еще более необузданным. (8) Пусть чужое
несчастье предостережет их против подобных посягательств. Что же касается
его самого, то судьба уже лишила его жены, а дочь, не пережившая позора,
приняла хоть и мучительную, но славную смерть - (9) в его доме некому
теперь утолить похоть Аппия. При новых притеснениях он сумеет постоять за
себя с тем же присутствием духа, с каким мстил за дочь, а остальные пусть
сами позаботятся о себе и своих детях.
    (10) В ответ на жалобы Вергиния собравшиеся кричали, что отомстят за
его муки и постоят за свою свободу. Смешавшиеся с толпою воинов граждане,
жалуясь, как и он, старались показать, насколько зрелище происшедшего было
страшней того, о чем говорил Вергиний. и сообщали, что (11) в Риме с
децемвирами покончено,- тут вновь прибывшие из города в лагерь сказали, что
Аппий, едва спасшись от смерти, удалился в изгнание, затем призвали наконец
воинов бросить клич "К оружию!" и под знаменами двинуться на Рим. (12)
Децемвиры, потрясенные как тем, что видели сами, так и тем, что, по
сообщениям, творилось в Риме, сновали по лагерю, пытаясь унять волнения. Не
подчинялись даже тем из них, кто действовал мягко, те же, кто пытался
пользоваться властью, слышали в ответ, что против них найдутся и силы, и
оружие. (13) Итак, войско пошло на Рим и заняло Авентинский холм, призывая
плебеев выступить за возвращение свободы и избрание народных трибунов.
Другой крамолы в их речах не было. (14) Спурий Оппий открыл заседание
сената. От принятия суровых мер решено было отказаться: ведь повод к мятежу
подали сами децемвиры. (15) К войску отправили посольство в составе трех
бывших консулов - Спурия Тарпея, Гая Юлия и Публия Сульпиция, чтоб те от
имени сената спросили, кто отдал приказ оставить лагерь, для чего они с
оружием в руках пришли на Авентинский холм и, бросив воевать с врагом,
напали на собственное отечество. (16) Ответ у воинов, конечно, был, не было
лишь того, кто произнес бы его, им недоставало вождя, и никто не хотел
навлечь на себя зависть остальных. Из толпы выкрикнули только, чтоб
прислали Луция Валерия и Марка Горация: им, мол, мы дадим ответ.

51.(1) Когда послы удалились, Вергиний стал внушать воинам, что причина их
колебаний в столь нетрудном деле кроется в отсутствии предводителя, а
потому ответ они дали хотя и разумный, но все же случайный, принятый хотя и
с общего согласия, но не по здравом размышлении. (2) Он предлагает избрать
десять верховных предводителей и, памятуя об их воинском звании, объявить
их военными трибунами87. (3) Но, когда ему первому предложили это почетное
звание, он отказался: "Приберегите это ваше решение до лучших времен; (4) и
мне, не отмстившему еще за дочь, не доставит радости почетное званье, и вам
в это тревожное для государства время не нужны предводители, заранее
вызывающие ненависть. (5) А если я могу быть вам полезен, вы можете
воспользоваться мною и в качестве частного лица". (6) Таким образом,
избрали десять военных трибунов.
     (7) Неспокойно было и в войске, воевавшем против сабинян. По почину
Ицилия и Нумитория здесь тоже отвергли власть децемвиров, ибо воспоминание
о возмутившем всех убийстве Сикция усугубилось известием о гнусном
преследовании девушки, павшей жертвой похоти. (8) Как только Ицилий услышал
об избрании на Авентине военных трибунов, то, опасаясь, как бы городские
выборы не оказались повторением предварительных войсковых, а те, кого
избрали военными трибунами, не стали бы трибунами народными, (9) он, как
человек опытный в обращении с народом а сам стремившийся к трибунской
власти, позаботился о том, чтоб еще до похода на Рим столько же военных
трибунов было избрано и здесь. (10) Войдя в Коллинские ворота, они
пересекли Город и строем под знаменами пошли на Авентин. Там оба войска
соединились и поручили двадцати военным трибунам избрать из своего числа
двух верховных предводителей. Избрали Марка Оппия и Секста Манилия.
     (11) Встревоженные положением государства, сенаторы заседали каждый
день, больше времени потратив на склоки, чем на совещания. (12) Децемвирам
вменялись в вину и убийство Сикция, и Аппиева похоть, и неудачи в войне.
Валерию и Горацию предложили отправиться на Авентин. Те отказывались идти,
если децемвиры не сложат с себя полномочия, срок которых истек еще в
прошлом году. (13) Децемвиры возражали, что сложат с себя власть и перейдут
в разряд частных граждан не раньше, чем будут приняты законы, ради которых
они и были избраны.

52. (1) Бывший народный трибун Марк Дуиллий довел до сведения войска, что
дело не двигается с места из-за бесконечных споров, а сенаторы-де только
тогда вполне осознают случившееся, когда увидят пустой город. (2) Он и
убедил народ перебраться с Авентина на Священную гору88: пусть Священная
гора напомнит о стойкости плебеев, пусть все задумаются, сможет ли в
государстве восстановиться согласие без восстановления власти трибунов. (3)
Войско прошло по Номентанской дороге, которая ныне зовется Фикулейской, и
стало лагерем на Священной горе, подражая предкам в сдержанности и не
применяя насилия. За войском отправились остальные плебеи: дома остались
лишь немощные старики. (4) Следом шли жены и дети, жалобно причитая, на
кого их оставляют в городе, где не святы ни целомудрие, ни свобода.
    (5) Обезлюдевший Рим превратился в пустыню, на форуме не было никого,
кроме нескольких стариков. И вот когда собравшиеся на заседание сенаторы
увидали опустевший форум, многие из них, а не только Гораций с Валерием
стали громко выражать недовольство: (6) "Чего еще вы ждете, отцы-сенаторы?
Децемвиры не желают покончить со своим упрямством, а вы намерены допустить,
чтоб все было предано огню и разрушению? А вы, децемвиры? Что же это за
власть, за которую вы так крепко держитесь? (7) Или вы собираетесь вершить
суд над крышами и стенами? И вам не стыдно, что ликторов на форуме чуть ли
не больше, чем остальных граждан? Что вы будете делать, если на Город
нападет неприятель? Что если плебеи, увидав, что на нас не действует их
уход, вернутся с оружием в руках? (8) Или вы хотите, чтобы ваша власть пала
вместе с самим Городом? Придется, стало быть, либо расстаться с плебеями,
либо вернуть народных трибунов. Мы легче обходимся без своих должностей,
чем они. (9) Неожиданно для себя они добились от наших отцов власти, а,
вкусив однажды ее сладость, неужели они смирятся с ее утратой, тем более
что мы свою власть не делаем более терпимой, дабы у них не было надобности
защищать себя?" (10) Эти слова, раздававшиеся со всех сторон, заставили
децемвиров подтвердить, что, раз так, они подчиняются сенату и признают
себя побежденными его единодушием. (11) Они заклинали лишь о том, чтобы их
уберегли от людской ненависти и пролитием их крови не приучали плебеев к
тому, что патрициев можно казнить.

53. (1) Тогда Валерий и Гораций были посланы к плебеям, чтобы на условиях,
какие они сочтут нужными, возвратить их и привести дело к соглашению; также
им было поручено оберечь децемвиров от гнева и ярости толпы. (2) По
прибытии в лагерь Валерий и Гораций были встречены плебеями с восторгом как
несомненные освободители - такими они показали себя и в начале волнений, и
при их исходе. За это им и воздали благодарность. (3) От имени толпы
говорил Ицилий. Когда речь зашла об условиях, он в ответ на вопрос послов о
требованиях плебеев в соответствии с заранее принятым решением заявил, что
на справедливость своих требований они возлагают больше надежд, чем на
оружие. (4) Ибо требуют они, во-первых, восстановления власти трибунов и
права обжалованья перед народом - того, что было их опорой, пока не избрали
децемвиров, а во-вторых, помилования для тех, кто призывал войско и народ
добиваться возвращения свободы. (5) Только для децемвиров требовали они
жестокой казни, полагая, что по справедливости децемвиры будут им выданы,
они грозились сжечь их живьем. (6) "Размышляя здраво,- отвечали послы,-
ваши требования справедливы настолько, что были бы выполнены и без их
предъявления, ибо вы просите поруки вашей свободы, а не разрешения
притеснять других. (7) А гнев ваш заслуживает только прощения, но не
поощрения, ибо, ненавидя жестокость, вы сами выказываете жестокость и, не
обретя еще свободы, уже хотите господствовать над противником. (8) Неужели
никогда не перестанут плебеи Рима казнить патрициев, патриции - плебеев и
мир не водворится в нашем государстве? (9) Вам теперь нужнее щит, чем меч.
Более чем достаточным унижением будет для них сделаться простыми
гражданами, не нанося и не испытывая ущерба. (10) А если даже когда-нибудь
вы захотите внушать страх, то, вернув себе ваших должностных лиц и ваши
законы, вы получите в свои руки суды о нас самих и о нашем имуществе; тогда
и будете выносить приговоры, как того потребует каждое дело, а теперь вам
довольно возвращенья свободы".

54. (1) Получив от собрания разрешение действовать по своему усмотрению,
послы обещали вернуться в лагерь, завершив дело в Риме. (2) Явившись в
Город, они изложили сенаторам условия плебеев, с которыми тут же
согласились все децемвиры, не найдя в них упоминаний о казни, чего так
опасались. (3) Только Аппий, вызывавший своею чрезмерной жестокостью особое
озлобление плебеев и мерою собственной ненависти измерявший ненависть к
себе других, сказал: "Я знаю, какая судьба меня ждет. (4) Вижу, что
нападение на нас отложено до тех пор, пока наш враг не получит оружия.
Ненависть утоляется только кровью. Но и я, не колеблясь, откажусь от звания
децемвира!" (5) Сенатское постановление предписывает децемвирам немедленно
сложить с себя полномочия, а великому понтифику89 Квинту Фурию - избрать
народных трибунов и запрещает преследовать кого бы то ни было за уход
войска и плебеев.
    (6) После принятия постановления сенаторы разошлись, а децемвиры
явились на форум и при всеобщем ликовании сложили с себя полномочия.
    (7) Новость эту сообщили войску. Послов в лагерь сопровождали все
остававшиеся в Городе. Навстречу одной толпе шла в веселье другая - из
лагеря. Все поздравляли друг друга с восстановлением в Риме свободы и
согласия. (8) Послы обратились к собравшемуся народу: "Во имя блага,
счастья и процветания вашего и Рима вернитесь в отечество, к богам, женам и
детям вашим, но не теряйте той воздержности, благодаря которой здесь не
было тронуто ни одного поля, несмотря на острую нужду в столь многом у
такого множества людей. Идите на Авентин, откуда вы выступили! (9) Там, на
счастливом месте, где впервые положено было начало вашей свободе, вы
изберете народных трибунов. Там будет ждать вас великий понтифик, чтобы
провести выборы". (10) Все это было встречено с одобрением. А потом они
взяли свои знамена и двинулись в Рим, радуясь не меньше тех, кто выходил им
навстречу. С оружием в руках они спокойно прошли через Город на Авентин.
    (11) Там под предводительством великого понтифика были немедленно
избраны народные трибуны: первым - Луций Вергиний, за ним - Луций Ицилий и
дядя Вергиния Публий Нумиторий - зачинщики ухода плебеев, (12) затем - Гай
Сициний, потомок того Сициния, что, по преданию, был избран на Священной
горе первым народным трибуном, и Марк Дуиллий, отменно исполнявший свой
долг трибуна перед тем, как были избраны децемвиры, и позже весьма усердно
помогавший плебеям в борьбе с ними. (13) Больше в надежде на будущие, чем
за настоящие их заслуги избрали также Марка Титиния, Марка Помпония, Гая
Апрония, Аппия Виллия и Гая Оппия. (14) По вступлении в должность Луций
Ицилий сразу внес в собрание, а народ утвердил запрет на преследование кого
бы то ни было за уход, случившийся по вине децемвиров. (15) Тотчас же Марк
Дуиллий провел предложение об избрании консулов с правом обжалования их
действий перед народом. Собрание плебеев приняло эти решения90 на
Фламиниевом лугу, который теперь зовется Фламиниевым цирком91.

55. (1) Затем интеррекс провел избрание консулов, каковыми стали Луций
Валерий и Марк Гораций, тут же вступившие в должность. Эти консулы
пользовались расположением народа, не притесняли патрициев, но все-таки
раздражали их, (2) ибо все, что вело к упрочению свободы плебеев,
рассматривалось патрициями как умаление их могущества. (3) Прежде всего,
чтобы разрешить спорный в некотором роде вопрос о том, должны ли патриции
подчиняться плебейским постановлениям, консулы в народном собрании по
центуриям провели закон, который делал решения, принятые плебеями на
собраниях по трибам, обязательными для всего народа и таким образом дал
трибунам сильнейшее оружие для проведения их законопредложений92. (4) Вслед
за тем они не только восстановили закон об обжаловании консульских действий
перед народом, единственный залог свободы, отнятый пришедшими к власти
децемвирами, но даже упрочили его на будущие времена, (5) объявив нерушимым
новый закон, запрещавший избрание каких бы то ни было должностных лиц без
права обжалования их действий: всякого, кто его нарушит, можно и должно
убить, и это убийство не будет считаться уголовным преступлением. (6) Вслед
за возвращением прав на обжалование и поддержку трибунов, чем консулы
достаточно укрепили положение плебеев, они восстановили также почти уже
позабытую священную неприкосновенность самих трибунов, (7) обновив после
большого перерыва прежнее чиноположение и прибавив к священной клятве
блюсти неприкосновенность трибунов закон, по которому всякий, кто причинит
ущерб народным трибунам, эдилам93 или десяти судьям94, обрекается в жертву
Юпитеру, а имущество его распродается в пользу храма Цереры, Либера и
Либеры95. (8) Законоведы говорят, что законом этим еще не утверждается
чья-либо священная неприкосновенность, но тот, кто причинил какой-нибудь
вред кому-нибудь из упомянутых должностных лиц, обрекается в жертву
Юпитеру; поэтому, хоть само задержание и заключение эдила под стражу
высшими должностными лицами и незаконно, ибо закон запрещает причинять им
какой-либо вред, (9) все же оно доказывает, что эдил не считается
обладающим священной неприкосновенностью; (10) трибуны же благодаря
старинной клятве, данной плебеями при первом их избрании96,
неприкосновенны. (11) Были и такие, кто толковал закон Горация в том
смысле, что он обеспечивает безопасность также и консулов и преторов,
которых выбирают с соблюдением тех же обрядов97, что и консулов; (12) а
консул, мол, назывался также и судьею98. Это толкование следует, однако,
отвергнуть на том основании, что в те времена консула принято было называть
не судьею, но претором. (13) Такие законы были приняты в консульство
Валерия и Горация.
     Эти же консулы постановили препровождать плебейским эдилам в храм
Цереры сенатские решения, а прежде они утаивались или искажались по
произволу консулов. (14) Народный трибун Марк Дуиллий предложил плебеям
закон, который они приняли, о том, что всякий, кто оставит плебеев без
трибунов или захочет избрать консулов без права обжалования, подлежит каре
розгами или топором. (15) Все это было утверждено хотя и против воли, но и
без противодействия патрициев, потому что никто из них пока не подвергся
такой жестокости.

56. (1) После того как и власть трибунов, и свобода плебеев были вполне
обеспечены, трибуны сочли своевременным и безопасным начать по одному
преследовать децемвиров и выбрали первым обвинителем Вергиния, первым
ответчиком - Аппия. (2) Когда Вергиний призвал Аппия к суду и тот пришел на
форум в плотном окружении патрицианской молодежи, все, как только взглянули
на Аппия и его спутников, сразу вспомнили об ужасном времени его правления.
(3) Тогда Вергиний сказал: "Речи придуманы для изложения сомнительных дел,
и потому я не собираюсь тратить время на обвинение против того, чью
жестокость вы сами пресекли силой оружия, и не позволю, чтоб к прочим своим
злодеяниям он прибавил бесстыдную самозащиту. (4) Все нечестивое и
богомерзкое, что совершал ты день за днем в продолжении двух лет, я прощаю
тебе, Аппий Клавдий! Есть только одно преступление, в котором ты должен
оправдаться перед судьею, и, если ты не докажешь, что своим приговором не
передал, вопреки законам, свободного человека в рабство99, я прикажу взять
тебя под стражу!"
    (5) У Аппия не было никакой надежды ни на помощь трибунов, ни на суд
народа, а все-таки он обратился к трибунам, но никто не вмешался, и, когда
уже был послан человек100 схватить его, Аппий воскликнул: "Я обращаюсь к
народу"!" (6) Это слово - единственная защита свободы - произнесено было
устами того, кто недавно сам оспаривал свободу другого, и, когда оно было
услышано, воцарилась тишина. (7) Но каждый думал про себя, что есть еще
боги, которым небезразличны дела людей, и хоть поздно, но тяжко карают они
за гордыню и жестокость. (8) Перед нами обжалует приговор тот, кто сам
упразднил право на обжалованье; отнявший у народа все права к народу же и
взывает о помощи; узником, лишенным права на свободу, становится тот, кто
своим приговором объявил свободного человека рабом,- вот о чем шептали в
толпе, пока Аппий взывал о помощи к римлянам. (9) Он напоминал и о заслугах
перед государством, которые имели на военном и гражданском поприще его
предки, и о том, что ему самому принесла несчастье преданность плебеям,
заставившая его для уравнения законов отказаться от консульства, что
вызвало страшное озлобление патрициев, и о своих законах, бесполезных
теперь для их создателя, которого ведут в темницу. (10) Впрочем, о том, что
есть в нем дурного и хорошего, он будет спорить лишь тогда, когда ему
предоставят возможность защищаться; а теперь, мол, по общему праву
гражданства в назначенный ему, римскому гражданину, день суда он просит
дозволения говорить перед судом римского народа. Он не настолько боится
ненависти к себе, чтобы не надеяться более на справедливость и милосердие
своих сограждан. (11) Если же его поведут в темницу без суда, он будет
жаловаться народным трибунам, заклиная их не подражать тем, кто им
ненавистен. (12) А если трибуны признаются в том, что они сговорились
упразднить право обжалованья, в чем были уже обвинены децемвиры, то он
призовет на помощь народ, взывая к консульским и трибунским законам об
обжаловании, принятым в этом году. (13) Для кого существует право
обжалованья, если он не может им воспользоваться до приговора и суда?
Защитят ли эти законы незнатного человека, если даже он, Аппий Клавдий, не
нашел в них опоры? На его примере будет видно, что именно - свобода или
произвол - упрочено новыми законами и имеет ли действительную силу право
обжалованья беззаконий должностных лиц перед трибунами и народом, или это
только пустые слова101.

57. (1) Вергиний возразил на это, что один лишь Аппий Клавдий стоит вне
закона, не причастный ни государству, ни согражданам. (2) Взгляните, люди,
на трибунал102, оплот всех его преступлений, откуда этот пожизненный
децемвир, от которого не было защиты ни имуществу граждан, ни их
достоинству, ни самой их жизни, (3) всем грозил розгами и топором, в
презрении к богам и людям окружив себя палачами вместо ликторов. От
грабежей и убийств он перешел к утолению своей похоти и, на глазах народа
римского вырвав из объятий отца родную дочь, отдал ее, как военную добычу,
своему спальнику. (4) С этого места произнес он свой жестокий и нечестивый
приговор и вложил в руку отцу оружие против дочери; отсюда, взволнованный
больше неудачей своей гнусной затеи, чем самим убийством, он отдал приказ
бросить в темницу жениха и деда, поднявших бездыханное тело девушки. И для
него воздвигнута темница, которую он привык называть жилищем для плебеев
Рима. (5) А потому, сколько б раз ни просил Аппий обжалованья, столько же
раз и он, Вергиний, будет обвинять его перед судьей в том, что он
свободного человека объявил рабом, а в случае отказа предстать перед судом
Вергиний прикажет заключить его под стражу. (6) Без чьих-либо возражений,
но при большом волнении плебеев, которым уже казалась чрезмерной вольность,
с какою они карали такого человека, Аппий был препровожден в темницу.
Трибун заранее назначил день суда.
    (7) Между тем от герников и латинов явились в Рим послы с
поздравлениями по случаю восстановления согласия между патрициями и
плебеями, в честь которого они принесли на Капитолий в дар Юпитеру
Всеблагому Величайшему золотой венок - небольшой, по мере их скромных
возможностей, ибо благочестия в тогдашних богослужениях было больше, чем
роскоши. (8) От этих же послов были получены сведения о том, что эквы и
вольски изо всех сил готовятся к войне. (9) Итак, консулы поделили между
собою обязанности. Горацию достались сабиняне, Валерию - эквы. Когда для
этих войн объявили набор, плебеи выказали такую готовность, что записалась
не только молодежь, но и немало добровольцев из числа уже отслуживших свой
срок, благодаря чему войско было и умножено, и укреплено опытными воинами.
(10) Прежде чем войско покинуло Город, для всеобщего обозрения были
выставлены вырезанные на меди законы децемвиров, известные под названием
законов двенадцати таблиц103. Как пишут некоторые, это сделали по приказу
трибунов эдилы.

58. (1) Гай Клавдий, ненавидевший децемвиров за их злодеяния и больше всех
озлобленный дерзостью племянника, давно уже перебрался на свою старую
родину, в Регилл, но теперь, несмотря на преклонный возраст, явился
вымаливать прощенье тому, от чьих пороков бежал сам. В лохмотьях,
сопровождаемый родными и друзьями, ходил он по форуму, обращаясь к каждому,
кого встречал, с заклинаниями не пятнать несмываемым позором род Клавдиев,
чтобы (2) никто не думал, что они достойны заключения в темницу. Человек,
чье изображение будет в величайшем почете у потомков104, законодатель и
основоположник римского права, сидит сейчас под стражей среди ночных воров
и бродяг! (3) Он призывал хоть ненадолго сменить гнев на здравое
размышление и в ответ на мольбы целого рода Клавдиев помиловать Аппия,
чтобы из ненависти к нему одному не оттолкнуть от себя стольких просителей.
(4) И сам он, Гай Клавдий, сделал это лишь ради родового имени, а не
потому, что заключил мир с Аппием, желая вызволить его из беды. Свобода
была добыта доблестью, а упрочить согласие сословий может лишь кротость.
    (5) Некоторые почувствовали сострадание к нему самому, а не к его
подзащитному, Вергиний же заклинал пожалеть его и дочь и внимать мольбам не
рода Клавдиев, уже властвовавших над плебеями, но родичей Вергинии, трех
трибунов, которые, хотя и избраны в помощь плебеям, сами ищут у них защиты
и помощи. Слезы Вергиния были убедительней. (6) Лишенный надежды, Аппий
покончил с собой, не дождавшись суда.
    (7) Вслед за этим другой ненавистнейший человек, Спурий Оппий,
подвергся преследованию Публия Нумитория за то, что был в Городе при
оглашении его товарищем неправедного приговора. (8) Однако его собственные
беззакония вызывали еще большую ненависть, чем непротивление чужим. Привели
свидетеля, который побывал в двадцати семи походах, восемь раз был
награжден один от всей центурии, он принес для всеобщего обозрения свои
награды и, разорвав на себе одежду, выставил напоказ исполосованную розгами
спину, выражая полную готовность отдать себя на растерзание Оппию уже как
частному лицу, если тот докажет перед судом, что знает за ним хоть какую-то
провинность. (9) Оппия тоже отвели в темницу, где, не дожидаясь дня суда,
он кончил жизнь самоубийством. Имущество Клавдия и Оппия трибуны обратили в
доход государства. Остальные децемвиры отправились в изгнание, и их
имущество отошло в казну. (10) Притязавший на Вергинию Марк Клавдий был
осужден по приговору, но прощен самим Вергинием и отпущен, после чего ушел
изгнанником в Тибур105, а маны Вергинии, которой после смерти повезло
больше, чем при жизни,- столько домов обошли они, требуя пени,- успокоились
не прежде, чем покарали последнего преступника.

59. (1) Великий страх обуял патрициев, перед которыми трибуны явились в том
же обличьи, что и децемвиры, но тут народный трибун Марк Дуиллий
благоразумно пресек это чрезмерное своевластие. (2) "Врагам, покушавшимся
на нашу свободу, мы отплатили сполна,- сказал он.- И потому в этом году я
не позволю, чтоб хоть кто-нибудь был вызван в суд или препровожден в
темницу. (3) Ибо в другой раз не взыщешь за старые и уже забытые
прегрешения, после того как и новые искуплены казнью децемвиров, а
неустанная забота обоих консулов, охраняющих вашу свободу, служит залогом
того, что вмешательства трибунов не потребуется".
    (4) Сдержанность трибуна сразу избавила патрициев от страха, но зато
заронила в них ненависть к консулам, которые казались им всецело преданными
плебеям, так что о благополучии и свободе патрициев больше пеклись
плебейские должностные лица, чем патрицианские, и даже своими карами
трибуны пресытились прежде, чем консулы собрались воспротивиться их
произволу. (5) Вот почему многие объясняли нерешительность сената,
утвердившего внесенные консулами законы, лишь опасным положением, в какое
попало тогда государство.

60. (1) Уладив дела в Городе и упрочив положение плебеев, консулы занялись
каждый своим делом. Валерий на Альгиде расчетливо сдерживал наступление
объединенного войска эквов и вольсков, (2) ведь если б он пустил дело
наудачу, то, весьма вероятно, после несчастливого исхода правления
децемвиров боевой дух римлян и их врагов сулил консулу поражение. (3) Он
удерживал войско в лагере, расположив его в тысяче шагов от неприятеля. Тот
выстроился в полной боевой готовности на полпути между двумя лагерями, но
на призывы сразиться римляне ответа не давали. (4) Потом вольскам и эквам
надоело стоять, понапрасну ожидая боя, и, уверенные в том, что их победа
чуть ли не признана римлянами, они отправились грабить, одни - герников,
другие - латинов. В их лагере осталось достаточно сил для обороны, но не
для сраженья. (5) Как только консул это заметил, он вывел войско и вызвал
неприятелей на бой, в свой черед нагнав на них страху. (6) Понимая, что сил
у них мало, те не вступали в сражение, чем укрепили боевой дух римлян,
которые сочли уже побежденным дрожащего за стенами врага. (7) Простояв
целый день в напряженном ожидании сражения, они уступили ночи. Римляне были
полны надежд и собирались с силами, враги же пали духом и поспешили
разослать гонцов за теми, кто занимался грабежом. Те, кто был рядом,
поспешно вернулись в лагерь, тех, кто забрался далеко, не нашли.
     (8) Как только рассвело, римляне выступили из лагеря, с тем чтобы,
если сражение состоится, идти на приступ. И вот, после того как большая
часть дня прошла без всякого движения со стороны врага, консул приказывает
наступать. Эквы и вольски исполнились негодования: победоносное войско ищет
защиты не в доблести и оружии, а за крепостной стеной! Но вот и они
получили от своих вождей желанный приказ вступить в бой. (9) Часть из них
уже вышла за ворота, другие, соблюдая порядок, занимали свои места, как
вдруг консул, не дожидаясь, пока все вражеские силы изготовятся к бою, (10)
обрушился на противника, упреждая тех, кто не вышел или не успел
развернуться для сраженья, так что удар пришелся прямо в мечущуюся толпу
врагов, которые озирались в поисках своих, теряя мужество под напором
поднявших боевой крик римлян. (11) Вольски с эквами поначалу отступили, но
потом, собравшись с духом и вняв упрекам своих вождей, не собираются ль,
мол, они сдаваться, вернулись на поле боя.

61.(1) Со своей стороны консул призывал римлян помнить: в этот день они,
свободные, впервые сражаются за свободный Город, победу они одерживают для
себя, а не приносят в дар децемвирам. (2) И не Аппий ведет их в бой, а
консул Валерий, потомок освободителей народа римского и сам
освободитель106. Пусть все увидят, что прежние сражения были проиграны по
вине полководцев, а не воинов. (3) Стыдно, сражаясь с врагом, выказывать
меньше храбрости, чем в борьбе с согражданами, и страшиться порабощения
дома, а не на войне. (4) В мирное время опасность грозила целомудрию одной
лишь Вергинии и опасна была похоть лишь одного Аппия, а вот если военное
счастье отвернется от римского войска, то детям каждого римлянина будет
грозить опасность от многих тысяч врагов. (5) Он, сказал консул, не хочет
предрекать, чему не дадут случиться Юпитер и Марс в Городе, основанном под
их покровительством. Он лишь призывает римлян вернуть славу непоколебимого
могущества на Авентин и Священную гору, где несколько месяцев назад они
получили свободу, и показать всем, (6) что римские воины после изгнания
децемвиров - те же, что были до их избрания, а доблесть народа римского не
умалена равенством всех перед законом. (7) Сказав это пехотинцам, консул
поспешил к всадникам.
     (8) "Вперед, юноши! Покажите пехоте, что доблестью вы превосходите ее
так же, как званьем и почетом! В первой стычке пехота поколебала
неприятеля, но с поля боя врагов прогоните вы! Они не выдержат натиска и
уже теперь колеблются вместо того, чтоб сопротивляться". (9) Всадники
пришпорили коней, пустив их на врага, уже потрепанного в сражении с
пехотинцами, прорвали передовую линию, ворвались во вражеский тыл, куда
часть конницы в объезд дошла на рысях, отрезая пути отступления тем, кто в
страхе пытался бежать к лагерю. (10) Пехота во главе с самим консулом
бросает все силы на захват лагеря и после кровавого побоища завладевает
богатой добычей.
     (11) Слух о победе, достигнув не только Города, но и войска,
выступившего против сабинян, вызвал ликование в Риме, а воинов в лагере
вдохновил на состязанье с ними в подвигах. (12) Мелкими стычками и набегами
Гораций уже приучил своих воинов быть более уверенными в себе и поменьше
вспоминать о позоре поражения под предводительством децемвиров; так в
незначительных столкновениях росла и крепла их надежда. (13) К тому же,
обнаглевшие после прошлогоднего успеха, сабиняне дразнили римлян вопросами,
что это, мол, те, точно разбойники, шныряют туда-сюда и тратят время на
множество мелких стычек вместо того, чтоб дать одно, решающее сражение.
(14) Почему бы им не сойтись в чистом поле и не попытать счастья разом?

62. (1) Римляне и сами собрались с духом для такого боя, но теперь их
негодование подогревалось тем, что другое войско придет в Город с победой,
а над ними по-прежнему будут глумиться враги. (2) Когда же, если не теперь,
они отомстят врагу за позор? Как только консул заметил в лагере ропот, он
собрал воинов. "Вы, я думаю, слышали,- сказал он,- о подвигах, совершенных
на Альгиде. Войско свободного народа достойно показало себя. Благоразумием
консула и доблестью воинов была добыта победа. (3) А что касается меня, то
я уповаю лишь на разум и мужество, каким вы, воины, поделитесь со мной. Мы
можем извлечь выгоду, оттягивая войну, а можем и быстро закончить ее. (4)
Если придется тянуть, то я, следуя прежнему моему начертанию, добьюсь того,
что ваши надежда и доблесть будут крепнуть день ото дня. Если же вам
достанет мужества для решающей схватки, тогда киньте боевой клич, пусть
прогремит голос воли и доблести вашей!" (5) Тут поднялся такой
оглушительный крик, что консул тотчас согласился с требованиями воинов и
постановил назавтра вести их в бой. Остаток дня ушел на подготовку оружия.
     (6) На следующий день, едва увидав, что римское войско стоит наготове,
выступили и заждавшиеся сражения сабиняне. То была битва, какие бывают
между уверенными в своих силах противниками, один из которых навек
прославлен прежними победами, другой воодушевлен одержанной недавно. (7)
Сабиняне с умом распорядились своими силами: уравняв свое войско с
неприятельским, они придержали две тысячи воинов, которым приказано было в
разгар боя потеснить левое крыло римлян. (8) Но, когда напавшие сабиняне
стали теснить почти окруженное крыло, около шестисот всадников двух
легионов спешились, бросились наперерез уже отступающим соратникам,
отбросили врага и воодушевили пехотинцев, сперва подвергнув себя равной с
ними опасности, а потом заставив их устыдиться. (9) Стыдно же им было
оттого, что всадники, сражаясь верхом и в строю, даже в рукопашном бою
превзошли пехотинцев.

63. (1) Вот уже снова идут в бой пехотинцы и, заняв свое место в строю, не
только выравнивают ход битвы, но и наносят урон правому крылу сабинян. (2)
Всадники под прикрытием пехоты вернулись к своим коням. Весть об одержанной
победе всадники немедленно передали остальному войску и ринулись на врага,
изрядно напуганного поражением наиболее сильного своего крыла. Никто в том
бою не мог сравниться доблестью с конницей. (3) Консул наблюдал за всеми,
поощряя храбрых, стыдя уклоняющихся от сраженья: эти тотчас становились
образцом мужества, ибо страх позора поднимал их дух так же, как других -
похвала. (4) С новой силой прогремел воинский клич, римляне, ринувшись
разом, оттеснили врага, а потом уже ничто не могло сдержать их натиска.
Разбежавшиеся сабиняне оставили лагерь на разграбление римлянам. Те,
однако, захватили не имущество союзников, как на Альгиде, а то, что было
похищено у них самих во время вражеских набегов.
    (5) Несмотря на двойную победу консулов в двух разных сражениях, сенат,
поскупясь, назначил благодарственное молебствие в честь обоих консулов на
один день. Народ же сам пришел молиться на другой день, и это
неупорядоченное народное молебствие отмечено было еще большим рвением. (6)
Консулы договорились, что каждый из них подойдет к Городу в свой день, и
после этого призвали сенат на Марсово поле. Знатнейшие сенаторы
возмутились, что консулы докладывают о своих подвигах здесь, среди воинов,
с целью внушить страх сенату. (7) И тогда консулы, чтоб лишить их повода
для обвинений, призвали сенаторов перебраться на Фламиниев луг, где теперь
храм Аполлона, то есть на то место, которое уже в то время было посвящено
Аполлону107. (8) Но после того, как сенаторы единогласно отказали консулам
в триумфе, народный трибун Луций Ицилий внес этот вопрос на рассмотрение
народа, чему многие воспротивились, (9) а больше всех - Гай Клавдий,
заявивший, что консулы желают отметить триумф не над врагами, а над
сенаторами и вместо награды за доблесть требуют благодарности за частные
услуги трибунам. Никогда еще триумф не присуждался народным собранием, этим
всегда полностью ведал сенат. (10) Даже цари, мол, не умаляли достоинства
высшего сословия. Пусть и трибуны знают границы своей власти и не пытаются
отменить решения государственного совета. Государство останется свободным,
а законы - одинаковыми для всех, только если каждое сословие сохранит свои
права и не утратит своего достоинства.
    (11) Несмотря на то что многое в таком же роде было высказано
остальными знатнейшими сенаторами, предложение Ицилия было принято всеми
трибунами. Тогда впервые триумф был утвержден велением народа без
утверждения сената.

64. (1) После этой победы своеволие народных трибунов дошло до того, что
они сговорились остаться в своей должности на новый срок, а чтобы
властолюбие их не бросалось в глаза, предложили также продлить срок
консульских полномочий. (2) Оправдывались они тем, что-де сенаторы, унижая
консулов, подрывают и права народных трибунов. (3) А что будет, если,
избрав консулами своих единомышленников, сенаторы с их помощью начнут
борьбу против новых трибунов прежде, чем законы войдут в силу? Ведь не
всегда же консулами будут Валерии и Горации, которым свобода плебеев дороже
собственной выгоды.
    (4) По счастливому стечению обстоятельств жребий председательствовать
на выборах выпал тогда Марку Дуиллию, человеку предусмотрительному и
понимавшему, что продление полномочий неминуемо вызовет ненависть к
трибунам. (5) После того как на его отказ поддержать старых трибунов те
выдвинули требование, чтобы он либо позволил провести свободное голосование
по трибам, либо уступил председательство своим товарищам, которые будут
руководствоваться законом, а не пожеланиями патрициев, (6) Дуиллий,
настаивая на своем, призвал консулов к трибунским скамьям и, задав им
вопрос об их намереньях, услышал, что консулов они хотят избрать новых.
Тогда вместе с ними - любезными народу защитниками нелюбезного народу
решения - он и явился на собрание. (7) У консулов, представших перед
народом, вновь спросили о том, как поступят они, если римский народ,
памятуя и о возвращенной ими дома свободе, и об их подвигах на войне, вновь
сделает их консулами; и, когда они своего решения не изменили, (8) Дуиллий
им воздал хвалу за твердое их желание ни в чем не уподобиться децемвирам и
открыл выборы народных трибунов. Но после того, как было избрано пять
народных трибунов, а другие соискатели из-за откровенных притязаний девяти
старых трибунов не набрали голосов в трибах, он распустил народ и больше на
выборы не призывал. (9) Он, по его словам, следовал закону, который вовсе
не определяет числа трибунов, лишь бы только они вообще избирались, но
велит тем, кто вступил в дожность, самим выбрать себе сотоварищей. (10)
Дуиллий прочитал слова закона: "Предлагается десять народных трибунов. Если
сегодня вы изберете меньшее число народных трибунов, тогда пусть те, кого
они сами выберут себе в товарищи, в соответствии с этим законом считаются
такими же народными трибунами, как те, кого вы сами сегодня избрали". (11)
Дуиллий стоял на своем, отказываясь признать право на существование в
государстве пятнадцати народных трибунов, и, пересилив наконец своих
властолюбивых товарищей, сложил с себя полномочия, чем угодил и отцам и
простому народу.

65. (1) Новые народные трибуны, выбирая себе сотоварищей, уважили волю
сенаторов выбором двух патрициев и бывших консулов - Спурия Тарпея и Авла
Атерния108. (2) Консулами стали Спурий Герминий и Тит Вергиний Целимонтан
[448 г.], которые не слишком старались принять сторону патрициев или
плебеев, зато не знали тревог ни в домашних делах, ни в военных. (3)
Народный трибун Луций Требоний злобствовал на патрициев за то, что те, по
его словам, своими каверзами мешали трибунам выбрать его себе в товарищи, и
внес на рассмотрение закон, (4) предписывающий тому, кто избирает народных
трибунов, не закрывать выборов до тех пор, пока не наберется десяти
трибунов. Его прозвали Непреклонным, ибо весь срок трибунских полномочий он
посвятил преследованию патрициев.
    (5) Ставшие затем консулами Марк Геганий Мацерин и Гай Юлий [447 г.]
пресекли распрю между трибунами и патрицианской молодежью, не посягнув на
полномочия трибунов и не поступившись достоинством патрициев. (6)
Приостановив объявленный и вызвавший было волнения набор против вольсков и
эквов, консулы уверяли плебеев, что только согласие в Риме обеспечивает мир
с соседями, которых воодушевляют на войну распри между согражданами. (7)
Так забота о мире стала предлогом к сохранению внутреннего согласия. Но
одно из сословий вечно раздражала сдержанность другого, и утихомирившихся
плебеев начали притеснять молодые патриции. (8) Уже первые попытки трибунов
помочь обиженным успеха не принесли, а потом перестала соблюдаться и
собственная неприкосновенность трибунов, которых в последние месяцы,
пользуясь тем, что к концу года власть несколько ослабевает, неотступно
преследовали их сильные противники. (9) Плебеи возлагали теперь надежды
лишь на трибунов, подобных Ицилию; по их словам, те, что были у них два
последних года, только назывались трибунами. (10) Знатнейшие сенаторы,
напротив, хотя и видели необузданность молодежи, все-таки, раз уж
приходится нарушить меру, предпочитали, чтоб у своих боевой дух был выше,
чем у противника.
    (11) Трудно, защищая свою свободу, соблюсти меру, пока под видом
сохранения равенства кто-то хочет возвыситься, чтоб угнетать другого, пока
люди пугают других, чтоб не бояться самим, пока, отражая обиду, мы
причиняем ее другим, как будто этот выбор между насилием и страданием
неизбежен.

66. (1) Избранные затем консулами Агриппа Фурий и в четвертый раз Тит
Квинкций Капитолин [446 г.] избежали как волнений в городе, так и войны
внешней, хотя угрожало и то и другое. (2) Предотвратить раздоры между
согражданами было уже невозможно, ибо и плебеи, и трибуны, настроенные
против патрициев, превращали в настоящее сражение каждый вызов в суд
кого-либо из знатных людей. (3) В поднятом ими шуме эквы и вольски сразу
услышали призыв к оружию, да и собственные алчущие добычи вожди уверяли их
в том, что из-за неповиновения трибунов провалился набор, объявленный два
года назад, вот почему, мол, против них и не выслали войско. (4) Вольница
сделала римское войско неуправляемым, и Рим перестал быть для них общим
отечеством. Весь свой гнев и вражду к чужим они обратили против самих себя.
Междоусобица поможет нам передушить ослепших от бешенства волков. (5)
Объединив войска, враги опустошили сперва владения латинов, а потом, нигде
не встретив отпора, к полному восторгу зачинщиков войны, подошли под самые
стены Рима со стороны Эсквилинских ворот и к позору римлян, прямо на виду у
Города, начали опустошать окрестности. (6) После того как они всем войском
безнаказанно ушли, гоня перед собой добычу, назад в Корбион, консул
Квинкций созвал народ на собрание.

67. (1) Он произнес там, как говорят, такую речь: "Хоть я и не знаю за
собой никакой вины, квириты, однако, стоя здесь, перед вами, я испытываю
жгучий стыд. Отныне и вы знаете, и потомкам будет известно, что эквы и
вольски, слабей которых, может быть, одни только герники, в четвертое
консульство Тита Квинкция с оружием в руках безнаказанно подошли к стенам
Рима! (2) И, хотя то, как мы живем, давно уже не может предвещать ничего
хорошего, если бы только я мог узнать, что именно в этом году меня ждет
такой позор, я бы спасся от него изгнанием или смертью, лишь бы избавиться
от консульского звания. (3) И если бы вчера с оружием перед нашими воротами
встали настоящие воины, то в мое консульство мог бы пасть Рим. Хватит
почестей, незачем жить. Следовало бы мне умереть, когда в третий раз я был
консулом. Но кого, однако же, осмелились презреть ничтожнейшие из наших
врагов? (4) Нас, консулов, или вас, квириты? (5) Если виноваты мы, отнимите
у нас власть, а если этого мало, покарайте нас. Если же вина лежит на вас,
то не найти таких богов и людей, которые взыскали бы с вас за ваши
прегрешения: лишь вам самим надлежит раскаяться в них. Но враги презирали
не вашу трусость и полагались не на свою доблесть: слишком часто бывали они
разгромлены, оставляли лагеря, отдавали в уплату земли, проходили под
ярмом, чтобы не знать себя и вас. (6) Разлад между сословиями, раздоры
между патрициями и плебеями губительны для Города. Когда мы не ведаем
границ нашей власти, а вы - вашей вольности, вам внушают отвращение
представители патрицианской, а нам - плебейской власти - вот что вселяет
смелость в этих наших врагов. Во имя богов, чего еще вы хотите? (7) Вы
пожелали народных трибунов - мы уступили, чтобы сохранить согласие, вам
понадобились децемвиры - мы допустили их избрание, децемвиры вам опротивели
- мы заставили их отказаться от власти. (8) Но и, сделавшись частными
людьми, они остались жертвой вашей злобы, а мы позволили этим родовитейшим,
отмеченным высшими почестями мужам умирать и отправляться в изгнание. (9)
Вы снова пожелали избрать народных трибунов - и избрали их. Консулами стали
ваши сторонники, и эти представители патрицианской власти, враждебные самим
патрициям, стали нашим даром вам, плебеи. Заступничество трибунов, право
обжалования перед народом, обязательность постановлений простого народа для
патрициев - во имя равенства перед законом мы терпеливо сносим попрание
наших прав. Куда приведут раздоры? (10) Когда станет единым Город, когда мы
сможем сказать, что это общее наше отечество? Побежденные, мы держимся
спокойнее вас, победителей. (11) Так не довольно ли вам страха, который вы
нам внушаете? Угрожая нам, вы заняли Авентин, угрожая нам, захватили
Священную гору, вот и Эсквилинской холм почти уже взят вольсками, но никто
не сбросил карабкающегося по склону врага, потому что оружие в ваших руках
повернуто против нас.

68. (1) Вот вы тут осадили курию, сделали форум небезопасным, наполнили
темницу знатнейшими людьми, так выйдите-ка с тою же храбростью за
Эсквилинские ворота, (2) или, если не отваживаетесь, поглядите со стен, как
огню и мечу предают ваши поля, как угоняют добычу, как дымятся подожженные
повсюду дома! (3). А ведь общему делу от этого приходится еще хуже: горят
поля, осажден Город, военная слава досталась врагам! Что дальше? В каком
состоянии ваши собственные дела? Вот вы узнаете каждый о понесенном ущербе.
Откуда и чем вам здесь его восполнить? (4) Трибуны восстановят и отдадут
вам потерянное? Речей и слов для вас у них будет сколько угодно, и
обвинений против знати, и законов один лучше другого, и сходок. Но ведь с
этих сходок никто из вас никогда не возвращался домой обогащенным или
осчастливленным. (5) Приносил ли хоть кто-то из вас жене и детям
что-нибудь, кроме ненависти, обид и вражды - как общественных, так и
частных? Но вы не можете сами, своей безупречной доблестью, защитить себя
от этого и пользуетесь чужою помощью. (6) Клянусь, когда вы служили под
нашим, консулов, началом, а не трибунов, и не на форуме, а на войне, и крик
ваш приводил в трепет врага на поле брани, а не римских патрициев в
собрании, то вы с триумфом возвращались домой, к пенатам, нагруженные
добычей, обогащенные отнятой у врага землею, обласканные удачей, причастные
и общей славе, и той, что каждый снискал себе сам; а теперь вы позволяете
неприятелю уйти, унося с собою ваше добро. (7) Оставайтесь при своих
сходках, живите на форуме, но война, от которой вы прячетесь, неминуемо
настигнет вас. Вам трудно было выступить против эквов и вольсков, а война
сама пришла к воротам, и, если не отразить ее, она перекинется через стены,
захлестнет твердыню Капитолия и застигнет вас в собственном доме. (8) Два
года назад сенат приказал произвести набор и повести войско на Альгид, а мы
беззаботно сидим себе дома, по-бабьи чешем языки, радуясь наступившему миру
и не замечая в этой короткой передышке, что грядет война, еще опаснее
прежних. (9) Я знаю, есть речи приятней моей, но необходимость заставляет
меня говорить правду, а не любезности, даже если бы моя собственная природа
не требовала этого. Я хотел бы добиться вашего расположения, квириты, но
еще больше жажду я вашего спасения, что бы вы потом ни думали обо мне. (10)
Так уж устроено природой, что тот, кто перед толпою говорит о своем, ей
любезней того, кому ничто нейдет на ум, кроме общественной пользы. Может,
вы думаете, что эти угождающие толпе, эти радетели за народ, не давая вам
ни взяться за оружие, ни насладиться миром, подстрекают и смущают вас для
вашего блага? (11) Им выгодны только времена смут, они понимают, что при
согласии сословий им не видать ни почестей, ни барышей, они думают, что
лучше быть вождями бедствующих, чем совсем ничьими. (12) Но коль скоро вы
можете пресытиться и этим и захотите вернуть строй своих предков, то я
готов отдать голову на отсечение, если в несколько дней не разгромлю
разорителей наших полей, (13) не отниму у них лагерь и, отвратив от наших
ворот вызывающие теперь у вас содрогание бедствия войны, не поражу ими
вражеские города".

69. (1) Мало какому трибуну удавалось своей речью снискать у народа большее
расположение, чем добился тогда самый суровый из консулов. (2) Даже
молодежь, привыкшая считать уклонение от воинской службы в час опасности
лучшим оружием против патрициев, готова была к битвам. Беженцы из деревень,
израненные и ограбленные, рассказывали еще более ужасное, чем то, что
открывалось взорам, и весь Город переполнился гневом. (3) Когда собрался
сенат, взоры всех обратились к Квинкцию, единственному, кто мог спасти
величие Рима, кто, по мнению знатнейших сенаторов, сказал свое слово,
достойное консульского звания, достойное его прежних консульств, достойное
всей его жизни, часто отмечавшейся почестями, но еще чаще заслуживавшей их.
(4) По мнению сенаторов, одни консулы, предавая патрицианское достоинство,
льстили плебеям, другие, строго охраняя права своего сословия,
притеснениями ожесточали толпу, и только Тит Квинкций не забыл упомянуть в
своей речи ни о патрицианском величии, ни о согласии сословий, ни о тяжелых
временах. (5) Его и товарища его по консульству просили взять на себя
заботу о государстве, трибунов заклинали вместе с консулами отвести войну
от Города и плебеям внушили при столь тревожных обстоятельствах слушаться
сенаторов: это-де взывает к трибунам общее отечество, моля заступиться за
разоренные земли и почти захваченный Город. (6) С согласия всех был
назначен и проведен набор. Объявив в собрании, что теперь некогда
расследовать, все ли записались, консулы приказали юношам на следующий день
прибыть на Марсово поле, а для расследования, мол, придет время после
окончания войны, и тот, кто не найдет оправдания, будет считаться беглым.
(7) На следующий день явились все. (8) Каждая когорта избрала своих
центурионов, а во главе когорт было поставлено по два сенатора. Все это,
как рассказывают, сделано было так быстро, что знамена, в тот же день
извлеченные квесторами из казначейства109 и доставленные на Марсово поле,
были подняты еще до полудня и новое войско, в сопровождении немногих
когорт, составленных из опытных воинов-добровольцев, остановилось у
десятого камня110. (9) Уже на следующий день они увидели врага и близ
Корбиона перед их лагерем поставили свой. (10) А на третий день побуждаемые
- римляне злобой, те - отчаяньем и сознанием вины за столь частые мятежи111
без малейшего промедленья вступили в бой.

70. (1) Хотя оба консула располагали в войске одинаковыми полномочиями, ибо
это наилучший способ ведения больших дел, все же с согласия Агриппы вся
полнота власти была передана другому консулу, который, в ответ на
незлобивость и уступчивость, по-дружески делился с ним и замыслами, и
славою, возвышая того, кто не мог с ним равняться. (2) В бою Квинкций был
на правом крыле, Агриппа на левом, середина вверялась легату Спурию
Постумию Альбу, конница была отдана под начало другого легата - Публия
Сульпиция. (3) На правом крыле пехота отлично дралась против упорно
оборонявшихся вольсков. (4) Публий Сульпиций с конницей прорвал в середине
вражескую оборону. Хоть ему и можно было тем же путем вернуться к своим,
прежде чем неприятель поправит смешавшиеся ряды, но всадники предпочли
ударить во вражеский тыл и в мгновение ока рассеяли бы с двух сторон
войско, если б конница вольсков и эквов не навязала им боя. (5) Тогда
Сульпиций закричал своим, что медлить нельзя, что они отрезаны и будут
окружены, если только, отдав все силы, не справятся с неприятельской
конницей. (6) Мало прогнать врага, надо перебить людей и коней, дабы никто
не смог вернуться на поле битвы и снова вступить в бой. Да они и не смогут
сопротивляться тем, перед кем не устояла сомкнутая в тесные ряды пехота!
(7) И всадники вняли его словам. Одним ударом они смяли вражескую конницу:
многие попадали с коней, и их самих и лошадей их пронзали копьями. Так
завершилось сражение с конницей. (8) Напав после этого на пехотинцев,
всадники лишь тогда известили о своих подвигах консула, когда
неприятельское войско уже дрогнуло. Это известие воодушевило одерживавших
верх римлян и вызвало замешательство среди отступающих эквов. (9) Поражение
врагов началось в середине строя, где ряды обороны прорвала конница; (10)
потом консул Квинкций подавил сопротивление на левом крыле, и только на
правом дело еще требовало больших усилий. Тут Агриппа, молодой и горячий,
как только заметил, что в других местах дело идет лучше, чем у него, стал
выхватывать знамена у знаменосцев и даже, бросаясь вперед, швырять их в
сомкнутые неприятельские ряды. (11) Страшась позора112, воины ринулись на
врага. Так победа была уравновешена между всеми. Но тут от Квинкция пришло
известие, что он победил и грозит уже неприятельскому лагерю, но не хочет
туда врываться, пока не узнает, что бой выигран и на левом крыле; (12) Если
же Агриппа уже разбил врага, пусть присоединяется, чтобы все войско разом
овладело добычей. (13) Одержавший победу Агриппа прибыл поздравить
победителя Квинкция уже к неприятельскому лагерю. Мгновенно разогнав
немногих защитников, они без боя преодолели укрепления, а вышли оттуда с
войском, захватившим богатую добычу и к тому же вернувшим свое имущество,
отнятое неприятельскими набегами. (14) Мне известно, что консулы сами не
требовали триумфа, и сенат его им не предоставил, но я не имею сведений о
причине, из-за которой они пренебрегли этой почестью или не понадеялись на
нее. (15) Я полагаю, насколько позволяет давность случившегося, что
вследствие отказа сената почтить триумфом консулов Валерия и Горация,
снискавших славу победителей не только вольсков и эквов, но также и
сабинян, этим консулам стыдно было требовать триумф за свои подвиги,
вполовину меньшие совершенных теми, ведь, добейся они его, и могли бы
подумать, что в расчет были приняты сами люди, а не их заслуги.

71. (1) Слава одержанной над врагом победы была омрачена позорным
приговором, вынесенным в Риме по поводу спора союзников о границах. (2)
Ардеяне и арицийцы, изнуренные частыми войнами, которые велись из-за
спорных земель и наносили большой урон обеим сторонам, попросили римский
народ рассудить их. (3) Когда они явились для изложения дела и консулы
созвали народ, завязался продолжительный спор. Уже после того, как были
выслушаны свидетели и пора было созывать трибы, а народу приступить к
голосованию, поднялся некто Публий Скаптий, престарелый плебей, и сказал:
"Если мне, консулы, позволено высказаться о государственном деле, то я не
потерплю, чтоб народ оставался в заблуждении касательно этого спора". (4)
Консулы отказались выслушать его заявление как вздорное, но он кричал о
предательстве ими общего дела; консулы приказали прогнать Скаптия, и тот
воззвал к трибунам. (5) Трибуны, которыми толпа правит чаще, чем они ею, в
угоду жаждущим выслушать его плебеям позволили Скаптию говорить, что хочет.
(6) И тот стал рассказывать, что ему пошел уже восемьдесят третий год, а в
тех местах, о которых идет спор, он был на военной службе, но не юношей (то
был уже двадцатый его поход), и война тогда шла близ Кориол. Он, мол,
говорит о деле, многими по давности забытом. (7) Ему же врезалось в память,
что земля, о которой идет спор, входила во владения Кориол и после захвата
города стала по праву победителя общественным достоянием римского народа.
Поэтому его удивляют ардеяне и арицийцы, до поражения Кориол никогда не
предъявлявшие своих прав на эту землю, а теперь вознамерившиеся перехватить
ее у римского народа, произведенного ими из хозяина в третейские судьи. (8)
Ему уже недолго остается жить, но он не мог позволить себе не предъявить
своих прав на эту землю, к захвату которой он приложил руку, когда был
воином, и не возвысить свой голос, последнее оружие старика. Он
настоятельно советует народу из напрасной стыдливости не выносить приговора
против себя самого.

72. (1) Консулы, заметив, как тихо и с каким сочувствием слушают Скаптия,
призвали богов и людей в свидетели против этой гнусной затеи и пригласили
знатнейших сенаторов. (2) Вместе с ними они обходили трибы, заклиная народ
не совершать бесчестного поступка, который послужит образцом для худших
беззаконий, и, оставаясь судьями, не обращать в свою пользу спорный
предмет, ибо, даже если б судье и дозволено было преследовать собственную
выгоду, приобретение этой земли даст прибыль, неизмеримо меньшую того
убытка, который будет понесен, когда из-за бесчестного поступка от Рима
отпадут союзники. (3) Ущерб, который будет нанесен нашему доброму имени,
столь велик, что его и не измеришь: ведь об этом послы расскажут дома, об
этом узнают все - дойдет до союзников, дойдет и до врагов, какое огорчение
для одних, какая радость для других! (4) Вы думаете, у соседних народов
поверят, что все затеял этот старый Скаптий, торчащий на собраниях? В таком
вот виде он и прославится, а о римском народе станут говорить как о падком
на барыши клеветнике и захватчике имущества в чужом споре. (5) Видел ли
кто-нибудь судью по частному делу, чтоб он самому себе присуждал спорную
вещь? Даже сам Скаптий,. хоть в нем уже молчит совесть, такого не сделает.
В один голос твердили об этом консулы и сенаторы; (6) но верх взяла
алчность и пробудивший ее Скаптий. Созванные трибы объявили спорную землю
собственностью римского народа. (7) Утверждают, что и при других судьях все
было бы так же, но в таких обстоятельствах даже правота не могла бы смыть
позор с этого приговора, и римским сенаторам он был не менее гадок и горек,
чем ардеянам и арицийцам. Остаток года прошел спокойно - без волнений в
Городе и без угроз извне.

           Тит Ливий. История Рима от основания города. Книга IV.

КНИГА IV

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
54 55 56 57 58 59 60 61

1. (1) Затем консулами стали Марк Генуций и Гай Курций. Тот год [445 г.]
был недобрым как в домашних делах, так и в военных. Уже в самом его начале
трибун Гай Канулей обнародовал предложение (2) о дозволении законных браков
между патрициями и плебеями1, в чем патриции усмотрели угрозу чистоте их
крови и упорядоченности родовых прав2. Трибуны поначалу осторожно
заговорили о том, чтобы один из консулов мог быть плебеем, и дошло наконец
до того, что девять трибунов предложили закон, (3) согласно которому народ
имел бы право избирать консулов по своему усмотрению, из патрициев ли или
из плебеев, - в этом случае, по мнению патрициев, им пришлось бы де
делиться властью с плебеями, но попросту уступить всю ее толпе.
     (4) Вот почему в сенате с такой радостью встретили весть "о том, что
отпали ардеяне (у которых римляне беззаконным судейством отняли часть
земли), что вейяне разоряют пограничные земли, а вольски и эквы ропщут
из-за укрепления Верругины3: настолько война, даже безуспешная, была для
патрициев предпочтительней постыдного мира. (5) Приняв и преувеличив эти
известия, дабы шумом войны заглушить голоса трибунов, сенат постановил
произвести набор войска и готовиться к войне с еще большим, если возможно,
рвением, чем в консульство Тита Квинкция. (6) Тогда Гай Канулей произнес в
сенате речь: никаким запугиванием, сказал он, не отвлечь консулам плебеев
от помыслов о новых законах; покуда он жив, не бывать набору, прежде чем
плебеи не примут решение о том, что предложено им и его сотоварищами. Тут
же он созвал плебеев на сходку.

2. (1) Меж тем консулы настраивали сенат против трибунов, а трибуны - народ
против консулов. Безумство трибунов, говорили консулы, делается
нестерпимым: дальше некуда - в Городе разжигается больше войн, чем в чужих
землях. И виной тому - как народ, так и патриции, как трибуны, так и
консулы. (2) Что в государстве вознаграждается, то всегда быстро и
разрастается: так воспитываются добрые граждане и храбрые воины. (3) А в
Риме ничто не вознаграждается лучше, чем мятежи: они всегда приносили
уважение и почет всем и каждому. (4) Пусть поразмыслят сенаторы, в чем
состояло величие сословия, унаследованное ими от их отцов, таким ли они его
передадут своим сыновьям; и чем могут похваляться плебеи, говоря о своей
возросшей силе и славе. И этому нет и не будет конца, пока мятежи имеют
успех, а зачинщики мятежей в такой чести. (5) К чему клонит Канулей, и с
таким упорством? К тому, чтобы роды смешались в сброд, чтобы поколебался
чин общественных и частных птицегаданий, чтобы не осталось ничего не
испорченного, ничего беспримесного, чтобы с утратою всех различий никто не
знал бы уже ни себя, ни своих? (6) Что такое эти смешанные браки, как не
простое, словно у диких зверей, спаривание между патрициями и плебеями?
Чтобы появившийся. на свет не знал, чьей он крови, чьим причастен
святыням4, - полупатриций, полуплебей, сам с собой в разладе! (7) Но
недостаточным кажется смешать порядок божеский и человеческий:
подстрекатели черни уже рвутся к консульству! Сперва они. лишь произносили
речи, добиваясь того, чтобы одним из консулов был плебей5, а теперь уже
требуют и закона, согласно которому народ избирал бы консулов из патрициев,
из плебеев ли по своему произволу! Ясно, что избраны будут из плебеев
мятежнейшие и станут консулами Канулеи да Ицилии. (8) Да не попустит Юпитер
Всеблагой Величайший, чтобы власть, отмеченная царским величием, пала столь
низко! Лучше тысячу раз умереть, чем сносить такой позор. (9) Нет сомнения,
что наши предки, если бы могли предвидеть, что уступками не смягчат народ,
а лишь озлобят в его все более несправедливых притязаниях, с самого начала
решились бы на самую отчаянную борьбу, но не подчинили бы себя принятым
тогда законам. (10) Ведь как тогда уступили толпе с трибунатом, так
приходилось уступать и потом. (11) И этому нет конца: не могут ужиться в
одном государстве народные трибуны и сенаторы: либо сословье одних, либо
должность других должны перестать существовать; лучше поздно воспротивиться
наглости и безрассудству, чем никогда. (12) Неужто им дано сперва
безнаказанно сеять чреватые войною раздоры с соседями, а потом мешать
согражданам вооружаться и обороняться от тех, кого сами же и подстрекнули?
Только что не пригласив к нам неприятеля, они не дают собрать против него
ополчение, а Канулей даже смеет объявлять в сенате, что запретит набор
войска, (13) если сенаторы, словно побежденные, не утвердят его законы! Что
это, как не угроза предать отечество, дождаться нападения и сдаться? Кого
должны воодушевить эти призывы? Нет, не римлян, но вольсков, эквов, вейян.
(14) Уж не под водительством ли Канулея надеются они взойти на
капитолийские твердыни? Но если трибуны, отняв у патрициев их права и
величие, не лишили их также и мужества, то консулы готовы вести их прежде
против преступных сограждан, а потом уж против вооруженных врагов.

3. (1) Пока в сенате кипели такие страсти, Гай Канулей выступил в защиту
своих законов и против консулов с такою пространною речью: (2) "Я и прежде,
квириты, не раз замечал, как гнушаются вами патриции, считая вас
недостойными жить с ними в тех же самых стенах единого Города; теперь это
мне совершенно ясно - с такой яростью ополчились они на наши предложения,
(3) в которых нет ничего иного, кроме напоминания о том, что мы - их
сограждане и хоть разный у нас достаток, но отечество - то же самое.
Предлагаем же мы всего две вещи. (4) Первое: мы требуем право на законный
брак, которое обычно предоставляется и соседям, и чужеземцам6: ведь даже
побежденным врагам мы даруем право гражданства7, которое куда как важней.
(5) Второе: мы не требуем ничего нового, а лишь домогаемся того, что и так
уже принадлежит народу римскому, - права вверять власть тому, кому он сам
пожелает. (6) Почему же в ответ они подняли такую бурю, почему чуть ли не
нападают на меня в сенате, почему готовы дать волю рукам и осквернить
насилием освященный неприкосновенностью сан трибуна? (7) Если римскому
народу будет дано право свободно выбирать тех, кому хочет он вверить
консульские полномочия, и плебей, достойный высшей, самой высокой
должности, не будет лишен надежды ее получить, то неужели не устоит Город?
Да разве вопрос, „не быть ли плебею консулом", равнозначен тому, как если
бы в консулы предлагался раб или отпущенник8? (8) Чувствуете ли вы теперь,
каково их к вам презрение? Будь это возможно, они отняли бы у вас и вашу
долю дневного света; их бесит уже то, что вы дышите, что подаете голос, что
имеете человеческий облик, (9) и вот - боги милостивые - они объявляют, что
нечестиво делать плебея консулом. Так вы думаете, мы, не имея доступа ни к
фастам, ни к записям понтификов9, не ведаем и того, что знает любой
чужеземец? Что когда-то консулы сменили у власти царей, что права их и
власть не больше, чем некогда царские? (10) Или вы сомневаетесь в том, что
когда-то по воле народа и утверждению сената царствовал в Риме Нума
Помпилий, не только не патриций, но даже и не римлянин, а пришелец из
сабинской земли? (11) Ну а Луций Тарквиний, объявленный царем при живых
наследниках Анка, - он ведь не только не римлянин, и даже не италиец, а
поселившийся в Тарквиниях сын коринфянина Демарата. (12) И разве Сервий
Туллий, сын пленной корникуланки, не природной доблестью одержал царскую
власть: его матерью ведь была рабыня, а отцом, стало быть, никто. А что
говорить о Тите Тации Сабине, с которым сам Ромул, отец нашего Города,
разделил царскую власть? (13) Только так, не отталкивая спесиво никого, в
ком блеснула доблесть, и смог подняться в своем величии Рим. Вам теперь
стыдно иметь в консулах плебея, а вот предки наши не гнушались и
приглашенными царями, изгнание которых отнюдь не закрыло город для
достойного чужеземца. (14) Сабинский род Клавдиев уже после изгнания царей
был удостоен не только гражданства, но принят даже в число патрицианских.
(15) Значит, чужеземец мог стать патрицием, мог стать потом консулом, а
римскому гражданину, если он плебей, не будет надежды на консульство? (16)
Что ж, нам остается только не верить, будто и среди плебеев отыщется муж
отважный и честолюбивый, что и на войне хорош и в мирной жизни, - словом,
похожий на Нуму, Тарквиния, Сервия Туллия. (17) Но, и объявись такой, к
кормилу государства мы его не подпустим - предпочтем иметь консулов,
подобных децемвирам, худшим из смертных (хоть все они были патриции), а не
лучшим из царей, хоть и новым людям.

4. (1) Но ведь с тех пор, как изгнали царей, никто из плебеев не был
консулом. Что ж из того? Неужто нет больше надобности в переменах? И если
что-то до сих пор не вошло в обиход, а в молодом государстве многое не
успевает войти в обиход, то следует ли отсюда, что новое, пусть даже
полезное, не может быть принято? (2) Ни понтификов, ни авгуров при Ромуле
не было - учредил их Нума Помпилий10. Не было в государстве ни ценза,
распределения граждан по центуриям и разрядам, все это - дело Сервия
Туллия11. (3) Никогда прежде не было консулов - их учредили лишь по
изгнании царей. Диктаторской власти и звания не было - они появились при
наших отцах. Народных трибунов, эдилов и квесторов не было - эти должности
учреждались по мере надобности. Должность децемвиров для записи законов и
учреждена и отменена в последнее десятилетие. (4) Да и неужто в Городе,
созданном на века и растущем, не зная предела, можно обойтись без
учреждения новых гражданских и жреческих должностей, без новых правовых
установлений? (5) И не децемвиры ли всего каких-нибудь три-четыре года
назад предложили это самое запрещение браков между патрициями и плебеями,
нанеся великий вред государству и поправ права плебеев?
     Возможно ли большее и столь откровенное глумление над согражданами,
которые, точно запятнанные12, сочтены недостойными законного брака. (6) Что
это - заточение в стенах собственного дома или, напротив, изгнание? Не
позволяя нам вступать с ними ни в свойство, ни в родство, они охраняют
чистоту крови. (7) Но если такие браки пятнали эту вашу родовитость,
которою, кстати, вы отчасти обязаны альбанцам и сабинянам, пополнившим
патрицианские роды не потому, что были знатны, а по выбору царей или -
после их изгнания - по воле народа, так почему же вы не смогли сохранить в
чистоте свою родовитость, не женясь на плебейках и не отдавая своих дочерей
и сестер стер в жены плебеям? (8) Никто из плебеев не причинит насилие
девушке патрицианке; до таких забав охочи патриции. Никто не заставит
заключать брачный договор против воли. (9) Но запрет и отмена законных
браков между патрициями и плебеями преследуют лишь одну цель - унизить
плебеев. В самом деле, почему вам тогда не запретить законные браки между
богатыми и бедными? (10) То, что везде и всюду было частным делом каждого,
- кому в какой дом приводить жену, из какого дома приходить за женой мужу13
- вы забиваете в колодки надменнейшего закона, грозя расколоть граждан и
сделать из одного гражданства - два. (11) Вам осталось только нерушимо
постановить, чтобы плебей не селился рядом с патрицием, не ходил по одной с
ним дороге, не участвовал в общем застолье, не стоял на одном форуме. Чем
же, скажите, это отличается от женитьбы патриция на плебейке или плебея -
на патрицианке? Да где же тут изменение права? Разве не отцу следуют
сыновья14? (12) И нам от права на законный брак с вами нужно только одно:
чтобы вы видели в нас и людей, и сограждан. У вас нет никаких доводов в
этом споре, кроме разве желания нас унизить и обесчестить.

5. (1) Так кому же принадлежит высшая власть - вам или римскому народу? А
изгнание царей послужило не всеобщему равноправию, что оно дало и кому:
владычество вам или равную свободу всем? (2) Следует ли дозволить римскому
народу принимать закон, если он пожелает, или отныне, в ответ на любое
законопредложение, вы будете объявлять воинский набор? И, как только я,
трибун, созову трибы для голосования, ты, консул, тотчас приведешь молодежь
к присяге, и уведешь в лагерь, и будешь оттуда грозить народу, грозить
трибунам? (3) Не убеждались ли вы уже дважды15, что угрозы ведут лишь к
сплочению плебеев? Или вы отказались от схватки, заботясь о нашей пользе? А
может, более сильный оказался и более сдержанным? (4) Да и теперь, квириты,
битвы не будет, ведь до сих пор они испытывали только ваше мужество и не
будут испытывать вашу силу. (5) Правду или нет говорите вы, консулы, об
угрожающих нам отовсюду войнах, - плебеи готовы повиноваться вам, если вы
восстановите право законного брака и сделаете это гражданство единым; если
они смогут сжиться, соединиться, смешаться с вами в частной жизни; если
надежда на должности, если доступ к ним будут даны мужам деятельным и
храбрым; если в согласии, в товариществе будет делаться общее дело; если,
как того требует равная свобода, каждому ежегодная смена должностных лиц
позволит попеременно то подчиняться, то повелевать. (6) Но, если кто-нибудь
воспрепятствует этому, можете и впредь сеять слухи, преувеличивая опасности
войны: никто не станет записываться в войско, браться за оружие, сражаться
за надменных господ, с которыми нету общности прав: в делах государства на
должности, в частных делах - на законный брак".

6. (1) Когда консулы явились в собрание, а обмен речами обернулся
перебранкой, один из них на вопрос трибуна, почему не может стать плебей
консулом, (2) дал ответ, быть может в верный, но почти бесполезный в споре.
Он сказал, что никто из плебеев не посвящен в птицегадания16, из-за чего
децемвиры и запретили им браки с патрициями, чтоб сомнительное потомство не
поколебало чина обряда. (3) Отказ посвящения в тайны птицегаданий на том
основании, что бессмертные боги якобы гнушаются плебеями, особенно распалял
их гнев. Страсти - ведь и трибун плебеям попался горячий, и сами они
упрямством могли с ним поспорить - улеглись не прежде, чем побежденные
сенаторы уступили в споре о смешанных браках, (4) рассчитывая прежде всего
на то, что трибуны либо вовсе откажутся от требования о консульстве для
плебеев, либо отсрочат его до конца войны, между тем как, удовлетворенные
законом о браках, плебеи не станут противиться набору.
     (5) Однако победою над сенатом и своим влиянием на плебеев Канулей
столь возвысился, что другие трибуны, подстрекаемые к соперничеству с ним,
принялись всеми силами отстаивать свое предложение и препятствовать набору
как раз тогда, когда слухи о войне стали усиливаться день ото дня. (6)
Консулы совещались со знатнейшими сенаторами с глазу на глаз - ибо в
открытую действовать через сенат из-за вмешательства трибунов было
невозможно17. Было ясно, что уступить победу придется либо врагу, либо
согражданам. (7) Из бывших консулов в совещаниях не участвовали только
Валерий и Гораций. По мнению Гая Клавдия, консулам следовало действовать
против трибунов силой. Квинкции - Цинциннат и Капитолин - противились
неминуемому насилию и убийству тех, кто по заключенному с плебеями договору
был признан неприкосновенным. (8) После всех совещаний решили, чтобы
сенаторы допустили избрание военных трибунов с консульской властью - и из
патрициев и из плебеев без различий, в порядок же избрания консулов никаких
изменений внесено не было. И этим удовольствовались и трибуны, и простой
народ. (9) Назначаются выборы трех трибунов с консульской властью18. Тотчас
по назначении выборов домогаться должности, шныряя по городу и ища у людей
поддержки, стали те, кто речами или делом причиняли когда-либо более всего
беспокойств, и особенно бывшие трибуны. (10) Патриции прониклись ужасом,
сперва отчаявшись при таком озлоблении толпы получить должность, а затем
вознегодовав на то, что с такими людьми им предстоит в этой должности
пребывать. В конце концов, все-таки убежденные первейшими из них, они
предъявили свои права, чтобы не казалось, будто они уступили управление
государством. (11) Исход выборов показал, что с одними настроениями борются
за свободу и достоинство и с другими - выносят беспристрастное решение,
когда борьба уже окончена. Ведь трибунами народ выбрал одних патрициев,
довольствуясь уже тем, что с интересами плебеев посчитались. Где теперь
сыщешь даже в одном человеке такие скромность, справедливость и высоту
духа, какие в те времена были присущи целому народу?

7. (1) На триста десятый от основания Рима год [444 г.] впервые вступили в
должность военные трибуны, заместившие консулов: Авл Семпроний Атратин,
Луций Атилий и Тит Клуилий, чье согласное правление обеспечило и мир с
соседями. (2) Некоторые авторы полагают, что, так как война с эквами и
вольсками и отпадение ардеян усугубились войною с вейянами, два консула не
справились бы со столькими войнами, потому и избраны были три военных
трибуна; при этом они даже не упоминают законопредложение об избрании
консулов из плебеев с вручением им консульской власти и ее знаков19. (3)
Должность военных трибунов так и не получила законного утверждения, ибо
спустя три месяца трибуны сложили с себя полномочия как огрешно избранные,
потому что Гай Курций, который проводил выборы, не вполне правильно
поставил шатер для птицегаданий20.
     (4) В Рим явились послы из Ардеи, так жалуясь на притеснения, что было
ясно: стоит им дать послабление - возвратить отнятую землю, и они сохранят
верность договору о дружбе. (5) От сената был им ответ, что отменить
решение народа сенат не может, нет для того ни примера, ни права, а
главное, сенаторы озабочены тем, чтобы сохранить согласие сословий. (6)
Если ардеяне хотят дожидаться своего часа, то пусть предоставят сенату
заботу о восстановлении справедливости - впоследствии они будут сами рады,
что сдержали свой гнев, и пусть знают, что сенаторы равно озабочены как
тем, чтобы не было им новых обид, так и тем, чтобы прежние не оказались
чересчур долгими. (7) Итак, послов, обещавших доложить своим обо всем этом
деле, отпустили с лаской.
     Когда государство осталось без высших должностных лиц, патриции
собрались и назначили интеррекса. Спорами о том, кого избрать - консулов
или военных трибунов, было занято затянувшееся междувластие. (8) Интеррекс
и сенат настаивали на избрании консулов, а народные трибуны и плебеи - на
том, чтобы избраны были военные трибуны. Верх взяли патриции, ибо плебеи,
намереваясь возложить на патрициев отправление как той, так и другой
должности, оставили напрасный спор, (9) и вожди плебеев предпочитали
выборы, в которых им не пришлось бы участвовать, тем, в которых они
вынуждены были бы уступить как недостойным избрания. И народные трибуны
тоже оставили бесполезную борьбу в угоду вождям патрициев. (10) Интеррекс
Тит Квинкций Барбат назначил консулами Луция Папирия Мугилана и Луция
Семпрония Атратина. В их консульство был возобновлен договор с ардеянами21;
и это доказывает, что они были консулами того года [444 г.], хотя ни в
старых летописях, ни в списках должностных лиц22 они не упомянуты. (11) Я
полагаю, что правление военных трибунов пришлось на начало года, из-за чего
имена избранных вместо них консулов были пропущены, как если бы трибуны
оставались у власти весь год. (12) Лициний Макр23 пишет, что их имена
значатся в договоре с ардеянами и в полотняных книгах24 храма Монеты25.
     И за рубежами - хоть часто грозили войной соседи - и в Городе было
спокойно.

8. (1) За этим годом - был ли он отмечен одними трибунами или также
избранными им на смену консулами - следует другой, когда несомненно были
консулами Марк Геганий Мацерин во второй и Тит Квинкций Капитолин в пятый
раз [443 г.]. (2) Этот же год дал начало должности цензоров26, сначала
малозначительной, а потом так возвысившейся, что цензорам подчинялись
римские нравы и образ жизни, что в сенате и во всаднических центуриях им
сделалось подвластно вынесение приговоров о достойном и недостойном, что им
подчинены были общественные и частные постройки, что сбор податей с народа
римского был отдан на полное их усмотрение. (3) Установление это ведет
начало свое от того, что консулам нельзя было более отсрочивать вот уже
много лет не проводившуюся перепись граждан, однако угроза войны со
столькими народами мешала им взяться за дело. (4) В сенате было высказано
мнение, что эту хлопотную и малоподобающую консулам обязанность следует
возложить на особых должностных лиц, под началом которых трудились бы писцы
и хранители дел и которым вверялось бы проведение переписи. (5) Итак,
сенаторы с радостью, ибо в государстве стало больше - пусть и
незначительных - должностей для патрициев, ее учредили, надеясь, я полагаю,
и на то, что уже само богатство тех, кому она будет вверена, придаст этой
почетной обязанности законную внушительность. (6) Трибуны же, думая, что
речь идет о службе необходимой, а не показной (как оно и было тогда), не
возражали, дабы не препираться по мелочам. (7) Поскольку знатнейшие
сенаторы этой должностью пренебрегли, народ вверил перепись граждан Папирию
и Семпронию, консульство которых вызывает сомнения, чтобы отправлением этой
должности они восполнили ущербность своего консульства27. По роду
деятельности (census) им дано было имя цензоров.

9. (1) Пока так обстоят дела в Риме, из Ардеи являются послы и во имя
старинных союзнических отношений и только что возобновленного договора
умоляют о помощи их почти погибшему городу. (2) Насладиться миром,
достигнутым выгоднейшим соглашением с римлянами, им не удалось из-за
междоусобиц. Их причина и источник, как известно, коренятся в соперничестве
сторон, (3) что для многих народов было и будет худшей опасностью, чем
война, чем голод и мор, и что, как самый страшный из пороков общества,
вызывает гнев богов. (4) К девушке из плебейского сословия, которая была
очень хороша собой, сватались двое юношей; один - равный ей по
происхождению - действовал через ее опекунов28, также принадлежавших к
одному с ним сословию, а другой, происхождения знатного, пленен был только
ее красотою. (5) Ему обеспечена была поддержка знати, из-за чего
соперничество сословий нашло место и в доме девушки. Мать рассудила в
пользу знатного, потому что желала для дочери самого блестящего замужества.
Опекуны же, преследуя и в этом деле выгоду своих сторон, стояли на своем.
(6) Это дело не смогли разрешить по-домашнему, передали его в суд. Выслушав
требования матери и опекунов, приговор о браке выносят в соответствии с
волей матери. (7) Но дело все же решилось силою: опекуны, окруженные на
форуме сторонниками, во всеуслышанье объявляют это решение незаконным29 и
силой уводят девушку из дома матери; (8) в гневе ополчившаяся на них знать
поддерживает оскорбленного юношу. Завязывается жестокая распря. Разбитые
плебеи, ничем не похожие на плебеев Рима, с оружием ушли из города и, заняв
какой-то холм, стали делать вылазки, предавая земли знати мечу и пожарам.
(9) Привлекши надеждами на добычу целую толпу ремесленников, прежде к спору
не причастных, они приготовились осадить и город. (10) И бедствий войны им
хватило сполна, словно государство заразилось бешенством от двух этих
юношей, идущих к скорбной свадьбе через гибель отечества. (11) Обеим
сторонам казалось, что им мало собственных сил и оружия; знатные призвали
на помощь осажденному городу римлян, плебеи30 - вольсков, чтоб вместе
заставить Ардею сдаться. (12) Предводительствуемые эквом Клуилием вольски
первыми подошли к Ардее и обложили вражеские стены валом. (13) Об этом
известили Рим, и тотчас прибывает с войском Марк Геганий и в трех милях от
врага начинает разбивать лагерь; а уже в середине дня он велит воинам
подкрепить силы отдыхом. Наконец в четвертую стражу31 он выводит воинов из
лагеря. Взявшись за дело, они справились с ним столь быстро, что к восходу
солнца вольски обнаружили, что окружены римским валом, более прочным, чем
их собственный, воздвигнутый вокруг города; (14) а с противоположной
стороны32 консул подвел вал к стене Ардея, чтобы свои в городе могли
сообщаться с ним.

10. (1) Предводитель вольсков, который не заготовил для своих воинов
провианта, а предоставил им самим добывать его каждодневным грабежом у
местных жителей, увидев, что вал разом лишил его всякой возможности
предпринять что-либо, призвал консула и сказал, что если римляне пришли для
снятия осады, то он уведет отсюда вольсков. (2) Консул ответил, что
побежденным подобает принимать условия, а не выдвигать их и что, раз
вольски так легко решились напасть на союзников римского народа, уйти им
отсюда так же просто не удастся. (3) Он велит выдать полководца, сложить
оружие и, признав поражение, повиноваться победителю; а иначе - останутся
они или отступят - он, как непримиримый их враг, предпочтет известить Рим о
разгроме вольсков, чем о непрочном мире с ними. (4) Вольски питали, правда,
слабую надежду на силу оружия, ведь ничего другого им не оставалось, но, к
прочим напастям, для сражения они выбрали неудачное место, особо неудобное
для бегства. (5) Когда же повсюду началась резня, вольски от борьбы перешли
к мольбам, чтобы им, выдав полководца и сложа оружие, сняв доспехи, пройти
под ярмом и убраться восвояси, неся бремя позорного поражения. Но во время
привала возле города Тускула им, безоружным, пришлось испытать старинную
ненависть тускуланцев и понести наказание, от которого едва спаслись те,
кто потом смог сообщить о разгроме.
     (6) Римский же полководец в Ардее, отрубив головы подстрекателям смуты
и отобрав их имущество в казну ардеян, привел в порядок дела, расстроенные
мятежом; ардеяне считали, что этим благодеянием римский народ загладил вину
за несправедливый приговор33; а римскому сенату казалось, что нужно еще
что-то для того, чтобы изгладить воспоминания об алчности римлян. (7)
Консул вернулся в Город с триумфом, ведя перед колесницей вождя вольсков
Клуилия и выставив захваченные в бою доспехи, расставшись с которыми
вражеское войско прошло под ярмом.
     (8) Консул Квинкций на гражданском поприще сравнялся славою, что
бывает нелегко, с своим коллегой, который вел войну. В заботе о мире и
спокойствии в государстве он так уравновесил права низших и высших, что
патриции сочли его строгим, а плебеи достаточно кротким консулом. (9) И
трибунам он противостоял больше влиянием, чем вступая с ними в
столкновения. Пять консульских сроков, проникнутые одною заботой, да и вся
жизнь, прожитая как подобает консулу, внушали глубокое почтение скорее к
нему самому, чем к его должности. Вот почему при этих консулах о военных
трибунах вовсе и не вспоминали.

11. (1) После Гегания Мацерина и Квинкция Капитолина консулами стали Марк
Фабий Вибулан и Постум Эбуций Корницин [442 г.]. (2) Фабий и Эбуций
понимали, что они пришли на смену консулам, прославленным подвигами и дома
и на войне, и что соседям - врагам и союзникам - прошедший год особенно
памятен тем, как находящимся в смертельной опасности ардеянам была оказана
столь решительная помощь, особенно действенная из-за стремления навсегда
стереть из памяти людей позорный суд. (3) Вот почему консулы провели
сенатское постановление, согласно которому в Ардею, где из-за междоусобицы
осталось совсем мало граждан, для их защиты от вольсков вербовались
поселенцы. (4) Выставленное на досках постановление составлено было так,
чтобы плебеи и трибуны не заметили в нем намерения отменить прежний
приговор; решено же было в поселенцы вербовать по большей части рутулов, а
не римлян, землю нарезать именно ту, что была захвачена постыдным судом, и
не давать ни клочка земли никому из римлян прежде, чем ею будут наделены
все рутулы. (5) Так земля была возвращена ардеянам.
     Триумвирами для выводимого в Ардею поселения были избраны Агриппа
Менений, Тит Клуилий Сикул и Марк Эбуций Гельва. (6) Исполнив службу далеко
не так, как хотел народ, - ведь землю, которую римский народ считал своею,
они назначили в собственность союзникам, - триумвиры вызвали возмущение
плебеев, да и первейшим из сенаторов не чересчур угодили, поскольку ничем
их не уважили. (7) Спаслись они от наказания лишь тем, что, уже вызванные в
суд, записались поселенцами и остались в Ардее, которой выказали свою
справедливость и честность.

12. (1) И в этом году, и в следующем [442-441 гг.], при консулах Гае Фурии
Пакуле и Марке Папирии Крассе, мир был и дома и с соседями. (2) В этом году
состоялись игры, обещанные децемвирами согласно сенатскому постановлению,
во время отпадения плебеев от патрициев34. (3) Тщетно искал повода к мятежу
Петелий, который за свои мятежные речи и был избран снова в трибуны. (4) Он
так и не добился, чтобы консулы доложили сенату о том, как распределяются
земли между плебеями, а когда отчаянной борьбой он заставил сенаторов
держать совет о том, кого лучше избрать - консулов или военных трибунов,
приказано было выбирать консулов. (5) Когда же он пригрозил, что
воспрепятствует набору, над ним посмеялись, потому что с соседями был мир и
ни в военных действиях, ни в приготовлениях к войне не было нужды.
     (6) За этим годом покоя последовало консульство Прокула Гегания
Мацерина и Луция Менения Ланата [440 г.], памятное многими напастями,
опасностями и голодом. Погрязшие в раздорах, римляне чуть было не попали
под ярмо царской власти; недоставало лишь войны, и если бы положение
усугубилось ею, то и (7) с помощью всех богов едва ли удалось бы одолеть
невзгоды. Начались они с голода; год ли был неурожайный, или, соблазнившись
городской жизнью и сходками, земледельцы оставили невозделанной пашню -
точно неизвестно. Патриции винили плебеев в праздности, а народные трибуны
- то патрициев в коварстве, то консулов в нерадивости. (8) Наконец, плебеи
без помех со стороны сената добились того, что распорядителем
продовольственного снабжения35 избрали Луция Минуция, который, занимая эту
должность, больше преуспел в защите свободы, чем в выполнении своих прямых
обязанностей, хотя, в конце концов наладив подвоз хлеба, он по заслугам
снискал и благодарность, и славу. (9) Он разослал сушей и морем посольства
к соседним народам, но тщетно - (10) лишь из Этрурии подвезли немного
хлеба, - и занялся распределением остатков, принуждая всех объявлять об
имеющихся запасах и продавать излишки сверх положенного на месяц, урезая
дневной паек рабов, обвиняя и тем обрекая народному гневу хлеботорговцев.
(11) Строгими мерами он скорее обнажил, чем ослабил, нужду, и многие
потерявшие надежду, чтоб не испускать дух в мучениях, закутав голову,
бросались в Тибр36.

13. (1) Тогда Спурий Мелий из сословия всадников - по тем временам богач -
показал худший пример того, как с дурными намерениями браться за доброе
дело37. (2) На свои деньги скупив через гостеприимцев38 и клиентов хлеб из
Этрурии - что уже само по себе было помехой общественному снабжению, - он
устроил раздачи, чтобы дарами привлечь к себе плебеев. (3) Всюду, где он ни
появлялся, он с гордым видом, неприличным частному человеку, ходил в
окружении благодарной и исполненной надежд толпы плебеев, обещавшей ему
верное консульство. (4) Но так как дух человеческий не довольствуется тем,
что дарует ему судьба, то и Мелий вознесся в мечтах слишком высоко. Коль
скоро ему и консульство пришлось бы захватывать вопреки воле отцов, он
замахнулся на царскую власть - единственное, что стоило таких затрат и
вознаграждало за борьбу в будущем. (5) Приближались выборы консулов, и,
поскольку план действий еще не составился и не вполне созрел, это
обстоятельство и погубило дело.
     (6) Консулом в шестой раз становится Тит Квинкций Капитолин - человек
наименее удобный для того, кто замыслил переворот, с ним был избран Агриппа
Менений по прозвищу Ланат [439 г.]. (7) А Луций Минуций был то ли вновь
избран, то ли уже раньше поставлен распорядителем продовольственного
снабжения на неопределенный срок, пока того требует дело; ничего не
известно, разве то, что в полотняных книгах упоминается среди должностных
лиц обоих годов и имя распорядителя. (8) Этот Минуций, от государства
принявший на себя ту же заботу, за которую частным образом взялся Мелий,
представил в сенат достоверные (ведь у обоих дома толклись одни и те же
люди) сведения о том, что в доме Мелия имеется склад оружия и бывают сходки
и сам он наверняка замыслил стать царем. (9) Время совершить задуманное еще
не настало, но все уже улажено: трибуны подкуплены и готовы предать
свободу, а среди вождей толпы уже распределены обязанности. С доносом он
чуть было не опоздал, поскольку хотел удостовериться вполне, что раскрыл
действительно важное дело.
     (10) Когда все это было выслушано, знатнейшие сенаторы в один голос
разбранили и прошлогодних консулов - за то, что при их попустительстве
состоялись раздачи и сходки, и консулов новых - за то, что те дожидались,
пока распорядитель продовольствия донесет сенату о деле, которое именно от
консула требовало не только расследования, но и кары за него. (11) Тит
Квинкций же возразил, что консулов бранят понапрасну, ведь они связаны
законом об обжаловании, внесенным для ослабления их власти, и если им
хватает духу свершить возмездие, соответствующее тяжести преступления, то
полномочий на это они не имеют; тут нужен не просто храбрый человек, но
свободный, не связанный путами закона. (12) А потому он намерен назначить
диктатором Луция Квинкция: вот человек, достойный этого звания.
     Всеми одобренный, Луций Квинкций поначалу отказывался и все спрашивал,
как это понять, что именно ему, уже старику, доверено столь опасное дело.
(13) Затем, когда отовсюду раздались голоса о том, что в этой старческой
душе не только разума, но и доблести хватит на всех остальных, когда
засыпали его вполне заслуженными славословиями, а консул не отступал, (14)
тогда и обратился Цинциннат к бессмертным богам с мольбами о том, чтобы в
столь тревожные времена старость его не принесла государству позора или
урона; тогда консул объявляет Луция Квинкция диктатором39. Наконец,
диктатор назначает Сервилия Агалу начальником конницы.

14. (1) Когда назавтра диктатор, расставив стражу, пришел на форум, к нему
повернулись плебеи, растерявшиеся от неожиданной перемены. (2) Люди Мелия,
да и он сам, еще не поняли, что мощь этой власти направлена против них, и,
пока непосвященные в сговор о царской власти только спрашивали, из-за каких
таких напастей, из-за какой внезапной войны у государства возникла нужда в
диктатуре или в Квинкции, которому перевалило за восемьдесят, (3) Сервилий,
начальник конницы, посланный диктатором к Мелию, сказал ему: "Тебя вызывает
диктатор". Побледнев, тот спросил зачем, и, когда Сервилий заявил, что
надобно ему держать ответ, чтобы снять обвинение, внесенное в сенат
Минуцием, Мелий попятился к своим и поначалу, выжидая, не давался. (4)
Когда же служитель по приказу начальника конницы повел его, Мелий с помощью
спутников вырвался и побежал, слезно умоляя римских плебеев поверить ему,
говоря, что патриции решились погубить его за оказанные им плебеям
благодеяния; (5) он молил, чтобы они помогли ему в этот решающий час и не
допустили, чтобы его убивали прямо у них на глазах. (6) Агала Сервилий
догоняет кричащего, закалывает его и, забрызганный кровью, возвышаясь над
столпившимися вокруг молодыми патрициями, объявляет диктатору, что
вызванный к нему Мелий оказал сопротивление и подстрекал толпу, за что и
поплатился по заслугам.
     (7) "Честь и хвала тебе, Гай Сервилий, за спасение государства!" -
ответил диктатор.

15. (1) Толпу, растерянную и взбудораженную случившимся, диктатор велел
созвать на сходку, где объявил, что казнь Мелия законна, даже если тот и
неповинен в стремлении к царской власти, ибо он не явился к диктатору по
вызову начальника конницы. (2) Он добавил, что собирался разобрать дело в
суде, и по разборе Мелия ждала бы подобающая его вине участь: силой
воспротивившись правосудию, он и укрощен был силой. (3) Да и можно ли было
обращаться с ним как с гражданином, если, появившись на свет в свободном
обществе, уважающем законы и право, в Городе, из которого - и он знал об
этом - были изгнаны цари и где в том же году сыновья царской сестры40 и
спасшего отечество консула были обезглавлены родным отцом, когда раскрылся
заговор, имевший целью восстановление царской власти; (4) в Городе, где
консулу Коллатину Тарквинию приказано было из-за ненавистного имени сложить
с себя полномочия и уйти в изгнание; в Городе, где спустя несколько лет
вознамерился было царствовать Спурий Кассий41, за что был казнен;
где-недавно децемвиры за царскую гордыню поплатились имуществом, родиной,
головой - в этом Городе он взлелеял мечты о царстве? (5) Но кто он такой,
Спурий Мелий?
     Хотя ни знатность, ни почетные должности, ни заслуги никому не
открывают пути к власти, все-таки Клавдии и Кассии42 дерзнули на захват ее,
как консулы или децемвиры, памятуя о своем блестящем происхождении, о
собственных и предков своих отличиях. (6) А Спурий Мелий, который мог
только мечтать - но никак не надеяться - стать народным трибуном, поверил в
то, что он, богатый хлеботорговец, за два фунта полбы купил у сограждан
свободу, вообразил, что своими подачками сумеет заманить в рабство народ,
восторжествовавший над всеми соседями, а государство, едва терпевшее его в
качестве сенатора, стерпит, (7) чтобы отличия и власть родоначальника
Ромула, богами рожденного и возвращенного к богам, достанутся ему как царю.
(8) Тут кроется нечто не просто преступное, но чудовищное43, что не вполне
искуплено его кровью, пока стоят стены и держится крыша, под которой созрел
столь безумный замысел, а добро, запятнанное сделками для приобретения
царской власти, не отошло государству. И потому диктатор приказал квесторам
распродать это добро, а доход поместить в казну44.

16. (1) Наконец, он тотчас же отдал приказ срыть дом, чтобы место это стало
памятником крушению преступных надежд. Оно. получило название Эквимелий45.
(2) Луций Минуций за Тройными воротами46 получил в награду - и притом с
одобрения плебеев, за то, что разделил между ними хлеб Спурия Мелия,
назначив в уплату по ассу за модий47, - золоченого быка48. (3) У некоторых
писателей я наткнулся и на сообщение о том, что этот Минуций перешел из
патрициев в плебеи49 и, выбранный одиннадцатым в число трибунов, усмирил
волнение, вызванное убийством Мелия; (4) трудно, однако, поверить в то, что
патриции допустили увеличение числа трибунов, что человеком, показавшим
пример этого, оказался патриций, и, наконец, в то, что плебеи не сохранили
за собой однажды позволенного, да и не покушались на это. Но в первую
очередь лживость того, что написано на его статуе, обличается законом,
принятым несколькими годами ранее, который запрещает трибунам самим
выбирать себе сотоварища50. (5) Из трибунов только Квинт Цецилий, Квинт
Юний и Секст Титиний не вносили предложения о чествовании Минуция и, не
переставая, чернили перед плебеями то Минупия, то Сервилия, оплакивая
постыдное убийство Мелия.
     (6) Добившись в конце концов созыва собрания для выборов военных
трибунов вместо консулов, они и не сомневались, что из шести мест - именно
столько уже разрешалось выбрать - на какие-то попадут и плебеи, стоит им
только объявить, что те будут мстить за убийство Мелия.
     (7) А простой народ, хоть и был подвержен в тот год [438г.] многим и
переменчивым страстям, избрал всего трех трибунов с консульской властью, и
среди них Луция Квинкция, сына Цинцинната, диктатора, ненависть к которому
чуть не стала причиной мятежа. Квинкция обошел по числу голосов Мамерк
Эмилий, достойнейший человек. Третьим выбрали Луция Юлия.

17. (1) Во время их правления к Ларсу Толумнию51 и вейянам отпала римская
колония Фидены. (2) Отпадение усугубилось еще большим преступлением: по
приказу Толумния были убиты Квинт Фульциний, Клелий Тулл, Спурий Антий и
Луций Росций, римские послы, выяснявшие причины неожиданного сговора. (3)
Некоторые оправдывают поступок царя тем, что, дескать, какое-то его
двусмысленное восклицание при удачном броске во время игры в кости
показалось фиденянам приказанием совершить убийство и послужило причиной
смерти послов. (4) Невозможно поверить, что фиденяне, новоиспеченные
союзники, явившиеся за советом об убийстве, грозящем нарушить право,
принятое между народами, не сумели отвлечь его от игры и не выдавать потом
преступление за недоразумение. (5) Более правдоподобно то, что Толумний
хотел связать фиденский народ сознанием совершенного преступления, не
оставляющего никакой надежды на милосердие римлян. (6) Статуи казненных
фиденянами послов были установлены на Рострах для всеобщего обозрения52.
Предстояла жестокая борьба с вейянами и фиденянами - ближайшими соседями,
развязавшими войну столь гнусным способом.
     (7) Так, при безмолвии простого народа даже у трибунов не возникло
никаких возражений против того, чтобы забота о высшем благе государства
была вверена консулам Марку Геганию Мацерину в третий раз и Луцию Сергию
Фиденату [437 г.], получившему это прозвище, я полагаю, уже после войны, в
которой он принял участие. (8) Ведь он первый выиграл сражение у царя вейян
еще по нашу сторону Аниена, но победу добыл не бескровную. Вот почему
гибель сограждан принесла больше горя, чем поражение врагов - радости, а
сенат - как бывает при чрезвычайных обстоятельствах - постановил назначить
диктатора, каковым стал Мамерк Эмилий. (9) Тот выбрал в начальники конницы
Луция Квинкция Цинцинната, своего сотоварища по прошлому году, когда оба
они были военными трибунами с консульской властью, юношу, достойного
отцовской славы. (10) Набранному консулами войску были приданы имеющие
боевой опыт, испытанные командиры центурий, а потери последнего сражения
восполнены. Диктатор приказал Титу Квинкцию Капитолину и Марку Фабию
Вибулану следовать за ним в должности легатов. (11) И само высокое звание,
и достойный его человек изгнали врагов из римских владений за Аниен; те же,
отступив к холмам меж Аниеном и Фиденами, разбили лагерь и воздерживались
от вылазок до тех пор, пока не подошли на помощь отряды фалисков53. (12)
Только тогда этруски стали лагерем под стенами Фиден. Невдалеке, ближе к
слиянию Аниена с Тибром, остановился и римский диктатор, соединивший, где
это было возможно, укреплениями берега обеих рек. На следующий день он
выступил на поле битвы.

18. (1) У неприятеля мнения разделились. Фалиски, тяготясь воинской службой
вдали от дома и вполне уверенные в себе, требовали сражения; вейяне и
фиденяне больше надежд возлагали на затягивание войны. (2) Толумний, хоть
ему были больше по душе доводы своих, опасался, как бы фалискам не надоел
затянувшийся поход, и объявил, что намерен сражаться завтра. (3) То, что
враг уклонялся от сражения, подбадривало диктатора и римлян, и уже на
следующий день, когда воины зашумели, грозя пойти на приступ лагеря и
города, если им не позволят сразиться, войска обеих сторон выходят в поле
между лагерями. (4) Вейяне были чрезвычайно многочисленны, и они нашли,
кого послать в обход через холмы для вторжения в римский лагерь в разгар
сражения.
     Войска трех народов были расставлены так, что правое крыло занимали
вейяне, левое - фалиски, а середину -- фиденяне. (5) Фалисков справа
атаковал диктатор, вейян слева - Квинкций Капитолин, а против фиденян
выступил начальник конницы. (6) На мгновение воцарилась полная тишина, ведь
ни этруски не собирались вступать в бой, пока их не принудят, ни диктатор,
оглядывавшийся на римские укрепления, где авгуры, буде птицегадание
окажется благоприятным, по уговору должны были подать знак. (7) Чуть только
он его заметил, как первыми выслал на неприятеля всадников, понесшихся с
криком на врага; затем всею силою ударила следовавшая за ними пехота. (8)
Нигде не сдержали этрусские легионы натиска римлян. Упорное сопротивление
оказывала конница - это сам царь, храбрейший из всадников, появляясь то
тут, то там перед римлянами, рассеявшимися в преследовании, оттягивал исход
боя.

19. (1) Среди римских всадников был там военный трибун Авл Корнелий Косс,
собою на редкость красивый, отвагой и силой под стать знатности рода,
который он оставил потомству прославленным и приумноженным. (2) И вот когда
он увидал, что под натиском Толумния, где тот ни появись, римская конница
отступает, и когда по богатству одежды и по тому, с каким видом носился тот
по всему полю, он признал в нем царя, Косс спросил: (3) "Тот ли это, кто
нарушил договор меж людьми, кто попрал право народов? Так это его, если
боги хотят, чтобы на земле осталось хоть что-то святое, я заколю, принеся
жертву манам54 послов". (4) Пришпорив коня, он нацеливает неотвратимое
острие на своего единственного противника, сшибает его с лошади и, опираясь
на копье, спешивается сам. (5) Ударом щита он опрокидывает приподнявшегося
было царя на спину и, ударяя его раз за разом, пригвождает его к земле. И
вот победитель со снятыми с бездыханного доспехами и посаженной на копье
отрезанной головой царя ужасает врагов этим зрелищем. Так была рассеяна
также и конница - из-за нее одной неясен был исход сражения. (6) Преследуя
разбитые легионы, диктатор прижимает их к лагерю и истребляет. Множество
фиденян, знакомых с местностью, разбежались по горам. Косс, переправившись
с конницей через Тибр, привез в Город богатую добычу с полей вейян.
     (7) В разгар сражения и возле римского лагеря завязался бой с отрядом,
который, как уже сказано было, заслал в лагерь Толумний. (8) Поначалу Фабий
Вибулан вел оборону в осаде, но, когда неприятель взобрался на укрепления,
он сделал вылазку за правые главные55 ворота и внезапно ударил со старшими
воинами56. Враги, хоть и очень напуганные, не понесли большого урона, ибо
их и самих было меньше, и бегство было столь же поспешно, что и на поле
главного сражения.

20. (1) Повсюду добившись успеха, диктатор по постановлению сената и
велению народа возратился в город с триумфом. (2) Самое роскошное зрелище
являл в триумфальном шествии Косс, несший тучные доспехи убитого царя57.
Воины распевали о нем нестройные песенки, в которых уподобляли его Ромулу.
(3) Доспехи, снабдив их обычной посвятительной надписью, он преподнес храму
Юпитера Феретрия, где укрепил их возле тех, что посвятил Ромул, - в те
времена только они одни и назывались "тучными"; он отвлек на себя внимание
сограждан от колесницы диктатора и, в сущности, один пожал тогда славу. (4)
Диктатор по велению народа на общественный счет принес в дар Юпитеру на
Капитолии золотой венок весом в фунт58.
     (5) Следуя всем предшествующим мне писателям, я написал было, что Авл
Корнелий Косс принес вторые полководческие доспехи в храм Юпитера Подателя,
будучи военным трибуном59. (6) Однако, не говоря о том, что под "тучными"
мы разумеем доспехи, снятые с вождя вождем, а вождя мы знаем только того,
под чьим началом ведется война, главное, ведь и надпись, сделанная на
доспехах, показывает в опровержение наших слов, что Косс добыл их, будучи
консулом. (7) Когда я услышал от Августа Цезаря60, основателя или
восстановителя всех храмов, что, он, войдя в храм Юпитера Феретрия, который
разваливался от ветхости и был потом им восстановлен, сам прочитал это на
льняном нагруднике, то я почел почти что за святотатство скрывать, что
Цезарь, тот, кому обязаны мы самим храмом, освидетельствовал эти доспехи
Косса. (8) В чем тут ошибка и почему в столь древних летописях и в списке
должностных лиц, хранящемся в храме Монеты в виде полотняных книг,
свидетельства откуда беспрестанно приводит Макр Лициний, Авл Корнелий Косс
числится консулом десятью годами позднее, вместе с Титом Квинкцием
Пунийцем61, - это общий предмет размышленья для всех. (9) Добавим только,
что и столь славная битва не может быть отнесена к тому году, ибо около
трех лет до и после консульств Авла Корнелия Косса прошли без войны, но
зато была чума и такой голод, что некоторые летописи, словно скорбные
списки, содержат лишь имена консулов. (10) Третий год, прошедший от
консульства Косса, застает его трибуном с консульской властью, тот же год -
начальником конницы, в должности которого провел он другое замечательное
конное сражение. (11) Тут можно строить догадки, но, я думаю, понапрасну:
ведь откажешься от любых предположений, если человек, решивший судьбу
сражения, возлагая только что снятые доспехи к священному престолу и
обращаясь чуть не прямо к Юпитеру, кому они и были обещаны, и к Ромулу
(свидетелям, от которых не скрыть присвоенного обманом), подписался
консулом Авлом Корнелием Коссом.

21. (1) В консульство Марка Корнелия Малугинского и Луция Папирия Красса
[436 г.] в земли вейян и фалисков вторглось войско, захватившее людей и
скот. (2) Неприятеля нигде не застали, и сразиться не пришлось. Города же
потому не были взяты приступом, что на войско напал мор. И в Риме народный
трибун Спурий Мелий затеял было, да не смог возбудить смуту. (3) Он решил,
что из-за благосклонности народа к его имени сумеет чего-нибудь добиться;
он вызвал в суд Минуция, внес предложение об изъятии в пользу государства
имущества Сервилия Агалы, доказывая, (4) что Мелий был оклеветан Минуцием,
приписавшим ему мнимые преступления, и обвиняя Сервилия в казни гражданина
без суда62. Обвинения эти волновали народ еще меньше, чем тот, кто их
выдвигал. (5) Больше всего тревожили набиравшая силу чума и устрашающие
знамения, особенно вести о том, что от непрерывных землетрясений рушатся
сельские строения. И тогда, ведомые дуумвирами, совершили всенародное
молебствие63.
     (6) В следующем году [435 г.], при консулах Гае Юлии (во второй раз) и
Луции Вергинии, чума была еще страшней и так опустошила Город и
окрестности, что не только римляне не совершили ни одной вылазки за добычей
и ни плебеи, ни патриции не вспоминали о выступлении в поход, (7) но и
фиденяне, державшиеся поначалу своих холмов и крепостей, спустились в
римские земли для разбоя. (8) Наконец, когда призвано было и войско вейян
(ибо фалисков к возобновлению войны не смогли побудить ни бедствия римлян,
ни уговоры союзников), оба войска перешли Аниен и стали лагерем у самых
Квиринальских ворот.
     (9) Тревога в Городе была не меньшей, чем за его стенами. Консул Юлий
расположил своих воинов на валу и стенах, Вергиний совещался с сенаторами в
храме Квирина64. Сошлись на том, чтоб провозгласить диктатором Авла
Сервилия по прозванию Приск, как говорят одни, или Структ, как передают
другие. (10) Вергиний, посовещавшись с Юлием, дождался его согласия и ночью
провозгласил диктатора. Тот объявил начальником конницы Постума Эбуция
Гельву.

22. (1) При первых лучах солнца диктатор повелел всем быть за
Квиринальскими воротами. У кого были силы носить оружие, явились в полной
готовности. (2) Лежавшие наготове знамена приносят из казначейства к
диктатору. Во время этих приготовлений неприятель отступил на
возвышенность. Диктатор подошел туда со своим войском, в сражении близ
Номента рассеял войско этрусков и, отогнав их за стены Фиден, обложил город
валом. (3) Но высоко расположенный и хорошо укрепленный город нельзя было
взять приступом, да и в осаде не было никакого смысла, потому что
продовольствия не только хватало, но благодаря обильному подвозу было даже
с избытком. (4) Тогда, потеряв надежду как на захват, так и на добровольную
сдачу города, диктатор, которому вследствие близкого соседства знакома была
местность, приказал сделать подкоп под крепость с противоположной стороны
города, которую оставили без всякого внимания, потому что она была,
казалось, вполне защищена самой природой. (5) На подступах к другим
участкам стены диктатор ввел в бой войско, разделенное - для смены - на
четыре отряда, и днем и ночью отвлекал врага, (6) пока сквозь прорытую от
лагеря гору не открылся путь к крепости, а неприятельский клич над головами
не открыл этрускам, отвлеченным мнимыми угрозами от подлинной опасности,
что город взят.
     (7) В тот год цензоры Гай Фурий Пацил и Марк Геганий Мацерин осмотрели
и одобрили общественное здание на Марсовом поле65, в котором впервые была
проведена перепись населения.

23. (1) Эти же консулы, по сведениям Макра Лициния, были избраны и на
следующий год [434 г.]: Юлий - в третий раз, Вергиний же - во второй. (2) А
Валерий Антиат и Туберон называют консулами того года Марка Манлия и Квинта
Сульпиция. Однако, несмотря на разноречивость сведений, и Туберон, и Макр
объявляют своим источником полотняные книги и ни тот ни другой не
замалчивают сообщений древних авторов о том, что в том году избирались
военные трибуны. (3) Лициний предпочитает уверенно следовать полотняным
книгам, Туберон сомневается в их достоверности. Пусть же с тем, что
осталось скрыто покровом старины, уйдет в неизвестность и это.
     (4) После взятия Фиден трепет объял всю Этрурию - не только вейян,
устрашенных угрозой такого же разорения, но даже фалисков, не забывших о
начатой в союзе с ними войне, хоть они и не помогли вейянам, когда те ее
возобновили. (5) Когда же два эти города, разослав послов к двенадцати
городам, добились созыва совета всей Этрурии возле святилища Волтумны66,
сенат, как если бы оттуда исходила угроза большой войны, приказал снова
назначить диктатором Мамерка Эмилия. (6) Тот объявил Авла Постумия Туберта
начальником конницы, а подготовка к войне была тем решительней, чем более
опасности исходило на этот раз от всей Этрурии, а не от двух лишь ее племен.

24. (1) Дело обошлось гораздо проще, чем все ожидали. (2) А именно когда от
купцов стало известно, что вейянам отказано в помощи и предложено своими
силами продолжать войну, начатую по их собственному усмотрению, и не искать
себе товарищей по несчастью среди тех, с кем они отказались разделить
мирные чаяния, (3) диктатор, чтобы не носить свое звание понапрасну (ведь у
него была отнята возможность стяжать военную славу), пожелал и в условиях
мира совершить нечто такое, что стало бы памятником его диктаторства, и
решился ограничить полномочия цензоров потому ли, что счел их чрезмерными,
потому ли, что был недоволен не столько значимостью этой должности, сколько
продолжительностью пребывания в ней.
     (4) На созванной им сходке он сказал, что заботу о внешних
обстоятельствах и полной безопасности государства взяли на себя бессмертные
боги, ему же предстоит принять меры к тому, чтобы защитить свободу народа
римского в стенах Города. А лучший способ для этого в том, чтобы большая
власть не была продолжительной и ограничение срока возмещало бы
неограниченность полномочий. Прочие должности ограничены годом, цензорство
- пятью. (5) Тяжко, сказал он, столько лет, значительную часть жизни, жить
под властью одних и тех же, и я предлагаю закон о том, чтоб срок цензорства
не превышал полутора лет67. (6) На следующий день он провел закон при
полном согласии народа; "а чтобы вы,- сказал он,- убедились на деле, как
претит мне слишком долгое пребывание у власти, я слагаю с себя звание
диктатора!" (7) Сложив свои полномочия и наложив ограничения на чужие, с
почестями и благодарениями, возносимыми народом, он возвратился к домашнему
очагу. (8) Озлобившиеся на Мамерка за ограничение полномочий должностных
лиц римского народа, цензоры исключили его из трибы и, обложив
восьмикратной податью, перевели в эрарии68. Мамерк, насколько известно,
стойко перенес случившееся, больше думая о причине своего позора, чем о
самом позоре, а знатнейшие патриции, хоть и не желали ослабления
цензорства, были возмущены примером жестокости цензоров, да и каждый из них
хорошо понимал, что подчиняться цензорской власти им предстоит и дольше и
чаще, чем самим располагать ею; (9) ну а народ, говорят, разгневался
настолько, что отвести от цензоров угрозу насилия не в состоянии был никто,
кроме самого Мамерка.

25. (1) Неотступно противодействуя созыву собрания для избрания консулов,
народные трибуны все же сумели, когда дело едва не дошло до междуцарствия,
добиться того, что избраны были военные трибуны с консульской властью. (2)
Но желанной награды за победу - избрания человека из плебейского сословия -
они не получили: избрали патрициев - Марка Фабия Вибулана, Марка Фолия,
Луция Сергия Фидената. Чума в тот год [433 г.] отвлекла от других забот.
Аполлону обещали посвятить храм69. (3) Из-за чумы дуумвиры корпели над
толкованием Сивиллиных книг, дабы унять гнев богов и отвести его от людей;
но (4) великий урон нанесен был и селеньям, и Городу, где погибали без
разбору - и скотина, и люди. Из страха перед голодом - чума охватила и
селения - в Этрурию, и в помптинские села, и в Кумы, и, наконец, на Сицилию
послано было за хлебом. Ни о каком избрании консулов даже не вспоминали, а
(5) военными трибунами с консульской властью были избраны только патриции -
Луций Пинарий Мамерк, Луций Фурий Медуллин и Спурий Постумий Альб.
     (6) В тот год [432 г.] болезнь пошла на убыль и неурожай благодаря
сделанным запасам был не опасен. (7) На собраниях вольсков и эквов и у
этрусков, у алтаря Волтумны, шли споры об открытии военных действий. (8)
Решение было отложено на год, и еще постановили до истечения этого срока
собраний не созывать - напрасны оказались стенания вейян о том, что Вейям
угрожает участь Фиден.
     (9) Между тем в Риме, пока сохранялся мир с соседями, вожди плебеев,
уже давно питавшие тщетные надежды на высшие должности, назначали сходки в
домах народных трибунов: (10) тут обсуждались тайные замыслы, раздавались
жалобы на презрение простого народа к вождям: ведь хотя уже столько лет
избираются военные трибуны с консульской властью, ни один плебей еще не был
допущен к этой должности. (11) Говорили о большой прозорливости предков,
бдительно следивших за тем, чтобы никому из патрициев не могла быть открыта
плебейская должность: иначе уже и народными трибунами были бы патриции;
вожди плебеев говорили, что даже своим они так опротивели, что плебеи
презирают их так же, как и патриции. (12) Иные оправдывали плебеев и
возлагали вину на патрициев: их, мол, искательством и уловками плебеям
отрезан путь к высшим должностям. Пусть только плебеи получат возможность
перевести дух от патрицианских просьб, смешанных с угрозами, они при
голосовании не забудут о своих людях, а, предоставляя поддержку, будут и
притязать на власть. (13) Чтобы покончить с искательством, было решено, что
трибуны внесут на рассмотрение закон, запрещающий оторачивать белым одежду,
выказывая этим свои домогательства. Ныне это показалось бы пустяком и едва
ли было бы принято всерьез, а тогда вызвало жаркие споры между плебеями и
патрициями. (14) Трибуны, однако же, одержали верх, и закон был принят70.
Раздраженные плебеи явно собирались оказать поддержку своим. Чтоб не давать
им волю, было принято сенатское постановление о назначении консульских
выборов.

26. (1) Поводом к назначению консульских выборов послужило готовящееся
нападение эквов и вольсков, о котором сообщили латины и герники. (2)
Консулами стали Тит Квинкций Цинциннат, сын Луция, по прозвищу Пуниец, и
Гней Юлий Ментон [431 г.]. Угроза войны на этот раз не рассеялась. (3)
Набрав воинов на основании священного закона71, который имел чрезвычайную
силу при наборе на военную службу, два сильных войска с двух сторон сошлись
у Альгида и там стали лагерем, эквы - своим, вольски - своим. (4) К
укреплению лагеря, как и к закалке воинов, никогда еще не прилагали столько
стараний предводители эквов и вольсков. (5) Известия об этом только
усиливали тревогу в Риме. Сенат решил назначить диктатора, ибо эти народы,
хоть и часто бывали разбиты, никогда еще не приступали к войне с такой
решимостью, тогда как в Риме стольких мужчин истребила чума. (6) Но главное
- всех пугало криводушие консулов, их раздоры и стычки при совещаниях.
Некоторые летописцы говорят о неудачном сражении, данном этими консулами на
Альгиде, каковое и послужило причиной избрания диктатора. Известно только,
что, несогласные в прочем, они лишь сошлись, противодействуя воле сенаторов
и препятствуя избранию диктатора до тех пор. Но вот стали поступать вести,
одна страшней другой. (7) А поскольку консулы сенату не подчинились, Квинт
Сервилий Приск, выказавший свои достоинства на высших должностях, обратился
к народным трибунам: (8) "К вам, раз уж дело дошло до крайности, взывает
сенат, чтобы в столь решающий миг вы своею властью понудили консулов
избрать диктатора". (9) Трибуны, вняв этому обращению и найдя в нем
возможность для расширения своего влияния, удаляются, а затем от имени всей
коллегии объявляют о том, что консулам надлежит повиноваться решениям
сената, а если они и далее будут противиться единодушному мнению высшего
сословия, трибуны отдадут приказ о заточении их в темницу. (10) Консулы
предпочли покориться трибунам, а не сенату, обвиняя сенаторов в том, что те
пожертвовали полномочиями верховной власти и отдали консульство во власть
трибунов, коль скоро те в состоянии принудить к чему-либо консулов и даже -
что может быть страшнее для частного лица? - заключить их в оковы! (11)
Назначить диктатора по жребию - ибо даже и в этом консулы не смогли прийти
к согласию - должен был Тит Квинкций. Он объявил диктатором Авла Постумия
Туберта, своего зятя, правителя очень строгого; тот назначил начальником
конницы Луция Юлия. (12) Тут же объявляется набор, прекращение
судопроизводства и запрет заниматься в городе чем бы то ни было, кроме
подготовки к войне. Разбор дел об уклонении от военной службы откладывается
до окончания войны. Теперь и те, кто, быть может, не подлежал призыву,
предпочли записаться. От герников и латинов тоже затребованы были
ополченцы; и те и другие ревностно исполнили приказ диктатора.

27. (1) Все это произошло очень быстро. Оставив для обороны Города консула
Гнея Юлия, а начальника конницы Луция Юлия - для снабжения войска в
неожиданных обстоятельствах, чтобы все, что потребуется, доставлялось в
лагерь без промедления, (2) диктатор по предписанию верховного понтифика
Авла Корнелия дал ввиду тревожного положения обет устроить Великие игры72
и, поделив войско с консулом Квинкцием, выступил из Города на врага. (3)
Увидав два неприятельских лагеря, разделенные небольшим промежутком, они и
сами примерно в тысяче шагов от врага стали двумя лагерями - диктатор ближе
к Тускулу, консул - к Ланувию73. (4) Таким образом четыре войска в четырех
крепостях окружили равнину, достаточно просторную не только для небольших
вылазок и стычек, но и для развертывания всех сил обоих неприятелей. (5) С
того дня, как против двух лагерей стали два других, легкие стычки
происходили непрерывно, причем диктатор допускал это и даже велел своим
воинам наращивать силы в надежде на конечную победу, мало-помалу нащупывая
удачу в сражениях.
     (6) Тогда неприятель, потерявший надежду на победу в честном бою,
ночью напал на лагерь консула, рассчитывая на случайный успех. Внезапно
поднявшийся шум разбудил не только стражу консула, а потом и все войско, но
и диктатора. (7) Там, где дело требовало немедленных действий, консулу
хватало и духу, и рассудительности: частью воинов были усилены посты у
ворот, часть воинов он поставил цепью вдоль вала. (8) Насколько спокойнее
было в другом лагере, у диктатора, настолько же там легче было следить за
тем, чтобы все делалось как следует. К лагерю консула было тотчас выслано
подкрепление во главе с легатом Спурием Постумием Альбой; сам диктатор с
отрядом, сделав небольшой крюк, вышел к отдаленному от схватки месту, чтобы
оттуда неожиданно ударить на врага. (9) В лагере он оставил легата Квинта
Сульпиция, а легату Марку Фабию поручил конницу, которую не велел вводить в
бой до рассвета, ибо ею трудно управлять в ночном сражении. (10) Все, что
предпринял и довершил бы при таких обстоятельствах всякий усердный и
осмотрительный военачальник, по порядку предпринял и довершил диктатор. Но
вот пример исключительной проницательности и присутствия духа, снискавших
ему необычайную славу: узнав о том, что большая часть неприятельского
войска выступила из лагеря, он послал Марка Гегания брать приступом лагерь
с отборными когортами. (11) Тот подошел, когда внимание оставшихся в лагере
поглощено было опасностями, угрожавшими их товарищам, так, что они не
позаботились о страже и караулах, и овладел лагерем едва ли не прежде, чем
неприятель догадался о нападении. (12) Как только диктатор заметил поданный
оттуда дымом условленный знак, он громко воскликнул, что вражеский лагерь
взят, и велел всех о том оповестить.

28. (1) Уже становилось светло, и все открылось взорам. Фабий напал со
своей конницей, и консул вышел из лагеря на уже напуганного неприятеля; (2)
диктатор же, напав с тыла на части подкрепления и вторую линию, со всех
сторон бросал на врагов, захваченных врасплох и поворачивавшихся на шум,
победоносную пехоту и конницу. (3) Полностью окруженные, враги все до
одного поплатились бы теперь за развязанную войну, если бы не вольск Веттий
Мессий, более славный подвигами, чем происхождением, который с бранью
набросился на своих, уже сбившихся в кучу, и громко сказал: (4) "Вы хотите
быть перебитыми тут, не сопротивляясь, не мстя?! Трусы на войне, храбрецы
дома, зачем вам оружие, зачем вы начали войну? На что вы надеетесь,
оставаясь здесь? Не думаете ли вы, что боги вас защитят и вырвут отсюда?
Надо мечом проложить себе дорогу! (5) Идите туда, куда я, идите со мной,
если хотите увидеть дом, родителей, жен и детей! Ведь не стена и не вал, а
воины противостоят воинам. Доблестью равные им, вы превосходите их крайним
и лучшим средством - безысходностью положения". (6) За ним, делом
подтвердившим свои слова, вольски перешли в наступление на окружавшие их
когорты Постумия Альба и поколебали победителя, пока к уже отступающим
римлянам не подоспел диктатор и не изменил этим всего хода сражения. Удача
неприятеля держалась на одном только Мессии. (7) Много раненых было с обеих
сторон и повсюду много убитых. Даже римские полководцы сражались раненными.
(8) Только Постумий, которому проломили голову камнем, покинул строй, но ни
диктатора рана в плечо, ни Фабия его пригвожденное к коню бедро, ни консула
обрубленная рука не заставили выйти из боя, исход которого еще не был ясен.

29. (1) Через трупы его врагов атака вынесла Мессия с кучкой храбрейших
соратников к лагерю вольсков, который еще не был взят. Туда же подошло и
все войско. (2) Консул, преследовавший бегущих до самого вала, пошел на
приступ лагеря, с противоположной стороны туда двинул войско диктатор. (3)
Взятие лагеря было столь же стремительно, что и битва. Консул даже
перебросил через вал знамя, чтоб воины устремились туда с большим рвением,
и первый приступ был, говорят, предпринят с целью вернуть знамя; диктатор
сквозь пробитый вал перенес сражение в лагерь. (4) Тут неприятели стали
бросать оружие и сдаваться; по взятии и этого лагеря вражеские воины - все,
кроме сенаторов, - были проданы в рабство. Латинам и герникам возвратили ту
часть добычи, в которой они узнали свое имущество, прочее продал с торгов
диктатор; оставив лагерь под началом консула, он вошел в Рим с триумфом и
сложил с себя полномочия. (5) Память о славной диктатуре омрачена
рассказами тех, кто сообщает об Авле Постумии, который собственного
сына-победителя обезглавил за то, что тот без приказа оставил свое место,
увлеченный случаем отличиться в сражении. (6) Этому верить и не хочется, и
не следует, ибо есть и другие мнения, опровержением же служит то, что мы
называем такую суровость Манлиевой74, а не Постумиевой; и отмечен
прозвищем, прославляющим его жестокость, мог быть лишь тот, кто дал первый
образчик такой суровости. Прозвище у Манлия было Грозный, а на имени
Постумия нет никакого зловещего знака.
     (7) В отсутствие другого консула Гней Юлий сам, а не по жребию
посвятил храм Аполлону. Вернувшись в город после роспуска войска Квинкций
воспринял это болезненно, но жалобами в сенате ничего не добился.
     (8) Тот год [431 г.], ознаменованный великими событиями, отмечен еще
одним, которое тогда казалось не имеющим отношения к римским делам: во
время сицилийских междоусобиц карфагеняне, ставшие потом столь грозными
врагами римлян, впервые - для подкрепления одной из противоборствующих
сторон - переправили войско на Сицилию75.

30. (1) В Городе народные трибуны побуждали избрать военных трибунов с
консульской властью, но не имели успеха. Консулами стали Луций Папирий
Красс и Луций Юлий [430 г.]. Послы эквов, обратившиеся к сенату с просьбой
о договоре, в ответ услышали требование сдаться, но добились перемирия на
восемь лет; (2) а у вольсков, потерпевших поражение на Альгиде, дело дошло
до заговоров и ожесточенной борьбы между теми, кто стоял за войну, и теми,
кто за мир, так что римлян все оставили в покое. (3) Благодаря
предательству одного из народных трибунов консулам стало известно, что те
готовят любезный народу закон о предельном размере пени; консулы успели
предложить такой закон раньше от своего имени76.
     (4) Консулами следующего года стали Луций Сергий Фиденат во второй раз
и Гостилий Лукреций Триципитин [429 г.]. В их консульство не случилось
ничего достойного упоминания. Вслед за ними консулами были Авл Корнелий
Косс и Тит Квинкций Пуниец во второй раз [428 г.]. На владения римлян
совершали набеги вейяне. (5) Прошел слух, что в этих грабежах принял
участие и кое-кто из фиденян, и Луцию Сергию, Квинту Сервилию, а также
Мамерку Эмилию было поручено расследование дела. (6) Тех, о ком не было
точно известно, почему в указанные дни они отсутствовали в Фиденах, выслали
в Остию. Было увеличено число поселенцев, и им была передана земля погибших
на войне77. (7) В тот год случилась сильная засуха, воды недостало не
только с неба, но и земля, оскудевшая природною влагой, едва питала большие
реки. (8) Отсутствие воды в других местах привело к падежу домашних
животных, подыхавших от жажды возле пересохших родников и ручьев; часть
скота пала от чесотки, и зараза распространилась на людей. Поначалу она
бушевала в селах и среди рабов, а затем перекинулась в город. (9) Не только
тела подвержены были заразе, но и души были охвачены разнообразными и по
большей части чужеземными суевериями. Стараньями тех, кто наживался на
людском легковерии, в домах устанавливался новый порядок жертвоприношений,
(10) до тех пор пока знатнейшие граждане не осознали, сколь позорно для
всего общества, что на каждом углу и в каждом святилище милость богов
вымаливают принесением жертв по непривычному и чуждому обычаю: (11) эдилам
было поручено проследить за тем, чтоб никакими иными способами, кроме
принятых в отечестве, и никаким иным богам, кроме римских, не поклонялись.
     (12) Месть вейянам была отложена до следующего года [427 г.], когда
консулами стали Гай Сервилий Агала и Луций Папирий Мугилан. (13) Но и тогда
страх богов еще не позволил тотчас объявить войну и выслать войско и было
решено прежде послать фециалов для предъявления требований78. (14) Хотя
незадолго перед тем вейяне разгромлены были в сражении между Номентом и
Фиденами и мир заключен не был, а только объявлено перемирие, срок которого
истек и которое еще раньше было нарушено новым восстанием, мятежом, фециалы
все-таки были посланы. Но и их речи, хоть требования они выдвигали, принося
присягу по обычаю предков, услышаны не были. (15) Поэтому возник спор,
объявлять ли войну от имени народа, или достаточно будет сенатского
постановления. Верх взяли трибуны, угрожавшие воспротивиться набору, и
консул внес предложение о войне в народное собрание. Все центурии
высказались за войну. (16) И тут плебеи вновь добились успеха, настояв на
том, чтоб на ближайший год не выбирали консулов.

31. (1) Избрали четырех военных трибунов с консульской властью - Тита
Квинкция Пунийца, бывшего консула, Гая Фурия, Марка Постумия и Авла
Корнелия Косса [426 г.]. (2) В Риме остался Косс, трое других, снарядив
войско, двинулись на Вейи и показали, сколь вредно на войне многовластье.
Отстаивая каждый собственное решение (ведь всякий предпочитает свое), они
предоставили хорошие возможности противнику: (3) пока войско, с одной
стороны слыша приказ о наступлении, а с другой - об отходе, пребывало в
недоумении, вейяне улучили миг для нападения. Римляне в замешательстве
побежали и укрылись в лагере, до которого было недалеко. Позора было
больше, чем потерь. (4) Уныние охватило непривычный к поражениям Город; в
досаде на трибунов стали требовать диктатора, возлагая на него все надежды.
Но так как и здесь богобоязненность не позволяла назначить диктатора без
участия консула79, обратились к авгурам, и те нашли, что благочестие от
этого не пострадает. (5) Авл Корнелий объявил диктатором Мамерка Эмилия, а
тот его самого назначил начальником конницы. Так, когда положение
государства потребовало человека, воистину доблестного, то и цензорское
взыскание нисколько не помешало обрести главу государства в доме,
незаслуженно заклейменном80.
     (6) Окрыленные успехом, вейяне разослали по всей Этрурии послов,
хвастаясь победой в одном сражении над тремя римскими полководцами, и, хотя
им не удалось добиться прямой поддержки союза, все-таки отовсюду привлекли
польстившихся на добычу добровольцев. (7) Только фиденский народ постановил
возобновить войну, и, как будто бы нечестиво не осквернить начало войны
преступлением, фиденяне обагрили свое оружие кровью новых поселенцев (как
прежде - послов) и присоединились к вейянам. (8) Затем вожди обоих народов
стали совещаться, вести ли войну из Вей или из Фиден. Решили, что из Фиден.
И тогда, переправившись через Тибр, вейяне перенесли военные приготовления
в Фидены. (9) Римом овладел страх. Отозвав от Вей войско, приведенное в
замешательство неудачей, лагерь разместили у Коллинских ворот, по стенам
расставили вооруженных воинов, в Городе прекратили судопроизводство,
закрыли лавки, и Рим стал больше походить на военный лагерь, чем на город.

32. (1) Разослав глашатаев по всему городу, диктатор созвал встревоженных
граждан на собрание и разбранил их за то, (2) что малейшая неудача делает
их малодушными, и за то, что они, хотя понесенное ими мелкое поражение было
следствием не храбрости вейян или трусости римлян, но лишь раздоров между
тремя полководцами, испугались вейян, противника, уже шесть раз
побежденного, и Фиден - города, который сдавали едва ли не чаще, чем
осаждали. (3) И римляне, и неприятели, говорит он, остались теми же, что
были всегда: столько же у них мужества, столько же сил и оружие то же, что
прежде; и сам он - тот же диктатор Мамерк Эмилий, что у Номента рассеял
вейян и фиденян вкупе с фалисками81; (4) и начальником конницы в бой идет
тот же Авл Корнелий, что в минувшую войну, будучи военным трибуном, на виду
у обоих воинств убил царя вейян Ларта Толумния и принес тучные доспехи82 в
дар храму Юпитера Феретрия. (5) Пусть же римляне берутся за оружие, памятуя
о том, что это у них триумфы, у них снятые с врага доспехи, у них победа, а
их враг убийством послов попрал установления народов, в мирное время
перебил поселенцев в фиденах, нарушил перемирие и в седьмой раз на свое
несчастье разорвал с Римом. (6) Он, диктатор, вполне уверен, что стоит
только двум лагерям стать друг против друга, и оскверненному злодействами
неприятелю уже не придется радоваться позору римского войска, а народ
римский уразумеет, (7) что государство куда большим обязано тем, кто в
третий раз объявил его диктатором, нежели тем, кто за отобранную им у
цензоров царскую власть наложил клеймо на вторую его прошлогоднюю
диктатуру. (8) Произнеся вслед за тем обеты, диктатор выступил и, прикрытый
справа горами, а слева Тибром, поставил лагерь, не доходя полутора миль до
Фидена. (9) Легату Титу Квинкцию Пунийцу он приказал занять в горах и тот
скрытый из виду перевал, что в тылу у врага.
     (10) На следующий день, когда этруски, вдохновленные скорее удачным,
чем выигранным накануне, сражением, вступили в бой, диктатор чуть-чуть
помедлил, пока разведчики не донесли ему о том, что Квинкций вышел к
перевалу недалеко от фиденской крепости83, и тогда, подняв знамена, двинул
на врага стремительную пехоту, (11) а начальнику конницы не велел вступать
в бой без приказа: если понадобится помощь конницы, он, мол, сам подаст
знак. Вот тогда, в деле, пусть не забывает про поединок с царем, про тучный
свой дар Ромулу и Юпитеру Феретрию. (12) Полон ярости напор легионов.
Пылает ненавистью римлянин, обзывает нечестивцем фиденянина, предателем
вейянина, а их обоих нарушителями перемирия, злодейски пролившими кровь
послов и запятнавшими себя кровью поселенцев в своем городе, неверными
союзниками и трусами: и делом и словом утоляет он свою ненависть.

33. (1) При первом же столкновении римляне поколебали неприятеля, как вдруг
из распахнувшихся ворот Фиден вырвалось новое воинство, доселе неслыханное
и невиданное: (2) большая толпа, вооруженная огнем, вся озаренная пылающими
факелами, в каком-то исступлении хлынула на врага и своим необычным оружием
поначалу смутила римлян. (3) Тогда диктатор, бросив в бой конницу под
предводительством Авла Корнелия и отозвав с гор отряд Квинкция, сам
поспешил на левое крыло, отступавшее в сражении, похожем скорей на пожар, и
прокричал: (4) "Уж не дым ли одолел вас, что вы, как пчелиный рой,
изгнанный из улья, уступите безоружному противнику? Или вам не сбить
пламени мечами? И почему, если надо сражаться уже не мечом, а огнем, вы и
сами не пустите в ход факелы, отобравши их у врага? (5) Ну же, во имя Рима
и в память об отчей и собственной вашей доблести, обратите это пламя на
вражеский город, уничтожьте Фидены их же огнем, коли вы не смогли замирить
их благодеяниями. Этого требуют от вас разоренные земли, кровь ваших послов
и поселенцев". (6) Приказ диктатора воодушевил все войско. Одни
подхватывали брошенные факелы, другие выхватывали их из вражеских рук
силой, и оба войска вооружились огнем. (7) Начальник конницы тоже придумал,
как всадникам сражаться по-новому: приказав разнуздать коней, он первым
пришпорил своего и ринулся в самую гущу огней, и все остальные кони,
разгоряченные, в свободном беге понесли всадников на врага. (8) Клубы пыли
смешались с дымом и заслонили свет людям и коням. Но зрелище, испугавшее
войско, не вызвало никакого испуга у лошадей. И, где бы ни промчалась
конница, она, обрушиваясь, сокрушала все. (9) И тут снова раздался голос,
заставивший оба войска в удивлении обернуться: это диктатор крикнул, что с
тыла пошел на врага отряд легата Квинкция; прокричав в другой раз, он сам
еще яростней повел воинов в нападение. (10) Когда два войска, ударив в лоб
и с тыла, зажали этрусков в кольцо, не пуская их ни назад в лагерь, ни в
горы, откуда неожиданно для них появился неприятель, а освобожденные от
узды кони римлян носились повсюду со своими всадниками, большинство вейян в
беспорядке кинулись к Тибру, а уцелевшие фиденяне рванулись к Фиденам. (11)
С перепугу они попали в самое пекло и были изрублены на берегу, а тех, кого
столкнули в воду, поглотила пучина: даже опытные пловцы шли на дно от
изнеможения, страха и ран - лишь немногие переплыли реку. Другая часть
неприятельского войска кинулась через лагерь в город. (12) Туда же увлекла
атака преследующих их римлян, особенно Квинкция и его людей, только что
спустившихся с гор и еще свежих для ратного труда - ведь они подоспели к
концу сражения.

34. (1) Смешавшись с врагами, они вошли в ворота, взобрались на стены и
оттуда дали знать своим, что город взят. (2) Как только диктатор, сам
проникший в оставленный неприятелем лагерь, заметил поданный знак, он,
прельстив своих воинов, уже жаждавших начать разграбление лагеря, еще
большей добычей в городе, повел их к воротам и, очутившись в городских
стенах, двинулся прямо к крепости, куда, как он видел, устремилась толпа
беглецов. (3) В городе резня была не меньше, чем на поле битвы, покуда
противник не побросал оружия и не сдался, моля диктатора о пощаде. И город,
и лагерь были разграблены. (4) На следующий день каждый всадник-центурион
получил по жребию пленника, а те, кто выказал особую доблесть, - двоих;
оставшихся пленных продали в рабство. И диктатор, вернувшийся с триумфом в
Рим во главе победоносного и нагруженного богатой добычей войска, (5)
приказал начальнику конницы сложить полномочия, а затем и сам, с приходом
мира, отказался от власти, которую шестнадцатью днями раньше принял перед
лицом грозившей военной опасности.
     (6) Некоторые авторы летописей сообщают, что в битве с вейянами у
Фиден принимал участие и флот - трудное дело, в которое невозможно
поверить, ведь и теперь эта река недостаточно широка, а тогда, (7)
насколько мы знаем от древних, она была еще уже, разве что эти писатели,
как водится, в угоду тщеславию объявили победой флота действия нескольких
суденышек, воспрепятствовавших неприятельской переправе.

35. (1) В следующем году [425 г.] военными трибунами с консульской властью
были Авл Семпроний Атратин, Луций Квинкций Цинциннат, Луций Фурий Медуллин
и Луций Гораций Барбат. (2) С вейянами было заключено перемирие на двадцать
лет, а с эквами - на три года, хотя они просили большего срока. Спокойно
было и в Городе. (3) Следующий год [424 г.] не был примечателен ни войною
за рубежами, ни внутренними раздорами; славу ему доставили игры, обещанные
во время войны, великолепные стараниями военных трибунов и собравшие многих
соседей. (4) А трибунами с консульскими полномочиями были Аппий Клавдий
Красс, Спурий Навтий Рутил, Луций Сергий Фиденат и Секст Юлий Юл. Благодаря
радушию гостеприимцев, оказанному с всеобщего одобрения, зрелище доставило
гостям еще большее удовольствие. (5) После игр народные трибуны на сходках
в мятежных речах бранили толпу за ее преклонение перед теми, кого она
ненавидит, за то, что слепо отдается в вечное рабство (6) и не только не
осмеливается требовать участия в соискании консульства, но и не заботится
ни о себе, ни о своих даже в общих патрициям и плебеям собраниях, где
избирают военных трибунов. (7) Так что нечего и удивляться, почему это
никто ничего не делает для блага простого народа. На тяжкий труд, на
опасность идут лишь там, где есть надежда на вознаграждение и успех. Нету
такого, за что не взялся бы человек, лишь бы только большие усилия обещали
большие награды. (8) Нечего требовать, нечего ждать, чтобы какой-нибудь
народный трибун ринулся слепо туда, где опасности велики, а воздаяния нет,
где, сражаясь против патрициев, он наверняка превратит их в своих
непримиримых врагов, а от плебеев, за которых он будет бороться, не
дождется хоть уважения. (9) Великие души рождаются для великих почестей. И
ни один плебей не станет себя презирать, когда плебеи не будут больше
презренными. Надо, наконец, на том или ином человеке проверить, можно ли
кому-нибудь из плебейского сословия предоставить отправление высших
должностей - неужели невозможно, чтобы нашелся дельный и храбрый человек
незнатного рода. (10) С величайшими усилиями удалось отвоевать для плебеев
право быть избранными в военные трибуны. Люди, отличившиеся на военном и
гражданском поприще, предъявили свои права. В первые годы их оскорбляли,
отстраняли и поднимали на смех патриции и, наконец, те перестали выставлять
себя на поношенье. (11) Нам не ясно, говорили на сходках, отчего не отменят
закон, дозволяющий то, чему никогда не бывать: ведь узаконенное неравенство
не столь оскорбляет, как презрение к будто бы не достойным избрания.

36. (1) Такого рода речи выслушивали с сочувствием, и они побуждали
некоторых стремиться к должности военного трибуна, и каждый сулил по
избрании сделать что-нибудь на пользу простому народу. (2) Обещали и
разделить общественное поле84, и вывести новые поселения, и обложить
налогом владельцев земель85 ради выплаты жалованья воинам. (3) Тогда
военные трибуны, удачно выбрав время, когда многие разъехались из Города,
тайно созвали к определенному дню сенаторов; (4) в отсутствие народных
трибунов было принято сенатское постановление об избрании консулов и об
отправке военных трибунов для проверки достоверности слухов о грабительском
набеге вольсков на владения герников. (5) Выехав из Рима, они оставили
начальником в Городе сына децемвира Аппия Клавдия, юношу деятельного и с
колыбели впитавшего ненависть к народным трибунам и простому люду. Народным
трибунам не о чем стало спорить ни с отсутствовавшими виновниками
сенатского постановления, ни с Аппием - дело ведь уже было сделано.

37. (1) Консулами избраны были Гай Семпроний Атратин и Квинт Фабий Вибулан
[423 г.].
     В тот год, по преданию, произошло событие хоть и в чужих краях, но все
же достойное упоминания: самниты86 захватили этрусский город Вультурн,
нынешнюю Капую87, и назвали его Капуей - по имени своего предводителя Капия
или, что вероятнее, потому, что город расположен был на равнине. (2)
Поначалу они приняли город и окрестности в совладение от изнуренных войною
этрусков, но потом как-то в праздник новоявленные поселенцы напали ночью на
старых жителей, которых сморило сном после пиршеств, и перебили их.
     (3) После этих-то событий вышеназванные консулы и вступили в должность
в декабрьские иды. (4) О том, что вольски грозят войной, доносили не только
те, кто был отправлен разведать об этом, но уже и посланники латинов и
герников сообщали, что никогда прежде вольски не отбирали предводителей и
не набирали войска столь тщательно: (5) у них-де повсюду твердят о том, что
надо либо навеки сложить оружие и не помышлять о войне, либо уж не уступать
тем, чье господство оспариваешь, - ни в храбрости, ни в стойкости, ни в
воинской выучке. (6) То были не пустые слова, но они не слишком взволновали
сенаторов, и Семпроний, которому по жребию досталось отправиться в те края,
положился на счастье как на что-то совсем неизменное (а ведь прежде он
предводительствовал победителями в борьбе с уже побежденным народом) и стал
действовать наудачу, и притом так небрежно, что у вольсков римского порядка
было больше, нежели в войске самих римлян. (7) Потому-то и счастье, как
вообще бывает, перешло на сторону доблести. (8) В первом же сражении,
опрометчиво и неосторожно завязанном Семпронием, передовые части не были
обеспечены подкреплением, а конница была плохо размещена. (9) Громкий и
частый крик неприятельского войска был первым признаком того, куда
клонилось дело; римляне отвечали нестройно и вяло, при каждом повторении их
голос выдавал страх. (10) Тем яростней бросался враг, тесня их щитами и
слепя блеском мечей. А с противоположной стороны шевелились лишь шлемы
озирающихся воинов, в неуверенности и страхе тесней сбивалась толпа. (11)
Знамена то оставались покинуты передовыми, то отодвигались в свои манипулы.
Пока еще не было ни побежденных, ни победителей: римляне скорей
прикрывались, чем сражались, а вольски шли в бой всем войском, видя, что
враг несет потери, но не бежит.

38. (1) Но тщетны призывы консула Семпрония: вот уже повсюду началось
отступление, и теперь ничего не стоит ни его приказ, ни консульское звание;
(2) неприятелю вот-вот уже показали бы спину, не подоспей тут декурион88
Секст Темпаний, который, хоть и видел, что дело гиблое, сохранил
присутствие духа. (3) Стоило ему воскликнуть, чтобы всадники, если только
они хотят спасения государства, спешились, как вся конница, словно по
консульскому приказу, встрепенулась. "Государству конец,- сказал он,- если
этот отряд со своими легкими щитами89 не сдержит натиска врага. Пусть вашим
знаменем90 будет наконечник моего копья; покажите и римлянам и вольскам,
что, как ничья конница не сравнится с вашими всадниками, так ничьи
пехотинцы - с такою пехотой". (4) В ответ на шумное одобрение он шагнул
вперед, высоко вздымая копье. Везде, где бы они ни проходили, дорогу
прокладывали силой; прикрываясь щитами неслись они туда, где римлянам
приходилось всего тяжелей. (5) Повсюду, куда они поспевали, ход боя
выравнивался, и, если бы их было побольше, неприятель, без сомненья, бежал
бы.

39. (1) Никто не в силах был оказать им сопротивление, и тогда предводитель
вольсков дал знак пропускать новый неприятельский отряд, приметный легкими
круглыми щитами, до тех пор, пока он в пылу схватки не оторвется от своих.
(2) Когда это случилось, окруженные всадники не смогли прорваться назад,
той же дорогой, что пришли, ибо там уже повсюду на их пути были враги; (3)
консул и римские легионы, нигде не видя тех, кто только что оборонял целое
войско, готовы были пойти на все,. чтоб не позволить врагу сокрушить самых
смелых воинов. (4) Вольски разделились, чтобы, на одном направлении
сдерживая натиск консула и легионов, на другом подавить Темпания и его
всадников, которые после многих безуспешных попыток прорваться к своим
заняли на одном из холмов круговую оборону и, защищаясь, наносили заметный
урон врагу. Сражение не прекращалось до самой ночи. (5) И консул, не
ослабляя накала битвы, пока было еще светло, сдерживал неприятеля. Ночь
развела их, не решив исхода боя. (6) Эта неизвестность сделалась причиной
такого ужаса в обоих лагерях, что, бросив раненых и большую часть обоза, и
то и другое войско, сочтя себя побежденными, отступили в горы. (7) Холм,
однако же, осаждали почти всю ночь, но когда осаждавшие узнали о том, что
их лагерь брошен, они решили, что войско разбито, и в страхе разбежались
кто куда. Темпаний, опасаясь засады, продержал своих до рассвета. (8)
Затем, с несколькими воинами спустившись с холма на разведку, он выведал у
раненых врагов, что лагерь вольсков пуст, и, созвав своих, радостно
направился к лагерю римлян. (9) Но когда и там он нашел все брошенным в
таком беспорядке, как у врага, то, не зная, куда двинулся консул, он
собрал, сколько смог, раненых и с ними, пока вольски, поняв ошибку, не
воротились, кратчайшей дорогой поспешил в Рим.

40. (1) Сюда уже дошел слух о том, что битва проиграна и лагерь оставлен,
особенно же оплакивали всадников, и весь Город - не только их родственники
- был охвачен скорбью и страхом, (2) понудившим консула Фабия поставить
перед воротами караульных, которые не без трепета увидели вдалеке
всадников, недоумевая, кто это такие, до тех пор, пока не узнали своих. Тут
испуг сменился радостью и по всему Городу стали раздаваться поздравления
коннице, вернувшейся домой с победой и без потерь. Из домов, еще вчера
предававшихся скорби и оплакивавших своих, (3) выбегали, дрожа, матери и
жены, на радостях позабыв о приличиях, они устремлялись навстречу отряду и,
едва владея от радости душою и телом, кидались каждая в объятия своему. (4)
Народные трибуны, которые уже призвали к суду Марка Постумия и Тита
Квинкция за то, что это их попустительством было отдано сражение у Вей, не
преминули воспользоваться случаем, чтобы оживить еще не забытую ненависть к
консулу Семпронию и направить ее против этих двоих.
     (5) Итак, созвана была сходка, где было много криков о том, что под
Вейями полководцы предали государство, а потом, так как это осталось без
наказания, и консул в войне с вольсками предал войско, бросил на погибель
храбрейших всадников и позорно оставил лагерь. (6) Потом Гай Юний, один из
народных трибунов, велел позвать к себе всадника Темпания и, обратившись к
нему, спросил: "Ответь мне, Секст Темпаний, как ты думаешь, вовремя ли
консул Гай Семпроний начал сражение, было ли войско обеспечено
подкреплением, было ли вообще что-нибудь позволяющее судить о нем как о
хорошо справившемся с должностью и не сам ли ты после разгрома римских
легионов приказал всадникам спешиться и тем выправил ход боя? (7) А когда
ваш отряд оказался отрезанным от остального войска, подошел ли к вам
консул, или он выслал тебе и твоим всадникам подкрепление? (8) И наконец,
получил ли ты подкрепление на следующий день, или же вы с отрядом
прорвались к лагерю благодаря собственному мужеству? Нашел ли ты в лагере
консула и войско, или лагерь был оставлен, а раненые воины брошены? (9)
Теперь, во имя твоего мужеста и верности, а только они и спасли государство
в этой войне, отвечай! Скажи, наконец, и о том, где теперь Гай Семпроний,
где легионы? Ты оставил консула и войско или это они бросили тебя?
Побеждены мы в конце концов или победили?"

41. (1) Говорят, ответная речь Темпания была безыскусна и по-солдатски
строга, в ней не было ни тщеславия, ни злорадства из-за чужих преступлений.
(2) Не ему, воину, сказал он, судить о том, насколько сведущ в военном деле
Гай Семпроний, его полководец: это решали римляне, когда избирали его
консулом. (3) Пусть поэтому его не спрашивают ни о полководческом опыте, ни
о достоинствах консула, пусть размышляют об этом другие великие умы и такие
же дарования (4). Но о том, что сам видел, он сказать может. А видел он,
пока отряд еще не был отрезан, что консул сражается в первых рядах, ободряя
своих, что он снует среди римских знамен и вражеских стрел. (5) А потом они
потеряли друг друга из виду, но по ударам и крикам он заключил, что бой
затянулся до самой ночи, и вполне уверен, что к удерживаемому им холму
консул не смог прорваться из-за многочисленности неприятеля. (6) Где
находится войско, он не знает, но полагает, что, как и сам он, когда
положение сделалось угрожающим, спрятался с отрядом в хорошо защищенном
месте, так и консул, чтобы сохранить войско, стал лагерем в более
безопасном месте. (7) Он не верит, чтобы у вольсков дела обстояли лучше,
чем у римлян. Та роковая ночь вызвала всеобщую сумятицу у тех и других. Он
просил, чтобы его, изнуренного ратным трудом и ранами, не задерживали, и
был отпущен с большими почестями, воздаваемыми ему за скромность не в
меньшей мере, чем за отвагу. (8) Тем временем консул подходил уже по
Лабиканской дороге к храму Спокойствия91. Из города туда выслали вьючных
животных с повозками, чтобы забрать войско, силы которого после сражения и
ночного перехода были на исходе. (9) Вскоре после этого в Рим вошел консул,
который столь же рьяно отводил от себя вину, сколь воздавал заслуженную
хвалу Темпанию. (10) Огорченные скверным ведением войны и разгневанные на
полководцев, граждане судили Марка Постумия, который в войне с Вейями был
военным трибуном с консульской властью, и оштрафовали его на десять тысяч
тяжелых ассов92. Его сотоварища Тита Квинкция, сваливавшего на него, уже
осужденного, всю вину за случившееся, трибы оправдали, памятуя об его
удачах в бытность консулом в войне против вольсков под предводительством
диктатора Постумия Туберта и легатом под Фиденами при другом диктаторе,
Мамерке Эмилии. Говорят, его выручила память об его отце, Цинциннате,
человеке, чтимом всеми, и Капитолин Квинкций93 на закате дней слезно молил
судей о том, чтобы ему не пришлось доставлять Цинциннату столь печальное
известие94.

42. (1) Плебеи заочно избрали народными трибунами Секста Темпания, Марка
Азеллия, Тита Антистия и Тита Спурилия, которых всадники по совету Темпания
сделали своими центурионами95. (2) А сенат, так как из-за ненависти к
Семпроним ненавистно было и консульское звание, приказал избрать военных
трибунов с консульской властью. Ими стали Луций Манлий Капитолин, Квинт
Антоний Меренда и Луций Папирий Мугиллан [422 г.]. (3) В самом начале года
народный трибун Луций Гортензий призвал прошлогоднего консула Гая Семпрония
на суд. Когда же четверо других трибунов на глазах у римского народа стали
просить Гортензия не преследовать их ни в чем не повинного полководца,
которого можно упрекнуть лишь в неудаче, он рассердился, (4) потому что
увидел в этом попытку испытать его твердость, а также расчет не на мольбы
трибунов, которые казались ему показными, а на их действенное
вмешательство. (5) Тогда он для начала обратился к Семпронию, вопрошая, где
же его патрицианская гордость, где твердость духа, где уверенность в
невиновности, как же это консул прячется под сенью трибунской власти. (6) А
потом, повернувшись к трибунам, спросил: "А что будете делать вы, если я
подведу его под приговор? Лишите народ его прав и упраздните трибунскую
власть?" (7) Когда же трибуны заявили, что и Семпроний и все остальные
подчинены высшей власти римского народа, что они не хотят и не могут
упразднить принадлежащую народу судебную власть, но, что если мольбы их за
полководца, которого почитали они как отца, не подействуют, они, как и он,
сменят одежду96, тогда Гортензий ответил: (8) "Римский народ не увидит
своих трибунов опозоренными. И если Гай Семпроний за время своей службы
сделался так дорог воинам, я не задерживаю его более". (9) И плебеям и
патрициям пришлась по душе не столько преданность четырех трибунов, сколько
доступность Гортензия справедливым мольбам.
     Удача не благоволила более эквам, присвоившим сомнительный успех
вольсков.

43. (1) В следующем году [421 г.], в консульство Нумерия Фабия Вибулана и
Тита Квинкция Капитолина, сына Капитолина, когда войском по жребию
командовал Фабий, не случилось ничего достойного упоминания. (2) Эквы,
выставившие было свое робкое воинство, постыдно бежали, и большой чести
консулу в том не было. В триумфе ему отказали, но все же, за то что он
загладил позор Семпрониева поражения, позволили вступить в город с
овацией97.
     (3) Но, чем меньших, против опасения, усилий потребовала война, тем
неожиданней оказалась среди этой безмятежности распря между патрициями и
плебеями, возникшая из-за удвоения числа квесторов98. (4) Когда это
предложение - избирать, кроме двух городских квесторов, еще двоих в помощь
консулам для ведения войны - было внесено консулами в сенат, где получило
полное одобрение, народные трибуны стали бороться за то, чтобы часть
квесторов - а в те времена в квесторы избирались только патриции - была из
плебеев. (5) Поначалу и консулы и сенаторы всячески противодействовали этим
стараниям, а потом уступили, согласившись на то, чтобы квесторов, как и
военных трибунов с консульской властью, народ выбирал свободно из патрициев
и плебеев, но эта уступка ничего не дала, и тогда они вовсе отказались от
замысла увеличить число квесторов. (6) Но от него не отказались народные
трибуны, и вот уже стали раздаваться новые предложения, сулившие смуту;
среди них - закон о разделе земли. (7) Из-за этих волнений сенат предпочел
избрать консулов, а не военных трибунов, но так как трибуны возражали - они
даже не давали сенаторам собраться, - сенатское постановление принято не
было и в государстве - не без упорной борьбы - возникло междуцарствие.
     (8) Так как большая часть следующего года [420 г.] была потрачена на
борьбу новых народных трибунов со сменяющими друг друга интеррексами, в
ходе которой трибуны либо мешали сенаторам собраться для передачи власти
очередному интеррексу, либо чинили помехи последнему, чтобы он не вносил
сенатского постановления об избрании консулов, (9) то в конце концов Луций
Папирий Мугиллан, в свою очередь ставший интеррексом, в укор и сенаторам, и
народным трибунам напомнил, что заброшенное людьми государство еще не пало
лишь благодаря промыслу и попеченью богов, да еще потому, что с вейянами
перемирие, а эквы медлят. (10) Может, они хотят, чтобы государство, не
обеспеченное властью патрициев, чуть грянет первая гроза, было уничтожено?
Может, не надо набирать войско, а набранному войску не нужен полководец?
Или внутренней войною они собираются предотвратить войну с неприятелем?
(11) Если так пойдет дело, то и боги будут не в силах спасти государство
римлян. Отчего бы, отбросив крайности, не добиться взаимного согласия,
уважающего права обеих сторон: (12) пусть патриции не возражают против
военных трибунов с консульской властью, а народные трибуны не вмешиваются в
назначение четырех квесторов на основании свободного народного голосования,
без различий сословий.

44. (1) Сначала состоялись выборы военных трибунов с консульской властью.
Ими стали одни патриции: Луций Квинкций Цинциннат в третий раз, Луций Фурий
Медуллин во второй, Марк Манлий и Авл Семпроний Атратин. (2) Выборами
квесторов ведал этот последний, а среди нескольких плебеев, домогавшихся
этой должности, был сын народного трибуна Антистия и брат другого народного
трибуна, Секста Помпилия, которым, однако, не помогли ни могущество, ни
поддержка при голосовании: им предпочли знатных, тех, чьих отцов и дедов
видели консулами. (3) Все народные трибуны пришли в ярость, а более всех -
Помпилий с Антистием, задетые тем, что отвергли их родичей. (4) Да что же
это такое? Разве они не оказывали благодеяний, разве не терпели
несправедливости от патрициев, разве теперь наконец не дано им пользоваться
правами, которые были отняты. Так почему же не только в военные трибуны, но
и в квесторы не был избран никто из плебеев? (5) Значит, ничего не стоят
мольбы отца за сына, брата за брата - народных трибунов, чья власть
священна и учреждена для защиты свободы? В этих выборах, говорили они, был
какой-то обман, а Семпроний выказал больше ловкости, чем честности. Именно
его несправедливость, жаловались они, и привела к тому, что их люди не
прошли на должности. (6) А так как напасть на него самого, защищенного как
невиновностью, так и занимаемой должностью, они не могли, то и направили
гнев свой на Гая Семпрония, двоюродного брата Атратина, и с помощью трибуна
Марка Канулея вызвали его на суд за поражение в войне с вольсками. (7)
Одновременно теми же трибунами в сенате был поднят вопрос о разделе земли,
чему всегда решительно противился Гай Семпроний - обстоятельство, которое и
было взято в расчет,- ибо, сними он свои возражения, и у патрициев пропало
бы к нему всякое доверие, а если бы он стал упорствовать в преддверии суда,
то восстановил бы против себя плебеев. (8) Семпроний предпочел обречь себя
ненависти противников, пострадать самому, но не нанести ущерб государству.
(9) Он твердо стоял на том, чтобы ни в чем не попустительствовать трем
трибунам: ими движет не столько желание добиться земли для плебеев, сколько
ненависть к нему, Семпронию, а у него достанет мужества преодолеть эти
напасти, лишь бы только сенату не приходилось, щадя его одного, наносить
ущерб всему обществу. (10) Ни разу не потеряв присутствия духа, он сам,
когда настал день суда, провел свою защиту, но все старания патрициев не
смогли утихомирить народ, и Семпрония присудили к пене в пятнадцать тысяч
ассов.
     (11) В том же году от обвинения в нарушении целомудрия защищалась
неповинная в этом преступлении весталка Постумия, сильное подозрение против
которой внушили изысканность нарядов и слишком независимый для девушки
нрав. (12) Оправданная после отсрочки в рассмотрении дела99, она получила
от великого понтифика предписание воздерживаться от развлечений, выглядеть
не миловидной, но благочестивой. В том же году кампанцы захватили Кумы,
город, до тех пор принадлежавший грекам100.
     (13) На следующий год военными трибунами с консульской властью стали
Агриппа Менений Ланат, Публий Лукреций Триципитин и Спурий Навтий Рутил
[419 г.].

45. (1) Этот год благодаря счастью народа римского оказался отмечен лишь
грозной опасностью, а не бедствием. Рабы сговорились поджечь Город в разных
местах, чтобы, пока повсюду народ будет занят спасением своих жилищ,
захватить силой оружия Крепость и Капитолий. (2) Осуществление преступного
замысла предотвратил Юпитер: схваченные по доносу двоих рабов, преступники
были казнены. А доносчикам отсчитали в казначействе по десять тяжелых ассов
- целое состояние по тем временам! - и дали в награду свободу.
     (3) Затем эквы снова принялись готовиться к войне, причем из самых
достоверных источников в Риме стало известно о том, что в союзе со старым
врагом выступит новый - Лабики101. (4) В Риме уже привыкли к тому, что с
эквами приходится воевать чуть ли не каждый год, когда же отправили послов
в Лабики, то получили двусмысленный ответ, из которого явствовало, что они
пока к войне не готовятся, но мир не будет долгим. Поэтому тускуланцам было
поручено следить за тем, как бы в Лабиках не созрела угроза новой войны.
(5) На следующий год [418 г.] к военным трибунам с консульской властью -
Луцию Сергию Фиденату, Марку Папирию Мугиллану и Гаю Сервилию, сыну Приска,
в чье диктаторство были взяты Фидены,- явились послы из Тускула. (6) Они
сообщили, что жители Лабик взялись за оружие и, опустошив совместно с
войском эквов тускуланские земли, стали лагерем на Альгиде. (7) Тотчас
Лабикам объявлена была война, но, когда сенат постановил, что воевать
отправятся двое трибунов, а один возьмет на себя попечение о внутренних
делах Рима, между трибунами вдруг вспыхнула ссора: каждый считал себя
превосходным полководцем, а заботу о Городе - неблагодарным, не приносящим
славы поручением. (8) Пока сенаторы с изумлением глядели на эту
непристойную ссору, Квинт Сервилий заявил, что если им не стыдно ни перед
сенатом, ни перед государством, то он прекратит этот спор отеческой
властью: "Мой сын, без жребия, останется начальствовать Городом. Пусть
только те, кто просится на войну, ведут ее осмотрительнее и согласнее, чем
ее домогаются".

46. (1) Было решено набирать войско не из всего народа, а из десяти
триб102, на которые выпал жребий. Набранных воинов двое военных трибунов
повели на врага. (2) Соперничество между трибунами, возникшее еще в Риме и
подогреваемое одинаковым стремлением к полновластью, разгорелось в лагере с
новой силой: единодушия не было у них ни в чем, каждый стоял на своем
мнении, каждый принимал во внимание только свои решения и приказания, (3)
отвечал другому презрением на презрение, покуда наконец упреки легатов не
заставили их договориться о том, что каждый будет обладать всей полнотой
власти через день на следующий. (4) Когда это стало известно в Риме, то,
как рассказывают, умудренный годами и опытом Квинт Сервилий взмолился
бессмертным богам, чтобы раздор между трибунами не принес еще больших бед
государству, чем это было под Вейями, и внушил сыну, чтобы тот набрал и
снарядил войско, как если бы уже теперь неминуемо грозила беда. Его
пророчество сбылось. (5) Предводительствуемые Луцием Сергием, под чьим
началом было в тот день войско, римляне, следуя за неприятелем, который в
притворном страхе отходил к валу, очутились в неудобном месте под самым
вражеским лагерем, куда увлекла их напрасная надежда взять его приступом и
откуда неожиданной вылазкой неприятеля они были сброшены вниз по склону и
даже не в бегстве, а в беспорядочной свалке затоптаны и зарублены. (6)
Римский лагерь, едва удержанный в тот день, назавтра был почти со всех
сторон окружен неприятелем и позорно покинут войском, бежавшим через задние
ворота. Полководцы, легаты и лучшие воины, охранявшие знамена, устремились
к Тускулу; (7) остальные, рассеянные в долине, по разным дорогам потянулись
в Рим, в своих рассказах преувеличивая тяжесть понесенного поражения. (8) В
Городе были не так напуганы, потому что случившееся отвечало опасениям и
потому что военный трибун держал готовое подкрепление на случай опасности.
(9) По его приказу, после того как младшие должностные лица103 успокоили
волнение в городе, спешно посланные разведчики сообщили, что полководцы и
войско в Тускуле, а неприятельский лагерь на прежнем месте. (10) Всех
воодушевившим постановлением сената был назначен диктатор: им стал Квинт
Сервилий Приск, человек, чья прозорливость в делах государственных много
раз была испытана римлянами и прежде, но особенно в том, что касалось
исхода этой войны, ведь он один еще до поражения предугадал, к чему
приведут раздоры военных трибунов. (11) Начальником конницы он назначил
того, кто его самого провозгласил диктатором,- собственного сына (так
рассказывают некоторые, а другие пишут, что начальником конницы в тот год
был Агала Сервилий); (12) с новым войском диктатор отправился на войну и,
соединившись с теми, кто оставался в Тускуле, поставил лагерь в двух милях
от неприятеля.

47. (1) Удачливость эквов вселила в них ту же самонадеянную небрежность,
что была до того у римских полководцев. (2) А диктатор в первый же бой ввел
конницу и, рассеяв передовой отряд врага, приказал легионам немедленно
нападать под знаменами, зарубив за промедление одного из знаменосцев104.
(3) Воины так рвались в бой, что эквы не сдержали натиска и, побежденные, в
беспорядочном бегстве, устремились к лагерю с поля. Приступ лагеря
потребовал еще меньше времени и сил, чем сражение. (4) На следующий день
после того, как лагерь был взят и отдан диктатором на разграбление воинам,
а всадники, преследовавшие бежавших из лагеря врагов, сообпщли, что все
лабиканцы и большая часть эквов заперлись в Лабиках, (5) войско было
приведено к этому городу, он окружен, взят приступом и разграблен. (6)
Диктатор, с победой вернувшись в Рим, на восьмой день после вступления в
должность сложил с себя полномочия; а сенат весьма кстати - пока народные
трибуны не успели вызвать беспорядки, выступив с предложениями о разделе
лабиканских земель,- в полном составе проголосовал за вывод в Лабики
поселения. (7) Полторы тысячи римских поселенцев получили по два югера
земли105.
     После взятия Лабик и избрания в военные трибуны с консульской властью
Агриппы Менения Ланата, Гая Сервилия Структа, Публия Корнелия Триципитина
(всех во второй раз) (8) и Спурия Рутилия Красса, а - на следующий год -
Авла Семпрония Атратина в третий, Марка Папирия Мугиллана и Спурия Навтия
Рутила во второй раз. Два года подряд за рубежами был мир, а дома - раздоры
из-за земельных законов.

48. (1) Толпу подстрекали народные трибуны - заочно избранные Спурий
Мецилий в четвертый раз и Марк Метилий в третий. (2) Когда они внесли
требование о разделе захваченной у неприятеля земли между всеми плебеями
поименно - а это означало, что плебейским постановлением106 имущество
большинства знатных людей делалось общественной собственностью107, (3) ведь
в городе, расположенном в чужой области, нету участка, который не был бы
добыт силой оружия, и нету такой земли, какая была бы продана108 или дана в
надел кому-нибудь, кроме плебеев, (4) стало ясно, что предстоит жестокое
противоборство между плебеями и патрициями. Военные трибуны ни в сенате, ни
в частных обсуждениях в кругу первых граждан государства не находили выхода
из положения, (5) когда Аппий Клавдий, внук того, кто был в числе
децемвиров для записи законов, самый младший среди сенаторов, (6) как
рассказывают, объявил, что он принес из дома старинный семейный завет: ведь
еще прадед109 его, Аппий Клавдий, показал сенаторам, что единственный путь
к ослаблению трибунской власти - через вмешательство другого трибуна. (7)
Знатному мужу нетрудно подчинить себе волю выскочки110, надобно только в
обращении с ним больше думать об обстоятельствах, чем о своем достоинстве.
(8) У таких людей только успех на уме: стоит им увидеть, что другие трибуны
обошли их в каком-то деле, снискали расположение простого народа, а для них
самих там теперь места не осталось, (9) они без колебаний переходят на
сторону сената, чтобы таким образом сблизиться со всем сословием и с
первыми людьми в нем. (10) Все расхваливали юношу, особенно же Квинт
Сервилий Приск, за то, что тот не изменил роду Клавдия, а вслед за этими
восхвалениями каждому было дано поручение по мере сил склонять трибунов к
вмешательству. Сенат был распущен, и патриции взялись за дело. (11)
Наставлениями, увещеваньями и обещаньями быть отныне - и всем в отдельности
и сенату в целом - должниками трибунов им удалось уговорить шестерых
оказывать противодействие остальным трибунам. (12) И вот на следующий день,
когда в сенате, по уговору, сообщили о заговоре, составленном Мецилием и
Метилием в расчете на людскую алчность, знатнейшие сенаторы завели речь о
том, (13) что сами они не видят никакого выхода и не знают другого решения,
кроме как призвать на помощь народных трибунов. Как частное лицо, лишенное
средств к существованию, так и обманутое государство уповают на их
могущество. (14) Они ведь славятся тем, что власть их распространяется не
только на то, чтоб вызывать распри между сословиями и держать в напряжении
сенат, но и на то, чтоб силами самого трибуната дать отпор своим неуемным
товарищам. (15) Тут по залу прокатился ропот: со всех сторон сенаторы
взывали к трибунам. Вслед за этим в наступившей тишине подготовленные
сенаторами трибуны заявили, что раз предложение, внесенное их товарищами,
по мнению сената, приведет к распаду государства, то и они высказываются
против него. Сенат выразил трибунам благодарность за вмешательство. (16) А
те, кто внес предложение о разделе земли, созвав собрание, объявили
шестерых трибунов предателями дела плебеев и рабами консулов, обрушив на
них и другие грубые оскорбления, но намерения свои отложили.

49. (1) Две войны чуть было не пришлись на следующий год [415 г.], когда
военными трибунами с консульской властью стали Публий Корнелий Косс, Гай
Валерий Потит, Квинт Квинкций Цинциннат и Нумерий Фабий Вибулан. (2) Однако
война с вейянами, чьи поля были опустошены, а усадьбы разрушены Тибром111,
вышедшим из берегов, оказалась отсроченной из-за богобоязненности
правителей Вей. (3) Также и эквы, понесшие три года назад поражение, не
смогли оказать помощь родственным им жителям Бол112. (4) Те совершали
набеги на владения соседей-лабиканцев и, таким образом, начали войну с
римскими поселенцами. (5) Граждане Бол надеялись, что они будут спасены
эквами от возмездия, но, оставленные на произвол судьбы в ходе войны, даже
не заслуживающей упоминания, были осаждены и после короткого боя лишились
города и земель. (6) Народный трибун Луций Деций попытался было внести
предложение о том, чтоб и в Болы, как в Лабики, были выведены поселенцы, но
оно было отклонено его сотоварищами, заявившими, что они не допустят
принятия постановления плебеев без сенатского разрешения.
     (7) В следующем году [414 г.] эквы отобрали Болы, вывели туда свое
поселение и укрепили новыми силами этот город. В Риме военными трибунами с
консульской властью стали Гней Корнелий Косс, Луций Валерий Потит, Квинт
Фабий Вибулан во второй раз и Марк Постумий Регилльский. (8) Последнему и
поручили войну с эквами, победа в которой еще явственней, чем сама война,
обнаружила злобное безрассудство этого человека. (9) Быстро набрав и
подведя к Болам войско, он в небольших стычках сломил боевой дух эквов и
наконец ворвался в город. После этого он боролся уже не против врага, а
против сограждан: в разгар приступа трибун обещал своим воинам добычу, а
когда город был взят, не сдержал слова. (10) Именно это послужило, мне
кажется, поводом к озлоблению войска, а вовсе не то, что в недавно уже
разграбленном городе и в только что выведенном поселении добычи оказалось
меньше, чем обещал военный трибун. (11) Его возненавидели еще сильнее,
после того как, вызванный сотоварищами из-за городских распрей, он вернулся
в Рим и на сходке, где народный трибун Марк Секстий предложил земельный
закон, предусматривавший выведение поселенцев в Болы, отвечая на вопрос
Секстия, не тем ли, кто захватил Болы с оружием в руках, должны
принадлежать и город этот, и земли, в сердцах произнес слова глупые, почти
что безумные: "Горе моим воинам, если они не утихомирятся!" Услышанное
потрясло равно и сходку, и сенаторов. (12) А народный трибун, человек
речистый и остроумный, воспользовавшись тем, что среди его противников
оказался несдержанный на язык гордец, никого из военных трибунов не вызывал
на словопрения чаще, чем Постумия, дразня и понукая его говорить такое, что
возбуждало всеобщую ненависть не только к нему самому, но и ко всему его
сословию. (13) А тогда, вслед за столь грубым и злобным высказыванием
военного трибуна, Секстий воскликнул: (14) "Вы слышите, римляне, он грозит
наказанием воинам, как рабам! И этого изверга вы сочтете более достойным
его высокого звания, нежели тех, кто дарует вам город и землю для новых
поселений, кто заботится о вашем пристанище в старости, кто ради вашего
блага бьется с надменным и жестоким противником? (15) Вот и удивляйтесь
тому, что ныне столь немногие отстаивают ваше дело. Чего ж от вас им ждать?
Должностей, которые вы охотнее отдаете вашим врагам, чем защитникам
римского народа? (16) Вы застонали, услышав то, что сказал Постумий. Но что
из этого? Ведь если даже немедленно состоится голосование, того, кто вам
угрожает, вы предпочтете тем, кто хочет наделить вас землею, кровом,
богатством".

50. (1) Слова Постумия дошли и до войска, в лагере они вызвали еще большее
озлобление: этот обманщик и похититель добычи им же и угрожает?! (2) И вот
когда ропот зазвучал открыто, квестор Публий Сестий, полагая, что он сумеет
подавить волнения тем же насилием, угроза которого была их причиной, послал
к одному из самых шумливых воинов ликтора, но (3) вслед за раздавшимися
оттуда бранными криками в Сестия полетел камень, и ему пришлось выбираться
из толпы под злорадные вопли ранившего его солдата: квестор, мол, получил
то, чем грозил своим воинам полководец. (4) Вызванный для подавления мятежа
Постумий еще более ожесточил всех безжалостными пытками и жестокими
наказаниями. В конце концов злоба его превзошла всякую меру, и, когда на
вопли тех, кого приказано было казнить "под корзиной"113, сбежалась толпа,
он, безрассудно оставив свое судилище, ринулся на тех, кто мешал исполнению
приговора. (5) Но, когда ликторы и центурионы стали разгонять толпу, взрыв
возмущения был такой, что военного трибуна побили камнями его собственные
воины. (6) Когда весть об этом ужасном преступлении пришла в Рим, военные
трибуны через сенат потребовали расследования смерти их товарища, чему
воспротивились трибуны народные. (7) Этот спор, однако, возник из
противоборства по совсем другому поводу, а именно из-за того, что сенаторы
опасались, как бы народ, напуганный и озлобленный следствием, не избрал в
военные трибуны плебеев, и потому всеми силами настаивали на избрании
консулов. (8) Но, так как народные трибуны препятствовали изданию
сенатского постановления и не допустили выборов, дело дошло до
междуцарствия, после чего победу одержали сенаторы.

51. (1) Интеррекс Квинт Фабий Вибулан провел выборы консулов - ими стали
Авл Корнелий Косс и Луций Фурий Медуллин. (2) В самом начале года их
консульства [413 г.] было принято сенатское постановление, предписывавшее
народным трибунам внести в собрание предложение о расследовании убийства
Постумия, а плебеям - назначить следователя по их усмотрению. Плебеи
единодушно предоставили эту заботу консулам. (3) Доведя дело до конца со
всей возможной сдержанностью и мягкостью (ибо приговорены к казни были
немногие и те, насколько известно, сами покончили с собой), консулы,
однако, не смогли заставить плебеев спокойно перенести случившееся: (4)
дескать, когда закон требует их крови, он обретает такую силу, что казнь
совершается безотлагательно, а вот предложения, вносимые в пользу плебеев,
ни к чему не приводят. (5) Теперь для успокоения умов после того, как
устранили угрозу бунта, самое время было заговорить о разделе боланских
земель, чтобы таким образом предупредить требование земельного закона,
отнимающего у патрициев несправедливо присвоенные ими общественные земли.
(6) Всех угнетало именно это бессовестное нежелание уступить плебеям не
только те земли, что уже находились в цепких руках знати, государственную
землю, но и пустующие поля, недавно захваченные у врага и предназначенные
для того, чтобы скоро тоже стать добычей немногих.
     (7) В том же году консул Фурий повел легионы на вольсков, которые
разоряли владения герников, но, не встретив врага, взял Ферентин114, куда
сошлось множество вольсков. (8) Добычи там оказалось меньше, чем
рассчитывали, ибо вольски, не надеясь себя защитить, ночью со всем своим
добром бежали из города, который был назавтра взят почти совсем
обезлюдевшим. И сам город, и его земли пожалованы были герникам.

52. (1) По прошествии этого, спокойного благодаря сдержанности трибунов,
года - в консульство Квинта Фабия Амбуста и Гая Фурия Пацила [412 г.] -
народным трибуном стал Луций Ицилий. (2) Словно оправдывая свое родовое
имя115, Ицилий тотчас по вступлении в должность начал сеять смуту, ратуя за
принятие закона о разделе земли. (3) Но тут разразилась чума; она, правда,
больше нагнала страху, чем унесла жертв, но принудила людей, забросив споры
о государственных делах, печься о здравии и пропитании близких: по общему
мнению, мор был не так пагубен, как угрожавшая Городу смута. (4) Консулами
стали Марк Папирий Атратин и Гай Навтий Рутил [411 г.], когда в Рим,
отделавшийся от болезни, которая поразила очень многих, но немногих унесла
в могилу, на смену чумному году, как всегда оставившему невозделанными
поля, пришел голодный. (5) Голод делался уже страшней чумы, когда ко всем
народам, населяющие берега Тибра и Этрусского116 моря, были отправлены
послы, чтобы закупками пополнить запасы зерна. (6) Самниты, владевшие
Капуей и Кумами, высокомерно отказали послам, но у сицилийских тиранов те
нашли радушие и помощь117, а особыми стараниями этрусков большую часть
продовольствия доставили Тибром118. (7) Консулам пришлось иметь дело с
Городом, настолько обезлюдевшим из-за болезни, что, едва набрав по одному
сенатору на посольство, они придавали каждому еще по два всадника. (8) Не
считая болезни и голода, два года кряду никакие другие напасти не
беспокоили Город ни внутри, ни за его пределами. Стоило, однако, справиться
и с этими бедами, как возвратилось все, что обычно тревожило государство,-
распри среди своих, война с чужими.

53. (1) В консульство Марка Эмилия и Гая Валерия Потита [410 г ] стали
готовиться к войне эквы, которым вольски, хотя их народное собрание не
торопилось объявлять войну, предоставили в наемники добровольцев. (2)
Народный трибун Марк Менений, предложивший закон о разделе земли, мешал
консулу Валерию произвести набор войска, вызванный тем, что, по слухам,
противник уже вступил в земли латинов и герников; никто не хотел идти к
присяге, (3) как вдруг пришла весть о взятии неприятелем Карвентской
крепости119. (4) За этот позор сенаторы возненавидели Менения, а остальные
трибуны - ведь противники земельных законов были подготовлены заранее -
усмотрели в этом поражении повод для сопротивления. (5) Принятие решения
оттягивалось разгоревшимися спорами, во время которых консулы, призывая в
свидетели богов и людей, винили в уже понесенных и во всех грядущих
постыдных поражениях Менения, (6) который мешал набрать войско, а тот
громко возражал: пусть-де незаконные хозяева общественных земель уступят, и
он не будет препятствовать набору. (7) Наконец девять трибунов постановили
прекратить споры и объявили общее решение оказывать поддержку консулу Гаю
Валерию в принятии мер - наложении штрафа или иного наказания - против их
сотоварища, чинящего помехи набору, и против уклоняющихся от воинской
службы. (8) После того как вооруженный этим решением консул приказал
схватить и немногих взывавших к трибуну, страх заставил остальных принести
присягу. (9) Хотя войско, посланное к Карвенту, ненавидело и боялось
консула, оно тотчас яростно бросилось на приступ и, отбросив защитников
крепости, овладело ею: удобный случай для нападения предоставили те, что
вышли из крепости на добычу и по небрежности разбрелись. (10) Награбленного
врагами в непрерывных набегах оказалось не так уж мало: они все складывали
в безопасном месте. Консул велел квесторам продать все это с торгов, а
доход - в казну и сказал, что войско только тогда будет участвовать в
дележе добычи, когда воины перестанут уклоняться от несения службы. (11)
Ненависть к нему простого народа и воинов только усилилась. И вот, когда
он, по сенатскому постановлению - с овацией, вступил в Рим, воины в
безыскусных и по-солдатски дерзких стихах попеременно то бранили консула,
то возносили хвалу Менению. (12) Стоило кому-нибудь из толпящегося кругом
народа упомянуть имя трибуна, как войско наперерыв с толпой начинало
рукоплескать и выкрикивать приветствия. (13) Последнее обстоятельство
обеспокоило сенаторов куда больше, чем вошедшее в обычай поношение
консула120; казалось, Менений, если захочет, наверняка будет избран в
военные трибуны, во избежание чего и были назначены выборы консулов.

54. (1) Консулами стали Гней Корнелий Косс и Луций Фурий Медуллин во второй
раз [409 г.]. (2) Никогда прежде плебеи не переносили столь болезненно
лишение их возможности участвовать в выборах военных трибунов. Свое
негодование они тотчас выказали на квесторских выборах, отомстив тем, (3)
что впервые избрали квесторов из числа плебеев, уступив лишь одно место
патрицию Квинту Фабию Вибулану и отдав трем плебеям - Квинту Силию, Публию
Элию и Марку Пупию - предпочтение перед членами знатнейших семейств. (4)
Насколько я знаю, на столь своевольное решение подвигли народ трое из
весьма опасного для патрициев семейства Ицилиев, избранные на тот год в
народные трибуны, так как они посулили множество великих свершений, которых
жаждал народ, но притом и предупредили, что не сдвинутся с места, (5) если
на квесторских выборах, которые сенат оставил равно доступными для плебеев
и патрициев, у народа недостанет духу добиться того, чего он давно хочет и
что разрешено законом. (6) Плебеи сочли, что ими одержана большая победа,
но не потому, что полагали должность квестора для себя пределом, а потому,
что им показалось, что консульское достоинство и триумфы открыты для новых
людей121. (7) Патриции же возроптали на то, что пришлось им не просто
разделить, но уступить эту должность, а если это так, то они-де
отказываются растить своих детей для того, чтоб те, утратив положение,
принадлежавшее их предкам, увидали, что их званиями облечены чужие, а им
осталось в качестве салиев и фламинов122 сделаться жрецами толпы, лишенными
не только военной, но и гражданской власти. (8) Поскольку в обоих станах
царило возбуждение, а плебеи возгордились тем, что дело народа отстаивают
теперь три вождя, носящие столь громкое имя, сенаторам стало ясно, что с
любыми должностями, к которым допущены плебеи, произойдет то же самое, что
и с квесторскими, и они настаивали на выборах консулов, пока еще не
доступных для обоих сословий. (9) Ицилии же выступали за назначение военных
трибунов, чтобы плебеи в конце концов были допущены и к высшим должностям.

55. (1) Не было, однако, ни одного консульского распоряжения, придравшись к
которому народные трибуны смогли бы выжать то, к чему стремились, как вдруг
нежданную удачу принесло им известие о грабительских вторжениях вольсков и
эквов во владения латинов и герников. (2) Как только консулы, согласно
сенатскому постановлению, приступили к набору войска, трибуны решительно
воспротивились этому, славя как выпавшую на долю плебеев, так и собственную
свою удачу. (3) Их было трое трибунов - мужей неукротимых и самых родовитых
среди плебеев. Двое взяли на себя труд неотступно следить за каждым шагом
обоих консулов, а третьему поручили то подстрекать, то осаживать толпу
речами. (4) Консулы не могли добиться набора, трибуны - желанных выборов.
Но удача уже склонялась на сторону плебеев, когда пришла весть о том, что
эквы напали на Карвентскую крепость и, пока ее защитники грабили округу,
захватили Карвент, уничтожив малочисленную стражу, а затем перебив как тех,
кто вернулся в крепость, так и тех, кто бродил по окрестностям. (5) Эта
неудача римлян придала трибунам новые силы. После тщетных попыток заставить
трибунов не мешать ведению войны (их не остановили ни бедствия государства,
ни ненависть к ним самим) они взяли верх, добившись сенатского
постановления об избрании военных трибунов, (6) принятого, правда, с тем
условием, что народные трибуны, избранные на этот год и переизбранные на
следующий, в расчет приниматься не будут: сенаторы, конечно же, (7) имели в
виду Ицилиев, подозреваемых в том, что в награду за мятежный свой трибунат
они потребуют консульского достоинства123. (8) Но вот с согласия обоих
сословий начался набор войска и подготовка к войне. Разные летописцы
говорят разное о том, оба ли консула отправились к Карвентской крепости,
или один остался для проведения выборов; все сходятся лишь в одном: после
долгой бесплодной осады римляне отступили от Карвента, силами того же
войска отняли у вольсков Верругину124 и, опустошив их владения, а также
разграбив земли эквов, вернулись с богатой добычей.

56. (1) Тем временем в Риме, где победой плебеев стало назначение угодных
им выборов, сам исход голосования означал, что победили патриции: (2)
против общего ожидания в военные трибуны с консульской властью прошли три
патриция - Гай Юлий Юл, Публий Косс и Гай Сервилий Агала [408 г.]. (3)
Передают, что патриции применили тут хитрость, в чем их тогда же и обвинили
Ицилии: смешав людей, достойных избрания, с множеством каких-то проходимцев
и вызвав всеобщее отвращение к ним, они заставили народ отшатнуться от
плебеев. (4) Потом прошел слух, что вольски и эквы, то ли вдохновленные
тем, что удержали Карвент, то ли озлобленные тем, что потеряли Верругину,
все силы бросили на войну; (5) во главе предприятия стояли антийцы: это их
послы посетили оба народа и упрекали их в малодушии за то, что, укрывшись
за крепостными стенами, они стерпели и прошлогодние грабежи римлян,
хозяйничавших в их владениях, и уничтожение войска, оборонявшегося в
Верругине. (6) В их земли посылают уже не только войска, но и поселенцев,
римляне не только сами делят между собой их собственность, но даже подарили
герникам захваченный у вольсков Ферентин. (7) От этих слов разгорались
страсти, и, где бы ни появлялись послы, удавалось набрать немало воинов.
Таким образом, молодежь отовсюду собралась в Антии, где в ожидании
неприятеля устроен был лагерь125. (8) Как только известия об этом, сильно
преувеличивавшие опасность, достигли Рима, сенат тотчас же принял
отвечающее бедственному положению решение провозгласить диктатора. (9)
Известно, что Юлий и Корнелий были очень уязвлены этим решением, вокруг
которого бушевали страсти, (10) и когда после тщетных попыток знатнейших
сенаторов подчинить военных трибунов сенатскому постановлению сенат наконец
воззвал к помощи трибунов народных (сославшись на то, что в чрезвычайных
обстоятельствах их власти подчинялись даже и консулы), (11) то народные
трибуны, которым в радость были раздоры патрициев, объявили, что от тех, в
ком не видят ни сограждан, ни просто людей, патрициям помощи не будет: (12)
вот, когда их уравняют в правах и государство станет общим для всех, тогда
они позаботятся и о том, чтобы возгордившиеся должностные лица не могли
отменять сенатские постановления; (13) а пока патриции живут, не уважая ни
законов, ни должностных лиц, трибуны тоже будут действовать по-своему.

57. (1) Эта распря, столь несвоевременно вспыхнувшая перед лицом военной
опасности, занимала людей до тех пор, (2) покуда после долгих возражений
Юлия и Корнелия против несправедливого лишения их полномочий, хотя они
вполне подходили для этой войны как полководцы, (3) военный трибун Агала
Сервилий не сказал, что не потому он так долго молчал, что колебался в
выборе - хороший гражданин не отделяет своих забот от государственных,- а
потому, что надеялся на добровольное подчинение своих сотоварищей власти
сената, не дожидаясь, пока тот обратится за помощью в борьбе против них к
народным трибунам. (4) Даже и теперь если бы он знал, что дело терпит, то
охотно дал бы сотоварищам время превозмочь их чрезмерное упрямство, но
война не ждет от него личных мнений, а потому согласию сотоварищей он
предпочтет общественную пользу и если сенат держится того же мнения, (5) то
ближайшей ночью провозгласит диктатора и по первому приказу выступит против
всякого, кто воспротивится сенатскому постановлению. (6) Этим он снискал
себе заслуженную похвалу и всеобщую благодарность, а провозгласив
диктатором Публия Корнелия, сам был назначен им начальником конницы,
показав своим изумленным товарищам, что почести и слава благоволят лишь
тем, кто сам к ним не стремится. (7) А война была не примечательная ничем.
Неприятеля разгромили у Антия в первом же (притом легком) бою, после чего
победители опустошили земли вольсков, а у Фуцинского озера126 взяли
приступом небольшую крепость, пленив три тысячи человек, тогда как прочие
вольски заперлись в городе и страну свою не защищали. (8) Диктатор выиграл
войну, казалось с избытком взысканный удачей, вернулся в город, снискав
успех, но не славу, и сложил с себя полномочия. (9) Военные трибуны, даже
не вспомнив о консульских выборах - такую злобу вызвало у них
провозглашение диктатора,- снова объявили о выборах трибунов. (10) Тут
патриции не на шутку встревожились, увидев, как свои же предают их дело.
(11) И подобно тому, как в прошлом году, из-за того, что среди предложенных
плебеями были люди недостойнейшие, народ отвернулся даже и от достойных,
так и теперь, чтобы закрыть доступ плебеям, патриции выставили для избрания
самых значительных в своем сословии людей, места для которых были
обеспечены всеобщим почетом и уважением. (12) Военными трибунами стали
четверо, каждому из которых уже предоставлялась такая честь - Луций Фурий
Медуллин, Гай Валерий Потит, Нумерий Фабий Вибулан и Гай Сервилий Агала,
обязанный незамедлительным повторным избранием как другим своим
добродетелям, так и проявленному только что редкостному и всех к нему
расположившему самообладанию.

58. (1) В этом же году [407 г.], по истечении срока перемирия, заключенного
с вейянами127, через послов и жрецов-фециалов128 начались переговоры о
возмещении убытков. Когда послы подошли к границе, им навстречу вышло
посольство вейян. (2) Те просили их не появляться в Вейях до тех пор, пока
сами они не обратятся с просьбой к римскому сенату. Измученным
междоусобицами вейянам удалось уговорить сенат отсрочить взыскание: не
водилось тогда, чтобы пользу для себя извлекали из чужих бедствий. (3) А
вот во владениях вольсков римляне понесли урон, ибо истреблены были
защитники Верругины: там все решало время, и просившие о помощи воины,
которых осаждали вольски, могли бы быть спасены, если б она подоспела
вовремя, но посланное к ним подкрепление пришло уже только затем, чтобы
перебить неприятелей, которые, перерезав римлян, рассеялись для грабежа.
(4) В промедлении этом не меньше сенаторов виноваты были трибуны: получая
вести о том, что воины отдают все силы сопротивлению, они не учли того, что
никакая доблесть не превзойдет предела человеческих сил. (5) И все же,
живые или мертвые, эти храбрые воины не остались неотмщенными.
     (6) В следующем году [406 г.], когда военными трибунами с консульской
властью были Публий и Гней Корнелии Коссы, Нумерий Фабий Амбуст и Луций
Валерий Потит, война с вейянами началась из-за высокомерия тамошнего
сената, который в ответ на требования послов возместить убытки велел
передать, чтоб они убирались вон из их города и владений, иначе они получат
то, (7) что когда-то послы получили от Ларса Толумния129. (8) Уязвленные
сенаторы постановили, чтобы военные трибуны в тот же день внесли в народном
собрании предложение о войне с вейянами. (9) Не успели те сделать это, как
начала роптать молодежь: еще не отвоевались с вольсками, только что
истреблены были все до единого защитники двух крепостей, удержание которых
чревато той же опасностью; (10) ни года не проходит без сражений, и снова,
словно тоскуя по напастям, затевают войну с соседним и весьма
могущественным народом, который может еще втянуть в нее всю Этрурию. (11)
Волнения вспыхнули сами собой, а народные трибуны разжигали их все сильней.
(12) Самая страшная война, не уставали повторять они, это война патрициев с
плебеями, нарочно обреченными тяготам воинской службы, обреченными гибнуть
от вражеского оружия; их усылают подальше от Города, чтобы в мирное время,
у себя дома, они не вспоминали ни о свободе, ни о поселениях, чтобы не
рассуждали о разделе общественных земель или о свободных выборах. (13)
Старым воинам трибуны напоминали об их походах, пересчитывая их рубцы и
увечья, вопрошая, есть ли у них на теле живое место, чтоб принять новые
раны, хватит ли крови, чтоб пролить ее за государство. (14) Беспрестанно
выступая в таком духе на сходках, они убедили плебеев не начинать войны, и
внесение закона о ней было отсрочено, ибо стало ясно, что, рассмотренный в
обстановке всеобщего озлобления, он будет отвергнут.

59. (1) Тем временем военным трибунам поручили возглавить нападение на
земли вольсков, оставив в Риме одного Гая Корнелия. (2) Трое других, узнав
о том, что вольски нигде не ставили лагеря и что, следовательно, им не
придется принимать сражения, поделили войско на три части и принялись
опустошать страну. (3) Валерий выбрал целью Антий, Корнелий - Эцетру, по
пути круша дома и разоряя поля, чтобы привести в замешательство вольсков;
Фабий же, не отвлекаясь на разорение полей, осадил Анксур130, который был
их главной целью. (4) Город Анксур, нынешние Таррацины, стоит на склоне,
спускающемся к болоту, со стороны которого (5) Фабий выказал намерение
начать приступ. Но посланные в обход во главе с Гаем Сервилием Агалой
четыре когорты, овладевши холмом, что навис над городом, с грозным криком
ринулись вниз и преодолели не охраняемые в этом месте стены. (6) Оглушенный
нападением, неприятель был так увлечен защитой от Фабия в нижнем городе,
что позволил римлянам приставить к стене лестницы, и вот уже город полон
врагов - они безжалостно разят бегущих и сопротивляющихся, вооруженных и
безоружных. (7) Побежденные продолжали сражаться, ведь тем, кто прекращал
борьбу, надеяться было не на что, как вдруг прозвучал приказ щадить
безоружных, и все защитники города тотчас побросали оружие: (8) было взято
около двух с половиной тысяч пленных. Фабий удержал своих воинов от
дальнейшего разграбления города до тех пор, (9) пока не подошли его
сотоварищи, ибо он полагал, что и они участвовали во взятии Анксура,
отвлекая остальных вольсков от оказания помощи этому городу. (10) Когда же
они подошли, все три войска разграбили этот наполненный долголетними
богатствами город. Такая щедрость полководцев поначалу содействовала
примирению плебеев и патрициев. (11) А потом к ней прибавился еще один,
очень своеобразный дар от первейших людей простому люду: сенат - о чем
перед тем не было и помину ни от плебеев, ни от трибунов - постановил,
чтобы воины получали жалованье от казны, а ведь до того каждый нес службу
за собственный счет131.

60. (1) Никогда еще, говорят, народ не принимал ничего с такой радостью.
Плебеи сбежались к месту заседания сената, хватали за руки выходивших
сенаторов и называли их истинными отцами, заверяя, что отныне за столь
щедрое к ним отечество никто из них, сколь достанет сил, не пощадит ни
крови, ни живота. (2) Ведь к возможности обеспечить благополучие семьи на
то время, что сами они будут проводить в трудах и заботах для блага
государства, прибавлялось еще и сознание того, что благодеяние это оказано
им по доброй воле, без малейшего нажима со стороны народных трибунов, без
всяких просьб, отчего плебеи все больше радовались и все сильнее
благодарили. (3) Лишь народные трибуны не разделяли общей радости и
согласия сословий, они говорили, что и сенаторы, и все остальные напрасно
так уж рассчитывают на успех и благоденствие. Это решение, по их словам,
лучше на вид, чем на деле. (4) Ведь где же взять для этого денег, как не
обложив налогом народ? Значит, и щедрость их - за чужой счет. Да если даже
все остальные одобрят выплату жалованья, то те, кто уже отслужил свой срок,
не стерпят, чтоб другие несли воинскую службу в лучших условиях, чем
когда-то они сами, теперь принужденные к тому же выплачивать жалованье
другим после того, как сами платили за все. Некоторые плебеи прислушались к
этим доводам. (5) А когда наконец военный налог был назначен, народные
трибуны даже предложили тем, кто уклонится от его уплаты, свою поддержку.
(6) Отцы очень старались для успеха своего предприятия и сами сделали
первые взносы, свезя в казну - ведь серебряных денег тогда еще не
чеканили132 - медные слитки в повозках; это придавало особую
торжественность зрелищу. (7) После того как сенаторы честно уплатили все,
что приходилось на их долю, то и самые видные из плебеев, друзья знати,
начали вносить налог, как то было установлено. (8) Когда плебеи увидали,
что патриции их превозносят, а те, кому по возрасту полагалось уже нести
воинскую повинность, видят в них хороших сограждан, они отказались от
помощи трибунов и наперерыв стали вносить положенные взносы. (9) Наконец,
после утверждения закона об объявлении войны вейянам новые военные трибуны
с консульской властью повели на Вейи войско, набранное по большей части из
добровольцев.

61. (1) Трибунами стали Тит Квинкций Капитолин, Квинт Квинкций Цинциннат,
Гай Юлий Юл во второй раз, Авл Манлий, Луций Фурий Медуллин в третий раз и
Марк Эмилий Мамерк [405 г.]. Первым делом они осадили Вейи. (2) Хотя, как
только началась осада, этруски толпою сошлись к святилищу Волтумны и
совещались, но решения о том, чтобы общими усилиями всего народа оказать
военную помощь вейянам, принято не было. (3) В следующем году осада пошла
вяло, потому что часть трибунов была отозвана для войны с вольсками.
     (4) На следующий год военными трибунами с консульской властью были
избраны Гай Валерий Потит в третий, а Манлий Сергий Фиденат, Публий
Корнелий Малугинский, Гней Корнелий Косс, Квинт Фабий Амбуст и Спурий
Навтий Рутил повторно [404 г.]. (5) Сражение с вольсками произошло между
Ферентином и Эцетрами, и здесь удача сопутствовала римлянам. (6) Затем
трибуны предприняли осаду Вольского города Артены133. Здесь римлянам
удалось пресечь неприятельскую вылазку и самим ворваться в город, захватив
его весь, кроме крепости, которая была защищена самой природой и вмещала
целое войско. (7) Много народу было перебито и взято в плен вокруг
крепости, когда наконец осадили и ее самое: но взять ее приступом не могли,
потому что для такого небольшого пространства защитников хватало, а
надеяться на сдачу не приходилось, потому что еще до взятия города в
крепость свезли все общественные запасы продовольствия, (8) и римлянам
пришлось бы уйти ни с чем, если бы не предательство раба. Тот провел воинов
над обрывом, и они захватили крепость: после того, как была перебита
стража, охваченная ужасом толпа врагов немедленно сдалась. (9) И город
Артена, и крепость были срыты, легионы оставили владения вольсков, и все
римское войско сосредоточилось на Вейях. (10) Предатель получил в награду,
помимо свободы, имущество двух семейств и был прозван Сервием Римским134.
Некоторые полагают, что Артена принадлежала не вольскам, а вейянам. (11)
Ошибка эта происходит оттого, что между Цере и Вейями был город с таким же
названием, но тот был разрушен римскими царями, да и принадлежал он
церянам, а не вейянам. Другая Артена была во владениях вольсков - об ее
разрушении здесь и сказано.

           Тит Ливий. История Рима от основания города. Книга V.

КНИГА V

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
54 55

1. (1) В других местах был заключен мир, а римляне и Вейи продолжали
воевать с таким неистовством и злобой, что побежденному нечего было
рассчитывать на пощаду. Комиции у обоих народов приняли совершенно
противоположные решения; (2) римляне увеличили число военных трибунов с
консульской властью, их было избрано восемь человек - сколько еще никогда
раньше не избиралось: Марк Эмилий Мамерк во второй раз, Луций Валерий Потит
в третий, Аппий Клавдий Красс, Марк Квинктилий Вар, Луций Юлий Юл, Марк
Постумий, Марк Фурий Камилл1, Марк Постумий Альбин [403 г.]. (3) Напротив,
вейяне выбрали царя, устав от вражды, которую всякий год разжигала борьба
честолюбии. Это избрание глубоко оскорбило общины Этрурии, которым равно
ненавистны были как царская власть, так и тот, кто ее получил2. (4) Этот
человек уже раньше вызвал неприязнь всего народа этрусков, когда по его
вине были нарушены торжественные игры3, которые священный закон запрещает
прерывать: (5) высокомерно кичась своим богатством, он прямо в разгар
представления отозвал актеров, большинство которых было его рабами,- и все
от того, что он досадовал по поводу неудачи на выборах, где двенадцать
общин проголосовали таким образом, что ему был предпочтен другой кандидат
на жреческую должность. (6) А народ этот более всех других привержен
религиозным обрядам, тем паче что отличается особым умением их исполнять. И
вот этруски решили не оказывать вейянам помощи до тех пор, пока они будут
под властью царя4. (7) В Вейях слухи об этом решении умолкли из-за страха
перед царем, который всякого разносчика сплетен считал не пустым болтуном,
но зачинщиком мятежа. Хотя до римлян и доходили благоприятные вести из
Этрурии, (8) они тем не менее начали возводить двойные укрепления: одни на
случай вылазок горожан были обращены против города, а другие - к Этрурии,
если вдруг оттуда подоспеет подкрепление: ведь им доносили, что об этом
только и говорят во всех собраниях.

2. (1) Поскольку римские полководцы возлагали надежды скорее на осаду,
нежели на приступ, началось строительство зимнего лагеря, что было в
новинку римскому воину; предстояло продолжать войну, стоя на зимних
квартирах5. (2) Когда это стало известно в Риме, трибуны бросились в
народное собрание, поскольку уже давно искали повод для смуты. Они
распаляли души плебеев, (3) твердя, что именно для этого воинам и
установили плату; да, они не ошиблись, опасаясь, что недруги сдобрили свой
дар ядом! (4) Продана народная свобода! Молодежь, навсегда отосланная из
Города и оторванная от общественных дел, уже ни зимой, ни в другое время
года не сможет возвращаться, чтобы навестить дом и родных. (5) В чем,
по-вашему, говорили они, причина продления военной службы? Конечно, не в
чем ином, как в стремлении отстранить молодежь, воплощающую собою силу
простого народа, от обсуждения вопросов, затрагивающих ваши интересы. (6)
Кроме того, мы терпим куда более тяжкие муки и лишения, чем вейяне: ведь
они проводят зиму под своей крышей и защищают город, используя огромные
стены и выгодное природное положение, (7) а римский воин, засыпанный
снегом, закоченевший, трудится на строительстве сооружений и проводит зиму
в палатке из кож; даже зимой он не расстается с оружием, а ведь на это
время прерываются все войны, на суше и на море6. (8) Ни цари, ни консулы,
как ни были они спесивы до учреждения трибунской власти, ни суровое
диктаторское правление, ни беспощадные децемвиры не пытались сделать
военную службу бесконечной, наподобие рабства, но именно такое самовластие
позволяют себе по отношению к римскому простому народу военные трибуны. (9)
Какие же консулы и диктаторы вышли бы из этих людей, которые даже
проконсульский образ7 сделали столь страшным и грозным! Но мы сами во всем
виноваты. Ведь даже среди восьми военных трибунов не нашлось места ни для
одного плебея. (10) Раньше патрициям доставалось три места, да и те после
борьбы, а теперь уже восьмерка рвется к власти, и даже в эдакой упряжке не
найти никого, (11) кто по крайней мере хоть напоминал бы своим товарищам,
что на войну идут не рабы, а свободные люди и их сограждане, (12) которым
хоть зимой хорошо бы возвращаться домой, под свой кров, хоть когда-нибудь
видеть родителей, детей и жен, а также осуществлять свои права свободных
людей на выборах должностных лиц.
     (13) Крича все это и тому подобное, трибуны нашли достойного
противника в лице Аппия Клавдия, который был оставлен сотоварищами в Городе
для обличения трибунских интриг. Сей муж с юности привык к столкновениям с
плебеями, (14) а несколько лет назад8, как было упомянуто, выступил
зачинщиком ниспровержения трибунской власти посредством вмешательства
коллег.

3. (1) Наделенный ярким талантом, он приобрел к тому времени и навык
красноречия, пришедший с опытом; и вот что он сказал: (2) "Квириты! Если
когда-то и возникали сомнения, вашими или своими интересами руководствуются
народные трибуны, постоянно разжигая мятежи, то в этом году, я уверен, это
сомнение рассеялось. (3) Радуясь тому, что вашему длительному заблуждению
так или иначе положен конец, а также тому, что оно устранено прежде всего в
ваших интересах, я поздравляю и вас, и государство с вашим прозрением.
Сенат назначил жалованье всем отбывающим военную службу - (4) усомнится ли
кто-нибудь, что этой милостью, которую сенат оказал плебеям, народные
трибуны были так задеты и возмущены, как никогда не были возмущены никакими
несправедливостями, если даже таковые по отношению к вам порой и случались?
(5) Чего они, по-вашему, боялись тогда, что пытаются разрушить сегодня, как
не согласие сословий, которое, на их взгляд, более всего служит к
ниспровержению трибунской власти? (6) Клянусь, они ищут себе работы, словно
бесчестные лекари: им хочется, чтобы в государстве всегда гнездилась
какая-нибудь болезнь, для борьбы с которой вы призвали бы их. (7) Так
защищаете вы простой народ или боретесь с ним? Противники вы тех, кто несет
военную службу, или защищаете их интересы?
     Вам не нравится все, что бы ни сделал сенат, на пользу это плебеям или
направлено против них; (8) уподоблю вас хозяевам, которые не подпускают
никого к своим рабам, предпочитая, чтобы по отношению к ним воздерживались
равным образом и от благодеяний и от злодеяний9. Так и вы ограждаете
плебеев от сенаторов из опасения, как бы мы своей обходительностью и
щедростью не переманили их и как бы они не начали слушаться нас и нам
повиноваться. (9) А ведь если бы было в вас хоть сколько-то, не скажу
гражданского, но по крайней мере человеческого, чувства, вы должны были бы
потакать и всеми силами способствовать и предупредительности сената, и
послушанию плебеев - вы же действуете наоборот. (10) Если бы навсегда
утвердилось согласие, всякий смело поручился бы, что очень скоро наша
держава станет величайшей среди соседей!"

4. (1) "Я позже объясню, насколько решение моих сотоварищей, не пожелавших
до завершения дела отводить войско от Вей, было не только полезным, но и
необходимым,- теперь же мне хотелось бы поговорить о положении самих
воинов. (2) Если бы эта речь была произнесена не только перед вами, но даже
в военном лагере, то я думаю, что и само войско после обсуждения могло бы
ее одобрить. Если бы в этой речи мне самому и не пришло в голову, что
сказать, мне вполне хватило бы речей моих противников. (3) Недавно они
утверждали, что воинам не следует платить деньги на том основании, что их
никогда раньше не платили. Так на каком же основании они теперь негодуют по
поводу соответственного увеличения новых тягот для тех, кому прибавились и
новые блага? (4) Нигде и никогда не бывает ни трудов без выгоды, ни выгоды
без затраты труда. Труд и удовольствие, при полном несходстве своей
природы, соединены между собой некоей естественной связью. (5) Раньше воину
было обременительно служить государству на собственный счет, но
одновременно он радовался возможности часть года возделывать свое поле и
тем содержать себя и своих домашних как в мирное, так и в военное время.
(6) Теперь он радуется тому, что государство стало для него источником
дохода, и с удовольствием получает жалованье - так пусть же не ропщет на
чуть более длительную отлучку из дома, раз уменьшились расходы в его
хозяйстве. (7) Разве государство не вправе было бы, призвав его к расчету,
сказать: „Ты получаешь плату круглый год - так и служи же круглый год! Или
ты считаешь, что справедливо получать за шестимесячную военную службу
годовое жалованье?" (8) Против воли, квириты, столько говорил я об этом -
ведь так должны считаться меж собой лишь те, кто прибегает к услугам
наемного войска; мы же хотим обращаться с вами как с гражданами и считаем,
что было бы справедливо, если бы с нами обращались как с отечеством".
     (9) "Следовало или вовсе не начинать войну, или вести ее сообразно с
достоинством римского народа и закончить как можно скорее. (10) А
закончится она, если мы будем теснить осажденных, если уйдем от Вей не
раньше, чем осуществим свои чаяния и возьмем город. Право же, если бы не
существовало других причин, один только страх позора требовал бы умножить
усилия. (11) Некогда вся Греция из-за одной-единственной женщины в течение
десяти лет осаждала город, (12) находившийся за тридевять земель от родины,
за далекими морями10. А мы тяготимся довести до конца даже годовую осаду в
двадцати милях отсюда, ведь это место почти что видно из Города. Ну что же,
верно, причина войны незначительна, ни в ком не вскипело справедливого
негодования, некому побудить нас к упорству. (13) Семь раз вейяне
возобновляли войну, никогда не соблюдали мирных договоров, тысячу раз
разоряли наши поля, побудили фиденцев отложиться от нас, убили там наших
поселенцев, (14) были виновниками противоправного и нечестивого убийства
римских послов, хотели восстановить против нас всю Этрурию и не отказались
от этого замысла до сих пор, чуть не совершили насилия над нашими послами,
требовавшими удовлетворения".

5. (1) "Разве против такого врага можно воевать вяло и с перерывами? Но
если даже столь праведный гнев нас ни к чему не побудил, может быть,
спрашиваю я вас, побудит хотя бы следующее? (2) Город обведен громадными
сооружениями, которые удерживают противника внутри городских стен.
Осажденные не могут обрабатывать землю, а уже обработанные поля опустошены
войной. (3) Кто может усомниться, что если мы отведем войско, то враги
вторгнутся в нашу землю, и не только из жажды мести, но и по необходимости,
которая заставит их грабить чужое, поскольку они лишились своего. Таким
решением мы не отсрочиваем войну, но заполучаем ее в свои пределы. (4) Ну а
как обстоит дело с непосредственными интересами самих воинов - тех самых, о
которых теперь стали вдруг заботиться добрые народные трибуны, некогда
хотевшие отнять у них жалованье? (5) Воины протянули на огромное расстояние
ров и вал, причем и то и другое потребовало многих сил; построили крепости,
сначала немного, а потом, когда войско было увеличено, вплотную одну к
другой; возвели укрепления, обращенные не только к Городу, но и в сторону
Этрурии, на тот случай, если оттуда подойдут подкрепления. (6) А что
сказать об осадных башнях, навесах, „черепахах" и других приспособлениях
для взятия городов11? Теперь, когда уже затрачено столько труда и
строительство сооружений наконец завершено,- что же, по-вашему, бросить все
это, чтобы летом в поте лица все начать сначала? Строить все заново на
пустом месте? (7) Насколько же потребуется меньше усилий, чтобы охранять
уже сделанное,- неослабное упорство быстрее освобождает от трудов. И ведь
действительно, дело делается скоро, если мы не останавливаемся и сами не
расслабляем своей воли всеми этими задержками да перерывами. (8) Я говорю о
трате сил и времени. А что же, неужели сходки, что так часто собираются в
Этрурии для обсуждения вопроса о помощи Вейям, не напоминают нам об
опасности, которой мы подвергаем себя, откладывая войну? (9) Судя по тому,
как дела обстоят сейчас, этруски озлоблены, разгневаны, они отказываются
слать подкрепления; постольку, поскольку защита города зависит от них, Вейи
можно взять. (10) Но, если война будет отсрочена, кто поручится, что их
настроения останутся неизменными. Дайте им только передышку - и в Этрурию
отправится более солидное и многочисленное посольство, и столь
оскорбительное для этрусков избрание в Вейях царя может быть отменено -
будь то по единодушному решению граждан, которые этой ценой захотят вернуть
расположение Этрурии, или по воле самого царя, коль скоро он решит, что его
царствование служит во вред согражданам. (11) Глядите, сколько опасных
последствий подстерегает нас на предложенном вами пути: утрата сооружений,
созданных с таким трудом; угроза опустошения наших собственных владений;
война со всей Этрурией вместо войны только с Вейями. (12) Вот каковы ваши
советы, трибуны,- клянусь, они не лучше того, как если бы кто-нибудь
попустил больному долго, а может и неизлечимо, болеть из-за сиюминутной
прихоти в еде или питье, в то время как, вытерпев решительные врачебные
меры, больной немедленно выздоровел бы".

6. (1) "Клянусь богами, если бы это даже было не важно для теперешней
войны, то прежде всего в интересах воинской дисциплины следовало бы
приучить нашего воина к тому, что пользоваться плодами уже достигнутой
победы - недостаточно. (2) В случае затяжки предприятия он должен
сдерживать досаду, надеяться на достижение цели, как бы далека она ни была,
и если не удалось окончить войну за лето, то и пережидать зиму - только
перелетные птицы с приходом осени сразу начинают высматривать кров и
убежище. (3) Скажите на милость! Страсть к охоте и связанное с ней
удовольствие влекут людей в горы и леса, через снег и иней - а тут, при
военной необходимости, мы не можем потребовать от них той выносливости,
которую они обычно выказывают среди забав и удовольствий12! (4) Неужели мы
думаем, что уж настолько изнежены тела наших воинов, настолько расслаблен
их дух, что и одной зимы они не смогут провести в лагере, в разлуке с
домом? Что не могут терпеть ни жары, ни холода, словно ведут морскую войну,
в которой главное - следить за погодой и выжидать подходящее время года?
(5) Они бы, конечно, покраснели от стыда, если бы кто-нибудь бросил им
такое обвинение, и принялись бы заверять, что они, как и подобает мужам,
выносливы и душой и телом, что они могут равным образом воевать и летом, и
зимой, что они не поручали трибунам потворствовать изнеженности и
бездействию и что они помнят: самую эту трибунскую власть наши предки
создали не в безмятежности и не под мирной сенью13. (6) Помнить не только о
Вейях и не только о той войне, которая нам предстоит, но искать славы на
будущее - для других войн и среди других народов - вот это достойно
доблести ваших воинов и имени римлян. (7) Или вы думаете, что не столь
важно, какое мнение о нас сложится в результате этой войны: будут ли о нас
думать, по крайней мере наши соседи, что римляне - это народ, которого
никому не следует бояться, стоит лишь выдержать их первый натиск в течение
кратчайшего времени. (8) Или же наше имя будет внушать ужас и о нас будут
знать, что ни тяготы продолжительной осады, ни суровые условия зимы не
могут отогнать римское войско от раз осажденного города, что оно не знает
иного конца войны, кроме победы, что оно воюет не только натиском, но и
упорством? (9) Последнее необходимо в любом воинском деле, но все же
особенно при осаде городов: часто они бывают неприступны благодаря своим
укреплениям и природному положению, (10) но само время завоевывает их,
побеждая голодом и жаждой, как завоюет и Вейи, если врагам не придут на
помощь народные трибуны и если вейяне не найдут в Риме ту поддержку,
которой тщетно ищут в Этрурии. (11) Есть ли что-нибудь столь же желанное
для вейян, как чтобы сначала Город римлян наполнился смутами, а потом, как
бы заразившись, и военный лагерь? (12) Напротив, у врагов, клянусь, такое
самообладание, что ни тяготы осады, ни царская власть не способны толкнуть
их ни на какие новшества, и даже отказ этрусков в помощи не вызвал смятения
умов. (13) Ибо немедленно погибнет всякий, кто станет зачинщиком смуты, и
никто не смеет говорить того, что среди вас произносится безнаказанно. (14)
Избиения палками до смерти14 заслуживает тот, кто бежит с поля битвы или
покидает пост,- а тут не один воин, а все войско открыто, собравшись на
сходке, слушает тех, кто подстрекает бежать и оставить лагерь. (15) Вот
насколько вы привыкли спокойно выслушивать все, что бы ни говорил народный
трибун, пусть даже речь идет о предательстве отечества, о гибели
государства! Захваченные прелестью трибунской власти, вы согласны допустить
любое преступление, совершенное под ее покровительством. (16) Не хватает
только, чтобы им разрешили проповедовать в лагере перед воинами то, что они
кричат здесь! Пусть разложение захватит и войско! Нечего ему подчиняться
полководцам, (17) раз уж в Риме наступила такая свобода, что можно не
уважать ни сенат, ни должностных лиц, ни законы, ни обычаи предков, ни
установления наших отцов, ни воинскую дисциплину!"

7. (1) Аппий уже сравнялся влиянием на сходках с народными трибунами, когда
внезапное известие о несчастье, случившемся под Вейями, сразу дало ему
преимущество в этом соревновании, укрепило согласие сословий и вдохновило
всех на упорную осаду города. А случилось вот что. (2) Когда насыпь была
подведена к городу и осадные навесы вот-вот должны были соединиться со
стенами, ворота внезапно открылись (ибо сооружения эти усерднее возводились
днем, чем охранялись ночью), огромная толпа, вооруженная по преимуществу
факелами, подпалила навесы15, (3) и пламя в одно мгновение поглотило и их,
и насыпь, и все плоды столь длительных трудов. От оружия и огня погибли
также и многие воины, тщетно пытавшиеся исправить дело. (4) Когда эта весть
достигла Рима, всех охватило отчаяние, а сенаторов еще и озабоченность. Они
опасались, что теперь уж не удастся справиться со смутой ни в городе, ни в
лагере, что народные трибуны станут топтать государство так, будто оно
побеждено ими. (5) И вот тогда, посовещавшись предварительно между собой, в
сенат неожиданно явились те, кто по цензу принадлежал к всадникам, но кому
не были назначены лошади от казны. Получив дозволение говорить, они
заявили, что стремятся служить государству и готовы приобрести коней за
свой счет16. (6) Сенат не пожалел слов, дабы выразить им благодарность.
Когда об этом стало известно на форуме и в Городе, к курии внезапно
сбежались плебеи. (7) Они говорили, что и тем, кому положено служить
пешими, пора записаться в войско и порадеть государству, отбросив
заведенный порядок набора. Пусть их ведут под Вейи или вообще куда будет
необходимо. Они ручаются, что из-под Вей вернутся не раньше, чем вражеский
город будет взят. (8) Тут уже сенаторам еле удалось совладать с бившим
через край ликованием. (9) Если просьба всадников была передана на
рассмотрение должностных лиц, а их самих приказано благодарить, то теперь
ни плебеев не стали приглашать в курию, дабы выслушать ответ, ни сенаторы
не в силах были оставаться в ее стенах. (10) С возвышения каждый из них от
себя обращался к собравшейся на Комиции толпе, словами и жестами выражая
радость, овладевшую государством, уверял, что проявленное сегодня согласие
делает Рим блаженным, неодолимым, вечным, восхвалял всадников, восхвалял
народ и сам сегодняшний день, признавал, что готовностью к примирению и
великодушием они превзошли сенат. (11) То у сенаторов, то у плебеев
выступали на глазах слезы радости. Но вот сенаторов призвали обратно в
курию, (12) где и было принято постановление, обязывавшее военных трибунов
поблагодарить на сходке и конных и пеших воинов и передать им, что сенат
всегда будет помнить об их любви к родине, но считает все же необходимым
всем тем, кто вызвался добровольно служить вне положенного срока, заплатить
причитающееся им жалованье. Определенная сумма была назначена и
всадникам17, (13) которые именно тогда впервые стали проходить службу со
своими собственными конями. Это добровольческое войско, будучи приведено
под Вейи, не только восстановило уничтоженные осадные сооружения, но даже
возвело новые. Продовольствие из Города стали подвозить с еще большим
тщанием, нежели раньше, дабы столь достойное войско не испытывало ни в чем
недостатка.

8. (1) На следующий год [402 г.] военными трибунами с консульской властью
стали Гай Сервилий Агала в третий раз, Квинт Сервилий, Луций Вергиний,
Квинт Сульпиций, Авл Манлий во второй раз, Марк Сергий во второй раз. (2)
При этих трибунах, в то время как все помыслы сосредоточились на войне с
вейянами, оказавшаяся в небрежении Анксурская крепость была внезапно
захвачена из-за предательства городской стражи. Дело в том, что многие из
войска получили там отпуск, а в город, наоборот, было допущено много
вольских купцов. (3) Воинов там погибло не много, ибо римляне усвоили
манеру обозных слуг, и все, за исключением больных, разбрелись торговать по
деревням и соседним городам. (4) В Вейях, к которым в то время были
обращены общие помыслы, дела шли не лучше: с одной стороны, римские
полководцы пылали гневом друг на друга больше, чем на врага, а с другой -
война разгорелась еще сильнее из-за внезапного появления капенцев и
фалисков18. (5) Две эти этрусские общины, будучи расположены по соседству,
считали, что после разгрома Вей настанет их очередь; (6) фалиски же имели и
свои причины для враждебности: они уже раньше ввязались в фиденскую
войну19. Обменявшись послами и взаимно связав друг друга клятвами, они
внезапно явились с войсками к Вейям. (7) Случилось так, что римский лагерь
подвергся нападению с той стороны, где командовал военный трибун Марк
Сергий. Римляне пришли в неописуемый ужас, думая, будто целая Этрурия
пробудилась, снялась с мест и всей громадой обрушилась на них. Так же
решили запертые в своем городе вейяне, и это подтолкнуло их к немедленным
действиям. (8) Римский лагерь подвергся нападению с обеих сторон, воины
метались, перенося боевые знамена то туда, то сюда, и в результате не
удалось ни вейян удержать в их стенах, ни свои собственные отстоять от
врага, наседавшего извне. (9) Оставалось лишь надеяться, что подоспеет
помощь из главного лагеря и тогда одни легионы смогли бы противостоять
капенцам и фалискам, а другие вылазке горожан. Но главным лагерем
командовал Вергиний, ненавидевший Сергия и сам ненавистный ему. (10) Зная,
что почти все бастионы пали, укрепления взяты и враг наступает с обеих
сторон, он привел своих воинов в боевую готовность, но продолжал держать их
в лагере, твердя, что, если появится нужда в подмоге, другой трибун пошлет
за ней. (11) Упрямство одного не уступало заносчивости другого. Сергий
предпочел потерпеть поражение от врага, чем победить вместе с
соотечественником, лишь бы не показалось, что он одалживается у недруга.
(12) Воины несли потери в окружении, пока наконец не покинули укрепления;
немногие устремились в главный лагерь, а большинство, в том числе и сам
Сергий, - в Рим. Поскольку там он перекладывал всю вину на Вергиния, решено
было вызвать того из лагеря, возложив в его отсутствие командование на
легатов. (13) Затем дело слушалось в сенате, где товарищи по должности
наперебой поносили друг друга. Среди сенаторов лишь немногие защищали
интересы государства, большинство стояло за одного или за другого из
противников в зависимости от личной привязанности или признательности.

9. (1) Знатнейшие сенаторы считали, что не важно, вина ли командующих или
их злополучие послужило причиной столь позорного поражения. Они требовали
не дожидаться срока, установленного законом для созыва народного собрания,
и немедленно избрать новых военных трибунов, которые вступили бы в
должность на октябрьские календы20. (2) Это предложение было поддержано,
согласилось с ним и большинство народных трибунов. (3) Одни лишь Сергий с
Вергинием - те самые, которые и навлекли гнев сената на должностных лиц
этого года,- сначала стали молить избавить их от бесчестья, а потом
выступили против этого сенатского постановления, заявив, что не оставят
должности до декабрьских ид - дня, когда новые магистраты торжественно
вступают в свои полномочия. (4) Между тем народные трибуны, поневоле
молчавшие, пока среди граждан царило согласие, а в государстве -
благополучие, теперь, сразу распалившись яростью, начали грозить военным
трибунам, что, если те не подчинятся воле сената, они прикажут заточить их.
(5) Тогда военный трибун Гай Сервилий Агала сказал: "Что до вас, народные
трибуны, я с удовольствием проверил бы на себе, решитесь ли вы привести в
исполнение свои угрозы, или в вас еще меньше дерзости, чем в них
законности. Но нечестиво восставать против власти сената. (6) Так что не
пытайтесь выискивать в наших спорах местечко, куда побольнее ударить.
Коллеги же мои пусть выполнят решение сената, а коли станут они
упорствовать, я тотчас же назначаю диктатора, и уж он-то заставит их уйти с
должности". (7) Эта речь встретила всеобщее одобрение, и сенаторы
радовались тому, что нашлось средство достаточно сильное, дабы и без пугала
трибунской власти найти управу на должностных лиц. (8) Побежденные всеобщим
согласием, те сложили с себя полномочия и на следующий же день провели
выборы военных трибунов, которым предстояло вступить в должность в
октябрьские календы.

10. (1) Военными трибунами с консульской властью были избраны Луций Валерий
Потит в четвертый раз, Марк Фурий Камилл во второй21, Марк Эмилий Мамерк в
третий, Гней Корнелий Косс во второй, Цезон Фабий Амбуст и Луций Юлий Юл22
[401 г.]. При них произошло много событий как в Городе, так и на войне, (2)
ибо и война шла одновременно на разных театрах - против Вей, против Капен и
Фалерий и против вольсков за возвращение Анксура. (3) Да и в Риме
приходилось нелегко - в одно и то же время там шел и набор в войско, и сбор
подати, разгорелись страсти вокруг пополнения числа народных трибунов и
немалое брожение вызвал суд над теми двумя, которые еще недавно располагали
консульской властью.
     (4) Прежде всего военным трибунам предстояло произвести набор, причем
призывалась не только молодежь; пожилым людям тоже пришлось записываться,
чтобы было кому охранять Город. (5) Но, насколько возрастало число воинов,
настолько же больше требовалось денег на выплату им жалованья. Между тем
взимание учрежденной для этого подати встречало сопротивление тех, кто
платил ее, оставаясь в Риме: ведь остающиеся в Городе для его охраны также
исполняли гражданский долг, работая на строительстве укреплений. (6) Все
это и само по себе было непросто, а народные трибуны старались еще
усугубить положение, утверждая на своих подстрекательских сходках, будто
плата воинам для того и была установлена, чтобы извести одних плебеев
службой, а других - податью. (7) Одну войну тянут уже третий год и нарочно
ведут ее плохо, чтобы она длилась подольше, а теперь проводят такой призыв,
чтобы хватило сразу на четыре кампании, и от семей отрывают уже не только
юношей, но даже и стариков. (8) Уж теперь не различают, что лето, что зима,
только б никогда не знали передышки простые люди, которых вдобавок и
податью еще обложили! (9) Вернется человек от ратных трудов домой,
притащится, согбенный годами, покрытый ранами, и найдет хозяйство в полном
запустении - слишком долго оно ждало бывшего в отлучке хозяина. И из
этого-то расстроенного имущества его к тому же заставят заплатить подать,
чтобы он вернул свое воинское жалованье государству приумноженным, будто
ссуду ростовщику!
     (10) Среди забот о наборе, о налоге, о других важнейших делах собрание
не смогло пополнить число народных трибунов. Тогда развернулась борьба за
то, чтобы на пустующие места были приняты патриции. (11) Этого добиться не
удалось, но все же трибунами выбрали Гая Лацерия и Марка Акупия -
бесспорно, при поддержке патрициев, стремившихся подорвать закон23.

11. (1) Так совпало, что народным трибуном в этом году был Гней Требоний,
считавший защиту этого закона своим родственным долгом. (2) Он кричал, что
военные трибуны добились теперь того самого права, в котором некогда, при
первой попытке, патрициям было отказано, что Требониев закон ниспровергнут
и народные трибуны избираются не всеобщим голосованием. но властью
патрициев; до того дошло, что народными трибунами становятся или патриции,
или их подпевалы; (3) отняты священные законы, растоптана трибунская
власть; и все из-за коварства патрициев, по гнусному предательству трибунов.
     (4) Поскольку предметом пламенной ненависти сделались не только
сенаторы, но даже и народные трибуны, как принятые, так и принимавшие
других,- то, опасаясь за свое положение, трое из них - Публий Кураций, Марк
Метилий и Марк Минуций - обрушились на Сергия и Вергиния, военных трибунов
прошлого года, и привлекли их к суду, стремясь снять с себя и обратить на
них ненависть и злобу плебеев. (5) "Все те,- твердили они,- кому в тягость
набор, подать, долгая служба, далекая война, кто скорбит о поражении под
Вейями, чьи дома в трауре по погибшим сыновьям и братьям, родным и близким,
пусть помнят, что мы, трибуны, дали им право, дали им власть отомстить двум
преступникам за свое личное и общее горе. (6) Ведь причина всех бед -
Сергий и Вергиний, и ни один не придумает здесь ничего, что не было бы и
так очевидно,- оба они виновны, оба сваливают вину друг на друга: Вергиний
громогласно возмущается бегством Сергия, Сергий - предательством Вергиния.
(7) Их безумие настолько невероятно, что гораздо естественнее предположить
тут умысел - все это патриции разыграли, договорившись между собой заранее.
(8) Ведь они уже и раньше дали вейянам возможность сжечь осадные
сооружения, только бы затянуть войну, а вот теперь предали войско и
оставили римский лагерь фалискам. (9) Делается все, чтобы молодежь
состарилась под стенами Вей, чтобы трибуны не могли выносить на суд народа
раздачу наделов и обсуждать с ним другие интересы простых людей, чтобы их
деятельность не встречала отклика у городской толпы, чтобы лишить их
возможности противостоять заговору патрициев. (10) Свой приговор Сергию и
Вергинию вынесли все - и сенат, и римский народ, и их собственные товарищи:
(11) ведь и сенатское постановление отрешало их от управления государством,
и трибуны, пригрозив введением диктатуры, принудили их сложить с себя
полномочия, как они ни сопротивлялись, и римский народ избрал трибунов,
вступивших в полномочия не на декабрьские иды, в обычный срок, но
немедленно, в октябрьские календы,- и все это потому, что не могло долее
государство существовать, пока такие люди оставались на должности. (12)
Между тем, столько раз осужденные, заранее приговоренные, они смеют
обращаться к суду народа, думать, что, сложив полномочия на два месяца
раньше, они уже сполна рассчитались и понесли достаточную кару. (13) Им
невдомек, что тогда не наказание для них назначили, а лишь отняли
возможность и дальше приносить вред - власти ведь лишились в ту пору и их
сотоварищи, которых уж во всяком случае не за что было наказывать. (14)
Пусть же граждане воскресят в себе чувства, обуревавшие их сразу после
поражения, когда на их глазах израненные, охваченные паникой воины
беспорядочно валили в городские ворота и проклинали не фортуну, не
кого-либо из богов, а этих вот полководцев. (15) Наверняка не найдется на
теперешней сходке никого, кто не призывал бы в тот день проклятий на головы
Луция Вергиния и Марка Сергия, не желал погибели их семьям и имуществу.
(16) Куда же это годится - сначала молить богов, чтобы они их покарали, а
потом не наказать их даже собственной властью, которой можно и должно
воспользоваться. Сами боги никогда не обрушивают своей десницы на злодеев,
они лишь вооружают обиженных возможностью отомстить.

12. (1) Распаленный этими речами, плебс приговорил каждого из обвиняемых к
уплате десяти тысяч тяжелых ассов24. Тщетно Сергий ссылался на фортуну и
грозящие каждому превратности войны, а Вергиний молил не усугублять еще
более его несчастья. (2) Ненависть к ним заставила плебеев забыть о
пополнении числа трибунов и кознях против Требониева закона. (3) Победившие
на выборах трибуны решили щедро вознаградить простой народ за то, что он
избрал их: они обнародовали аграрный закон и запретили собирать подать, (4)
и это в то время, когда многочисленные армии ждали жалованья, а выгодное
военное положение оставляло надежду на победу во всех войнах: в самом деле,
потерянный лагерь под Вейями удалось вернуть и даже укрепить бастионами и
заставами (там командовали военные трибуны Марк Эмилий и Цезон Фабий). (5)
Кроме того, и Марк Фурий у фалисков, и Гней Корнелий в капенской земле,
обнаружив противника укрывшимся за городскими стенами, грабили и опустошали
окрестности; они сжигали поместья и хлеба, но не пытались взять города ни
приступом, ни осадой. (6) В земле вольсков поля тоже были разграблены, но
штурм Анксура не удался, поскольку город раскинулся на горе. Убедившись в
бесплодности своих усилий, римляне начали правильную осаду, окружив город
валом и рвом. Жребий вести войну против вольсков выпал Валерию Потиту.
     (7) При таком военном положении внутренние беспорядки представляли
особенную опасность. Поскольку из-за трибунов не удалось собрать подать,
командующим перестали посылать жалованье, и воины возмущенно требовали
платы. Городская смута могла вот-вот перекинуться, подобно заразе, и на
военный лагерь. (8) Ненависть плебеев к патрициям росла. Вот уже народные
трибуны заявили, что пробил наконец час упрочения свободы, когда высшие
посты будут отняты у Сергиев с Вергиниями и переданы решительным,
предприимчивым мужам из народа. (9) Однако кончилось тем, что военным
трибуном с консульской властью был избран всего лишь один плебей, Публий
Лициний Кальв, да и его плебеи выбрали только для того, чтобы
воспользоваться имеющимся правом. (10) Все остальные трибуны оказались из
патрициев: Публий Манлий, Луций Тициний, Публий Мелий, Луций Фурий
Медуллин, Луций Публилий Вольск. (11) Не только сам Кальв, но и все плебеи
были озадачены таким своим успехом: Кальв не был ранее взыскан никакими
почестями, если не считать долгого пребывания в сенате, и вдобавок был стар
годами. (12) Не вполне понятно, почему именно ему довелось первым вкусить
от неизведанной доселе почести. Одни уверены, что он был вознесен на эту
должность благодаря славе своего брата Гнея Корнелия25, который, будучи
военным трибуном предыдущего года, выдал всадникам тройное жалованье26.
Другие полагают, будто он очень к месту произнес свою речь о согласии
сословий, понравившуюся и патрициям и плебеям. (13) На радостях от этой
победы в комициях народные трибуны уступили в том, что более всего мешало
государству, а именно в вопросе о подати. Она была собрана без возражений и
отправлена войску [400 г.].

13. (1) У вольсков был вскоре отобран Анксур, поскольку по случаю праздника
город охранялся без должной бдительности. Зима в этом году была особенно
морозной и снежной, так что дороги стали непроезжими, а Тибр -
несудоходным. Но благодаря заранее подвезенным запасам зерна цены не
возросли. (2) Публий Лициний отправлял свою должность так же, как получил
ее: без всяких потрясений, скорее на радость плебеям, чем на досаду
сенаторам; и потому на ближайших же комициях народ поддался искушению
выбрать военными трибунами плебеев. (3) Из всех патрицианских кандидатов
один Марк Ветурий занял эту должность - почти все центурии при избрании
военных трибунов с консульскими полномочиями проголосовали за плебеев:
Марка Помпония, Гнея Дуиллия, Волерона Публилия, Гнея Генуция и Луция
Ацилия [399 г.].
     (4) Был ли этот резкий переход вызван нездоровым климатом или чем-то
иным, но только суровую зиму сменило тяжкое, чумное лето. (5) Поскольку не
разглядеть было ни причины, ни конца этому бедствию, сенат решил обратиться
к Сивиллиным книгам. (6) Тогда впервые в городе Риме был устроен пир для
богов27: и дуумвиры, ведавшие священнодействиями, застелив три ложа, в
течение восьми дней со всей возможной тогда роскошью угощали Аполлона с
Латоной28, Геркулеса и Диану, Меркурия и Нептуна29, пытаясь умилостивить
их. (7) Этот обряд отправляли также и сами граждане. По всему городу
растворяли двери, выставляли имущество на открытый воздух и пользовались
всем, не разбирая своего и чужого, оказывали гостеприимство знакомым и
незнакомым, приглашали чужестранцев, приветливо и ласково беседовали даже с
недругами. Прекратились ссоры и тяжбы, (8) на эти дни сняли кандалы с
узников и потом уже сочли кощунственным снова надеть их на тех, кому боги
помогли подобным образом30.
     (9) Между тем под Вейями три войны слились в одну, и страх римлян
умножился: внезапно на помощь осажденным подошли капенцы и фалиски, так что
пришлось, как и в прошлый раз, с двух сторон сдерживать на своих
укреплениях удар трех армий. (10) Но еще свежо было в памяти осуждение
Сергия и Вергиния: из того самого большого лагеря, откуда в прошлый раз
тщетно ожидали подмоги, в тыл капенцам были выведены войска, как только
враги развернулись против римского вала. (11) Разгоревшаяся битва посеяла
страх и среди фалисков, врагов охватила паника, и удачная вылазка из лагеря
обратила их в бегство. Победители пустились преследовать бегущих и учинили
небывалую дотоле резню. (12) А через короткое время на уже рассеявшихся
врагов вдруг наткнулись римские воины, разорявшие капенские поля,- они-то и
добили тех, кто спасся после поражения. (13) Большие потери понесли и
вейяне - как только началось бегство, городские ворота заперли, и все, кто
остался снаружи, были перерезаны.

14. (1) Вот что произошло в течение этого года. Уже приближались выборы
военных трибунов, и за их исход патриции беспокоились куда больше, чем за
исход войны. Их страшило, что высшую власть придется делить с плебеями;
мало этого - простой народ мог и совсем завладеть ею. (2) И вот к
соискательству должностей начинают заранее готовиться славнейшие мужи,
обойти которых, по расчетам патрициев, побоялись бы из почтения. При этом и
остальные патриции, как если бы все они домогались должностей, усердно
взывали не только к людям, но и к богам, объявляя кощунственными результаты
выборов последних двух лет. (3) Страшная зима прошлого года, твердили они,
как видно, была божественным предзнаменованием, а недавно были явлены уже
не только знамения, но и их исход (4) в виде обрушившегося на поля и на
Город мора; тогда уже не приходилось сомневаться, что боги гневаются, и
обратились к книгам судеб, и они велели для обуздания мора умилостивить
богов. Богам возмутительно, что на освященном ими народном собрании почести
достаются кому попало и нарушаются естественные различия между людьми. (5)
И вот, пораженные не только достоинством претендентов, но и доводами
благочестия, римляне избрали военными трибунами с консульской властью одних
лишь патрициев, правда самых заслуженных: Луция Валерия Потита в пятый раз,
Марка Валерия Максима, Марка Фурия Камилла во второй раз, Луция Фурия
Медуллина в третий, Квинта Сервилия Фидената во второй, Квинта Сульпиция
Камерина во второй [398 г.]. (6) При этих трибунах под Вейями не произошло
почти ничего достойного упоминания, все силы тратились на грабежи. (7)
Командующим в войне против Фалерий был назначен Потит, против Капен -
Камилл; оба собрали огромную добычу, а из того, что можно было извести
огнем и мечом, не оставили в сохранности ничего.

15. (1) Между тем было объявлено о многих знамениях, из коих большинству не
поверили и ими пренебрегли, ибо, во-первых, каждое из них было явлено всего
одному свидетелю и, во-вторых, из-за враждебности этрусков не нашлось
гаруспиков31, которые знали бы, как отвести беду. (2) Только одно из них
привлекло внимание: вода в озере из священной Альбанской рощи, в отсутствие
дождей или по другой причине, которая развеяла бы чудо, вдруг поднялась на
небывалую высоту. (3) Были отправлены послы к дельфийскому оракулу, дабы
вопросить, что пророчат боги этим знамением. (4) Но толкователь судеб
объявился не столь далеко - то был некий старик вейянин32. Римские часовые
и этрусские караульные осыпали его насмешками, а он, распевая подобно
кудеснику, возвестил, что римлянам не овладеть Вейями, покуда не уйдет вся
вода из озера Альбанского. (5) Сначала на это не обратили внимания, как на
нелепую выходку, но вскоре начали обсуждать повсюду, и однажды какой-то
римский часовой окликнул одного из горожан, проходившего неподалеку, и
спросил, кто был этот старик, что столь околичио вещал об Альбанском озере
(из-за продолжительности войны осаждающие стали вступать в разговоры с
осажденными). (6) Услышав от вейянина, что то был гаруспик, богобоязненный
воин попросил позвать прорицателя, ссылаясь на то, что хочет, если тому
будет угодно, посоветоваться об искуплении за какое-то ему одному явленное
знамение. (7) И вот, когда оба без оружия и без страха отошли от своих
укреплений на довольно большое расстояние, римский юноша, превосходивший
силой немощного старца, схватил его на глазах у всех и при смятении
этрусков потащил к своим. (8) Он был доставлен к полководцу, а потом
отослан в Рим, к сенату. Когда у него принялись допытываться, что он
говорил насчет Альбанского озера, старик ответил: (9) уж верно,
разгневались боги на вейян в тот день, когда внушили прорицателю разгласить
роковую тайну погибели отечества. (10) Итак, он не в силах отречься от
того, что напророчил по божественному наитию,- ведь умолчать о том, что
богам угодно открыть, пожалуй, столь же нечестиво, как разболтать
сокровенное. (11) Вот что заповедано в пророческих книгах, вот что говорит
этрусская ученость: если разольются воды альбанские, даруется римлянину над
Вейями победа. Пусть он, обряды сотворив, спустит воду; пока же этого не
произойдет, не оставят боги стен вейских. Дальше объяснялось, в чем состоит
ритуал опускания вод33. (12) Но сенаторы сочли старика болтуном, не
заслуживающим доверия в столь важном деле, и решили дождаться послов с
ответом пифийского оракула.

16. (1) Прежде чем послы вернулись из Дельф и стало известно, каковы должны
быть искупления на альбанское чудо, в должность вступили новые военные
трибуны с консульской властью: Луций Юлий Юл, Луций Фурий Медуллин в
четвертый раз, Луций Сергий Фиденат, Авл Постумий Регилльский, Публий
Корнелий Малугинский, Авл Манлий [397 г.]. (2) В этот год появился новый
враг - жители Тарквиний34. Было очевидно, что римляне завязли одновременно
во многих войнах - с вольсками у Анксура, где шла осада крепости, с эквами
у Лабиков, где римская колония подверглась нападению, да к тому же еще с
Вейями, фалисками и Капенами; мало этого, в самом Городе обстановка была
крайне неспокойной из-за стычек патрициев с плебеями. (3) В Тарквиниях
решили, что пора воспользоваться всем этим для нанесения удара, и послали
легковооруженные отряды для грабежа римской земли. Расчет был на то, что
римляне или снесут эту обиду и оставят ее неотмщенной, дабы не обременять
себя новой войной, или пустятся за ними с маленьким и слабым войском. (4)
Римляне были скорее разгневаны, чем встревожены произведенным тарквинийцами
разором. Поэтому дела не откладывали, но и готовились к нему без особого
тщания. (5) Авл Постумий и Луций Юл не стали объявлять принудительного
набора - этому вдобавок противодействовали народные трибуны,- а горячими
призывами собрали отряд почти из одних добровольцев. Пройдя окольными
тропами через землю Цере, они обрушились на тарквинийцев, когда те
возвращались от своих грабежей, обремененные добычей, (6) многих убили,
отняли весь обоз и, прихватив награбленное в их земле, возвратились в Рим.
(7) Был назначен двухдневный срок, в течение коего хозяева могли опознать
свое имущество, на третий день невостребованное (по большей части имущество
самих врагов) было распродано, а вырученные от этого деньги разделили между
воинами35.
     Исход остальных войн, в первую очередь с Вейями, оставался по-прежнему
неясен. (8) Римляне уже изверились в человеческих усилиях и уповали лишь на
судьбу и богов, когда вернулись послы из Дельф. Привезенный ими ответ
оракула полностью совпадал с пророчеством пленного предсказателя: (9)
"Римлянин! Остерегись воду альбанскую в озере держать, остерегись и в море
ее спускать. Да растечется она по полям, да оросит их, да исчерпается, по
рекам разлившись. (10) Тогда и воюй стены вражьи, да помни: прорицание
своей победы ты получил из того самого города, который столько лет
осаждаешь, ныне этот оракул лишь подтвердился. (11) По свершении рати пусть
победитель принесет в мой храм богатые дары и восстановит обычайные
отеческие священнодейства, что ныне небрежны".

17. (1) С этого момента пленный прорицатель удостоился большого уважения, а
военные трибуны Корнелий и Постумий стали вместе с ним совершать
искупительные жертвы по случаю альбанского знамения, чтобы надлежащим
образом умилостивить богов. (2) Только тогда обнаружилось, где именно
допущено нерадение о священных обрядах и нарушен порядок торжества, на что
указывали боги. Как оказалось, дело было лишь в том, что должностные лица
избраны были огрешно и о Латинских торжествах и жертвоприношении на
Альбанской горе возвещено было не надлежащим образом36. (3) Искупить все
это можно было лишь отставкой военных трибунов, проведением ауспиций,
назначением интеррекса (4). По решению сената так и было сделано.
Интеррексов назначили сразу трех: Луция Валерия, Квинта Сервилия и Марка
Фурия Камилла. (5) Но народные трибуны ни на миг не прекращали подстрекать
собрание, пока не было решено, чтобы большинство военных трибунов
выбиралось из плебеев.
     (6) В это время в храме Волтумны37 сошлись представители Этрурии.
Когда капенцы и фалиски принялись требовать, чтобы все этрусские общины
совместными усилиями вызволили Вейи из осады, им ответили так: (7) раньше
этруски отказывали вейянам потому, что не след просить помощи у тех, у кого
не спросили совета в таком важном деле. Теперь же их понуждают отказаться
уже собственные интересы: (8) в этой области Этрурии38 осела большая часть
невиданного племени; эти новые поселенцы - галлы, с которыми нет ни
прочного мира, ни открытой войны. (9) Тем не менее, принимая во внимание
кровные узы, славное имя и нынешние несчастья соплеменников, этруски готовы
помочь им, не препятствуя добровольцам из своей молодежи отправиться на
вейскую войну.
     (10) В Риме разнеслась молва, будто вражеские ряды пополнились
множеством добровольцев, и внутренние раздоры, как это обычно и бывает,
отступили перед лицом общего страха.

18. (1) Прерогативные центурии39 с одобрения патрициев избрали военным
трибуном Публия Лициния Кальва, хоть он этого и не домогался. Умеренность
сего мужа была испытана во время первого прохождения им этой должности;
кроме того, он был уже очень стар. (2) Да и вообще стало ясно, что
переизбранными окажутся все члены прошлогодней коллегии: Луций Тициний,
Квинт Манлий, Публий Мэний, Гней Генуций, Луций Ацилий [396 г.]. Прежде чем
трибы в соответствии с законом стали называть имена избранных, Публий
Лициний Кальв с разрешения интеррекса произнес такую речь: (3) "Квириты!
Памятуя о последнем прохождении нами этой должности, вы, как я вижу, и на
будущий год хотите сохранить столь необходимое нам теперь единство. (4)
Однако мои сотоварищи с прошлых выборов не изменились и даже стали
достойнее благодаря приобретенному опыту, а меня вы видите уже не прежним.
От меня осталась лишь тень да имя Публия Лициния: сила покинула члены,
острота зрения и слуха притупилась, память ослабла, бодрость духа сникла".
(5) Взяв за руку своего сына, он продолжал: "Вот вам юноша, являющий собою
образ и подобие того, кого вы некогда первым из плебеев произвели в военные
трибуны. Я воспитал его - вручаю и посвящаю его теперь государству, чтобы
он заменил меня. Мне эта должность была предоставлена помимо моего желания,
он же домогается ее - так пусть же она ему и будет поручена. Присовокупляю
к его соискательству свои за него просьбы". (6) Просьба отца была уважена,
а его сын Публий Лициний объявлен военным трибуном с консульской властью
вместе с теми, кого мы перечислили выше.
     (7) Трибуны Тициний и Генуций отправились против фалисков и капенцев.
Поскольку они вели войну, руководствуясь более порывом, нежели разумом, то
и попали в засаду. (8) Генуций искупил свою опрометчивость достойной
гибелью, сражаясь впереди всех и пав одним из первых, Тицинию же удалось
собрать на высоком холме часть бежавших в панике воинов и восстановить
боевой порядок, но он так и не решился вновь встретиться с противником на
открытом месте. (9) Не столько страшны были жертвы, сколько позор, но
именно он чуть не привел к тяжкому поражению. Ужас охватил не только Рим,
куда эта весть докатилась сильно преувеличенной, но также и лагерь под
Вейями. (10) Когда там распространился слух, будто полководцы и войско
перебиты, а победоносные капенец с фалиском и всей этрусской молодежью уже
рядом, воинов едва удалось удержать от бегства. (11) А в Риме паника была
еще больше: там все решили, что лагерь уже взят и враги уже движутся на
Город злобной ордой. Люди сбегались к стенам; матроны, которых всеобщий
страх выгнал из дому, молились в храмах; (12) они заклинали богов отвратить
погибель от жилищ, капищ и стен римских, умоляя перенести этот ужас на Вейи
и обещая возобновить священнодействия по обряду и уважать предзнаменования.

19. (1) Но уже снова были устроены Латинские игры, уже вода из Альбанского
озера была выпущена на поля - и вот рок навис над Вейями40. (2) А
полководцем, которому судьбой было предназначено разрушить этот город и
спасти родину, стал Марк Фурий Камилл41. Объявленный диктатором, он
назначил начальником конницы Публия Корнелия Сципиона.
     (3) С переменой полководца все внезапно переменилось: у людей
появились новые надежды, новое мужество; казалось, что у Города - новое
счастье (4). Прежде всего Камилл по законам военного времени казнил всех,
кто во время паники бежал от Вей, и добился того, что противник перестал
быть самой страшной грозой для воина. Затем диктатор назначил на
определенный день набор, а сам между тем отправился к Вейям для укрепления
воинского духа. (5) Вернувшись в Рим, он набрал новое войско, причем никто
не уклонялся от повинности. Собралась также и молодежь из чужих земель - от
латинов и герников, предлагая помощь в этой войне. (6) Диктатор обратился к
ним в сенате с благодарственными словами и, поскольку все уже было готово к
походу, объявил, что, согласно сенатскому постановлению, после взятия Вей
будут устроены Великие игры и освящен обновленный храм Матери Матуты42,
который был в свое время основан царем Сервием Туллием.
     (7) Когда диктатор с войском тронулся из города, его провожали даже не
с упованием на успех, а с полной уверенностью в победе. Глубоко все обдумав
и рассчитав, он первым делом завязал бой с фалисками и капенцами на
непетской земле43. (8) Как это обычно случается, расчету сопутствовала
удача: диктатор не только разгромил врага в сражении, но выгнал из его
собственного лагеря и овладел громадной добычей. Большая ее часть была
отдана квестору, воинам же досталось куда меньше. (9) Оттуда Камилл повел
армию к Вейям и возвел там дополнительные укрепления. Между городской
стеной и валом нередко вспыхивали случайные стычки с неприятелем - диктатор
запретил их, распорядившись, чтобы никто не вступал в бой самовольно. Воины
были брошены на осадные работы. (10) Самая тяжелая и изнурительная из них
состояла в сооружении подземного хода44 во вражескую крепость. (11) Чтобы и
работа не прерывалась, и люди не изнемогали от длительного пребывания под
землей, Камилл разбил землекопов на шесть команд. Работа велась
круглосуточно, в шесть смен, днем и ночью, и закончилась не прежде, чем
путь в крепость был открыт.

20. (1) Диктатор видел, что победа уже у него в руках, и тут им овладело
беспокойство: после взятия этого богатейшего города к римлянам попадет
столько добычи, сколько не было во всех предыдущих войнах, вместе взятых, -
(2) с одной стороны, он боялся вызвать озлобление воинов, если их часть
добычи окажется скудной; с другой стороны, опасался навлечь ненависть
патрициев, если раздача будет слишком щедрой. И Камилл послал сенату
письмо: (3) благодаря милости бессмертных богов, собственному его
разумению, а также стойкости воинов Вейи вот-вот окажутся во власти народа
римского. Как следует распорядиться добычей?
     (4) Мнения в сенате разделились. Одно предложение исходило от старика
Публия Лициния, которого, как передают, его сын попросил высказаться
первым45: пусть, мол, прямо объявят народу, что каждый, кто хочет
участвовать в разделе добычи, может отправиться в вейский лагерь. (5)
Другое мнение выразил Аппий Клавдий. Он заявил: эта неслыханная щедрость ни
с чем не сообразна и не желательна. Если уж сенаторы считают, что нечестиво
пополнять опустошенную войной казну богатством, захваченным у врага46, то
пусть из него назначат жалованье воинам, дабы простой народ платил поменьше
подати. (6) Тогда этот дар поровну достанется всем семействам и не попадет
в жадные до грабежа руки праздных городских жителей, готовых утащить
награду прямо из-под носа у тех, кто храбро сражался: ведь всегда выходит
так, что последним к дележу успевает тот, кто вынес на своих плечах
наибольшие труды и опасности.
     (7) Лициний со своей стороны твердил, что это богатство всегда будет
давать пищу для подозрений и ненависти, что оно послужит для плебеев
источником обвинений, мятежей, а там и отмены установленных законов. (8) А
потому лучше умиротворить этим подарком их души, пойти навстречу людям,
измученным и разоренным многолетней податью, позволить им вкусить от плодов
той войны, на которой они почти что состарились. Приятнее и радостнее будет
каждому своими руками принести домой то, что он захватил у врага, чем
получить пусть даже больше, но по чужому соизволению. (9) Ведь и сам
диктатор опасается, что это вызовет зависть и злодеяния, за тем он и послал
к сенату. Сенат же доверенное ему обязан передоверить народу. Да будет
позволено каждому владеть тем, чем подарит его военная удача.
     (10) Более безопасным сочли то предложение, которое увеличивало
популярность сената. Итак, было объявлено, что все, кто жаждет добычи,
могут отправиться в лагерь к диктатору.

21. (1) Огромное множество народа заполонило лагерь. Тогда, по свершении
ауспиций, диктатор отдал воинам приказ к оружию, сам же выступил вперед и
возгласил: (2) "Под твоим водительством, о Пифийский Аполлон, и по твоему
мановению вы ступаю я для ниспровержения града Вейи, и даю обет
пожертвовать тебе десятину добычи из него. (3) Молю и тебя, царица Юнона,
что ныне обихоживаешь Вейи: последуй за нами, победителями, в наш город,
который станет скоро и твоим. Там тебя примет храм, достойный твоего
величия". (4) Такую молитву произнес диктатор. Пользуясь численным
перевесом, он начал приступ со всех концов одновременно, чтобы враги не
заметили опасности, грозившей со стороны подкопа. (5) Вейяне не знали, что
даже их собственные прорицатели, даже чужеземные оракулы их предали, что
богов уже зовут к дележу вейской добычи, а других богов выманили из
собственного города обетами и теперь их ждет новое жилище во вражеских
кумирнях. Не знали вейяне и того, что этот день станет для них последним.
(6) Но менее всего могли они ожидать, что под стенами вырыт подземный ход и
в крепость уже проникли враги. Вооружившись чем попало, горожане бросились
к стенам. (7) Они недоумевали, что случилось: на римских укреплениях в
течение стольких дней не было заметно никакого движения - и вдруг римляне,
словно охваченные внезапным бешенством, ринулись на приступ.
     (8) К этому моменту приурочивают обычно такую легенду: вейский царь
приготовился к совершению жертвенного обряда, и гаруспик объявил, что
победа даруется тому, кто разрубит внутренности именно этого животного.
Услышав его слова из подкопа, римские воины вывели подземный ход наружу,
похитили внутренности жертвенного животного и принесли их диктатору47. (9)
Когда описываешь столь глубокую древность, то и правдоподобное принимаешь
за правду: зачем подтверждать или опровергать то, чему место скорее на
охочих до чудес театральных подмостках, чем в достоверной истории48.
     (10) Тем временем некоторые опытные воины с оружием в руках вышли из
подземного хода и оказались в храме Юноны, прямо посреди вейской крепости.
Тут одни с тыла напали на врагов, стоявших по стенам, другие сбили засовы с
ворот, третьи запалили крыши домов, поскольку женщины и рабы швыряли оттуда
камни и черепицу. (11) Повсюду поднялся вопль, в котором разноголосье ужаса
и угроз смешалось с плачем женщин и детей. (12) В мгновение ока со всех
стен были сброшены вооруженные защитники, а ворота отворены, и в то время,
как одни римляне толпой стали прорываться в город, другие начали
карабкаться по оставленным горожанами стенам. Город наполнился римлянами,
(13) бой шел повсюду. После ужасающей резни битва начала ослабевать. Тогда
диктатор приказал глашатаям объявить, чтобы не трогали безоружных, что и
положило конец кровопролитию.
     (14) Горожане стали складывать оружие и сдаваться, а воины с
разрешения диктатора бросились грабить. Говорят, что, когда Камилл своими
глазами увидел, насколько эта громадная добыча превосходит ценностью все
упования, он воздел руки к небу и молился, (15) чтобы не слишком дорогой
ценой пришлось платить за все это ему и римскому народу - ведь то
невероятное счастье, которое досталось сегодня ему самому и всем римлянам,
может вызвать зависть у богов и людей. (16) Передают, что посреди своей
молитвы он оступился и упал: несколькими годами позже, когда Камилл был
осужден, а Рим взят и разграблен, многие вспомнили про этот случай и сочли
его предзнаменованием. (17) А тогда день прошел в избиении врагов и
ограблении богатейшего города.

22. (1) Назавтра диктатор продал в рабство свободных граждан. Государству
достались только эти деньги, но и этим плебеи были недовольны. Даже за ту
добычу, которую плебеи принесли с собой, они не были признательны
командующему, негодуя, что тот передал сенату дело, которое имел право
решить самолично; по их мнению, он хотел лишь найти прикрытие для своей
скупости. (2) Не были они благодарны и сенату, но лишь семье Лициниев, из
коих сын сделал доклад сенату, а отец внес там свое столь понравившееся
народу предложение.
     (3) Когда все земные богатства были из Вей унесены, римляне приступили
к вывозу даров божественных и самих богов, но проявили здесь не
святотатство, а благоговение. (4) Из всего войска были отобраны юноши,
которым предстояло перенести в Рим царицу Юнону. Дочиста омывшись и
облачившись в светлые одежды, они почтительно вступили в храм и сначала
лишь набожно простирали к статуе руки - ведь раньше даже на это, согласно
этрусскому обычаю, никто не посягал, кроме жреца из определенного
семейства. (5) Но затем кто-то из римлян, то ли по божественному наитию, то
ли из юношеского озорства, произнес: "Хочешь ли, о Юнона, идти в Рим?" Тут
все остальные стали кричать, что богиня кивнула. (6) К этой легенде
добавляют еще подробность, будто слышен был и голос, провещавший изволение.
Во всяком случае известно, что статуя была снята со своего места с помощью
простых приспособлений, а перевозить ее было так легко и удобно, будто она
сама шла следом. Богиню доставили на Авентин, где ей отныне предстояло
находиться всегда; (7) именно туда звали ее обеты римского диктатора49.
Позднее тот же Камилл освятил там для нее храм.
     (8) Так пали Вейи. Самый богатый город этрусского племени даже в
собственной гибели обнаружил величие: ведь римляне осаждали его долгих
десять лет и зим, в течение которых он нанес им поражений куда больше, чем
от них претерпел, и даже когда в конце концов пал по воле рока, то был взят
не силой, но хитростью.

23. (1) Пусть были получены благоприятные знамения, пророчества
прорицателей и оракул Пифии, пусть римляне сделали все, что могло в таком
деле зависеть от человеческого разумения, и избрали командующим Марка
Фурия, величайшего из полководцев,- (2) все равно, когда до Рима донеслась
весть о взятии Вей, ликованию не было предела. Столько лет длилась эта
война! Столько было испытано поражений! (3) Не дожидаясь решения сената,
римские матроны заполонили все храмы, вознося благодарения богам. Сенат
распорядился провести четырехдневные молебствия - ни в одной предыдущей
войне не назначались такие сроки. (4) Въезд диктатора также был обставлен
торжественнее, чем когда-либо раньше: люди всех сословий высыпали его
встречать, и триумф далеко превзошел все почести, обычные в такой день. (5)
Самое сильное впечатление производил сам диктатор, въехавший в город на
колеснице, запряженной белыми конями: он не походил не только на
гражданина, но даже и на смертного. (6) Эти кони как бы приравнивали
диктатора к Юпитеру и Солнцу50, что делало церемонию кощунственной. По
этой-то причине триумф был скорее блестящим, нежели радостным51. (7) Тогда
же Камилл наметил на Авентине место для храма царицы Юноны и освятил капище
Матери Матуты. Закончив все торжественные и мирские дела, он сложил с себя
диктаторство.
     (8) Затем стали обсуждать вопрос о даре Аполлону. Когда Камилл
напомнил, что обещал ему десятину от добычи, понтифики сочли, что следует
освободить народ от этого священного обязательства: (9) невозможно было
заставить его отдать свою добычу, чтобы часть из нее выделить для
выполнения религиозного обета. (10) Наконец сговорились на том, что
казалось самым легким: пусть каждый, кто хочет освободить себя и свое
имущество от обязанности благочестия, сам оценит собственную добычу и
отдаст государству десятую часть этой стоимости, (11) дабы на эти средства
создать дар, достойный римского народа и соразмерный величию храма и
могуществу бога. Упомянутый взнос также отвратил от Камилла души плебеев.
     (12) Среди всех этих событий явились просить о мире послы от вольсков
и эквов. И они получили его: пусть это было недостойно римлян, но
государство, измученное столь долгой войной, нуждалось в отдыхе.

24. (1) На следующий год [395 г.] после взятия Вей избрали шестерых военных
трибунов с консульской властью: двух Публиев Корнелиев (Косса и Сципиона),
Марка Валерия Максима во второй раз, Цезона Фабия Амбуста во второй, Луция
Фурия Медуллина в пятый, Квинта Сервилия в третий. Воевать с фалисками
выпало по жребию Корнелиям, с Капенами - Валерию и Сервилию. (2) Они не
осаждали города и не брали их приступом, но разорили поля и забрали в
добычу все продовольствие, не оставив там ни одного плодоносящего дерева,
ни одного колоса. (3) Это несчастье потрясло капенский народ, он запросил
мира и получил его. Война с фалисками продолжалась.
     (4) Между тем в Риме не затихали разнообразные распри, и для смягчения
их было решено вывести колонию в землю вольсков. Туда записались три тысячи
римских граждан, и выбранные для этого триумвиры нарезали каждому по три и
семь двадцатых югера земли52. (5) Эта раздача вызвала лишь негодование,
поскольку ее сочли подачкой, призванной отвлечь народ от надежд на большее:
зачем усылать плебеев к вольскам, когда под боком великолепный город Вейи,
земли которого плодороднее и обширнее римских? (6) К тому же плебеи явно
предпочитали Риму Вейи из-за их удобного местоположения, роскошных площадей
и зданий, как общественных, так и частных. (7) Именно тогда зародился
замысел переселения в Вейи53, наделавший столько шума уже после взятия Рима
галлами. (8) Предполагалось, что часть плебеев и часть сената переберутся
туда, чтобы два города могли быть объединены в одно государство и населены
римским народом.
     (9) Против этого выступили лучшие граждане54, заявляя, что они готовы
скорее умереть, но только здесь, на виду у народа римского; (10) ведь
теперь даже и в одном городе вон сколько раздоров - что же будет при двух
городах? Неужели кто-то предпочтет побежденную родину победившей, допустит,
чтоб взятые Вейи принесли больше несчастья, чем невредимые? (11) Одним
словом, пусть сограждане оставят их на родине, а сами могут отправляться в
Вейи за градозиждителем Титом Сицинием (именно он внес это предложение от
имени народных трибунов). Их же никакая сила не принудит покинуть бога
Ромула, сына бога, отца-основателя града Рима.

25. (1) Все эти споры сопровождались недостойными перепалками: патриции
привлекли на свою сторону часть военных трибунов; одно не давало плебеям
распустить руки - (2) лишь только поднимался крик, грозивший перерасти в
потасовку, старейшие сенаторы первыми бросались в гущу толпы, призывая на
себя побои, раны и смерть. (3) Поскольку чернь не смела осквернять
достоинство почтенных старцев, то и в прочих грубых поползновениях
почтительность заступала дорогу гневу.
     (4) Камилл же везде и всюду бесперечь выступал с такими речами:
неудивительно, что государство сошло с ума, если оно, будучи связано
обетом, считает любую заботу важнее заботы об исполнении религиозного
долга. (5) Что уж тут говорить о сборе десятины, а вернее, милостыни,- ведь
каждый выплачивает ее частным порядком, а народ в целом освобожден. (6) Но
ему, Камиллу, совесть не позволяет умолчать, что десятина назначается
только из добычи в виде движимого имущества. О городе же, о попавшей в руки
римлян земле, никто и не обмолвится - а они ведь тоже включены в обет.
     (7) Поскольку этот вопрос показался сенату спорным, обратились к
жрецам. Понтифики, собравшись и побеседовав с Камиллом, сочли, что Аполлону
была посвящена десятина от всего, что перед принесением обета принадлежало
вейянам, а потом перешло римлянам. Таким образом, при оценке следовало
учитывать и город с землей (8). Деньги достали из казны, и военным
трибунам-консулярам было поручено закупить на них золото. Поскольку его не
хватало, матроны, посовещавшись об этом, обещали отдать военным трибунам
золото - и действительно передали в казну все свои украшения. (9) Это
деяние вызвало у сената глубочайшую признательность. Передают, что именно
благодаря той щедрости матронам было предоставлено право выезжать в
четырехколесных повозках к священнодействиям и на игры, а в одноколках как
по праздничным, так и по будним дням55. (10) Взвесив и сосчитав полученное
от отдельных лиц золото, трибуны уплатили за него деньгами. Решено было
отлить золотую чашу, которая и была послана в Дельфы как дар Аполлону.
     (11) Только люди отвлеклись от дел благочестия, как народные трибуны
возобновили смуту. Они науськивали толпу на всех знатных, но вперед других
- на Камилла: (12) он, мол, обратил в ничто вейскую добычу поборами в казну
и на священные нужды. На отсутствующих народные трибуны обрушивались с
ожесточением, присутствующих же робели, особенно если те сами шли навстречу
их ярости. (13) Поскольку было очевидно, что этой тяжбы не закончить в
истекающем году, на следующий народными трибунами были переизбраны те же
лица - авторы законопроекта56. А патриции настояли на том же в отношении
противников этого закона. Таким образом, народные трибуны были в
большинстве своем переизбраны.

26. (1) На выборах военных трибунов патриции, приложив все усилия, добились
избрания Марка Фурия Камилла [394 г.]. Они притворялись, будто в
рассуждении войны заботятся о полководце, а на самом деле им требовался
противоборец трибунским щедротам. (2) Вместе с Камиллом57 военными
трибунами с консульской властью были избраны Луций Фурий Медуллин в шестой
раз, Цезон Эмилий, Луций Валерий Публикола, Спурий Постумий, Публий
Корнелий58 во второй раз.
     (3) В начале года, пока Марк Фурий не отбыл в землю фалисков, война с
которыми была ему поручена, народные трибуны не давали делу хода. В конце
концов из-за проволочек о нем вообще забыли, а Камилл, чьего прекословия
трибуны больше всего опасались, стяжал себе славу в войне с фалисками. (4)
Дело в том, что враги почли за благо удалиться под защиту стен, считая это
самым безопасным, а он, грабя поля и сжигая селения, принудил их выйти из
города. (5) Однако страх не дал им продвинуться далеко - почти в миле от
города они разбили лагерь. Выбранное место казалось им надежным лишь на том
основании, что подход к нему был затруднен обрывами, крутыми склонами, а
дороги были труднодоступны. (6) Но Камилл, выбрав в проводники пленного,
родом из этих мест, глубокой ночью снялся с лагеря и уже на рассвете
появился значительно выше той точки, где был неприятель. (7) Римские
триарии принялись возводить укрепления, а прочее войско стояло, готовое к
бою. Когда враги попытались помешать строительству, полководец разбил их и
обратил в бегство. Фалисков объял такой страх, что, захваченные повальным
бегством, они бросились к городу мимо собственного лежащего вблизи лагеря.
Многие были убиты и ранены, (8) прежде чем охваченное паникой войско
ворвалось в ворота. Лагерь был взят, добыча же отдана квесторам, к сильному
недовольству воинов. Однако, сломленные суровостью командования, они при
всей ненависти к Камиллу восхищались его непреклонностью. (9) Затем, во
время осады, горожане совершали вылазки против римских укреплений, и даже
заставы иногда подвергались беспорядочным нападениям. Происходили мелкие
стычки: так тянулось время, но ни одна из сторон не получала перевеса, а
между тем у осажденных продовольствия и других запасов было приготовлено
больше, чем у осаждающих. (10) Казалось, что здесь потребуются усилия,
столь же длительные, как под Вейями, но вдруг судьба даровала римскому
полководцу вместе со скорой победой и случай проявить свою доблесть, однако
не на военном поприще, где она была общеизвестна, а в деле неожиданном.

27. (1) У фалисков велось, чтобы учителем и воспитателем у ребенка был один
и тот же человек; кроме того, на попечении одного воспитателя обычно
находилось по многу детей, что и посейчас принято в Греции59. Детей знатных
граждан, как это часто бывает, учил некий человек, преуспевший в науках.
(2) Так вот, он еще во дни мира взял за правило выводить детей для игр и
упражнений за город. Не отступился он от своей привычки и во время войны,
уводя их то ближе, то дальше от ворот, и однажды, когда представился
случай, завлек детей играми и беседами дальше обычного, привел к вражеским
постам, потом к римскому лагерю и, наконец,- в палатку Камилла. (3) Там он
преступное свое деяние усугубил речью еще более преступной: что-де, передав
во власть римлян этих детей, (4) чьи родители главенствуют в Фалериях, он
тем самым и город отдал в их руки. (5) Услыхав такое, Камилл сказал: "Не
похожи на тебя, злодей, ни народ, ни полководец, к которым ты явился со
своим злодейским даром. (6) Той общности, которая устанавливается между
людьми по договору, у нас с фалисками нет, но есть и пребудет та, что
природой врождена всем. Война так же имеет законы, как и мир, а мы умеем
воевать столь же справедливо, сколь и храбро. (7) Наше оружие направлено не
против тех, чей возраст принято щадить даже при взятии городов, но против
вооруженных мужей, которые в свое время сами напали на римский лагерь под
Вейями без всякого повода или вызова с нашей стороны. (8) Насколько было в
твоих силах, ты, пожалуй, превзошел их еще большим злодеянием, я же
собираюсь победить по-римски: доблестью, осадой и оружием, как это было и с
Вейями". (9) Потом он приказал раздеть этого человека, связать ему руки за
спиной и передать детям для возвращения в Фалерии, да велел вручить им
розги, чтобы они гнали ими предателя к городу.
     (10) Первым делом на это удивительное зрелище сбежался смотреть весь
народ; затем должностные лица созвали сенат, чтобы обсудить неслыханное
происшествие. Оно настолько изменило направление умов, что все без
исключения стали требовать мира. А давно ли они, обезумев от злобы и
ненависти, предпочитали скорее погибнуть, как вейяне, чем, подобно
капенцам, попросить о мире. (11) И на форуме, и в курии все прославляли
честность римлян, справедливость полководца. Со всеобщего согласия в лагерь
к Камиллу были отправлены послы; оттуда они с его разрешения поехали в Рим,
чтобы известить сенат о сдаче Фалерии. (12) Передают, что, когда их ввели в
сенат, они заявили следующее: "Отцы-сенаторы! Мы сдаемся вам, побежденные
вами и вашим полководцем, но победа эта такого свойства, что не может
вызвать ничьей зависти - ни божеской, ни человеческой. Мы думаем, что нам
лучше будет жить под вашей властью, чем под сенью собственных законов,- а
что может быть слаще для победителя, чем такая уверенность побежденного!
(13) Исход этой войны являет роду человеческому два достойных подражания
примера: вы благородство в войне предпочли верной победе, мы же добровольно
уступили ее вам, потрясенные этим благородством. Мы покоряемся вам. (14)
Можете присылать за оружием и заложниками. Город открыл ворота - берите
его. Ни вам не придется разочароваться в нашей верности, ни нам в вашей
власти". (15) Камиллу были принесены благодарности как от врагов, так и от
сограждан; с фалисков взыскали деньги на годовое жалованье воинам, чтобы
освободить римский народ от подати, и по заключении мира войско вернулось в
Рим.

28. (1) Победив врагов справедливостью и великодушием, Камилл вернулся в
город. Его встречали куда теплее, чем в тот раз, когда он ехал по улицам в
колеснице триумфатора, запряженной белыми лошадьми. Одного его скромного
молчания было достаточно, чтобы сенат без промедлений освободил его от
невыполненного обета.
     (2) А золотую чашу в дар Аполлону повезли Луций Валерий, Луций Сергий
и Авл Манлий, отправленные послами в Дельфы. Недалеко от Сицилийского
пролива их военный корабль был перехвачен липарскими пиратами и уведен на
Липары60. Тамошняя община обыкновенно делила добычу между всеми, считая
плоды разбоя как бы государственным достоянием. (3) Но случилось так, что в
этом году высшую должность у них занимал некто Тимасифей, муж, более
похожий на римлянина, чем на своих соотечественников. (4) Он не только сам
исполнился почтения к посольскому достоинству, к священному дару, к тому
богу, которому дар был послан, и к той причине, что побудила дар послать,
но и сумел внушить благоговение черни, которая всегда такова, каков
правящий ею. Он предложил послам гостеприимство от имени государства, затем
отправил их в Дельфы, дав еще и кораблей в охрану, а оттуда невредимыми
вернул в самый Рим. (5) Сенат заключил с ним договор гостеприимства61 и
послал ему подарки от казны.
     В течение этого года продолжалась война с эквами, шедшая с переменным
успехом, так что и в самом войске, и в Риме не могли поначалу решить,
победили они или побеждены. У римлян там командовали военные трибуны Гай
Эмилий и Спурий Постумий. (6) На первых порах они вели войну вместе, но
затем, когда неприятель в открытом бою был разбит, решили, что Эмилий
станет на стоянку в Верругине, а Постумий начнет опустошать окрестность.
(7) Последнему сопутствовал успех, и потому его войско двигалось без всякой
осторожности, не соблюдая строя. Тут-то на них и напали эквы. Римляне были
застигнуты врасплох и разбежались по близлежащим холмам. Оттуда паника
перекинулась на другую половину войска, стоявшую в Верругине. (8) Когда
воины Постумия собрались в безопасном месте, тот принялся на сходке
упрекать их в трусости, говоря, что они обратились в бегство от противника
пугливого и робкого. В ответ все как один стали кричать, что укоры
заслуженны, что они каются в допущенном проступке, но готовы загладить его;
недолго врагам радоваться! (9) Требуя, чтоб их немедленно вели на
неприятельский лагерь (он был виден внизу, на равнине), воины клялись, что
если не захватят его до наступления ночи, то согласны на любую кару. (10)
Похвалив их, Постумий велел всем отдохнуть, чтобы к четвертой страже62 быть
готовыми.
     Враги опасались, что римляне ночью убегут с холма - поэтому, чтобы
отрезать дорогу на Верругину, они двинулись вперед, и битва завязалась еще
до рассвета. Впрочем, всю ночь сияла луна, так что видно все было не хуже,
чем днем. (11) Шум боя достиг Верругины, и, поскольку там решили, что взят
римский лагерь, всех охватила паника. Тщетно Эмилий удерживал и умолял
воинов - они в беспорядке бежали в Тускул. (12) Оттуда в Рим докатилась
весть, будто Постумий с войском погибли.
     А Постумий между тем дожидался, пока вместе с темнотой исчезнет угроза
попасть в засаду, которая нередко подстерегает войско, увлеченное
преследованием. Объезжая верхом боевые порядки, он напоминал воинам об их
клятвах и вселил в них такой пыл, что эквы не выдержали римского натиска.
(13) Началось избиение бегущих. На погибель врагам римлянами владел скорее
гнев, чем доблесть. Не успел гонец из Тускула прибыть с ужасной вестью, не
успела эта весть поднять в государстве ложную тревогу, как за ней
последовало торжествующее донесение от Постумия: победа досталась римскому
народу, войско эквов уничтожено.

29. (1) Поскольку требования народных трибунов не достигли еще цели, плебеи
прилагали усилия, чтобы трибунами остались те люди, которые вносили
законопроект63, а сенаторы стремились избрать тех, кто его отвергал. Но на
своих комициях64 плебеи одержали верх. (2) Сенаторы же отомстили за это
поражение, утвердив указ о назначении консулов: эта должность была
ненавистна простым людям. Итак, после пятнадцатилетнего перерыва консулами
были избраны Луций Лукреций Флав и Сервий Сульпиций Камерин [393 г.].
     (3) В начале года народные трибуны, уверившись в том, что никто из них
не выступит против закона, стали настаивать на нем с еще большей энергией.
По той же причине против закона выступили консулы. Все граждане были заняты
одним только этим делом, и тут вдруг эквы захватили Вителлию, римскую
колонию в их земле. (4) Так как город был взят ночью, в результате измены,
то большая часть поселенцев, бежав через задние ворота, целыми и
невредимыми добрались до Рима. (5) Вести эту войну по жребию досталось
консулу Луцию Лукрецию. Он выступил с войском, разбил врага в открытом бою
и победителем вернулся в Рим, к схваткам куда более жарким.
     (6) Были вызваны в суд народные трибуны последних двух лет - Авл
Вергиний и Квинт Помпоний65, защита которых, по мнению патрициев, была для
сената делом чести. Никто не вменял трибунам в вину ни уголовного
преступления, ни служебного упущения - они обвинялись лишь в том, что в
угоду сенату опротестовывали трибунские законопроекты. (7) И все же ярость
простого люда оказалась сильнее благодарности сената. Ни в чем не повинных
людей приговорили каждого к уплате десяти тысяч тяжелых ассов, подав тем
самым дурной пример на будущее. Сенаторы были уязвлены. (8) Камилл прямо
обвинял плебеев в преступлении: вот они уже пошли против своих, вот облыжно
засудили трибунов, не понимая того, что сами же этим уничтожили право
трибунского вмешательства. А уничтожение такого права подрывает и
трибунскую власть. (9) Ибо заблуждаются плебеи, если они питают надежду,
что сенаторы будут вечно сносить разнузданное своеволие трибунов. Если с
трибунской властью не удастся справиться при помощи тех же трибунов, то
сенаторы найдут другое средство. (10) И на консулов обрушился Камилл, зачем
они смолчали, зачем стерпели - ведь эти трибуны положились на авторитет
сената и оказались обмануты в своем доверии к государству. Он собирал
сходки, говорил это там во всеуслышание, и ненависть к нему толпы
возрастала день ото дня.

30. (1) Но Камилл непрестанно возмущал сенаторов против предложенного
закона: пусть они помнят, за что им предстоит бороться на форуме в день
голосования - за жертвенники и очаги, за храмы богов и землю, на которой
родились! (2) Что до него самого (если только позволительно вспоминать о
своей славе, когда отечество в опасности), то ему лишь к чести послужило
бы, если бы завоеванный им город был полон людьми, если бы сам он каждый
день вкушал хвалу в городе, воплощающем его славу, если бы постоянно у него
перед глазами был город, изображение которого несли во время его триумфа66,
если бы все ступали по камням, хранящим память о его подвигах. (3) Но
нечестиво переселяться в заброшенный, покинутый бессмертными богами город!
Нельзя, чтобы римский народ жил на полоненной земле, сменив победившую
родину на побежденную.
     (4) Воодушевленные призывами своего вождя, сенаторы - и старые, и
молодые - в день голосования все плечом к плечу явились на форум. Разойдясь
по своим трибам, они со слезами на глазах умоляли сограждан, брали их за
руки, (5) заклинали не покидать отечества, за которое храбро и победоносно
ратоборствовали и они сами, и их пращуры. Они указывали на Капитолий, на
храм Весты, на прочие окрестные святыни: (6) да не станет народ римский
изгнанником, да не уйдет с родной земли, от своих богов-пенатов во вражий
город, да не переведет туда государство, дабы не пришлось пожалеть о взятии
Вей опустевшему Риму!
     (7) Поскольку патриции добивались своего не силой, но мольбами,
перемежая их частыми упоминаниями богов, большая часть народа прониклась
религиозным чувством. Закон был отклонен большинством в одну трибу. (8) Эта
победа вселила в сенаторов такую радость, что на следующий день сенат по
докладу консулов принял решение о разделе вейской земли между плебеями67.
Давали по семь югеров, но в расчет принимались не только отцы семейств, а и
все свободные домочадцы, дабы, одушевленные этой надеждой, плебеи плодились
и множились.

31. (1) Умиротворенный этим даром, простой люд не стал противодействовать
проведению консульских выборов. (2) Консулами были избраны Луций Валерий
Потит и Марк Манлий, впоследствии нареченный Капитолийским68 [392 г.]. Они
устроили Великие игры, обещанные диктатором Марком Фурием во время войны с
Вейями. (3) В том же году был освящен храм царицы Юноны, обетованный тем же
диктатором во время той же войны, и передают, что освящение прошло с
большим блеском благодаря великим стараниям матрон.
     (4) Война с эквами в Альгидских горах не заслуживает особого
упоминания, поскольку враги бежали, даже не успев скрестить с нами оружие.
Валерию за упорство в истреблении бегущего противника был дан триумф, а
Манлию - право вступить в город с овацией69. (5) В том же году началась
новая война - с вольсинийцами. Отправить туда войско не было возможности,
ибо вследствие чрезвычайной засухи и жары в римской земле разразился голод
и мор. Оттого вольсинийцы исполнились самоуверенности и безнаказанно
совершили набег на римские поля, присоединив к себе еще и саппинатов70. (6)
Тогда обоим народам была объявлена война.
     Скончался цензор Гай Юлий, на его место был назначен Марк Корнелий.
Впоследствии данное назначение было признано сомнительным, ибо в это
пятилетие Рим пал; (7) и потом никогда больше не выбирали нового цензора на
место умершего71. Когда заболели и оба консула, было решено возобновить
ауспиции посредством междуцарствия. (8) Итак, консулы по указанию сената
сложили с себя полномочия, а интеррексом был избран Марк Фурий Камилл.
Следующим интеррексом он назначил Публия Корнелия Сципиона, а тот, в свою
очередь - Луция Валерия Потита. (9) Последний же выбрал шестерых военных
трибунов с консульской властью, чтобы в случае болезни кого-нибудь из них
государство не осталось без должностных лиц.

32. (1) На квинктильские календы72 в должность вступили Луций Лукреций,
Сервий Сульпиций, Марк Эмилий, Луций Фурий Медуллин в седьмой раз, Агриппа
Фурий, Гай Эмилий во второй раз [391 г.]. (2) Из них Лукрецию и Гаю Эмилию
выпало воевать с вольсинийцами, а Агриппе Фурию и Сульпицию - с
саппинатами. (3) Война с вольсинийцами случилась раньше и была
значительной, если судить по численности неприятеля, но с военной точки
зрения не очень трудной. Восемь тысяч воинов сложили оружие и сдались после
того, как их окружила конница. (4) Известие об этой войне привело к тому,
что саппинаты даже не отважились на битву, но, вооружившись, вверили себя
защите стен. Римляне, ни с чьей стороны не встречая сопротивления,
повсеместно вывезли добычу и из земли саппинатов, и из вольсинийской земли.
(5) Наконец изнемогшие от войны вольсинийцы запросили о двадцатилетнем
перемирии и получили его на том условии, что вернут римскому народу
награбленное и заплатят войску жалованье за текущий год.
     (6) Тогда же некий Марк Цедиций, родом из плебеев, объявил трибунам,
будто он слышал в ночной тиши голос, громче человеческого, и будто этот
голос велел ему сообщить должностным лицам, что грядут галлы. Случилось это
якобы на Новой улице, там теперь часовня73, повыше храма Весты. (7). Но
знамением пренебрегли, во-первых, как нередко бывает, из-за низкого
происхождения рассказчика, а во-вторых, из-за того, что племя это
представлялось далеким и потому неведомым. Однако над Римом тяготел рок: не
только предупреждением богов пренебрегли, но даже Марка Фурия,
единственного смертного, который мог отвратить беду, удалили из города. (8)
Народный трибун Луций Апулей вызвал его в суд из-за вейской добычи74, и как
раз в это время он потерял юного сына. Пригласив домой своих земляков и
клиентов75, в большинстве своем плебеев, Камилл стал расспрашивать об их
настроениях, и они ответили, что вскладчину готовы внести любую сумму, к
какой бы его ни приговорили, (9) но освободить его от суда они не могут. И
тогда он удалился в изгнание, моля бессмертных богов, чтобы неблагодарный
город, которым он был безвинно обижен, как можно скорее пожалел о нем.
Камилл был заочно приговорен к уплате пятнадцати тысяч тяжелых ассов76.

33. (1) Вот как был изгнан единственный гражданин, который, случись он на
месте, один был бы способен спасти Рим от падения, если только можно
наверняка утверждать что-либо относительно человеческих дел. А между тем
роковые для Города события приближались: явились послы от клузийцев, прося
помощи против галлов.
     (2) Говорят, что это племя перешло Альпы, привлеченное сладостью
здешних плодов, но более всего - вина, удовольствия им неизвестного. Они
заняли земли, которые раньше возделывали этруски. (3) Якобы клузиец Аррунт
привез вино в Галлию именно для того, чтобы приманить это племя,- он, мол,
гневался на Лукумона77, чьим опекуном он раньше был, за то, что тот
соблазнил его жену, а поскольку сей юноша обладал большой властью, то
невозможно было наказать его иначе, как прибегнув к чужеземной силе. (4)
Дескать, этот Аррунт и перевел врагов через Альпы и стал виновником осады
Клузия78.
     Я, пожалуй, не стал бы отрицать, что на Клузий галлов навел Аррунт или
кто другой из клузийцев. (5) Но совершенно ясно и то, что осаждавшие Клузий
не были первыми, кто перешел через Альпы. Ведь галлы перевалили в Италию за
двести лет до осады Клузия и взятия Рима79; (6) воинства же галльские
сражались сперва не с этими этрусками; но еще много прежде они нередко
сталкивались с теми из них, что жили между Апеннинами и Альпами. (7) Еще до
возникновения римской державы власть этрусков широко распространилась и на
суше и на море. Доказательством того, сколь велико было их могущество,
служат названия верхнего и нижнего морей, которыми, подобно острову,
окружена Италия; одно из них италийские племена зовут Тускским, по общему
именованию этого народа, а другое Адриатическим - от Адрии, колонии тусков.
(8) Греки называют эти моря Тирренским и Адриатическим80. (9) Туски
заселили земли от одного моря до другого, сначала основав двенадцать
городов81 по сю сторону Апеннин, на нижнем море, а потом выведя на другую
колонии по числу городов. (10) Эти колонии заняли всю землю за Падом82
вплоть до Альп, кроме уголка венетов, живущих вдоль излучины моря83. (11)
Несомненно, они же положили начало альпийским племенам, в первую очередь
ретам. Правда, самые места, где обитают реты, сделали их свирепыми и не
сохранили в них ничего из прежнего, разве что язык, да и тот испорченный84.

34. (1) Вот что мы узнали о переходе галлов в Италию85: когда в Риме
царствовал Тарквиний Древний, высшая власть у кельтов, занимающих треть
Галлии86, принадлежала битуригам, они давали кельтскому миру царя. (2) В
доблестное правление Амбигата и сам он, и государство разбогатели, а Галлия
стала так изобильна и плодами, и людьми, что невозможно оказалось ею
управлять. (3) Поскольку население стремительно увеличивалось, Амбигат
решил избавить свое царство от избытка людей87. Белловезу и Сеговезу,
сыновьям своей сестры, он решил назначить для обживания те места, на какие
боги укажут в гаданиях. (4) Они могли взять с собой столько людей, сколько
хотели, дабы ни одно племя не было в состоянии помешать переселенцам. Тогда
Сеговезу достались лесистые Герцинские горы88, а Белловезу, к огромной его
радости, боги указали путь в Италию. (5) Он повел за собой всех, кому не
хватало места среди своего народа, выбрав таких людей из битуригов,
арвернов, сенонов, эдуев, амбарров, карнутов и аулерков89. Тронувшись в
путь с огромными силами пехоты и конницы, он пришел в земли трикастинов90.
(6) Впереди вздымались Альпы. Мне ничуть не удивительно, что преодолеть их
показалось ему невозможным: ведь если справедливы исторические предания,
никому до тех пор не удавалось перейти через них, разве что мы поверим
сказкам про Геркулеса91. (7) Горы стенами высились со всех сторон.
Потрясенные вышиной уходящих в небо хребтов, галлы принялись искать, как бы
им перебраться через них в лежащий по ту сторону мир. Задержало их еще и
суеверие: они узнали, что некие пришельцы, искавшие себе земель,
подверглись нападению племени саллювиев92. (8) То были массилийцы,
приплывшие кораблями из Фокеи93. Считая это предзнаменованием своей судьбы,
галлы помогли им закрепиться в том месте, где они обосновались, как только
высадились на сушу; и саллювии это стерпели. (9) Сами же они перешли Альпы
по Тавринскому ущелью и долине Дурии94 и разбили тусков в сражении при реке
Тицине. Узнав, что выбранное ими для поселения место называется Инсубрское
поле, они сочли это благим предзнаменованием, поскольку инсубрами именуется
одна из ветвей племени эдуев. Они основали там город Медиолан95.

35. (1) Затем новая орда, ценоманы, под водительством Этитовия, идя по
следам первых галлов, перешла Альпы по тому же ущелью. Но им уже помогал
Белловез. Они заняли те земли, где теперь находятся города Бриксия и
Верона96. (2) После них осели либуи и саллювии, поселившись вдоль реки
Тицина, рядом с древним племенем левых лигурийцев97. Вслед за тем по
Пеннинскому перевалу пришли бои и лингоны, но, поскольку все пространство
между Падом и Альпами было уже занято, они переправились на плотах через
Пад, выгнали не только этрусков, но и умбров с их земли, однако Апеннины
переходить не стали. (3) И наконец, сеноны, переселившиеся последними,
заняли все от реки Утента вплоть до Эзиса. Я уверен, что именно это племя
напало потом на Клузий и Рим98, неясно только, в одиночку или же при
поддержке всех народов Цизальпинской Галлии99.
     (4) Клузийцы боялись надвигавшейся войны: им было известно, сколь
многочисленны галлы, сколь неслыханно велики ростом, как вооружены; они
были наслышаны, сколь часто этрусские легионы бежали пред их лицом как по
сю, так и по ту сторону Пада. И вот клузийцы отрядили послов в Рим. Они
просили сенат о помощи, хотя с римлянами их не связывал никакой договор, ни
о союзе, ни о дружбе. Единственным основанием могло служить то, что они в
свое время не выступили против римского народа на защиту вейян, своих
единоплеменников100. (5) В помощи было отказано, но к галлам отправили
посольство - трех сыновей Марка Фабия Амбуста, чтобы они именем сената и
народа римского потребовали не нападать на их друзей и союзников, которые
вдобавок не причинили галлам никакой обиды; (6) если потребуется,
римляне-де вынуждены будут защищать клузийцев с оружием в руках; однако
предпочтительнее, если возможно, вовсе отказаться от войны и познакомиться
с галлами, этим новым народом, в мирной тиши, а не в грохоте битвы.

36. (1) Это посольство было бы мирным, не будь сами послы буйными и
похожими скорее на галлов, чем на римлян. Когда они изложили все, что им
было поручено, на совете галлов, те ответили: (2) хоть они и слышат имя
римлян впервые, но верят, что это храбрые мужи, раз именно к ним бросились
за помощью клузийцы, оказавшись в беде. (3) Они, галлы, предпочитают искать
союзников во время переговоров, а не боев, и не отвергают предложенного
послами мира, но только при одном условии: клузийцы должны уступить
нуждающимся в земле галлам часть своих пашен, поскольку все равно имеют их
больше, чем могут обработать. Иначе они на мир не согласятся. (4) Пусть им
немедленно, в присутствии римлян дадут ответ, и если в их требовании о
земле будет отказано, то они в присутствии тех же римлян пойдут в бой, дабы
послы могли дома рассказать, насколько галлы превосходят доблестью прочих
смертных.
     (5) Когда римляне спросили, по какому праву галлы требуют землю у ее
хозяев, угрожая оружием, и что у них за дела в Этрурии, те высокомерно
заявили, что право их - в оружии и что нет запретов для храбрых мужей. Обе
стороны вспылили, все схватились за мечи, и завязалось сражение. (6) А над
Римом уже нависал рок, ибо послы, в нарушение права народов, также взялись
за оружие. И это не могло пройти незамеченным, коль скоро трое знатнейших и
храбрейших римских юношей сражались впереди этрусских знамен - доблесть сих
чужеземцев бросалась в глаза. (7) И в довершение всего Квинт Фабий, выехав
на коне из строя, убил галльского вождя, неистово рвавшегося к этрусским
знаменам. Он насквозь пробил ему бок копьем, а когда начал снимать доспехи,
галлы узнали его, и по всем рядам разнеслось, что это римский посол.
     (8) Клузийцы были тотчас забыты; посылая угрозы римлянам, галлы
затрубили отбой. Среди них нашлись такие, кто предлагал немедленно идти на
Рим, но верх одержали старейшины. Они решили сперва отрядить послов с
жалобой на обиду и потребовать выдачи Фабиев за осквернение права народов.
(9) Когда галльские послы передали то, что им было поручено, сенат не
одобрил поступка Фабиев и счел требование варваров законным. Но поскольку
речь шла о мужах столь знатных, то угодничество преградило путь долгу и
решение не было принято. (10) Итак, сенат передал это дело народному
собранию, чтобы снять с себя ответственность за возможные поражения в войне
с галлами. А там настолько возобладало лицеприятие и подкуп, что те, кого
собирались наказать, были избраны военными трибунами с консульскими
полномочиями на следующий год. (11) После этого недостойного деяния галлы
ожесточились и, открыто угрожая войной, вернулись к своим. (12) Военными же
трибунами, кроме трех Фабиев, были избраны Квинт Сульпиций Лонг, Квинт
Сервилий в четвертый раз, Публий Корнелий Малугинский [390 г.].

37. (1) Вот до какой степени ослепляет людей судьба, когда она не хочет,
чтобы противились ее всесокрушающей силе! Уже надвигалась громада беды, уже
от Океана, от самого края мира101 приближался с войною невиданный и
неслыханный враг - (2) а государство не учредило никаких особых полномочий
и не обратилось ни к кому за помощью, в то время как даже в войне с
фиденянами, с вейянами и прочими окрестными народами оно принимало крайние
меры, да и диктатора назначало множество раз. (3) Во главе всех
приготовлений стояли те самые трибуны, из-за дерзости которых и началась
война; они проводили набор ничуть не более тщательно, чем для обычной
войны102, еще даже умаляя ходившие о ней слухи.
     (4) А галлы, узнав, что осквернители общечеловеческих законов избраны
на высшую должность, а посольство их подверглось оскорблениям, вскипели
гневом, коего народ сей не умеет обуздывать. Немедля подняли они знамена и
спешным маршем выступили в путь. (5) При виде их стремительно проходящих
полчищ жители городов в страхе бросались к оружию, а поселяне разбегались.
Однако они громким криком возвещали, что идут на Рим. Двигавшиеся колонны
занимали огромное пространство; массы людей и лошадей растянулись и в
длину, и в ширину. (6) Впереди врагов неслась молва о них, за ней спешили
вестники от клузийцев, а потом и от других народов поочередно - и все же
наибольший страх вызвала в Риме стремительность неприятеля: (7) вышедшее
ему навстречу наспех собранное войско, как ни торопилось, встретило его
всего в одиннадцати милях от города, там, где река Аллия, по глубокой
ложбине сбегая с Крустумерийских гор, впадает в Тибр несколько ниже
дороги103. (8) Не только впереди, но и вокруг все уже было полно врагов.
Галлы и вообще по своей природе склонны производить бессмысленный шум, а
тогда весь воздух был наполнен леденящими душу звуками: это варвары
издавали дикие крики и горланили свирепые песни104.

38. (1) Тут военные трибуны, не выбрав заранее места для лагеря, не
соорудив загодя вал на случай отступления, выстроили боевой порядок. Не
позаботились они не только о земных, но и о божественных делах, пренебрегши
ауспициями и жертвоприношениями. Римский строй был растянут в обе стороны,
чтобы полчища врагов не могли зайти с тыла, (2) однако все равно уступал по
длине неприятельскому - между тем в середине этот растянутый строй оказался
слабым и едва смыкался. Резерв решили поставить на правом крыле, где была
маленькая возвышенность; именно она послужила впоследствии как источником
паники и бегства, так и единственным спасением для беглецов. (3) Галльский
вождь Бренн105, при малочисленности неприятеля, весьма опасался какой-то
хитрости, и вот он решил, будто этот холм занят для того, чтобы ударить
резервом во фланг и тыл галлов, когда те столкнутся с легионами лицом к
лицу. Тогда он развернул строй против резервов в твердой уверенности, что,
если он выбьет их с холма, (4) победу на ровном поле при таком численном
перевесе будет одержать легко. Вот до какой степени не только судьба, но и
рассудительность была на стороне варваров!
     (5) А в противоположном стане ни вожди, ни воины не напоминали римлян.
Во всех душах царил лишь страх и мысль о бегстве; помрачение умов было
таково, что, несмотря на препятствие в виде Тибра, подавляющее большинство
бросилось в Вейи, чужой город, вместо того, чтобы бежать прямым путем в
Рим, к женам и детям. (6) Лишь резервы еще недолгое время находились под
защитой возвышенности, остальное же войско, как только передние сбоку, а
задние с тыла услышали крики, враз обратилось в бегство от неведомого врага
еще раньше, чем его увидело. Римляне бежали, не только не пытаясь
померяться силами с неприятелем, не только не сразившись с ним и не получив
ни одной царапины, но даже и не ответив на его клич. (7) Никто не погиб в
сражении, все убитые были поражены в спину, когда началась давка, а толчея
затрудняла бегство. (8) Страшная резня произошла на берегу Тибра, куда,
побросав оружие, бежало целиком все левое крыло. Многих не умевших плавать
или ослабевших под тяжестью доспехов и одежды поглотила пучина. (9) Тем не
менее огромное большинство без затруднений добралось до Вей, откуда они не
послали в Рим не только подмоги, но даже вести о поражении. (10) С правого
крыла, стоявшего далеко от реки, под горой, все кинулись в Город, где
укрылись в Крепости, даже не заперев городских ворот106.

39. (1) Галлы онемели от этого чуда. Повергнутые в страх своей собственной
молниеносной победой, они сперва застыли, не понимая, что произошло. Потом
начали подозревать засаду. Затем принялись собирать доспехи убитых и по
своему обычаю нагромождать их оружие в кучи. (2) И лишь тогда, не видя
никаких признаков неприятеля, они тронулись в путь и незадолго до захода
солнца подошли к Риму. Когда высланные вперед всадники донесли, что ворота
не заперты, перед ними не выставлены заставы, а на стенах не видно
караулов, это диво поразило галлов, как и первое. (3) Опасаясь ночи и не
зная расположения Города, они заночевали между Римом и Аниеном107 и
разослали лазутчиков вокруг стен и ворот, чтобы разузнать, что намерены
делать враги в своем бедственном положении.
     (4) Поскольку большая часть войска бежала в Вейи и лишь немногие в
Рим, горожане решили, что почти никому не удалось спастись. Весь Город
наполнился причитаниями и по мертвым и по живым. (5) Но, когда стало
известно о приближении неприятеля, личное горе каждого отступило перед
лицом всеобщего ужаса. Вскоре стали слышны завывания и нестройные песни
варваров, шайками рыщущих вокруг стен. (6) Время до утра тянулось в страхе,
так как в любой момент ожидалось нападение на Город. Зачем они явились, как
не для того, чтобы напасть? Не будь у них этого намерения, они остались бы
на Аллии. (7) Потом, перед заходом солнца, когда светлого времени осталось
уже немного, решили, что нападение произойдет вечером; позже стали думать,
что оно для пущего страха отложено на ночь. К утру римляне окончательно
обессилели. (8) И тут после долгих часов страха разразилась и сама беда:
вражеские силы стали в воротах.
     И тем не менее ни той ночью, ни на следующий день люди уже не
напоминали тех трусов, что бежали при Аллии. (9) Не было никакой надежды
защитить Город оставшимися столь малыми силами, и потому римляне решили,
что способные сражаться юноши, а также самые крепкие из сенаторов должны
вместе с женами и детьми удалиться в Крепость и на Капитолий, (10) свезти
туда оружие, продовольствие и оттуда, с укрепленного места, защищать богов,
граждан и имя римское. (11) Фламину108 и жрицам-весталкам поручили унести
как можно дальше от резни и пожара общественные святыни, чтобы о почитании
богов было забыто не раньше, чем сгинет последний из почитателей. (12) Если
грозящее Городу разрушение переживут Крепость и Капитолий, обитель богов,
если уцелеет боеспособная молодежь и сенат, средоточие государственной
мудрости, то можно будет легко пожертвовать толпой стариков, оставляемых в
Городе на верную смерть. (13) А чтобы чернь снесла это спокойнее, старики -
триумфаторы и бывшие консулы - открыто заявляли, что готовы умереть вместе
с ними: лишние люди, не способные носить оружие и защищать отечество, не
должны обременять собою воюющих, которые и так будут во всем терпеть нужду.

40. (1) Вот какие речи раздавались среди старцев, которые сами обрекали
себя на смерть. Потом напутствия были обращены к колонне юношей, которую
они провожали до Крепости и Капитолия. Они вверяли Город их молодой
доблести. А ведь какая бы судьба ни была ему уготована, в прошлом он на
протяжении трехсот шестидесяти лет109 всегда выходил победителем из всех
войн. (2) Для тех, кто уходил, была ужасна мысль, что они уносят с собой
последнюю надежду и заступу остающихся, они не смели даже взглянуть на
людей, решивших погибнуть вместе с захваченным городом. (3) Но вот когда
поднялся женский плач, когда матроны стали в беспамятстве метаться,
бросаясь то к одному, то к другому, вопрошая мужей и сыновей, на какую
судьбу те их обрекают, тут уж человеческое горе дошло до последнего
предела. (4) Все же большая часть женщин последовала за своими близкими в
Крепость. Никто не звал их, но никто им и не препятствовал: если бы
непригодных к войне было меньше, это давало бы выгоду осажденным, но было
бы уж слишком бесчеловечно. (5) Остальная масса людей, в большинстве своем
плебеи, которым не хватило бы ни места на столь маленьком холме, ни
продовольствия, высыпала из Города и плотной толпой, наподобие колонны,
устремилась на Яникул. (6) Оттуда часть рассеялась по деревням, а часть
бросилась в соседние города. Не было у них ни предводителя, ни
согласованности в действиях, но каждый искал спасения как мог и
руководствовался собственными интересами, махнув уже рукой на общие.
     (7) А в это время фламин Квирина и девы-весталки, забыв о собственном
имуществе, совещались, какие из священных предметов следует унести с собой,
а какие оставить, ибо не было сил унести все. (8) Раздумывая, где найти
самое надежное укрытие, они сочли наилучшим заложить их в бочки110 и
закопать в часовне поблизости от жилища фламина Квирина, там, где теперь
священный обычай запрещает плевать. Остальной груз они разделили между
собой и понесли через Свайный мост по дороге, ведущей на Яникул. Из Города
тянулась вереница людей, непригодных к военной службе. (9) В толпе других
увозил на телеге жену с детьми и некий римский плебей Луций Альбин. На
середине моста он заметил весталок. (10) Даже в таких обстоятельствах не
было забыто различие божественного и земного: считая святотатством, чтобы
государственные жрицы шли пешком и несли на руках святыни римского народа,
в то время как его семья на глазах у всех едет в повозке, Альбин приказал
жене и детям сойти, разместил на телеге весталок со святынями и доставил их
в Цере, куда жрицы держали путь.

41. (1) Между тем в Риме были закончены все приготовления к обороне
Крепости, какие могли быть предприняты в подобных обстоятельствах. После
этого все старцы разошлись по домам и стали ждать прихода неприятеля, душою
приготовившись к смерти. (2) Те из них, кто некогда занимал курульные
должности, желали умереть, украшенные знаками отличия своей прежней
счастливой судьбы, почестей и доблесчи. Они воссели в своих домах на
креслах из слоновой кости111, облачившись в те священные одежды, в коих
вели колесницы112 с изображениями богов или справляли триумфы. (3)
Некоторые передают, будто они решили принести себя в жертву за отечество и
римских квиритов и будто сам великий понтифик Марк Фабий произнес над ними
посвятительное заклинание113.
     (4) За ночь воинственность галлов несколько приутихла. Кроме того, им
не пришлось сражаться, не пришлось опасаться поражения в битве, не пришлось
брать Город приступом или вообще силой - поэтому на следующий день они
вступили в Рим без злобы и рвения. Через открытые Коллинские ворота они
добрались до форума, обводя глазами храмы богов и Крепость, которая одна
имела вид изготовившейся к отпору. (5) На тот случай, если из Крепости или
Капитолия совершат вылазку против разбредшихся воинов, галлы оставили
небольшую охрану, а сами кинулись за добычей по безлюдным улицам. Одни
толпой вламывались в близлежащие дома, другие стремились в те, что
подальше, как будто именно там и собрана в неприкосновенности вся добыча.
(6) Но потом, испуганные странным безлюдьем, опасаясь, как бы враги не
задумали какого подвоха против тех, кто блуждает поодиночке, галлы начали
собираться группами и возвращаться на форум и в кварталы по соседству. (7)
Дома плебеев там были заперты, а знатных - стояли открытыми, и тем не менее
они входили в них чуть ли не с большей опаской, чем в закрытые. (8) С
благоговением взирали галлы на тех мужей, что восседали на пороге своих
домов114: кроме украшений и одежд, более торжественных, чем бывает у
смертных, эти люди походили на богов еще и той величественной строгостью,
которая отражалась на их лицах. (9) Варвары дивились на них, как на статуи.
Рассказывают, что в этот момент один из стариков, Марк Папирий, ударил
жезлом из слоновой кости того галла, который вздумал погладить его по
бороде (а тогда все носили бороды). Тот пришел в бешенство, и Папирий был
убит первым. Другие старики также погибли в своих креслах. (10) После их
убийства не щадили уже никого из смертных, дома же грабили, а после
поджигали.

42. (1) Впрочем, в первый день пожары распространились менее, чем это
обычно бывает в захваченном городе. Быть может, не все галлы так уж
стремились уничтожить город. А может быть, их вожди преследовали сразу две
цели: (2) с одной стороны, принудить засевших на Капитолии сдаться,
используя их привязанность к родным домам и устроив для острастки два-три
пожара, а с другой стороны, сохранить нетронутыми часть кварталов, чтобы
впоследствии, угрожая сжечь и их, сделать противника более покладистым. (3)
Римляне из Крепости видели, что город полон врагов, видели, как они рыщут
по улицам, как бедствие пожирает квартал за кварталом, но не могли не
только воспринимать происходящее разумом, но даже и вполне владеть своим
зрением и слухом. (4) Откуда бы ни доносились крики врагов, вопли женщин и
детей, рев пламени и грохот обрушивающихся зданий, на все они растрачивали
в страхе свое внимание, оборачивались во все стороны, везде блуждали
взором. Судьба словно поставила их зрителями при гибели отечества, (5)
бессильными спасти что-либо, кроме собственных тел. Находясь в осаде,
будучи оторваны от родных очагов, видя все свое имущество во власти врага,
они были куда несчастнее всех, кто когда-либо переживал осаду. (6) Этот
ужасный день сменила тревожная бессонная ночь; наконец наступил рассвет.
Всякий миг приносил с собой новую беду. (7) И все же римляне не падали
духом под гнетом и тяжестью стольких несчастий. Пусть пожары и разрушения
на их глазах сравняли город с землей, пусть холм, который они занимали, был
беден и мал - они все равно готовились храбро защищать этот последний
клочок свободы. (8) И, поскольку каждый день нес лишь несчастья, люди как
будто уже привыкли к ним; они сделались безразличны ко всему, к чему
когда-то были привязаны,- отныне они не обращали внимания ни на что, кроме
своего оружия, того железа, которое они сжимали в руках как единственную и
последнюю надежду.

43. (1) Галлы тоже решили прибегнуть к силе. Война, которую они несколько
дней вели против одних только домов захваченного города, не принесла
результатов: хотя после пожаров п разрушений там не уцелело уже ничего,
кроме вооруженных защитников, тех не удалось ни запугать угрозами, ни
склонить к сдаче. И вот галлы отважились на крайнюю меру - штурм Крепости.
(2) На рассвете все их полчища по команде выстроились на форуме; оттуда
они, образовав "черепаху"115, с криком двинулись к подножью холма. Римляне
действовали против врага без робости, но и не безрассудно: все подъемы к
Крепости, на которых наблюдалось продвижение галлов, были укреплены, и там
поставлены самые отборные воины. Однако неприятелю не мешали взбираться
наверх, полагая, что, чем выше он вскарабкается, тем легче будет сбросить
его с кручи. (3) Римляне удерживались примерно на середине склона, где
крутизна как бы сама толкает воина на врага. Оттуда они вдруг обрушились на
галлов, избивая их и сталкивая вниз. Разгром был столь сокрушителен, что
противник ни разу более не осмелился на подобные предприятия, ни отдельным
отрядом, ни всем войском. (4) Итак, потеряв надежду победить силой оружия,
галлы начали готовиться к осаде, о которой до этого момента не помышляли.
Но продовольствия уже не было ни в Городе, где его уничтожил пожар, ни в
окрестностях, откуда его как раз в это время вывезли в Вейи. (5) Тогда было
решено разделить войско, чтобы часть его грабила окрестные народы, а часть
осаждала Крепость. Таким образом опустошители полей снабжали бы провизией
осаждавших.
     (6) Видно, сама судьба пожелала испытать римскую доблесть, когда она
повела вышедших из Города галлов на Ардею, где находился в изгнании Камилл.
(7) Горюя над общественным злосчастьем гораздо больше, чем над своим
собственным, он старился там в укоризнах богам и людям. Его возмущало и
изумляло, куда подевались те храбрецы, что брали с ним Вейи, Фалерии, что
всегда выигрывали войны благодаря мужеству, а не везению. (8) И вдруг он
узнал о приближении галльского войска и о том, что перепуганные этим
ардеяне собираются на совет. Раньше Камилл всегда воздерживался от участия
в их собраниях, но тут он решительно отправился на сходку, ведомый
божественным вдохновением.

44. (1) "Ардеяне,- начал он,- старые друзья мои и нынешние мои сограждане!
Я помню, что в Ардею меня привело ваше великодушие и моя несчастная доля.
Пусть никто не попрекает меня, будто сейчас я пришел сюда, забыв о своем
положении. Но сами обстоятельства, общая для всех опасность требуют, чтобы
в сей грозный час каждый пожертвовал на общее дело все, чем он может быть
полезен. (2) Когда же мне и отблагодарить вас за ваши великие по отношению
ко мне услуги, если сейчас я останусь в стороне? Какая же вам от меня будет
польза, если не на войне? Этим искусством я славился на родине. В войнах
был я непобедим, но во дни мира неблагодарные сограждане изгнали меня.
     (3) Вам, ардеяне, представляется удобный случай отблагодарить римский
народ за его многочисленные услуги. Вы о них и сами помните, а потому мое
напоминание не является попреком. А вашему городу достанется великая слава
за победу над общим врагом. (4) Галлы, приближающиеся сюда нестройной
толпой,- это такое племя, коему природой даны высокий рост и великая
пылкость, но и тому и другому недостает устойчивости. Посему они выигрывают
битвы скорее устрашением, чем силой. (5) Доказательством пусть послужит
хотя бы та же гибель Рима: они захватили Город потому, что тот не
охранялся, с Крепости же и Капитолия им и посейчас успешно сопротивляется
крохотный отряд. Но осада им прискучила, и вот они уже уходят и начинают
врассыпную шататься по полям. (6) Жадно набив брюхо едой и вином, они
разваливаются, лишь только их застигнет ночь. Подобно диким зверям, они
спят вблизи речных потоков, не сооружая укреплений, не разбивая палаток, не
выставляя караулов. Поскольку теперь удача на их стороне, они еще беспечнее
обыкновенного. (7) Если вы собираетесь защищать родные стены, если не
хотите мириться с тем, что все это станет галльским, то в первую стражу116
вооружитесь и все поголовно следуйте за мной. Не на битву - на избиение.
Если я не предам в ваши руки сморенных сном врагов, если вы не перережете
их, как скот, то пусть со мной в Ардее поступят так же, как поступили в
Риме".

45. (1) Как друзья Камилла, так и его недруги были убеждены, что другого
такого военачальника не существовало в то время нигде. Поэтому все они по
закрытии собрания стали собираться с силами и только напряженно ожидали
сигнала. Когда он прозвучал, ардеяне в полной боевой готовности сошлись у
городских ворот и Камилл возглавил их. Вокруг стояла такая тишина, какая
бывает в начале ночи. (2) Вскоре после выхода из города. как и было
предсказано, наткнулись на галльский лагерь, не защищенный и не охраняемый
ни с одной из сторон. С громким криком они напали на него. (3) Никакого
сражения не было - повсюду шла резня: рубили объятых сном безоружных
воинов. Впрочем, тех, что были дальше всего, ужас поднял ото сна и обратил
в бегство, но поскольку они не знали, откуда и что это за напасть, то
многие по растерянности бросились как раз в сторону врага. Значительная
часть галлов врассыпную бежала в землю Антия, где они были окружены
предпринявшими вылазку горожанами.
     (4) А в вейской земле произошло подобное же избиение тусков. Дело в
том, что они были столь безжалостны к Городу, который почти четыреста лет
был их соседом, а теперь стал жертвой невиданного и неслыханного врага, что
совершали набеги на римскую землю. Будучи и без того обременены добычей,
они собрались напасть даже на Вейи - последнее прибежище и надежду римского
народа. (5) Римские воины сначала увидели их, бродивших по полям, а потом
снова, когда они, собравшись толпой, гнали перед собой добычу. Заприметили
и лагерь, разбитый неподалеку от Вей. (6) Сперва всеми овладела жалость к
себе, но потом ее сменило возмущение и гнев: этрускам ли, от коих они
отвратили на себя галльскую войну, глумиться над их несчастиями? (7) Еле
сдержались они, чтобы не напасть немедленно, но их остановил центурион
Квинт Цедиций, которого они сами выбрали себе в предводители. Решено было
дождаться ночи, когда повторилось все, как в Ардее, и столь же счастливо
закончилось - (8) недоставало лишь военачальника, равного Камиллу. Мало
того, по указаниям пленных, уцелевших от ночной резни, римляне отправились
к Салинам117, против другого отряда тусков и, неожиданно напав на них
следующей ночью, учинили избиение еще большее. Торжествуя двойную победу,
они вернулись в Вейи.

46. (1) Между тем в Риме с обеих сторон все было тихо. Осада шла вяло, и
галлы заботились только о том, чтобы никто из врагов не смог проскользнуть
между их караулами. И вот неожиданно один римский юноша вызвал изумление и
у сограждан, и у неприятеля. (2) Род Фабиев издавна совершал
жертвоприношения на Квиринальском холме. А тогда Гай Фабий Дорсуон,
препоясавшись по-габински118, со священной утварью в руках спустился с
Капитолия, дабы выполнить установленный обряд. Он прошел прямо среди
вражеских часовых, не обращая внимания ни на окрик, ни на смятение. (3)
Дойдя до Квиринальского холма, он совершил все положенные действа и
отправился обратно тою же дорогой. И лицо, и поступь его на возвратном пути
были столь же тверды: он уповал на помощь богов, чьим культом не пренебрег
даже под страхом смерти. То ли галлы были потрясены его невероятной
доблестью, то ли тронуты благочестием, к которому сие племя отнюдь не
равнодушно, но только юноша невредимым вернулся к своим на Капитолий119.
     (4) А тем временем в Вейях у римлян прибывало не только мужества, но и
сил. Туда собирались люди, рассеявшиеся по окрестностям после злосчастной
битвы и бедственного падения Города, стекались добровольцы из Лация,
желавшие принять участие в разделе добычи. (5) Ясно было, что зреет час
освобождения родины, что пора вырвать ее из рук врага. Но пока имелось лишь
крепкое туловище, которому не хватало головы... (6) Вейи и сами по себе
напоминали о Камилле; большинство воинов успешно воевало под его
водительством и командованием. И вот Цедиций заявил, что он никому, ни
богу, ни человеку, не позволит положить конец его власти, но что он сам, по
собственной воле, памятуя о своем чине, требует назначения настоящего
полководца. (7) Со всеобщего согласия было решено вызвать из Ардеи Камилла,
но сперва запросить сенат, находящийся в Риме. До такой степени властвовала
надо всем смиренность, что даже на краю гибели соблюдалось чинопочитание!
     (8) Проникнуть через вражеские посты было делом рискованным - для
этого свершения предложил свои услуги отважный юноша Понтий Коминий.
Завернувшись в древесную кору, он вверил себя течению Тибра и был принесен
в Город, (9) а там вскарабкался по ближайшей к берегу скале, такой
отвесной, что врагам и в голову не приходило ее сторожить. Ему удалось
подняться на Капитолий и передать просьбу войска на рассмотрение
должностных лиц. (10) В ответ на нее было получено распоряжение сената,
согласно которому Камилл, возвращенный из ссылки куриатными комициями,
немедленно провозглашался от имени народа диктатором; воины же получали
право выбрать полководца, какого пожелают. И с этим вестник, спустившись
той же дорогой, поспешил обратно. (11) Отряженные в Ардею послы доставили
Камилла в Вейи. Впрочем, я больше склонен верить тому, что он не раньше
покинул Ардею, чем убедился в принятии соответствующего закона: ведь у него
не было права ни пересечь римские границы без разрешения народа, ни принять
командование над войском, пока он не был провозглашен диктатором. Итак, был
принят куриатский закон и Камилл заочно назначен диктатором 120.

47. (1) Вот что происходило в Вейях, а в Риме тем временем Крепость и
Капитолий подверглись ужасной опасности. (2) Дело в том, что галлы или
заметили человеческие следы там, где прошел гонец из Вей, или сами обратили
внимание, что у храма Карменты121 начинается пологий подъем на скалу. Под
покровом ночи они сперва выслали вперед безоружного лазутчика, чтобы
разведать дорогу, а потом полезли наверх уже все. Там, где было круто, они
передавали оружие из рук в руки; одни подставляли плечи, другие взбирались
на них, с тем чтобы потом вытащить первых; (3) если было нужно, все
подтягивали друг друга и пробрались на вершину так тихо, что не только
обманули бдительность стражи, но даже не разбудили собак, животных столь
чутких к ночным шорохам. (4) Но их приближение не укрылось от гусей,
которых, несмотря на острейшую нехватку продовольствия, до сих пор не
съели, поскольку они были посвящены Юноне. Это обстоятельство и оказалось
спасительным. От их гогота и хлопанья крыльев проснулся Марк Манлий,
знаменитый воин, бывший консулом три года назад122. Схватившись за оружие и
одновременно призывая к оружию остальных, он среди всеобщего смятения
кинулся вперед и ударом щита сбил вниз галла, уже стоявшего на вершине. (5)
Покатившись вниз, галл в падении увлек за собой тех, кто поднимался вслед
за ним, а Манлий принялся разить остальных - они же, в страхе побросав
оружие, цеплялись руками за скалы. Но вот уже сбежались и другие римляне:
они начали метать стрелы и камни, скидывая врагов со скал. Среди всеобщего
обвала галльский отряд покатился к пропасти и рухнул вниз. (6) По окончании
тревоги все попытались на остаток ночи уснуть, хотя при царившем в умах
возбуждении это было нелегко - сказывалась минувшая опасность.
     (7) На рассвете труба созвала воинов на совет к трибунам: ведь нужно
было по заслугам воздать и за подвиг и за преступление. Прежде всего
благодарность за свое мужество получил Манлий, ему были сделаны подарки от
военных трибунов, и по единодушному решению всех воинов (8) каждый приносил
к нему в дом, находившийся в Крепости, по полуфунту полбы и по кварте вина.
И то сказать, сущая безделица! Но в условиях голода она становилась
величайшим доказательством любви, ведь для чествования одного-единственного
человека каждый должен был урвать от собственных насущных потребностей,
отказывая себе в пище. (9) Затем были приведены воины, стоявшие на часах в
том месте, где незамеченным сумел взобраться враг. Когда военный трибун
Квинт Сульпиций объявил, что казнит их всех по военному обычаю, в ответ
раздался такой единодушный крик воинов, что он испугался; (10) поскольку
все в один голос винили только одного часового, остальных решено было
пощадить, а несомненного виновника преступления сбросить со скалы, что
вызвало всеобщее одобрение. (11) С тех пор обе стороны усилили охрану:
галлы потому, что им стало известно о хождении посыльных между Вейями и
Римом, а римляне - из-за воспоминаний о ночной тревоге.

48. (1) Но вперед всех ужасов войны и осады обе стороны мучил голод, (2) а
галлов еще и мор - ведь их лагерь лежал между холмов, в местности,
сожженной пожаром и наполненной испарениями. При любом дуновении ветра
вместе с пылью поднимался пепел. (3) Всего этого галлы совершенно не могли
переносить, поскольку их племя привычно было к климату влажному и
холодному. Их мучила удушливая жара, косила болезнь, и они мерли, как скот.
Уже не было сил хоронить умерших по-отдельности - их тела нагромождали в
кучи и сжигали без разбора. Оттого это место вошло в историю под названием
Галльское пожарище123.
     (4) Затем с римлянами было заключено перемирие, и с разрешения
полководцев начались переговоры. Галлы призывали сдаться, твердя, что это
все равно неизбежно из-за голода. Передают, будто римляне, желая
опровергнуть их, начали во многих местах кидать с Капитолия хлеб во
вражеские караулы124. (5) Однако голода нельзя было долее ни скрывать, ни
переносить, (6) Сколь ни были изнурены несением службы и стражи воины на
Капитолии, они превозмогали все человеческие страдания - одного только
голода природа не попустила превозмочь. (7) День за днем воины вглядывались
вдаль, не появится ли помощь от диктатора, и в конце концов лишились не
только еды, но и надежды. Поскольку все оставалось по-прежнему, а
обессилевшие воины уже чуть не падали под тяжестью собственного оружия, они
потребовали или сдаться, или заплатить выкуп на любых условиях, тем более
что галлы ясно давали понять, что за небольшую сумму их легко будет
склонить к прекращению осады. Между тем как раз в это время диктатор
подготавливал все к тому, чтобы сравняться силами с неприятелем: он лично
провел набор в Ардее и приказал начальнику конницы Луцию Валерию вести
войско из Вей. (8) Однако к этому моменту сенат уже собрался на заседание и
поручил военным трибунам заключить мир. Военный трибун Квинт Сульпиций и
галльский вождь Бренн согласовали сумму выкупа, и народ, которому
предстояло править всем миром, был оценен в тысячу фунтов золота125. (9)
Эта сделка, омерзительная и сама по себе, была усугублена другой
гнусностью: принесенные галлами гири оказались фальшивыми, и, когда трибун
отказался мерять ими, заносчивый галл положил еще на весы меч. Тогда-то и
прозвучали невыносимые для римлян слова: горе побежденным!

49. (1) Но ни боги, ни люди не допустили, чтобы жизнь римлян была выкуплена
за деньги. Еще до того, как заплачено было чудовищное вознаграждение, когда
из-за пререканий отвешивание золота прекратилось, неожиданно появился
диктатор. Он приказал, чтобы золото убрали прочь, а галлов удалили. (2)
Когда те стали упираться, ссылаясь на то, что действуют по договору, он
заявил, что последний не имеет законной силы, поскольку был заключен уже
после того, как он был избран диктатором, без его разрешения, должностным
лицом низшего ранга. Камилл велел галлам выстраиваться для битвы, (3) а
своим - сложить походное снаряжение в кучу и готовить оружие к бою.
Освобождать отечество надо железом, а не золотом, имея перед глазами храмы
богов, с мыслью о женах, детях, о родной земле, обезображенной ужасами
войны, обо всем том, что священный долг велит защищать, отвоевывать,
отмщать! (4) Затем диктатор выстроил войско, насколько это допускал
неровный характер местности и развалины полуразрушенного города. Он
предусмотрел все, чем военное искусство могло помочь ему в этих условиях.
(5) Испуганные новым оборотом дела, взялись за оружие и галлы, но напали
они на римлян скорее под действием гнева, чем по здравом размышлении.
Счастье уже переменилось, уже и помощь ботов, и человеческий разум были на
стороне римского дела. И вот при первом же столкновении галлы были
опрокинуты так же быстро, как победили при Аллии.
     (6) Под водительством и командованием того же Камилла варвары были
разбиты и в следующем сражении, которое, не в пример первому,
разворачивалось по всем правилам военного искусства. Битва произошла на
восьмой миле по Габийской дороге, где враги собрались после своего бегства.
Там были перерезаны все галлы, а их лагерь захвачен. Из врагов не осталось
никого, кто мог бы сообщить о поражении126. (7) Отвоевав отечество у
неприятеля, диктатор с триумфом вернулся в Рим, сопровождаемый шутками
воинов; такие шутки обычно бывают грубы, но теперь Камилла в них уподобляли
Ромулу, заслуженно величали отцом отечества и вторым основателем Города127.
     (8) Спасши родину на войне, Камилл, несомненно, спас ее вторично уже
позднее, во дни мира: он воспрепятствовал переселению в Вейи, хотя после
сожжения Рима за это весьма решительно выступали трибуны, да и сами плебеи
сильнее, чем прежде, склонялись к этому замыслу. (9) Все сказанное
сделалось причиной того, что после триумфа Камилл не стал складывать с себя
диктаторских полномочий, уступая просьбам сената, умолявшего не оставлять
государство в угрожающем положении.

50. (1) Прежде всего Камилл, усерднейший чтитель святынь, доложил сенату
обо всем, что касалось бессмертных богов, и постановлено было следующее:
(2) все храмы в той мере, в какой они были осквернены врагом, должны были
быть восстановлены и подвергнуты очищению, о порядке которого дуумвирам
следовало справиться в Сивиллиных книгах128; (3) с церийцами надлежало
заключить государственный договор о гостеприимстве за то, что они приняли у
себя святыни римского народа и жрецов, и благодаря им не прервалось
почитание бессмертных богов; (4) предлагалось также провести Капитолийские
игры в честь того, что Юпитер Всеблагой Величайший в грозный час охранил
свое жилище и крепость народа римского; диктатору Марку Фурию
предписывалось учредить для их проведения коллегию, состоящую из обитателей
Капитолия и Крепости129. (5) Упомянуто было и об искуплении за то, что
пренебрежен был тот ночной голос, который накануне галльской войны
возвестил о несчастье: постановили возвести на Новой улице храм Айю
Локутию130. (6) Золото, как отнятое у галлов, так и снесенное в святилище
Юпитера из других храмов во время паники, было все сочтено священным - его
велели сложить под трон Юпитера, поскольку невозможно было вспомнить, куда
какое следует отнести. (7) Это золото еще раньше дало проявиться
благочестию граждан, ибо, когда его не хватило в казне, чтобы уплатить
галлам установленный выкуп, матроны собрали и отдали свое золото, лишь бы
не трогали священное. За это им принесли благодарность, а к прежним
почестям прибавилась новая: отныне разрешалось над матронами, как и над
мужами, произносить торжественную надгробную речь131.
     (8) Только окончив дела, связанные с богами и находившиеся в ведении
сената, Камилл занялся другим: дело в том, что трибуны на сходках неустанно
подстрекали плебеев к оставлению руин и переселению в готовый для
жительства город Вейи. Диктатор, сопровождаемый всем сенатом, явился в
собрание и произнес следующую речь:

51. (1) "Настолько мне, о квириты, опостылели пререкания с народными
трибунами, что главным утешением в горьком изгнании служила мне такая
мысль: пока я живу в Ардее, все эти распри от меня далеко. И потому я бы
никогда не вернулся, хотя бы вы тысячу раз звали меня назад в сенатских
постановлениях и народных наказах. (2) Да и теперь меня побудила вернуться
отнюдь не перемена в настроениях, но ваше злосчастье: ведь речь уже шла не
о том, оставаться ли в отечестве лично мне, а о том, останется ли оно само
тем, чем было. Сегодня я с удовольствием промолчал бы, не привлекая к себе
внимания, если бы и то, что происходит теперь, не было битвой за отечество,
а не прийти ему на помощь, пока есть силы, и для других-то постыдно, а для
Камилла и вовсе нечестиво. (3) Зачем же мы за него воевали, зачем вызволили
отечество из осады, вырвали из рук врага, если теперь сами бросим то, что
освободили? Когда победителями были галлы, когда весь город принадлежал им,
Капитолий с Крепостью все-таки оставались у римских богов и граждан, они
продолжали там жить. Так что же, теперь, когда победили римляне, когда
Город отвоеван, покинуть уже и Крепость с Капитолием? Неужто удача наша
принесет Городу большее запустение, чем наша неудача? (4) Если бы даже не
было у нас святынь, что появились одновременно с Городом и передаются из
поколения в поколение, все равно я считал бы происшедшее ныне с римским
государством достаточно знаменательным, чтобы отучить людей от
пренебрежения к почитанию богов. (5) И в самом деле, взгляните на те удачи
и неудачи, что приключились за многие годы: вы обнаружите, что все хорошее
проистекало от смирения перед богами, все плохое - от неуважения к ним. (6)
Возьмем прежде всего вейскую войну: с какими мучениями мы ее вели, сколько
лет - а закончилась она не прежде, чем по наущению богов была спущена вода
из Альбанского озера. (7) Ну а это неслыханное несчастье нашего города?
Разве оно разразилось раньше, чем был оставлен в небрежении небесный глас,
возвещавший, что грядут галлы? Разве не осквернили наши послы право
народов? Разве не оставили мы этого без внимания, тогда как должны были их
выдать? И все из-за безразличия к богам. (8) Мы заплатили столь ужасную
цену богам и людям, дабы в своем порабощении, поражении и выкупе явить
назидание всему миру. (9) Наконец, и самое несчастье наставляло нас в
благочестии: мы бежали на Капитолий, к богам, к престолу Юпитера Всеблагого
Величайшего; мы частично укрыли в земле, а частично увезли от вражьих глаз
в соседние города наши святыни, и это в то время, как гибло наше
собственное имущество; оставленные богами и людьми, мы все же не допустили
прерваться нашему священному культу. (10) И потому боги вернули нам
отечество, победу, военную славу предков, уже было потерянную. И по их же
воле настал для врагов час ужаса, бегства и поражения, поскольку те ослепли
от алчности и при взвешивании золота бесчестно нарушили договор".

52. (1) "Вот насколько человеческие дела зависят от почитания или
небрежения волей богов. Мы еще только всплываем со дна после того
чудовищного крушения, которое наш корабль претерпел по нашей вине. Видя все
это, неужто вы не чувствуете, квириты, какое готовите новое кощунство? (2)
Наш город заложен в добрый час, при свершении ауспиций. В нем нет ни одного
места, которое не было бы исполнено святынь и богов. Для наших
торжественных жертвоприношений места установлены с не меньшим тщанием, чем
время их проведения. (3) Неужели же, квириты, вы готовы покинуть всех этих
богов, как наших общих, так и семейных? Насколько же ваши поступки не
похожи на поведение превосходного юноши Гая Фабия, который недавно, во
время осады, вызвал восхищение не только у вас, но - не меньшее - и у
врагов! Ведь он спустился с Крепости и прошел среди галльских копий, чтобы
сотворить на Квиринальском холме жертвоприношения по обычаю рода Фабиев.
(4) Так неужели же прилично, не изменив семейным святыням даже и на войне,
в мирное время забросить святыни государственные, самих римских богов?
Может ли быть, чтобы понтифики и фламины меньше заботились о
государственных священнодействах, нежели частное лицо - о родовом
установлении? (5) Кто-то может сказать, что, мол, то же самое мы будем
исполнять и в Вейях или станем присылать оттуда сюда жрецов - пусть они
исполняют. (6) Но ни то ни другое невозможно без нарушения обрядов. Не буду
говорить обо всех святынях и обо всех богах вообще - но вот на пиру в честь
Юпитера дозволено ли приготовить подушки где бы то ни было, кроме
Капитолия132? (7) А что сказать о вечном огне Весты, о статуе, что хранится
в ее святилище как залог владычества133? Что сказать о ваших священных
щитах134, о Марс Градив и ты, о Квирин-отец? Ужель оставить на поругание
все эти святыни, из коих одни суть ровесники города, а иные и старше его?
Смотрите, какая огромная разница между нами и нашими предками; (8) они
завещали нам совершать священнодействия на Альбанской горе и в Лавинии135,
они считали кощунством переносить к нам в Рим обряды вражеских городов, мы
же не видим скверны и в том, чтобы свои собственные перенести во вражеский
город Вейи.
     (9) Вспомним, сколько раз священнодейства возобновлялись из-за того,
что была пропущена какая-нибудь часть дедовских обрядов, будь то по
неуважению или случайно. А между тем что же послужило к исцелению
государства, изнуренного вейской войной, как не возобновление таинств и
ауспиций после альбанского чуда? (10) Будто в память о древних заповедях,
мы перенесли в Рим и чужеземных богов и учредили новые культы: недавно
привезенная из Вей царица Юнона была освящена на Авентине - что за
торжественный это был день, как достойно он прошел благодаря великим
стараниям матрон! (11) В честь голоса, провещавшего на Новой улице, мы
постановили возвести храм Айю Локутию. Мы добавили к числу других
празднеств Капитолийские игры и по предложению сената учредили для них
новую коллегию. (12) Зачем же все это было нужно, если мы собрались
оставить город Рим одновременно с галлами, если окажется, что в течение
стольких месяцев мы выдерживали осаду на Капитолии не по своей воле, но
из-за страха перед неприятелем?
     (13) До сих пор мы говорили о святынях и о храмах. А что же сказать о
жрецах? Неужто вам даже в голову не приходит, какой грех здесь совершается?
Ведь весталки могут жить лишь в одном месте, откуда их ничто не стронет,
кроме падения Города; для фламина Юпитера кощунственным считается провести
вне Города даже одну ночь. (14) Что же, вы собираетесь сделать римских
жрецов вейскими? Неужели, о Веста, покинут тебя твои весталки, а фламин
своим житьем на чужбине навлечет великий грех на себя и государство?
     (15) Далее. Какому забвению, какому небрежению мы предаем те
государственные церемонии, что принято производить по свершении ауспиций, -
ведь почти все они проводятся внутри померия136? (16) Где можно с
ауспициями собирать куриатные комиции, которые решают вопросы войны, где
устраивать центуриатные комиции, на которых вы избираете консулов и военных
трибунов, как не в обычайных местах? Уж не перевести ли и это в Вейи? (17)
Или пусть народ с великими неудобствами собирается ради комиции сюда, в
город, оставленный богами и людьми?"

53. (1) "Но, с другой стороны, нам возражают, что хоть такое деяние и несет
с собой скверну, хоть оно и не может быть ничем искуплено, но сами
обстоятельства заставляют покинуть опустошенный пожарами и разрушениями
Город и переместиться в совершенно невредимые Вейи. (2) Ведь тогда неимущим
плебеям не придется терпеть неудобств, заново отстраиваясь здесь. Вот такой
выдвигают предлог, но я думаю, квириты, что степень его искренности понятна
и без моих объяснений. Вы же помните, что этот самый вопрос о нашем
переселении в Вейи поднимался еще до прихода галлов, а ведь тогда-то Город
был цел, еще не было разрушено ни одно здание, ни частное, ни общественное.
(3) Смотрите, трибуны, сколь различны мое и ваше предложения: вы считаете,
что если раньше это было не обязательно, то теперь, во всяком случае, это
нужно сделать; я же, наоборот,- не удивляйтесь, пока не услышите, что я
имею в виду,- если тогда, при полной невредимости Города, я готов был бы
согласиться на переселение, то теперь уж, во всяком случае, нахожу
невозможным покинуть эти руины. (4) Ведь тогда причиной нашего перемещения
в завоеванный город стала бы победа, что вовеки служило бы источником славы
для нас и наших потомков. Теперь же подобное переселение способно принести
славу лишь галлам, нам же - жалость и презрение. (5) В нас будут видеть не
победителей, оставивших отечество, но побежденных, которые не смогли его
сохранить: все это заставило нас бросить родные пенаты и бежать в
добровольное изгнание из того города, который мы не сумели уберечь. Значит,
пусть все видят, что галлам под силу разрушить Рим, а римлянам его
восстановить не под силу? (6) Не хватает только, чтобы новые орды галлов
явились сюда - известно ведь, сколь огромно их число,- и сами поселились в
городе, который они некогда захватили, а вы покинули! Может, вы и это
готовы попустить? (7) А если переселиться в Рим возжелают не галлы, а ваши
давнишние враги - эквы, вольски? Может, пусть они будут римляне, а вы
вейяне? Или вы предпочитаете, чтобы это место оставалось хоть пустыней, да
вашей, чем снова стало городом, но вражьим? Мне и то и другое кажется равно
кощунственным. Неужели вы допустите до такого бесчестья, до такого
поношенья только оттого, что вам лень строиться? Пусть в целом городе не
осталось никакого жилья, (8) которое было бы лучше и удобнее, чем
знаменитая лачуга зиждителя нашего137; не лучше ли ютиться в хижинах,
подобно пастухам и селянам, но средь отческих святынь и родных пенатов,
нежели всем народом отправиться в изгнание? (9) Наши пращуры, пришельцы и
пастухи, за короткий срок выстроили сей город, а ведь тогда на этом месте
не было ничего, кроме лесов и болот,- теперь же целы Капитолий и Крепость,
невредимы стоят храмы богов, а нам лень отстроиться на погорелом. Если бы у
кого-нибудь одного из нас сгорел дом, он бы возвел новый, так почему же мы
всем миром не хотим справиться с последствиями общего пожара?"

54. (1) "Ну а допустим, что в Вейях - по злому ли умыслу или случайно -
займется пожар; ветер, как это случается, раздует пламя, и оно пожрет
большую часть города. Мы сызнова начнем приискивать, куда бы переселиться,
в Фидены ли, в Габии ли или в какой другой город, так что ли? (2) Вот до
какой степени отсутствует привязанность к земле отчизны, к той земле, что
мы зовем матерью. Любовь к родине для нас зависит от построек и бревен. (3)
Сделаю вам одно признание, хоть и не следовало бы опять возвращаться к
вашей несправедливости и моему несчастью. Когда я был на чужбине, то всякий
раз, что мне вспоминалась родина, пред мысленным взором вставали вот эти
холмы, поля, Тибр, весь этот привычный для глаза вид и это небо, под коим я
родился и взращен. Квириты, если все это дорого и вам, пусть лучше ваша
любовь теперь понудит вас остаться здесь, чем потом, когда вы уйдете,
иссушит тоской. (4) Не без веских причин боги и люди выбрали именно это
место для основания города: тут есть и благодатные холмы, и удобная река,
по которой можно из внутренних областей подвозить различное продовольствие,
а можно принимать морские грузы. Есть тут и море, оно достаточно близко,
чтобы пользоваться его выгодами, но все же и достаточно далеко, чтобы не
подвергать нас опасности со стороны чужеземных кораблей. Наша область лежит
в середине Италии - это место исключительно благоприятствует городам. И
доказательством тут являются самые размеры столь молодого города, как Рим:
(5) ведь он вступил всего лишь в свой триста шестьдесят пятый год. А между
тем, квириты, вы уже способны вести затяжные войны против стольких исконных
племен и никто не сравнится с вами на войне - ни вольски, союзные с эквами
и имеющие столько сильных укреплений, ни вся Этрурия, обладающая такой
сухопутной и морской мощью и занимающая всю Италию от моря до моря, ни
отдельные города, о которых я и не говорю.
     (6) А коль скоро это так, то, что за напасть, зачем от добра искать
добра? Ведь доблесть ваша еще может вместе с вами перейти в другое место,
но удача отсюда не стронется. (7) Здесь находится Капитолий, где некогда
нашли человечью голову, и знамение это было истолковано так, что сие место
будет главным во всем мире, что станет оно средоточием власти. Здесь
находятся богиня Ювента138 и бог Термин, которые, к вящей радости ваших
отцов, не допустили, чтобы их сдвинули с места, даже когда другие святыни,
согласно птицегаданию, были удалены с Капитолия. Здесь огонь Весты, здесь
щит, упавший с неба. Здесь все боги, которые благосклонны к вам, доколе вы
сами здесь".

55. (1) Передают, что вся речь Камилла произвела большое впечатление, но
особенно та ее часть, в которой говорилось о богобоязненности. Однако
последние сомнения разрешила одна к месту прозвучавшая фраза. Дело было
так. Через некоторое время сенат собрался в Гостилиевой курии для
обсуждения этого вопроса. Случилось, что тогда же через форум строем прошли
когорты, возвращавшиеся из караула. На Комиции центурион воскликнул: (2)
"Знаменосец, ставь знамя! Мы остаемся здесь". Услыхав эту команду, сенаторы
поспешили из курии, восклицая, что они признают ее счастливым
предзнаменованием. Столпившиеся тут же плебеи одобрили их решение. После
этого законопроект о переселении был отклонен, и все сообща приступили к
отстраиванию Города. (3) Черепицу предоставляло государство; каждому было
дано право добывать камень и древесину, кто откуда хочет, но при
ручательстве за то, что дом будет построен в течение года. (4) Спешка не
позволяла заботиться о планировании кварталов, и все возводили дома на
любом свободном месте, не различая своего и чужого. (5) Тут и кроется
причина того, почему старые стоки, сперва проведенные по улицам, теперь
сплошь и рядом оказываются под частными домами и вообще город производит
такое впечатление, будто его расхватали по кускам, а не поделили.

     Тит Ливий. История Рима от основания города. Примечания к книге I.

Текст приведен по изданию: Изд-во "Наука" М., 1989 Комментарий - Н.Е.
Боданской

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Изложение истории Рима от первоначал, от основания города (ab urbe
condita) - традиция, идущая от первых римских писателей-историков, так
называемых старших анналистов. Первый из них, Фабий Пиктор (конец III -
начало II. в. до н.э.), писал по-гречески, обращая свой (не дошедший до
нас) труд прежде всего к неримскому читателю. Характерный для римских
историков принцип летописи (изложения по годам) идет тоже от него. Заботу о
художественной выразительности и "украшениях речи" Цицерон, писавший в I в.
до н.э., считал "недавней".

2. Имеются в виду гражданские войны I в. до н.э.

3. Поколение Ливия было свидетелем гражданских войн 49-45 гг. до н.э.,
приведших к диктатуре Цезаря, и гражданских войн после убийства Цезаря,
завершившихся приходом к власти Октавиана Августа и установлением
принципата (27 г. до н.э.).

4. Ср. ниже VI, 1-3; VII, 6,6. Среди прочих источников Ливий, несомненно,
использовал и стихотворные "Анналы" римского поэта Энния, дошедшие до нас
лишь в отдельных цитатах.

5. Здесь (как нередко и при изложении конкретных событий) Ливий обращается
к распространенной у римских (и вообще античных) писателей теории упадка
нравов.

6. Тоже распространенная у античных авторов мысль. Ср., например, у
Полибия: "От истории требуется дать людям... непреходящие уроки и
наставления правдивой записью деяний и речей" (II, 56, 10-11. Пер. Ф.
Мищенко).

7. Эней - герой Троянской войны, по греч. мифу - сын Анхиза и Афродиты,
родственник троянского царя Приама. Рассказ о переселении Энея в Италию
сохранился в исторических преданиях этрусков. В сочинениях римских
писателей предание об Энее было сведено с преданием об основателе Рима
Ромуле. Окончательную обработку легенда об Энее получила в "Энеиде"
Вергилия. О древности существовавшего в Италии культа обожествленного Энея
свидетельствуют и археологические источники (см. примеч. 12).

8. Антенор - зять Приама, один из мудрых троянских старейшин, оказавший
гостеприимство Менелаю и Одиссею, когда они явились в Трою с требованием
выдать Елену.

9. Пафлагония - страна в Малой Азии. Энеты - пафлагонское племя; их царь
Пилемен погиб в Троянской войне от руки Менелая. После падения Трои Антенор
с энетами отправился во Фракию, а оттуда в страну евганеев на
северо-западном "берегу Адриатики, где он основал Патавий (совр. Падуя) -
родной город Тита Ливия. Североиталийское племя венетов (см. примеч. 83 к
кн. V) греки отождествляли с энетами.

10. В этой области к югу от устья Тибра на расстоянии около 23 км (в трех
километрах от моря) находился город Лаврент, согласно древним авторам, -
резиденция Латина, царя аборигенов. Вергилий называет Латина сыном бога
лесов Фавна от нимфы Марики (Энеида, VI, 47). Гесиод считал его сыном
Одиссея и волшебницы Кирки (Теогония, 1013). Аборигены (аборигины) -
"изначальные" исконные жители; у Ливия, как и у Страбона (География. V, 3,
2) - имя собственное.

11. Пенаты - божества-хранители, культ которых связан с обожествлением
предков. Наименование их римляне производили либо от "penus" (кладовая)
либо от "penitus" (внутри) (Цицерон. О природе богов, II, 68). Домашние
пенаты - "отеческие" боги-покровители, хранители дома, запасов
продовольствия; изображения их помещались возле очага. Общественные пенаты
- это боги-хранители целостности и благополучия государства. В
торжественных клятвах их называли вместе с Юпитером. Их фигурки,
привезенные Энеем из Трои, сначала находились в Лавинии, а потом в Риме, в
храме Весты (см: примеч. 72).

12. Лавиний находился близ совр. поселка Пратика-ди-Маре на берегу
Тирренского моря. Здесь найдено культовое сооружение - героон IV в. до
н.э., поставленное на месте гробницы VII в. до н.э. и надпись IV в. до
н.э.: "Лару Энею" (см. примеч. 93). Видимо, культ бога-родоначальника здесь
был очень древним. Сюда, в Лавиний, отправлялись, вступив в должность,
римские высшие должностные лица, чтобы принести жертвы богам-прародителям.

13. Турн считался сыном Давна, мифического царя Давний (Сев. Апулия), и
нимфы Венилии; рутулы - италийское племя, родственное латинам (см. также
примеч. 163). См.: Вергилий. Энеида, VII, 409 ел., 791; X, 108; Овидий.
Метаморфозы XIV, 518-520; Страбон, V, 3, 2.

14. Цере - этрусский город к северо-западу от Рима (примерно в 40 км от
него и в нескольких километрах от моря). Древнейшие погребения здесь
датируются VIII и VII вв. до н.э. О Мезенции см.: Вергилий. Энеида, VIII,
480; X, 689, 785, 800 (иная версия); Овидий. Фасты, IV, 880-890. Этруски -
народ, обитавший в древности в Средней Италии между реками Арно и Тибром.
Древние авторы приписывают этрускам малоазийское происхождение, но в их
культуре прослеживаются и италийские корни. Сложная и своеобразная культура
этрусков оказала немалое влияние на римскую. См. также примеч. 15.

15. В V книге (33, 7-10) Ливий пишет о державе этрусков, которая охватывала
Северную и Центральную Италию, а также Кампанию и распространяла свое
господство на острова в Тирренском море. Наивысшего могущества Этрусское
государство достигает в VIII-VII вв. до н.э. Со второй половины VI в. до
н.э. начинается его упадок.

16. Юпитер Родоначальник - лат. Iuppiter Indiges. Текст Ливия здесь,
видимо, указывает на слияние культа Энея с более древним культом
бога-родоначальника. Нумик - река в Лации, впадает в Тирренское море близ
Ардеи (о ней см. ниже примеч. 163).

17. Юлии - знатный римский род (к нему, в частности, принадлежал Гай Юлий
Цезарь); первое историческое лицо, относящееся к этому роду,- консул 489 г.
до н.э. Гай Юлий Юл. Юлии считали своим родоначальником Юла, или Ила (чье
имя связывали с Илионом), отождествлявшегося с Асканием.

18. Альба Лонга ("Длинная Альба") - в 25-30 км от Рима - была, судя по
раскопкам, основана на несколько десятилетий (а не столетий) раньше Рима.
Население.обоих городов принадлежало к одной культуре.

19. Сильвий - от лат. silva - лес. Династия Сильвиев была придумана
римскими авторами, чтобы заполнить 400-летнюю лакуну (как получалось по их
расчетам) между датами падения Трои и основанием Рима.

20. "Старые латины" - Prisci Latini. Название возникло гораздо позднее, не
ранее IV в. до н.э. Оно давало возможность отличать города "латинского
права" (ius Latinum) от городов, издавна населенных латинами.

21. Тиберин стал богом реки Тибр. См.: Овидий. Метаморфозы, XIV, 614-616;
Фасты, II, 389-390; Вергилий. Энеида, VIII, 331, 332. По другому мифу,
Тиберин спас Рею Сильвию, брошенную в реку. На о-ве Тиберине (собств.
Тибрском острове) в Риме ему посвящен храм. Ежегодно в декабре Тиберину
приносились жертвы, в честь него 7 июля давались игры. См.: Овидий. Фасты,
VI, 237-240.

22. Авентин начал заселяться очень рано (ср. ниже, гл. 6, 4; население его
было преимущественно плебейским). Однако до рубежа II в. до н.э. он
оставался вне городских укреплений и лишь в I в. н.э., при императоре
Клавдии (т.е. после окончания труда Ливия), был включен в пределы померия.

23. Жреческая коллегия дев-весталок была, по преданию, учреждена в Риме
Нумой, заимствовавшим это священнослужение из Альбы (см. ниже, гл. 20, 3).

24. Это название римляне производили от имени Румины (лат. rumis - "сосок")
- древней богини вскармливания младенцев (смоковница содержит млечный сок и
плод ее формой похож на женскую грудь),- а некоторые нынешние ученые - от
этрусского имени, связанного с наименованием Рима (следовательно, и с
именем Ромула). Руминальская смоковница стояла то ли на юго-западном углу
Палатина, то ли на площади народных собраний - Комиции, куда будто бы была
чудесно перенесена. См.: Овидий. Фасты. II. 411-412 (о Палатине): "Было там
дерево, пень которого цел и доселе/ Румина это, она Ромула фигой была"
(пер. Ф. Петровского).

25. Ларенция - первоначально богиня Акка Ларенция, т.е. мать Ларов
(богов-хранителей - подробней см. ниже, примеч. 93); отождествление ее с
волчицей, выкормившей Ромула и Рема (которые считались ларами города Рима)
привело к дальнейшей рационализации мифа (лат. lupa - "волчица", в
просторечии также "потаскуха").

26. Луперкалии (то ли от лат. lupus - "волк" и arcere - "отгонять", то ли
от lupus-hircus - "волк-козел"; есть и другие предположения) - древнее
римское празднество (15 февраля). В этот день приносили в жертву козлов и
коз, затем юноши-патриции бегали нагими вокруг Палатина, ударяя встречных
ремнями из козлиных шкур. Этот примитивный обряд был очистительным, но
должен был способствовать и повышению плодородия, и защите стад от волков.
Находят в нем и следы посвятительного обряда, и тотемистических верований.

27. Созвучие названий Палатина (правильнее: "Палатий") и аркадского города
Паллантея (Паллантия) было, надо полагать, случайным. Название холма,
видимо, одного корня с именем древнеиталийской богини пастухов Палес.

28. Римское предание о Евандре (по мнению некоторых исследователей, имеющее
историческую основу) связывает происхождение Луперкалии с занесенными в
Италию выходцами из Аркадии (область в Южной Греции) культом Ликейского
(т.е. "Волчьего") Пана, лесного и пастушеского бога отождествленного с
италийским божеством Инуем.

29. "Птичьи знамения", ауспиции (от лат. aves - "птица" и specio -
"наблюдать"), по римским представлениям, помогали узнать волю богов.
Задумав или предпринимая что-либо, у богов испрашивали одобрения или
предостережения. Считалось, что птицы подают знак полетом (орлы, коршуны)
криком (вороны, совы) или поведением при кормежке (куры). Всякое
общественное дело, любое действие должностного лица требовали птицегаданий
(так что при войске возили священных кур). Правом птицегадания
первоначально обладали только патриции. Понятие "ауспиции" в более широком
смысле могло включать в себя и любые другие знамения.

30. Разные версии гибели Рема см.: Вергилий. Энеида, I, 292; Овидий. Фасты,
V, 469; Плутарх. Ромул; Тацит. Анналы, 12, 24; Флор. I, 1, 2.

31. В древней Италии несколько мест носило название Рим (Roma). По Дионисию
Галикарнасскому (I, 73) и Диону Кассию (I, 4, 15), в области, где жили
латины и аборигены, существовали два или три Рима. Отсюда делался вывод о
том, что имя Ромул - производное от названия "Рим", а не наоборот.

32. На Палатине археологами действительно обнаружено древнейшее поселение
VIII в. до н.э. Вокруг Палатина располагались холмы, в разное время
присоединявшиеся к городу: Капитолий (где уже при Ромуле появились
"убежище", Крепость, храм Юпитера Феретрийского), Квиринал, Эсквилин,
Целий, Авентин, Яникул.

33. Рассказ о Геркулесе и Каке - воспоминание о древнем местном божестве,
почитание которого сменилось культом Геркулеса (подробней см. в примеч.
37). У Ливия Как представлен в человеческом образе. По Вергилию (Энеида,
VIII, 193 ел.) и Овидию (Фасты, 543-586), он - "чудовище", "полузверь",
"порожденье Вулкана" (см. ниже, примеч. 124), огнедышащий великан,
убивавший всех, кто проходил мимо его пещеры. По-гречески "Как" - "дурной",
отсюда его непривлекательный образ. Герион - трехголовый великан, чьих
быков увел Геркулес (десятый подвиг).

34. Евандру приписывали также изобретение латинского алфавита.

35. Кармента (от лат. carmen - "песнь", "пророчество") - очень древнее
италийское божество, отождествленное впоследствии с пришедшей из Аркадии
матерью Евандра. Почиталась как пророчица и родовспомогательница. Кроме
древнего алтаря на Бычьем рынке ей был посвящен небольшой храм у
Карментальских ворот у подножия Капитолия.

36. Сивиллы - легендарные пророчицы. Среди них наиболее знаменита Кумская
сивилла, которой приписывали так называемые Сивиллины книги (см. примеч. 22
к кн. III).

37. Геркулес (греческий Геракл) был первым чужеземным богом, культ которого
был принят в Риме. Центром его культа был Великий алтарь на Бычьем рынке
близ Тибра в границах Палатина. Почитали Геркулеса "по греческому обряду":
не закутывая голову (см. примеч. 64), а увенчивая ее лавром. Возможно, у
римского Геркулеса, почитавшегося купцами, были и какие-то черты
финикийского Мелькарта (тоже отождествлявшегося с Гераклом). Женщины к
культу у Великого алтаря не допускались. Геркулес был популярным божеством
и в жертву ему годилось "все, что естся, что пьется".

38. Ликторы - прислужники, сопровождавшие высших должностных лиц. Совмещали
функции телохранителей, палачей, полицейских и т.п.

39. К заимствованным у этрусков знакам царской власти относились также:
переносное сиденье из слоновой кости - курульное кресло, фаски - связки
розог с вставленными в них топорами, тога, окаймленная пурпуром
(претекста), и скипетр, навершие которого венчал орел - птица Юпитера.

40. По Ливию (VI, 2, 2), представители 12 городов Этрурии (между реками
Арно и Тибр) регулярно собирались в начале весны для решения религиозных
(V, 2, 5), военных и внешнеполитических вопросов (IV, 23, 5; 61, 2; V, 17,
6; X, 133). В двенадцатиградье входили Арреций, Волатерры, Кортона, Клузий,
Ветулония, Рузеллы, Вольсинии, Вульчи, Тарквинии, Фалерии, Цере, Вейи.
Высшим должностным лицом союза был претор. Собрание назначало командующего
войском, составленным из отрядов всех городов, входивших в союз. Видимо,
таким был царь Клузия Порсена. Последние данные о союзе этрусских
государств относятся к IV в. до н.э.

41. Ср. у Пропорция: "Где заседает сенат в окаймленных пурпуром тогах,/Там
собирался старейшин попросту, в шкурах, совет./Сельский рожок созывал на
сходку древних квиритов./Сотня их всех на лугу и составляла сенат" (IV, I,
11-14. Пер. Л. Остроумова).

42. "Отцы" (patres) были главами "фамилий" - больших патриархальных семей,
из которых состоял род. Из их числа и составлялся первоначально сенат
(слова "отцы" и "сенаторы" в первых книгах Ливия часто равнозначны), а
словом "патриции" (первое значение - прилагательное от слова "отец"), по
Фесту, (227L.), обозначались те, "кого сейчас называют свободнорожденными".
В начальных книгах Ливия слово "патриции" встречается редко, однако,
постепенно это обозначение закрепилось за обособившимся сословием родовой
знати. Поскольку ее политическим оплотом долгое время оставался сенат,
постольку Ливий в своем сочинении, чем дальше, тем чаще употребляет слова
"отцы" и "патриции" как синонимы (а переводчиками они нередко передаются
единообразно как "патриции"). В переводах настоящего издания сделана
попытка передать общий характер Ливиевой системы синонимов, но от точной
передачи каждого синонима в каждом случае по ряду причин пришлось
отказаться.

43. Это были игры в честь Конса - бога собранного и спрятанного урожая,
однако конные бега дали повод связать их (неправомерно) с греческим
Посейдоном и осмыслить Консуалии как игры в честь Нептуна Конного.

44. Ценинцы, крустуминцы, антемняне - жители соседних с Римом городов
Ценины, Крустумерии, Антемн.

45. Сабиняне - соседи древних латинов. Их поселения на холмах Рима
(Квиринале и Эсквилине) датируются VIII-началом VII в. до н.э. В легенде о
похищении сабинянок отразился факт слияния двух этнических элементов в
римской гражданской общине.

46. "Талассию!" - свадебный возглас. "...Римляне на свадьбах припевают:
„Талассий! Талассий!" - так же, как греки „Гименей! Гименей!"" (Плутарх.
Ромул, 15; ср.: Катулл, 61). Значение этого слова было неясно уже в
древности.

47. Юпитер Феретрийский (предположительно: от ferre - "нести" или ferire -
"бить", "поражать") почитался как воинское божество, которому посвящались
"тучные доспехи", снятые с преводителя неприятельского войска римским
полководцем. Храм Юпитера Феретрийского (старший в Риме) был мал, и в нем
не было статуи бога - только скипетр и кремень.

48. После победы Авла Корнелия Косса над вейским царем Толумнием (IV, 20-0
дате см. примеч. 59 к кн. IV) и победы Марка Клавдия Марцелла над
предводителем галлов Вирдомаром, или Бритомартом в 222 г. до н.э. (Ливий.
Эпитома книги XX; Пропорций, IV, 10; Плутарх. Марцелл, 7-8).

49. Легион (от legere "набирать") - первоначально (как здесь) все набранное
для войны войско. В начале Республики - половина войска, находившаяся под
командованием консула (4200 пехотинцев и 300 всадников), позднее - самое
крупное воинское соединение римлян.

50. Крепость (римский кремль) находилась на одной из двух вершин
Капитолийского холма.

51. Миф о предательнице Тарпее, дочери Спурия Тарпея, связан с названием
Тарпейской скалы (в юго-западной части Капитолия), откуда сбрасывали
преступников. Чтобы усугубить вину Тарпеи, римские писатели сделали ее
весталкой. Отголоски этой версии есть и у Ливия ("вышла за водой для
священнодействий"). Версия, представляющая Тарпею в благоприятном свете
("некоторые утверждают"), принадлежит римскому историку II в. до н.э.
Кальпурнию Пизону.

52. Старые ворота Палатина - северные (Мугионские) ворота первоначального
города, располагавшегося на Палатине.

53. Храм Юпитера Становителя (Stator) на новой улице близ Мугионских ворот
был возведен в 294 г. до н.э. По версии Ливия (X, 36, 11; 37, 15), консул
этого года Марк Атилий Регул в битве с самнитами при Луцерии повторил обет
Ромула, и государство, дважды обязанное одним и тем же обетом, поставило
храм на освященном при Ромуле месте. Прозвище Stator кроме военного
значения ("останавливающий отступление") имело и политическое ("блюститель
стойкости государства"), отражающее другую функцию того же божества
{Цицерон. Против Катилины, I, 33; Сенека. О благодеяниях, IV, 7, 2). Второй
храм Юпитера Становителя в Риме (около Фламиниева цирка) был построен в 146
г. до н.э. Квинтом Цецилием Метеллом.

54. Форум - главная площадь Рима - в низине между Палатином и Капитолием.
Место это было освоено при Тарквиниях (см. ниже: I, 35, примеч. 116, 146).

55. Слово "квириты" (как и имя бога Квирина) древние производили от
названия города Куры или от сабинского слова curis - "копье" (ср.: Овидий.
Фасты, II, 475; Плутарх. Ромул, 29, 1). Современная этимология - от
co-viri-om - "собрание, сообщество людей".

56. Древнейшая политическая система в Риме предусматривала деление всего
народа на три трибы (Ливий о них не упоминает), которые назывались Титии,
Рамны и Луцеры (см. след. примеч.) и 30 курий, названных, согласно Ливию,
по именам сабинских женщин (впрочем, в вопросе о происхождении куриальных
названий не было единодушия уже у самих древних. Ср.: Плутарх. Ромул, 20).
Курии, имевшие общую землю и общие святыни и празднества, включали в себя
лишь мужчин-воинов. Система курий была основой воинского набора.

57. Имена этих трех всаднических центурий (сотен) у Ливия - те же, какими,
согласно традиции, назывались древнейшие римские трибы. Очевидно, каждая
центурия соответствовала определенной трибе. Сами эти названия уже Варрон
считал этрусскими (О латинском языке, V, 55).

58. Город Фидены был ближайшим (в 6-8 км к северу) соседом Рима.

59. Вейи находились примерно в 20 км к северо-западу от Рима. Войны Рима с
Фиденами и Вейями были регулярны в конце V в. до н.э. (Для времени Ромула
рассказ о них, возможно, анахронизм).

60. Рассматривая "быстрых" как телохранителей, Ливий следует
историкам-анналистам. Существовала и другая традиция, отождествлявшая
"быстрых" с тремя всадническими центуриями. Само прозвание "быстрых"
(celeri), казалось бы ясное, некоторые античные авторы производят от имени
Целера, которого они называют их предводителем и убийцей Рема.

61. Козье болото - озерцо или болото на Марсовом поле.

62. Обоготворенный Ромул, отец-основатель города (parens urbis), был
отождествлен с сабинским, как считали, богом Квирином. Квирин впоследствии
стал одним из наиболее чтимых в Риме богов, его культ часто объединялся с
культами других богов - Януса, Марса, Юпитера.

63. Рассказ о Прокуле Юлии (которого некоторые авторы называют альбанцем)
исходил, вероятно, от представителей рода Юлиев, желавших подчеркнуть
древность своего рода и свое альбанское происхождение, а также ту важную
роль, которую сыграли их предки в истории Рима.

64. Запрещение взирать на божество отражает римские понятия (римляне
молились, закрыв голову покрывалом).

65. Пифагор - греческий философ VI в. до н.э. С 530 г. до н.э. жил и учил в
греческих городах южного побережья Италии. Версия о Нуме как ученике
Пифагора, зародившаяся у греческих авторов, распространилась было в Риме,
но разработка вопросов хронологии заставила от нее отказаться (ср.:
Цицерон. О государстве. II, 28-29).

66. Авгур - это слово обычно производят от avis - "птица", хотя авгур
толковал не только "птичьи", но и другие знамения. Авгур не предсказывал
будущее - он должен был определять, благоприятствуют или не
благоприятствуют боги задуманным действиям. Ливий приписывает учреждение
этой должности Нуме, но выше (I, 6, 4) рассказывает об авгурских
наблюдениях Ромула. См. также: примеч. 29 к кн. I и примеч. 10 к кн. IV.

67. Предание рисует Нуму царем-жрецом в противоположность царю-воину Ромулу
(Ср.: Цицерон. О государстве, V, 3; Плутарх. Пума, 8-22). Традиционные даты
правления Нумы: 715-672 гг. до н.э.

68. Янус был богом дверей (лат. ianua "дверь") и входов, а также богом
всяческих начинаний. Его имя произносилось в молитве первым, даже прежде
имени Юпитера. Святилище Януса представляло собой небольшое прямоугольное
строение с двумя воротами, нечто вроде двойной арки, и имело название lanus
Geminus. Говоря о том, что врата храма со времен Нумы закрывались дважды,
Ливий называет год консульства Тита Манлия Торквата (235 г. до н.э.- хотя I
Пуническая война закончилась в 241 г. до н.э. в консульство Авла Манлия
Торквата) и время после битвы при Акции (битва - 31 г., закрытие врат храма
- 29 г. до н.э.). Возможно, что ритуал ракрывания дверей святилища Януса
соблюдался не всегда.

69. Создание первого римского календаря приписывалось античной традицией
Ромулу (см.: Овидий. Фасты, I, 27 сл.; III, 97 сл.). Год, в соответствии с
этим исчислением, состоял из 10 лунных месяцев. Реформа календаря,
традиционно связываемая с именем Нумы, была проведена, видимо, веком позже,
в этрусский период и под этрусским влиянием, о чем свидетельствуют названия
некоторых месяцев.

70. В "присутственные" дни (dies fasti) можно было заниматься общественной
деятельностью и вести судебные дела. Занятие общественными делами в
"неприсутственные" (nefasti), праздничные дни осуждалось как нечестье и
требовало искупления очистительной жертвой.

71. Фламины были связаны с культами отдельных богов. Ливий называет здесь
только трех главных: фламина Юпитера, фламина Марса и фламина Квирина.
Функции фламинов были столь же широки, сколь разнообразны были функции
богов, которым они служили. Очень существенна связь всех трех богов с
римской гражданской общиной. Юпитер воплощал ее могущество и власть; Марс,
изначально связанный с производительными силами земли, постепенно
становится в первую очередь воинским богом, Квирин воспринимается как бог
народных собраний, "мирный Марс". Впрочем, главные фламины служили и
некоторым другим богам, у которых своих фламинов не было. Фламины играли
важнейшую роль в общественных празднествах и обрядах. О древности института
фламинов свидетельствуют связанные с их должностью (особенно с должностью
фламина Юпитера) многочисленные очень затруднительные ритуальные запреты и
требования.

72. Культ Весты (очень архаический) был культом священного очага (ср. греч.
hestia - "очаг") как домашнего, так и общегражданского. В круглом храме
Весты (около древнего царского дома) не было изображений богини - только
священный огонь, который поддерживали шесть жриц-весталок. В день нового
года (1 марта) этот огонь заново возжигался трением. Во внутреннем
святилище (закрытом для всех, кроме весталок и великого понтифика - см.
прим. 75) стояли Палладий (статуя Афины, по преданию спасенная Энеем из
горящей Трои и считавшаяся залогом благополучия Города) и две фигурки
пенатов римского народа. Здесь же хранилось все потребное для
священнодействий. Ритуально чистую "соленую муку" (и даже соль для нее)
весталки готовили сами. За водой для священнодействий они ходили к
священному источнику. В весталки брали девушек из лучших семей, служение их
продолжалось 30 лет. Они не состояли под отеческой властью и пользовались
большим уважением, но весталка, потерявшая целомудрие, каралась смертью.

73. Существовали две жреческие коллегии салиев ("плясунов" - от лат. salire
- "прыгать") - Палатинская и Коллинская, посвященные соответственно Марсу
Градиву и Марсу Квирину. Учреждение первой приписывается Нуме, второй -
Тиллу Гостилию (I, 27, 7). Язык гимнов, исполнявшихся салиями, был столь
архаичен, что их понимание было затруднено уже в древности.

74. Анцилии - священные щиты особой продолговатой формы. По легенде, первый
из них - залог спасения Рима - упал с небес в руки Нуме во время чумы.
Чтобы спрятать его среди щитов, были изготовлены еще 11 неотличимых.

75. В историческое время понтифики составляли жреческую коллегию (с великим
понтификом во главе), которой был поручен надзор за всеми общественными (и
частными) богослужениями, составление календаря, ведение летописи и т.п.

76. Нума Марций, по притязаниям рода Марциев, был сыном их родоначальника
Марка Марция (родственник Нумы Помпилия), мужем Помпилии, дочери Нумы, и
отцом царя Анка Марция.

77. Эпитет "Элиций" (от лат. elicere - "вызывать с помощью магических
действий", "заклинать") отражает почитание Юпитера как бога молнии, грома и
дождя.

78. Камены (впоследствии отождествленные с Музами) и Эгерия - италийские
божества водных источников.

79. Обожествление Верности (Fides), а также других важнейших добродетелей
(Доблести, Благочестия, Чести, Согласия) - уникальная черта римской
религии. Известный нам храм Верности был посвящен лишь в 258 или 254 г. до
н.э. консулом Авлом Атилием Калатином (см.: Цицерон. О природе богов, II,
61). Божества, надзиравшие за верностью клятве, почитались в Италии с
глубокой древности. Так, в 466 г. до н.э. в Риме был посвящен храм одному
из них - Semo Sancus Dius Fidius (Семону Санку),- соединявшему в себе
сабинского бога земли и латинского бога неба (клятвы землей и небом
считались самыми священными).

80. Аргеи - 27 небольших святилищ, расположенных в древнейших районах
города. Торжественная процессия обходила их дважды в год (в марте и мае) и
второй обход завершался тем, что весталки сбрасывали со Свайного моста 27
соломенных кукол (которые с марта, видимо, хранились в этих святилищах). В
этом архаическом очистительном обряде не все было понятно и самим римлянам.

81. Цицерон (О государстве, II, 17, 27), со ссылкой на Полибия, говорит о
37 годах царствования Ромула и 39 - Нумы.

82. Тулл Гостилий правил, по преданию, в 672-640 гг. до н.э.

83. Диктатор - высшая должность во многих латинских городах (по римским
представлениям - чрезвычайная). Меттий - латинизированная форма оскского
(оски - один из италийских народов) титула meddix (Альбой в последние дни
ее существования управляли выборные должностные лица, а не цари, что
отразилось и в самом имени персонажа).

84. По рассказам других авторов, Горации и Куриации приходились друг Другу
двоюродными братьями (их матери были сестрами-близнецами из Альбы).

85. Жреческая коллегия фециалов (этот институт существовал и у других
италийских народов) ведала ритуалом объявления войн (см.: I, 32, 5 и
примеч. 104) и заключения договоров. В заключении договора участвовали два
члена коллегии: "вербенарий", который нес с собою вырванную с корнем траву
из римской крепости (олицетворение родной земли), и pater patratus (от
pater+atus - "тот, кого сделали отцом"; есть и другое понимание - от
patrare - "исполнять"). Передача этого термина в предлагаемом переводе -
"отец-отряженный" - условная (как и в старом переводе под ред. П. Адрианова
- "уполномоченный"). Он представлял городскую общину, как "отец семейства"
"фамилию" (см. прим. 90). Повторения и созвучия слов характерны для языка
архаических сакральноправовых формул-заклятий.

86. В соответствии с погребальным обычаем.

87. "Тяжкое преступление" - условный перевод латинского "perduellio" (от
duellis - "враг", одного корня с bellum - война). К таким преступлениям
против отечества причислялась и казнь римского гражданина без суда.
Дуумвиры - здесь двое судей, назначаемые царем.

88. "Зловещими", посвященными подземным богам, считались деревья, которые
никто никогда не сажает и которые не приносят плодов.

89. Власть внутри городской черты и вне городской черты (т.е. гражданская и
военная) в Риме строго различались.

90. В Риме "отец семейства" (т.е. "фамилии" - большой патриархальной семьи)
имел право жизни и смерти даже над взрослыми детьми (включая внуков,
правнуков и т.д.). Оно было частью "отцовской власти", распространявшейся и
на все имущество фамилии.

91. "Сестрин брус" - пример позднейшего объяснения названия, смысл которого
уже был забыт. Латинское прилагательное "sororium", видимо, происходит не
от "soror" - "сестра", но от имени богини Юноны Сорории, покровительницы
созревания девушек. Сам "брус" был связав с древним очистительным обрядом.

92. См.: примеч. 73.

93. Домашние, фамильные Лары, почитавшиеся наравне с Пенатами и Вестой как
главные домашние божества, - обожествленные души предков и вообще
покровители дома и имения. Их изображения вместе с изображениями Пенатов
стояли в каждом доме у домашнего очага. Своих Ларов имела в гражданская
община в целом.

94. У Дионисия Галикарнасского (I, 74, 2), следующего тут Катону,
основанная на расчетах цифра: 432 года. В поэтической традиции (см.:
Вергилий Энеида, f, 272) говорится о "трех полных столетиях".

95. Целийский холм лежал к югу от Эсквилина. Археологические данные не
позволяют точно установить время его заселения. Варрон (О латинском языке,
V, 46) приписывает его освоение Ромулу, Цицерон (О государстве, II, 33) -
Анку Марцию, Тацит (Анналы, 4, 65) - Тарквинию Древнему.

96. Перечисленные здесь роды были патрицианскими, но как считают
исследователи, не коренными римскими. Поэтому они в выводили себя из Альбы.

97. Место собраний сената было освящено авгурским обрядом, почему и названо
"templum" (см. примеч. 114 к кн. II). Постройку Гостилиевой курии
приписывают царю Туллу Гостилию также Цицерон (О государстве, П, 31) и
Варрон (О латинском языке, V, 155), но видимо, она была сооружена в VI-V
вв. до н.э. представителями рода Гостилиев. Не раз перестраиваясь, она
просуществовала до 52 г. до н.э., когда сгорела во время беспорядков в
Риме. Вскоре она была заменена новой - Юлиевой.

98. Турма - 30 всадников. Значит, всего их из альбанцев было набрано 300,
т.е. столько же, сколько было в Ромуловых трех центуриях.

99. Ферония - древнеиталийская богиня; чтилась при горе Соракте, где был
расположен ее храм и священная роща. У ее храма происходили многолюдные
ярмарки.

100. О "священной роще" ("убежище") см. выше в гл. 8, 5

101. Альбанская гора была центром культа Юпитера Латиариса, объединявшего
30 латинских племен, в том числе и римлян.

102. Гаруспики - истолкователи знамений, гадатели по внутренностям
жертвенных животных и прорицатели. В Риме этой "этрусской науки" не знали и
поэтому гаруспиков приглашали из Этрурии. Хотя истый римлянин Катон и
удивлялся, как это гаруспики могут смотреть друг на друга без смеха,
римляне постоянно обращались к ним вплоть до Ранней империи.

103. Анк Марций правил, по преданию, в 640-616 гг. до н.э. К нему возводили
свое прозвище Марций Цари - одна из ветвей рода Марциев (на деле оно шло от
жреческой должности Священного царя - см. II, 2, 1).

104. О жреческой коллегии фециалов см. выше, прим. 85. Версия о
заимствовании специального права у племени эквиколов объясняется тем, что
его название неверно производили от лат.: aeqqum colere - "чтить
справедливость". Экскурсы о фециальном праве мы находим у Ливия дважды:
выше (в 24-й главе) был описан ритуал заключения договора (при Тулле
Гостилии), здесь описывается процедура объявления войн, введенная будто бы
Анком Марцием. Другие источники приписывают все фециальное право Нуме.
(Плутарх. Нума, 12). Эта процедура состояла из трех этапов: требование
удовлетворения (возмещения); по истечении 30 дней - призывание богов в
свидетели, и еще через три дня, после утвержденного народом решения Сената,
- собственно объявление войны. Церемония объявления войны завершалась актом
бросания копья в пределы противника. В начале III в. (когда расстояния до
вражеских земель увеличились) участок "земли противника" был "учрежден"
перед храмом Беллоны (см.: примеч. 72 к кн. X). Туда фециал и бросал копье.

105. Авентин, отделенный долиной от остальных римских холмов, до 49 г. до
н.э. оставался за пределами померия (см. ниже, прим. 138). В отличие от
"патрицианского" Капитолия был заселен в основном плебеями.

106. Медуллия - сабинский городок в Лации к северо-западу от Тибура.

107. Мурция - древнее римское божество, ее место в иерархии римских богов
неизвестно. Святилище Мурции находилось у подножия Авентина, юго-восточная
часть которого некогда будто бы называлась Мурком.

108. Яникул - единственный из холмов Рима находился на западном (правом)
берегу Тибра. Вряд ли он был присоединен к Риму в столь давние времена.
Возможно, он был лишь укреплен, чтобы обезопасить Свайный мост, служивший
торговым нуждам.

109. Тюрьма (Carcer Mamertinus) находилась у подножия Капитолия, между
храмом Согласия и Курией. Тюремное заключение в Риме не применялось как
мера наказания за преступление. Аресту могли подвергаться несостоятельные
должники, люди, чье пребывание на свободе было небезопасно для государства
и других граждан; в тюрьме также приводились в исполнение телесные
наказания и совершалась смертная казнь.

110. Месийский лес - находился, видимо, к югу от Тибра.

111. Римские авторы единодушно приписывают основание Остии Анку Марцию.
Археологические данные свидетельствуют о том, что Остия была первой римской
колонией, основанной в 22 км от Рима в левом устье Тибра не ранее IV в. до
н.э., в целях укрепления военно-морских позиций Рима. Возможно, однако, что
колония была выведена на место более раннего поселения, возникшего
действительно во времена Анка Марция в связи с открытием там соляных
разработок.

112. Лукумон - у этрусков правитель города. В данном случае это ложная
этимология для praenomen Тарквиния - Lucius (см. I, 34, 10).

113. Демарат, по преданию, отпрыск царского рода, бежавший со своими людьми
в Этрурию после свержения коринфских царей (655 г. до н.э.). Связи Коринфа
с Этрурией в VII в. до н.э. засвидетельствованы археологически. Сведение
воедино рассказов о Демарате, переселенце из Коринфа, и о Тарквинии,
переселенце из Этрурии, - ученый домысел ранних римских историков.

114. Ср.: лат. egere - "нуждаться".

115. Понятно, что произвище "Древний" могло быть дано ему только потомками,
чтобы различать двух царствовавших в Риме Тарквиниев. Не исключено, что и
прозвище "Гордый" такого же происхождения.

116. Римские историки не допускали мысли об этрусском завоевании Рима, но
все-таки исподволь старались бросить тень на законность царской власти
Тарквиниев. Царствовал Тарквиний Древний, по преданию, в 616- 578 гг. до
н.э.

117. Большой цирк (Circus Maximus), самый древний на территории Рима, был
расположен в долине между Палатином и Авентином. Естественным амфитеатром
служили склоны холмов. Впоследствии в низине была оборудована овальная
арена.

118. Специальные места для сенаторов были отведены впервые в 194 г. до
н.э., для всадников - в 67 г. до н.э.

119. Римские (Великие) игры действительно начали проводиться под этрусским
влиянием и до того как стали ежегодными (видимо, не позднее 326 г.), были
вотивными, т.е. давались по обету - в благодарность богам за какую-нибудь
особую службу (обычно - победу).

120. Первый портик классического греческого образца был сооружен в Риме в
193 г. до н.э. М. Эмилием Лепидом. Для описываемого периода употребление
этого термина - анахронизм.

121. Комиций (букв. - "сходбище") - место народных собраний в Риме.
Примыкал к Форуму. Выше него (по склону холма) стояла Курия. "Ступенями"
располагались места для собравшихся.

122. Непонятно, каким образом получена цифра 1800 (такое число всадников
установилось после реорганизации войска, проведенной Сервием Туллием; см.
I, 43, 8-9). При удвоении общего числа 600 всадников, из которых 300 были
учреждены Ромулом (I, 13, 8) и 300 - Туллом Гостилием (I, 30, 3) должно
было получиться 1200. Видимо, Ливий включает в исходное число и 300
"быстрых" (см. примеч. 60).

123. Речь идет не о Свайном мосте (Pons Sublicius), а о мосте через реку
Аниен, построенном сабинянами.

124. Вулкан - древний италийский бог разрушительного и очистительного
пламени. Вулкану служил один из 12 младших фламинов. В более поздние
времена Вулкан был отождествлен с греческим Гефестом.

125. Коллация находилась в 7-8 км к востоку от Рима.

126. Более древний вариант легенды - о зачатии Сервия Туллия от пламени
очага см., например, у Овидия (Фасты, VI, 631 сл.). У Цицерона (О
государстве, II, 37) мы, напротив, находим (еще до Ливия) дальнейшую
рационализацию мифа: "Царь не мог не заметить искры ума, уже тогда горевшей
в мальчике".

127. "Сто лет" здесь фигуральное выражение, округленная дата. На самом
деле, по хронологии Ливия, после смерти Ромула прошло 138 лет.

128. У Дионисия Галикарнасского (III, 73; IV, 4, 4 сл.) эти пастухи -
переодетые люди сыновей Анка Марция. Весь рассказ несет на себе следы
литературного происхождения (ср., например: Ксенофонт. Греческая история,
VI, 4, 31; Юстин, XVI, 5, 15).

129. Строительство двухэтажных домов с выходящими на улицу окнами началось
в Риме впервые при консуле 338 г. до н.э. Гае Мении. Древнейшей италийской
архитектуре такой тип сооружений неизвестен.

130. Трабея - короткий пурпурный плащ, заимствованный у этрусков и
составлявший у них часть царского облачения.

131. Сервий Туллий, согласно преданию, стал царем в 578 г. до н.э. и правил
до 534 г. до н.э. Представления римлян об основных событиях и
установлениях, связывавшихся с именем Сервия Туялия, в главных чертах
историчны. Легендарные мотивы римских традиционных рассказов об этом царе,
видимо, связаны с его именем. Во-первых, оно латинское (латин,
царствовавший между правлениями двух этрусков), во-вторых, родовое имя
"Туллий" впоследствии существовало только у плебеев, в-третьих, имя
"Сервий" (ср.: лат. servus - "раб") наводило на мысль о его рабском
происхождении. Из всего этого складывался образ царя-народолюбца. Борьба
римских ученых историографов с этой традицией видна и по изложению Ливия,
который, впрочем, сам отдал ей обильную дань. Наконец, уже после Ливия
император Клавдий (41-54 гг. н.э.) отождествил Сервия Туллия с этруском
Мастарной (эта версия нашла немало приверженцев среди современных
исследователей).

132. Нигде раньше Ливий (в отличие от Дионисия Галикарнасского - III, 57)
не упоминает о войне с Вейями при Тарквинии Древнем. Возможно, сочинение
Лициния Макра, послужившее основой для описания эпохи Тарквиния Древнего, о
войне с Вейями умалчивало, а для описания царствования Сервия Туллия Ливий
использовал другой источник (Валерия Антиата).

133. Цензом (от лат. censere - оценивать) называлась как перепись
населения, проводившаяся в целях оценки имущества граждан для
урегулирования податей и военной службы, так и те критерии (размер
имущества и происхождение), согласно которым граждане причислялись к тому
или иному разряду. Ценз проводился раз в пять лет и завершался
очистительной жертвой. Денежные оценки имущества (в ассах) в последующем
изложении - очевидный анахронизм (см. примеч. 92 к кн. IV), а описание
вооружения - плод ученой реконструкции римских историков.

134. Младшие возрасты - от 18 до 45 лет; старшие - от 46 до 60 лет.

135. Три удвоенные древние центурии всадников (Titles, Ramnes, Luceres)
имели общее название Sex suffragia - "Шесть голосов" (в собрании по
центуриям). Они набирались исключительно из патрицианских родов (в отличие
от остальных 12 всаднических центурий) и имели скорее политическое, чем
военное значение.

136. Древнейшее разделение на три трибы (см. прим. 56) основывалось на
этническом или родовом признаке. Новые, Сервиевы трибы были
территориальными. Наряду с четырьмя городскими трибами (Сукузанская,
Эсквилинская, Коллинская и Палатинская), были учреждены также сельские, о
которых Ливий умалчивает. Распределение центурий по трибам и появление
единой имущественно-территориальной системы организации общества относится
к концу III в. до н.э. Современная этимология производит слово tribus от
корня tri- ("треть"). Слова tribuo и tributum, в свою очередь, производятся
от tribus, а не наоборот, как у Ливия.

137. Так называемые "стены Сервия" были возведены в IV в до н.э., однако,
исходя из свидетельства Варрона (О латинском языке; V, 48), можно
предположить, что они были построены на месте более древних стен. При
раскопках были обнаружены остатки вала, сооруженного, вероятно,
действительно при Сервии Туллии.

138. Померий - незастроенное пространство вдоль городской стены, отделявшее
город как освященную птицегаданием, находящуюся под покровительством богов
территорию от внешнего мира. Обычай окружать город померием - этрусский;
вероятно, и само слово "pomerium" этрусского происхождения.

139. Диана - древнее италийское божество света и жизни, богиня луны,
покровительница женщин, а также рабов и плебеев; отождествлялась с
греческой Артемидой, чей знаменитый храм в Эфесе был построен в 600 г. до
н.э. и служил общим святилищем для 12 союзных городов западного побережья
Малой Азии. Храм Дианы был возведен Сервием Туллием на Авентине.

140. Прием политической борьбы, обычный в Риме более позднего времени.

141. Здесь имеются в виду царские дома Фив и Микен (истории Эдипа и
Агамемнона, нашедшие отражение в греческих трагедиях, о которых в
вспоминает Ливий).

142. Учитывая, что Сервий Туллий царствовал 44 года (см. ниже: I, 48, 8),
вряд ли возможно, чтобы юноша Тарквиний мог быть сыном Тарквиния Древнего.
Флор (I, 1, 7) и Дионисий (V, 1, 48) называют его внуком.

143. Этот обычай был характерен для предвыборной борьбы времен Республики
(см. также II, 54, 3; III, 47, 2).

144. Фурии отождествлялись с греческими Эриниями - богинями, мстившими за
убийство родственников.

145. Приписываемое здесь Сервию намерение отказаться от власти несомненно
было подсказано римским историкам последующими событиями.

146. Историчность царствования Тарквиния Гордого (традиционные даты:
534-510 гг. до н.э.) в той мере, в какой речь идет о последнем периоде
господства этрусков в Риме, закончившемся их изгнанием, о постройке
Капитолийского храма, строительстве Большого канала, взятии Габий и Свессы
Помеции и пр. подтверждается археологическими и эпиграфическими данными.
Однако общий тон рассказа о Тарквинии Гордом и большинство деталей
свидетельствуют о сильном влиянии греческой литературы. Образ этого царя
полностью соответствует греческой модели тирана. Его прозвание Superbus
значит не просто "Гордый" или "Высокомерный", но и "Самоуправец",
"Несправедливый".

147. Мамилии - знатный род из Тускула, города в Лации, примерно в 25 км к
юго-востоку от Рима. Основателем Тускула считали Телегона, сына Одиссея
(Улисса) и Кирки (Цирцеи). Род Мамилиев возводил свое происхождение к
Мамилии, дочери Телегона, рожденной уже в Тускуле (Фест, 116L.).

148. Роща у источника Ферентины была, вероятно, наряду со святилищем
Арицийской Дианы на озере Неми, местом собраний для городов - членов
Латинского союза (см.: примеч. 46 к кн. II).

149. Такой род казни римляне приписывали карфагенянам (см.: Плавт. Пуниец,
ст. 1025 сл.). Рассказ о Турне Гердонии, видимо, позднейший вымысел.

150. Никаких других упоминаний о смешанных воинских подразделениях (о
манипуле см. ниже, примеч. 34 к кн. II) нет у римских авторов. Может быть,
здесь отразилось смутное воспоминание о какой-то попытке Тарквиния Гордого
искусственно объединить свою небольшую державу, или отголосок каких-то
позднейших событий.

151. Вольски - народ, родственный умбрам и, возможно, иллирийцам - в конце
VI в. до н.э. спустились с Апеннин и обосновались на прибрежной равнине
Лация и в Кампании. В течение двухсот лет вольски оставались постоянной
угрозой Риму, пока - к концу IV в. до н.э. - не были подчинены Римом и
полностью романизованы.

152. Сообщение о взятии Габий (город примерно в 18 км к востоку от Рима)
подтверждается археологическими данными, но все детали рассказа были
разработаны под влиянием греческой литературы, видимо, еще первым
поколением римских историков (III в. до н.э.).

153. Дионисий Галикарнасский (IV, 55; 63; 64) и Цицерон (О государстве, II,
46) считали Секста старшим сыном Тарквиния.

154. Герники - народ (возможно, самнитского происхождения), обитавший в
Среднем Лации. Эквы - среднеиталийский народ, в V в. до н.э.- злейшие враги
Рима. Покорены в конце IV в. до н.э.

155. Термин - божество границ и межевых злаков, разделявших земельные
участки. Учреждение культа Термина приписывалось Нуме. По древнему закону,
человеку, сдвинувшему межевой камень, грозила смертная казнь. Общественный
культ Термина на Капитолии должен был служить охране и расширению границ
Рима (см.: Овидий. Фасты, II, 667-684).

156. О "пометийской добыче" см.: I, 53, 3. В этой связи ниже упоминаются
римские историки Фабий Пиктор и Луций Кальпурний Пизон (был консулом в 133
г. до н.э.).

157. Большой канал (Cloaca Maxima) был первоначально открытым стоком,
отводившим воды с северо-восточной части Рима в Тибр. Основной целью его
постройки было окончательное осушение Форума, который лишь несколькими
десятилетиями раньше в результате предварительных дренажных мероприятий
перестал использоваться как кладбище.

158. Вывод поселения в Сигнию (город, расположенный примерно в 55 км от
Рима), датируемый 495 г. до н.э., объясняется, в первую очередь,
стратегическими целями (близостью города к землям эквов и вольсков). Цирцеи
- город на берегу Тирренского моря, приблизительно в 100 км от Рима.
Римская колония была выведена туда в 393 г. до н.э. Так же, как и Сигния,
город был стратегическим пунктом на границе с вольсками. Впрочем, вероятно,
что в обоих городах и во времена Тарквиния Гордого существовали небольшие
этрусско-латинские поселения.

159. Змеи считались провозвестницами смерти.

160. К "общественным" относились знамения, о которых сообщали сенату для
принятия им соответствующих мер. О знамениях в "частном месте" или в чужой
земле, которые не считались общественными, прорицателей запрашивали частным
образом. Неясно, почему Ливий рассматривает знамение, явленное в царском
доме, который обладал, бесспорно, общественным сакральным значением, как
частное.

161. Луций Юний Брут - лицо, вероятно, историческое. Однако разработка его
характера, а также детали рассказов о связанных с ним событиях, восходят,
по-видимому, к семейным преданиям плебейского рода Юниев.

162. В Дельфах жрица (пифия) давала свои предсказания под действием
одуряющих испарений, поднимавшихся из расселины скалы. У Ливия сам голос
идет прямо из расселины.

163. Ардея - главный город рутулов (см. выше, примеч. 13), народа,
подвергшегося сильному влиянию этрусской культуры - находилась примерно в
26 км от Рима в некотором отдалений от моря.

164. Тарквиний Коллатин - родственник Тарквиния Гордого, живший в Коллации
(см.: примеч. 125), на что и указывает его прозвище.

165. Вряд ли Брут, считавшийся "тупицей", мог занимать такую должность. По
Цицерону (О государстве, II, 46), Брут был частным лицом. Однако, согласно
римским законам, частное лицо не имело права держать речь перед народным
собранием. Видимо, поэтому римские историки, желая показать, что
установление Республики произошло законным путем, облекли Брута подобающими
полномочиями.

166. Триципитин - прозвище Спурия Лукреция.

167. Префектом Города называлось лицо, облеченное на время отсутствия царя
(позднее - консулов) высшими полномочиями (см.: Тацит. Анналы, 6, 11).

168. Подобные записки были, возможно, чем-то вроде руководства по
проведению определенных церемоний и мероприятий (таких, например, как
народные собрания и религиозные обряды). Не исключено, однако, что и они
придуманы римскими историками для легализации совершившегося переворота.
Образцом для них могло послужить назначение должностных лиц Антонием "по
запискам Юлия Цезаря" (Плутарх. Антоний, 15; Аппиан, III, 5, 16-17;
Цицерон. I Фил., 16-17).

169. В первые времена Республики лица, обладавшие верховной властью,
назывались преторами (лат. praetor, от praeire - "идти впереди",
"предводительствовать").

    Тит Ливий. История Рима от основания города. Примечания к книге II.

Текст приведен по изданию: Изд-во "Наука" М., 1989 Комментарий - Н.Е.
Боданской

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Речь идет об "убежище", учрежденном Ромулом (см.: I, 8, 4; ср.: 9, 5).
Свободу обретали здесь бежавшие из других городов и земель рабы, а
безнаказанность - те, кому в их отечестве грозила кара.

2. Ср.: Флор, I, 9, 2: "Римский народ сделал из постоянной должности
годичную, из единоличной двойную, чтобы государственная власть не
извращалась единовластием и долгосрочностью" (пер. М. Дашковой).

3. Внешними знаками власти, перешедшими от царей к консулам, были курульное
кресло, окаймленная пурпуром тога (претекста) и 12 ликторов с фасками (см.:
I, 8, 2-3 и примеч. 39 к кн. I).

4. Компетенция обоих консулов была одинакова: оба вершили суд в городе, а
если вместе отправлялись в поход, то командовали армией, ежедневно сменяя
друг друга (фаски были у того, кто командовал в этот день). Каждый из них
мог опротестовать решение соправителя.

5. Численность сената в 300 человек сохранялась до Гая Гракха - его законом
от 122 г. до н.э. число сенаторов было увеличено до 600.

6. Выражение "patres conscripti" (обращение к сенаторам) Ливий, как позднее
Фест (6, 23-24L.; 36, 16 сл. L.; 304, 24 сл. L.) толкует как "patres et
conscripti", различая "отцов" (сенаторов-патрициев - по праву происхождения
из знатных родов) и "записанных" в сенат позднее. Однако, по мнению
некоторых исследователей, форма "pater conscriptus" в ед. ч. (Цицерон.
Филиппика XIII, 28) позволяет понимать то же выражение иначе: "отцы" (т.е.
"отцы семейств" - см. примеч. 42 к кн. I), "внесенные в список (сената) ".

7. Царь-жрец - rex sacrorum (священный царь, царь священнодействий) или rex
sacrificulus (царь-жертвователь) - не располагал реальной политической
властью и не мог быть должностным лицом; в его обязанности входило
принесение жертв в твердо установленные дни. Иногда царь-жрец выступал в
качестве эпонима, т.е. по нему обозначали год (см.: Плиний Старший.
Естественная история, XI, 186). О понтифике см.: I, 20, 5 (с. 27-28 наст.
изд.) и примеч. 75 к кн. I.

8. См.: примеч. 75 к кн. I.

9. Еще у Платона софист Калликл говорит о том, что "законы установили
слабосильные, а их большинство", и сделали они это "ради себя и собственной
выгоды" (Горгий, 483Ь). У софистов эта мысль была связана с впервые
выдвинутым ими противопоставлением "природы" (т.е. естественного закона) и
"закона" (т.е. человеческих установлений). Естественное право они
воспринимали как право сильного (для природы, по их учению, то, что
сильнее, и есть лучшее). См.: Секст Эмпирик. Против физиков, II, 1, 54.

10. Более обстоятельно этот эпизод изложен у Плутарха (Попликола, 4-6).

11. Марсово поле (Campus Martius) - низина в излучине Тибра между Тибром и
Фламиниевой дорогой - к западу от городской стены Сервия Туллия - площадью
почти в 250 га. Находившееся вне городской черты, просторное Марсово поле
играло очень большую роль в городской жизни Рима - здесь происходили
народные собрания по центуриям, проводилась перепись населения,
устраивались военные парады, молодежь занималась военными и гимнастическими
упражнениями и т.п.

12. На о-ве Тиберине (insula Tiberina) был выстроен в 291 г. до н.э. храм
Эскулапа (бога врачевания); отсюда и позднейшее название: Эскулапов остров
(см.: Светоний. Клавдий, 25, 2).

13. Такая казнь была карой за преступление против отечества (perduellio).
Ср.: I, 26, 6.

14. Ср.: Плутарх. Попликола, 6: "...Меж тем как остальные не в силах были
на это смотреть, сам консул, говорят, не отвел взора в сторону, сострадание
нимало не смягчило гневного и сурового выражения его лица" (пер. С.
Маркиша). Сходные описания находим и у других авторов. В сжатом рассказе
Ливия нередко видят иную эмоциональную окраску, но уместно вспомнить, что
римский юрист начала III в. н.э., обосновывая право отца на убийство
дочери, уличенной в прелюбодеянии, подчеркивает, что именно "отцовское
чувство долга" внушает ему такие "решения о детях" (Дигесты, 48, 5; 23,4).

15. Виндикта - символическое прикосновение должностного лица палочкой
(фестукой) к отпускаемому на волю рабу (эта процедура имела форму мнимого
судебного процесса) или сама фестука. Освобожденные виндиктой, как и
другими официальными способами - внесением в цензовый список или по
завещанию господина,- становились римскими гражданами (в первом поколении -
с урезанными правами). Виндикта применялась и в других судебных процедурах,
и это слово, конечно, не могло происходить от имени Виндиция - связь была
обратной.

16. Сильван - бог лесов и дикой природы; отождествлялся с греческим Паном.

17. Во времена Республики триумф назначался Сенатом по просьбе самого
полководца. Необходимыми условиями для получения этой высшей награды за
военные подвиги были: самостоятельное командование войсками (imperium) в
должности, освященной ауспициями; победа над неприятелем (причем в сражении
должно было быть убито не менее 5 тыс. врагов); присутствие войска,
свидетельствовавшее о победоносном окончании войны. Триумфальная процессия
проходила от Марсова поля через Триумфальные ворота, Фламиниев цирк и
Большой цирк вокруг Палатина и по Священной улице на Капитолий к храму
Юпитера. Триумфатор в специальном облачении, увенчанный лаврами, ехал в
запряженной четверней колеснице, которую окружала толпа родственников и
клиентов (см.: примеч. 41). Над его головой раб держал золотую корону и
время от времени шептал ему на ухо: "Оглянись и помни, что ты - человек".
Впереди везли военную добычу и вели наиболее знатных пленников. Перед
колесницей шли ликторы, а за триумфатором следовало его войско с
триумфальными восклицаниями и с песнями - как восхвалявшими, так и грубо
осмеивавшими полководца (чтобы гордость его не была чрезмерной и не
раздражала богов). Как правило, в шествии принимали участие и сенаторы. На
Капитолии триумфатор совершал жертвоприношение (помимо жертвенных животных,
он приносил в дар Юпитеру золотую корону и часть добычи). Завершался триумф
торжественным пиром.

18. Таков был срок траура по отцу семейства.

19. Велия - один из холмов Рима. Находилась к северо-востоку от Палатина и
соединяла его с Оппиевой горой (одной из двух вершин Эсквилина).

20. См. примеч. 39 к кн. I.

21. См. примеч. 50 к кн. I.

22. Вика Пота - римская богиня, уже в древности отождествлявшаяся с
Викторией - богиней Победы, "аналогом" греческой Ники.

23. Публикола (Попликола) - по народной этимологии происходит от лат.
populum colere - "заботиться, печься о народе".

24. См. также: X, 9, 3-6; Цицерон. О государстве, I, 62; II, 53; Об ответах
гаруспиков, 16; За Милона, 7.

25. Если умирал один из членов фамилии, то весь дом находился в трауре, и
никто из него не имел права участвовать в религиозных церемониях. Лишь по
прошествии определенного времени после похорон совершались очистительные
обряды.

26. По Плутарху (Попликола, 14), это известие было ложным (выдумкой брата
Публиколы).

27. Война Рима с Порсеной - исторический факт, но традиция, которой следует
Ливий, не единственная. У Тацита (История, III, 72, 1) и Плиния Старшего
(Естественная История, XXXIV, 139) мы находим какие-то указания на то, что
Рим был взят Порсеной. В рассказе Ливия основное внимание уделяется
легендарным героям - Горацию Коклесу, Муцию Сцеволе, "Клелии, воплощавшим
римские добродетели: верность, постоянство, доблесть.

28. Кумы - один из первых греческих городов на территории Италии (в
Кампании). Основан около 750 г. до н.э.

29. Государственная монополия на торговлю солью в Риме существовала во
времена Поздней республики и на протяжении всего существования Империи.
Когда она была установлена, неизвестно, но поскольку нашествие Порсены и
война в Лации подвергли опасности римские соляные разработки, вполне
вероятно, что сообщаемые Ливием факты достоверны.

30. Гораций Коклес (букв.: "Кривой", "Одноглазый"), по Дионисию (V, 23, 2),
племянник Марка Горация Пульвилла, одного из первых римских консулов (см. о
нем: II, 8, 5-8). В традицию вошел как легендарный герой, олицетворение
римской доблести.

31. По Полибию (VI, 55, 1-4), Коклес утонул; по Дионисию Галикарнасскому
(V, 23-35), был ранен.

32. Некоторое время спустя статуя была перенесена с Комиция (см.: примеч.
121 к кн. I) на площадь Вулкана, т.е. на посвященную Вулкану территорию,
находившуюся напротив Свайного моста. Вряд ли она изображала действительно
Коклеса (в Греции первая статуя в честь умершего человека была поставлена в
509 г. до н.э., а первая прижизненная - не ранее 400 г. до н.э.). Скорее
это было культовое изображение, возможно, самого Вулкана.

33. Речь идет о милевых камнях. "У второго камня" - в двух милях. Строго
говоря, сами камни были поставлены позднее, но таков был привычный для
римлян способ обозначения расстояния на дорогах.

34. Манипул - тактическая единица в войске (две центурии).

35. Легенда о Гае Муции окончательно оформилась и закрепилась, вероятно, в
начале III в. до н.э. не без влияния мифологических мотивов.

36. Прозвище Сцевола (Scaevola) народная этимология связывала с латинским
словом scaeva - "левая рука" ("Левша").

37. Легенду о Клелии (с некоторыми расхождениями) рассказывают многие
авторы. См., например: Вергилий. Энеида, 8, 651; Ювенал. Сатиры. 8, 265;
Флор, I, 10, 7.

38. Конные статуи, как знак оказания почести, были заимствованы римлянами у
греков не ранее IV в. до н.э.; поэтому статуя вряд ли изображала Клелию.
Вероятно, это было изображение божества (возможно, Конной Венеры).

39. Этрусский квартал (Vicus Tuscus) - улица между Палатином и Капитолием,
которая вела от Форума к Большому цирку. На этой улице была статуя
этрусского бога Вортумна. Существование в Риме района, заселенного
этрусками, не требует специальных объяснений, таких, как у Ливия или у
Тацита (Анналы, IV, 65).

40. См. выше кн. I, 49, 9 и примеч. 147 к кн. I.

41. Клиентами (о происхождении этого слова спорят) назывались свободные,
связанные специфическими отношениями с могущественным покровителем -
патроном (от лат. pater - "отец"). Клиент был во многом зависим от патрона,
хотя их отношения рассматривались как основанные на взаимных
обязательствах: клиент и патрон не имели права свидетельствовать друг
против друга в суде; клиент сопровождал патрона на войне, оказывал ему
помощь при материальных затруднениях, поддерживал его в политической жизни;
патрон со своей стороны должен был защищать интересы клиента. Клиенты были
важной опорой политического влияния знати.

42. Версия, согласно которой род Клавдия переселился в Рим в 504 г. до
н.э., судя по изложению Ливия и Плутарха (Попликола, 21), могла быть
порождена стремлением объяснить, почему Клавдиева триба образовалась лишь в
495 г. до н.э. По другим данным, Клавдии переселились в Рим еще в царскую
эпоху - при Ромуле (Светоний. Тиберий I, 1) или при Тарквиниях (Аппиан.
История царей, фрагм. 12).

43. Аниен - река, впадающая в Тибр в 4,5 км к северу от Рима. Отграничивала
Лаций от страны сабинян.

44. Аврунки (авсоны) - родственный оскам народ, живший к югу от вольсков,
между реками Лирис и Вултурн. Их главным городом была Свесса. Вероятно,
смешением названий городов (Свесса и Свесса Помеция) объясняется ошибка
Ливия, приписавшего аврункам захват Коры и Помеции, которые взяты были
вольсками.

45. "Навесы" (винеи) - передвижные кровли на столбах-кольях для защиты
воинов, ведущих осадные работы под стенами. Применялись также "черепахи":
низкие и защищенные с разных сторон. Они служили для прикрытия земляных
работ; более высокие и прочные - для защиты таранов. Все это покрывалось
сверху еще мокрыми кожами и мокрой глиной (для защиты от огня). Римляне (во
всяком случае в более позднее время) знали также подвижные и разборные
осадные башни.

46. Латинский союз 30 городов - религиозно-политическое объединение народов
Лация; ведущее место в нем занимали Тускул (знатный тускуланец Октавий
Мамилий был зятем Тарквиния Гордого - см.: I, 49, 9) и Ариция (где
находилась роща Ферентины - см. примеч. 148 к кн. I). Число входивших в
союз городов менялось (так, в конце его существования, в 338 г. до н.э., их
было всего 13), но название объединения сохранило именно эту цифру. Рим,
вошедший в союз при Тарквинии Гордом, вероятно, отпал от него после
изгнания царя, и Тускул на время вновь приобрел первенство.

47. Институт диктатуры с древнейших времен существовал в Лации повсеместно
(см. примеч. 83 к кн. I). Для Рима он явился нововведением времени ранней
Республики. Диктатора избирали в чрезвычайных обстоятельствах,
первоначально в случае военной опасности, а позднее - и для ведения
определенных внутригосударственных дел. Курульное кресло, тога-претекста и
24 ликтора с фасками были знаками его неограниченной власти. Диктатора
назначал консул по постановлению сената на срок не более шести месяцев.
Характерный для республиканского Рима принцип коллегиальности проявлялся в
том, что новоназначенный диктатор обязан был, в свою очередь, сразу
назначить "начальника конницы", чья власть все же была производной от
диктаторской (см.: Цицерон. О законах, III, 9). Исполнив возложенное на
него поручение, диктатор был обязан сразу же, хотя бы и до истечения
шестимесячного срока, сложить свои полномочия.

48. Известно, что Квинт Сервилий (435 и 418 гг. до н.э.), Авл Постумий (431
г. до н.э.) и Публий Корнелий (408 г. до н.э.) были диктаторами, хотя и не
занимали ранее консульской должности. Это ставит под сомнение сообщаемые
Ливием сведения о законе об избрании диктатора.

49. Пренеста (совр. Палестрина) - город в Лации в 30 км к юго-востоку от
Рима. О Фиденах см.: примеч. 58 к кн. I.

50. Поскольку выше Ливий упоминает о смерти Секста (I, 60, 2) и Аррунта
(II, 6, 9) Тарквиниев, здесь речь может идти лишь о Тите Тарквинии (I, 56,
6). Согласно Дионисию Галикарнасскому (V, 61; VI, 5), в битве при
Регилльском озере принимали участие Тит и Секст Тарквинии.

51. Легат (военный) - помощник полководца, исполнявший его поручения, а в
случае отсутствия или смерти полководца заступавший его место. Употребление
этого термина тут, видимо, анахронизм.

52. Кастор и Поллукс (греч. Полидевк), называемые также Диоскуры (у римлян
- Касторы),- по греческим мифам, сыновья Леды и Зевса, братья Елены и
Клитемнестры. Культ Диоскуров был усвоен римлянами очень рано (в Лавинии
найдено посвящение им от VI в. до н.э.). В Риме они стали
богами-покровителями всадников. Существовала легенда о том, что Диоскуры
сами участвовали в битве у Регилльского озера (см., например: Цицерон. О
природе богов, II, 6; Флор, I, 11, 4). Поставленный им по обету храм, часто
называвшийся храмом Кастора, был посвящен в 484 г. до н.э.

53. Сатурн - один из древнейших римских богов, отождествленный (не позднее
III в. до н.э.) с греческим Кроном. Храм, о котором говорит Ливий, был
построен на Форуме на месте находившегося там с незапамятных времен алтаря.
Праздник Сатурналий (приходился на 17 декабря, но праздновался еще три
дня), согласно другим авторам, был учрежден еще Туллом Гостилием (Дионисий
Галикарнасский, III, 32, 4; Макробий, I, 8, 1). Праздник рассматривался как
воспоминание о веке изобилия и свободы и был очень популярен.

54. Тиран Аристодем правил Кумами (см. выше примеч. 28) в конце VI - начале
V в. Около 490 г. до н.э., когда изгнанные им аристократы напали на город,
был убит со всей семьей.

55. Меркурий - римский бог торговли и торговцев (лат. merx - "товар",
mercare - "торговать"). Был отождествлен с греческим Гермесом. Об освящении
храма, здесь лишь упомянутом, см. ниже: II, 27, 5-6 и примеч. 64-67.

56. Ср.: II, 16, 9. В сочинениях античных историков (ср. также: Геродот,
III, 48), когда речь идет о выдаче заложников, их количество часто
определяется числом 300, которое следует понимать как обобщенное понятие
множественности, а не как конкретную цифру.

57. Договор о гостеприимстве (hospitium) - особая форма политических
отношений, распространенная в античном мире, и по-видимому, воспринятая
римлянами от греков. Это был договор между государством и отдельным лицом -
гражданином другого государства. Государство, заключавшее договор,
обязывалось оказывать дружеский прием, защиту и помощь во всех делах
"гостеприимцу" (hospes) - лицу, с которым заключался этот договор (как
правило, предоставляемые привилегии распространялись и на его потомков). В
свою очередь, гостеприимец должен был в своем отечестве оказывать
аналогичные услуги гражданам заключившего с ним договор государства.

58. Форма ссуды или займа, о которой идет речь у Ливия, называлась nexum
(от лат. nectere - "связывать, обязывать"). Долговое обязательство
гарантировалось личностью должника: в случае неуплаты долга с процентами
суд в назначенный срок отдавал должника в полное распоряжение заимодавца до
выплаты или отработки долга. Впрочем, существует и мнение, что заключение
подобной сделки предполагало немедленный самозаклад, "закрепощение"
должника, который обязывался работать на заимодавца до выплаты долга с
процентами и назывался nexus. Хотя фактически такой должник оказывался в
положении раба, он сохранял гражданские права и юридическую свободу. Nexum
упоминается в Законах XII таблиц (см. примеч. 103 к кн. III). В 326 г. до
н.э. законом Петелия и Папирия эта форма долговых обязательств была
отменена.

59. Имеется в виду налог на военные нужды.

60. Квириты - торжественное наименование римского народа (ср.: I, 13, 5 - и
примеч. 55 к кн. I). Обращение к народу (см.: II, 8, 2) было для римского
гражданина единственным средством защиты от принуждения (или, точнее,
безоговорочного права применять репрессивные меры) со стороны обладавших
властью магистратов. Ливий называет три закона о праве обжалования (509/10,
449 и 300 гг. до н.э. - см. соотв. II, 8, 2; III, 55, 5 и X, 9, 3-6).

61. См. примеч. 151 к кн. I.

62. Эцетра - город вольсков; находился на самой границе владений вольсков,
в непосредственной близости к землям эквов.

63. По Дионисию Галикарнасскому (VI, 32, 1), эта земля была поделена между
римскими поселенцами.

64. Храм Меркурия был освящен 15 мая. Это был день жертвоприношения римской
богине Майе, которая была по этому случаю отождествлена с греческой Майей,
матерью Меркурия, а сам день был признан днем рождения Меркурия. Храм
находился вне померия на Авентине над большим цирком.

65. См.: примеч. 35 к кн. IV.

66. Это была коллегия торговцев - одно из объединений по профессиональному
признаку. День освящения храма стал ее ежегодным праздником.

67. Летории - плебейский род этрусского происхождения. Представители этого
рода на политической арене известны лишь после 300 г. до н.э. На этом
основании историчность Марка Летория ставилась под сомнение. Однако в любом
случае открытие храма Меркурия и учреждение коллегии торговцев при храме
свидетельствуют о возраставшей разносторонней активности плебса.

68. Трибунал - четырехугольное возвышение, на котором восседали (в
курульном кресле) должностные лица при отправлении обязанностей.

69. Т.е. возможность обсудить создавшееся положение с сенаторами и
произвести набор.

70. См. выше примеч. 60.

71. Действия диктатора как лица, получавшего верховную власть в
чрезвычайных обстоятельствах и обладавшего неограниченными полномочиями,
обжалованию перед народом не подлежали.

72. Будучи изначально латинским городом, в VII в до н.э. Велитры
застраивались и развивались под этрусским влиянием, а в VI в. до н.э.
перешли в руки вольсков. Источники дают три даты взятия Велитр Римом и
выведения туда поселенцев, организованных в самоуправляющуюся общину
(колонию): 494, 401 и 338 гг. до н.э. Это объясняется скорее всего тем, что
город неоднократно захватывался вольсками.

73. Уже в древности не было единого мнения о месте добровольного изгнания
("удаления") плебеев из Города в 494 г. до н.э. Одна традиция, которой
следует здесь Ливий (см. также: Цицерон. О государстве, II, 58), называла в
этой связи Священную гору; другая - Авентин (ее придерживался упоминаемый
Ливием Пизон и сам Ливий в III, 54, 9). Версия о Священной горе могла
казаться римским авторам более подходящей для рассказа о принятии
"священного закона" о сакральной неприкосновенности трибунов.

74. Притча Менения Агриппы - разработка общего места, видимо,
заимствованного из греческой литературы (ср.: Ксенофонт. Воспоминания о
Сократе, II, 3, 18; I послание апостола Павла к коринфянам, 12, 12-27).
Даже римские авторы Цицерон (Об обязанностях, III, 22) и Сенека (О гневе,
II, 31, 7), цитирующие это рассуждение, не связывают его ни с именем
Менения, ни с событиями 494 г.

75. Народные (плебейские) трибуны - должностные лица, представлявшие
интересы плебса. Первоначально их было, по-видимому, двое (в противовес
двум консулам), затем число их возросло: в 471 г. до пяти (II, 58, 1) и в
457 г. до десяти (III, 30, 7). Основным правом народного трибуна было
"право помощи", осуществлявшееся посредством запрещения конкретных
распоряжений или действий консула или сената. Из этого развилось право
трибунского "вмешательства" (интерцессии) во все действия должностных лиц,
включая других трибунов. Народные трибуны обладали сакральной
неприкосновенностью (была ли она гарантирована только священной клятвой
плебеев на Священной горе или специальным "священным законом"). Народные
трибуны первое время не были должностными лицами всей гражданской общины,
но только плебейскими, однако их права предоставляли им (и плебейским
собраниям) большую роль в политической жизни общины.

76. Союзный договор 493 г. до н.э. (в 486 г. к нему присоединились герники
- см.: II, 41, 1) касался вопросов военных (о взаимопомощи против этрусков,
вольсков и эквов, о разделе добычи в общих войнах, о выведении общих
колоний на завоеванные земли) и правовых, возникающих в отношениях между
гражданами союзных городов (о смене гражданства или переезде в другой
союзный город, о межобщинных браках и имущественных отношениях). Не
исключая дополнительных двусторонних договоров между членами союза, этот,
так называемый Кассиев, договор создавал политико-правовую организацию,
сыгравшую большую роль в истории древней Италии.

77. Будучи изначально латинским городом, в конце VI в. до н.э. Антий попал
под власть вольсков и в течение почти 200 лет (до 388 г. до н.э.) оставался
в их руках.

78. Лонгула и Полуска - небольшие города в области Антия (древние латинские
поселения, отошедшие к вольскам), видимо, были полностью разрушены и
прекратили свое существование к концу V в. до н.э.

79. Кориолы - латинский город к югу от Альбанской горы. Был захвачен
вольсками, но в 433 г. до н.э. взят Марцием Кориоланом. Вскоре снова попал
в руки вольсков. В 446 г. до н.э. земли Кориол стали предметом пограничного
спора между арицийцами и ардеянами (III, 71, 7). Плиний Старший
(Естественная история, III, 69) говорит о Кориолах как о бесследно
исчезнувшем городе.

80. Монету в Риме начали чеканить поздно, не ранее 289 г. до н.э. Мелкая
медная монета в 1/6 часть асса называлась "секстант". Ко времени Ливия это
слово, наряду с некоторыми другими (квадрант, например), употреблялось
провербиально как обозначение любой мелкой монеты (ср. русск. "грош",
"полушка").

81. Помптины - жители Свессы Помеции и ее окрестностей.

82. Выведение колоний (самоуправляющихся поселений - сначала латинского, а
позднее и римского права) в захваченные у неприятеля города служило
укреплению позиций Рима. Ливиева датировка выведения такого поселения в
Норбу (город, расположенный в труднодоступной горной местности к
юго-востоку от Рима, недалеко от Помптинских болот) подтверждается и
археологическими данными. Этот город долго был важным стратегическим
пунктом в борьбе с вольсками. Много позднее, в период гражданских войн,
Норба была полностью разрушена Суллой (82 г. до н.э.).

83. На Священную гору в 494 г. до н.э. См. выше, примеч. 73.

84. Достоверность ряда моментов в описании суда над Кориоланом подвергается
сомнению (как, впрочем, и историчность самого Кориолана).

85. См. выше, примеч. 41.

86. О Великих играх см.: I, 35, 9 и примеч. 119 к кн. I.

87. Сатрик - город в Лации между Велитрами и Антием; в 346 г. до н.э. был
до основания разрушен римлянами. Корбион, расположенный на восточной
оконечности Альбанских гор, вошел в Латинский воюз в конце V в. до н.э.
Вителлия упоминается у Ливия также в кн. V (29, 3). Лабики - город старых
латинов у северного края горы Альгида, входил в Латинский союз. Требий
(Толерий?) и Пед, расположенный между Тибуром и Пренестой, входили в состав
как Латинского, так и Альбанского союзов.

88. Фортуна - древняя италийская богиня. Первоначально почиталась как
богиня плодородия, деторождения и материнства; как богиня счастья и удачи
она была отождествлена с греческой Тихой. Храм Женской Фортуны,
покровительницы и защитницы женщин, был сооружен в 6-7 км от Рима на
Латинской дороге. В римском предании связан с рассказом о Кориолане.

89. Союз с герниками, чьи земли находились между владениями враждебных Риму
вольсков и эквов, был очень важен для Рима. Условия заключенного с ними
договора, по Дионисию Галикарнасскому (VIII, 69, 2), были аналогичны
условиям "Кассиева договора" (см.: примеч. 37). Это был foedus aequum -
договор, формально предполагающий равноправие сторон. Как согласуется с ним
сообщение об отобрании у герников большей части земли, неясно.

90. Многие детали Ливиева рассказа о Спурии Кассии, связанные с земельным
законом, о борьбе Кассия и Вергиния за авторитет у римского народа и о
средствах этой борьбы (предложения о раздаче гражданам вырученных за зерно
денег, а союзникам - завоеванных земель), очевидно, подсказаны историей
деятельности Гракхов (конец II в. до н.э.). Предшественники Ливия, чьими
трудами он пользовался, нередко искали в далеком прошлом прецедентов для
более близких им событий.

91. Т.е. отеческой властью, см. примеч. 90 к кн. I.

92. Речь идет о "пекулии", здесь - части отцовского имущества, выделенной
сыну в пользование. Сын, подвластный отцу, по формулировке римских юристов,
"не имел ничего своего".

93. Церера, богиня производительных сил земли, главное божество "плебейской
триады", выступает тут как подземное божество. Подземным богам (и именно
Церере) обрекались нарушители божеского и человеческого права (к которым
принадлежал сын, казнимый отцом), а имущество такого преступника
посвящалось Церере. См. также: примеч. 95 к кн. III.

94. Во времена царей и Ранней республики функции квестора заключались в
расследовании обстоятельств уголовного преступления и установлении
виновности подлежащего суду лица. Расследованием преступлении против
отечества занимались дуумвиры (duoviri perduellionis) (см. примеч. 87 к кн.
I).

95. Культ Земли (Tellus) принадлежит к очень древним, но ее храм на
Эсквилине был возведен только в 268 г. до н.э. (Флор, I, 19, 2).

96. О диктаторе Постумии и обете, который он дал во время битвы при
Регилльском озере (около 496 г. до н.э.), см. выше; II, 19-20. Храм Кастора
и Поллукса (см. примеч. 52) обычно называли по имени первого из них (ср.:
Цицерон. За Милона, 91). Для строительства и освящения храма, возводимого
по обету умершего, избирались специальные дуумвиры (коллегия двоих).

97. В издании Б.О. Фостера принята конъектура Конвея и Уолтерса: "Фабий
должен вести войско на эквов, Фурий - на вейян. В войне с вейянами ничего
достопамятного не произошло, в войне же с эквами у Фабия было..." и т.д.
(Ср. ниже: гл. 44, 11).

98. Ср.: Плутарх. Тиберий Гракх, 10: "Среди народных трибунов сила на
стороне того, кто налагает запрет, и если даже все остальные согласны друг
с другом, они ничего не достигнут, пока есть хотя бы один противящийся их
суждению" (пер. С. Маркиша).

99. В следующей книге (III, 30, 7) Ливий пишет, что трибунов стало десять в
457 г. до н.э. (см. также примеч. 75 и 61 к кн. III). Появление этой цифры
в описании событий 480 г. до н.э. может объясняться либо небрежностью
историка, либо реминисценциями из источников, относящихся к эпохе Гракхов.

100. Т.е. на убийство консулов.

101. Турма - небольшой (около 30 человек) конный отряд.

102. "Триарии" - опытные солдаты (в построенном по манипулам войске они
занимали последний из трех рядов), вступавшие в бой в случае крайней
опасности. Употребление термина здесь анахронизм.

103. По Дионисию Галикарнасскому (IX, 15) и Фесту (450L.), Фабиев
сопровождали четыре или пять тысяч клиентов. Возможно, что конкретные
детали рассказа о подвиге Фабиев были обработаны римскими историками под
влиянием греческой литературы (можно отметить сходство описания событий у
реки Кремеры с рассказами о битве при Фермопилах - ср., например: Геродот,
VII, 202: 300 спартанцев и 3900 союзников.

104. Так эта улица стала называться после поражения Фабиев.

105. Кремера - правый приток Тибра, впадающий в него при Фиденах.

106. Ала - отряд в 300 конников.

107. Красные Скалы (Rubra Saxa) - гористая местность недалеко от Рима, у
Фламиниевой дороги. Расположение лагеря вейян свидетельствует о том, что
они вели военные действия не из своего города, а из Фиден, которые
находились на правом берегу Тибра прямо напротив Красных Скал.

108. См.: III, 1, 1.

109. Древнее святилище Надежды (Spes) находилось на Эсквилине (не следует
путать с воздвигнутым во время I Пунической войны храмом Надежды на Овощном
рынке).

110. Как правило, до середины V в. до н.э. штраф взимался скотом (овцами и
быками). С 454 г. до н.э. один бык или 10 овец приравнивались к 100 ассам
(асс - фунт меди). О размерах штрафа см. также: III, 31, 6; IV, 41, 10; V,
29, 7; V, 32, 9.

111. См. выше: II, 32, 5-33, 5; примеч. 74-75.

112. Перемирие продолжалось до 437 г. до н.э., т.е. 37 лет (IV, 17, 8).

113. Рассказ о заговоре сенаторов и убийстве народного трибуна более
отвечает политическим нравам и внутриполитической обстановке в Риме времен
поздней Республики.

114. Латинское слово templum (привычное значение "храм") может означать
всякое место, освященное авгурскими обрядами. Здесь речь идет об ораторской
трибуне, расположенной с южной стороны Комиция (т.е. между Комицием и
Форумом). После 338 г. до н.э. там был выстроен помост, украшенный носами
кораблей, захваченных консулом Гаем Мением в морском бою с жителями Антия.
Это сооружение получило название "Ростры" (от лат. rostrum - "нос корабля").

115. Консуляр - бывший консул.

116. Речь идет, разумеется, о военных трибунах (командная должность - см.
примеч. 87 к кн. III).

117. Речь идет о "дупликариях", воинах, получавших двойной паек или двойное
жалованье в награду за свои заслуги.

118. Первые достоверные сведения о децимации (т.е. о казни каждого десятого
из солдат воинского подразделения, заслужившего наказание) относятся к 296
г. до н.э. и связаны с именем Аппия Клавдия Цека (Слепца).

119. Малочисленность сенаторов в любом случае исключала возможность их
прямого влияния на решения трибутных комиций. Поэтому запрещение сенаторам
присутствовать на этих собраниях было чистой формальностью и уже с 200 г.
до н.э. практически не принималось во внимание.

120. Т.е. лиц, завладевших большими участками общественной земли.

121. Дионисий Галикарнасский (IX, 54) предлагает две версии кончины Аппия
Клавдия: смерть от болезни или самоубийство.

122. Упоминания о городе Ценоне не встречаются больше ни в исторической, ни
в географической литературе.

123. См. выше: примеч. 41.

124. Собственно, в третью стражу.

    Тит Ливий. История Рима от основания города. Примечания к книге III.

Текст приведен по изданию: Изд-во "Наука" М., 1989 Комментарий - Н.Е.
Боданской

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Антий (см. примеч. 77 к кн. II) находился приблизительно в 45 км к югу
от Рима.

2. Выведение римских поселений - колоний (см. примеч. 82 к кн. II) было
частью как внешней, так и внутренней политики Рима. Таким способом город
предоставлял бедным гражданам возможность устроиться на новом месте и
избавлялся от недовольных. Разделом земель ведала коллегия "трех"
(triumviri agris dandis или coloniae deducendae), которые (по крайней мере
- в более позднее время) избирались в народном собрании под
председательством консула.

3. Более правдоподобно сообщение Дионисия Галикарнасского о том, что в
число поселенцев были включены латины и герники (ср. примеч 76 и 89 к кн.
II).

4. "Вне порядка" (extra ordine), т.е. по определению сената, тогда как
обычно консулы сами распределяли между собой сферы деятельности (по жребию
или по соглашению).

5. Альгид - горная цепь в Лации к юго-востоку от Рима - граница эквов,
которые отсюда могли угрожать римлянам.

6. Приостановка судопроизводства (и иных общественных дел) объявлялась
высшими должностными лицами с одобрения сената в случае критического
положения государства (внезапной угрозы войны, серьезных беспорядков,
тяжелых бедствий).

7. Перепись (ценз - см.: I, 42, 4; 44, 2) проводилась консулом, так как
должности цензоров еще не существовало. Была учреждена в 443 г. до н.э.
(см.: IV, 8, 2).

8. Эта формулировка из senatusconsultum ultimum, т.е. сенатского
постановления о крайних мерах (ср.: Цицерон. Первая речь против Катилины,
4; За Милона, 70; За Рабирия, 20), принадлежит более позднему времени.
Первое такое постановление было принято в 121 г. до н.э. и предоставило
консулу Опимию свободу действий против Гая Гракха. Все известные нам
подобные постановления (121, 100, 77, 63 и 49 гг. до н.э.) касались только
внутриполитической борьбы в Риме.

9. Видимо, это - Публий Фурий Медуллин Фус, консул 472 г. до н.э., триумвир
для раздачи наделов в колонии Антии в 467 г. до н.э. (см.: III, 1, 6).

10. Валерий Антиат - историк-анналист I в. до н.э. Уже в древности
достоверность приводимых им сведений, и особенно цифр, вызывала сомнения,
что заметно и в отношении к ним Ливия (который, впрочем, нередко
пользовался его сочинением).

11. Необычные и непонятные природные явления рассматривались как зловещие
знамения, требующие искупительного обряда для умилостивления богов и
предотвращения бедствия.

12. Т.е. 1 августа. Официальный год, отсчитывавшийся от вступления консулов
(или замещающих их магистратов) в должность, в разные эпохи начинался в
разное время, пока в 153 г. до н.э. его началом не было установлено 1
января.

13. У Ливия неоднократно встречаются упоминания об эпидемиях в Риме (см.
например: II, 34, 5; III, 32, 2; IV, 20, 9; IV, 21, 2; IV; 21, 6; IV, 25,
4; IV, 30, 8; IV, 52, 2; V, 13, 4; V, 31, 5; V, 48, 2). Симптомы болезней,
правда, не названы ни разу.

14. Первоначально плебейские эдилы были помощниками народных трибунов.
Эдильская должность была учреждена вместе с трибунской, но в II, 33, 2 не
упомянута. В обязанности эдилов (вероятно, от aedes - "храм") входило
поддержание культа Цереры и надзор за ее храмом (см. ниже, примеч. 95).
Впоследствии функции плебейских эдилов расширялись, и уже ко второй
половине V в. до н.э. (т.е. после децемвирата) они получили статус
самостоятельного магистрата.

15. В каждой из 30 курий (см.: I, 13, 6 и примеч. 56 к кн. I) был
жрец-курион, ведавший ее культами. На эту должность избирался пожизненно
человек не моложе 50 лет. Во главе коллегии курионов стоял верховный
курион. До 210 г. до н.э. верховным курионом мог быть только патриций.

16. О междуцарствии (interregnum) см.: I, 17, 5-10. Этот институт (под тем
же названием, как подчеркивает Ливий) существовал в Риме и после
упразднения царской власти, находя себе применение в случае одновременной
гибели или отстранения от должности обоих консулов.

17. Т.е. 11 августа.

18. Преувеличенные цифры, возможно, свидетельствуют о том, что и здесь
Ливий использовал в качестве источника труд Валерия Антиата (см. выше,
примеч. 10). "Летописи" (анналы), о которых здесь идет речь, - это не
свидетельства современников событий, а сочинения предшественников Ливия,
историков-"анналистов", излагавших события по годам (как это делает и сам
Ливий).

19. Борьба за кодификацию и обнародование законов, деятельность созданной
для этого Комиссии десяти (децемвиров), сосредоточившей на время всю власть
в своих руках, и, наконец, издание так называемых Законов XII таблиц
составили основное содержание политической жизни Рима на протяжении
последующих десяти с лишним лет. Поэтому можно предположить, что и
Терентилий Гарса в действительности предлагал создать комиссию из пяти
членов с консульской властью для записи законов (полномочия и прерогативы
консулов под сомнение никогда не ставились).

20. Если не было соблюдено какое-нибудь из условий, необходимых для
получения триумфа (см. выше, примеч. 17 к кн. II), сенат мог присудить
полководцу "овацию", которая была, в сущности, менее торжественной формой
триумфа. Полководец вступал в город пешком или верхом на коне, одетый в
окаймленную пурпуром тогу, с миртовым венком на голове; сопровождавшая его
процессия была гораздо менее пышной, чем триумфальная. У Ливия встречаются
упоминания об овациях для 421 (IV, 43, 2), 410 (IV, 53,11) и 390 (V, 31, 4)
гг. до н.э.

21. О знамениях см. выше примеч. 11. 70-60-е годы V в. до н.э. были
отмечены повышением сейсмической активности в Греции и Риме. Ср.: Диодор
Сицилийский. 11, 63, 1-2; Фукидид. I, 128, 1, II, 27, 2.

22. Книги пророчеств (Sibyllini libri - Сивиллины книги), по преданию,
приобретенные Тарквинием Гордым, представляли собой собрание стихотворных
оракулов и хранились в храме Юпитера на Капитолии. К этим книгам обращались
по решению сената, чтобы определить, что следует предпринять для
умилостивления богов при неблагоприятных знамениях или вообще в тяжелых для
государства обстоятельствах. Сивиллины книги находились в ведении жреческой
коллегии хранителей и истолкователей - сначала двоих (дуумвиры по священным
делам), с 367 г. до н.э. десятерых (децемвиры - см.: VI, 37, 12; 42, 2), а
в 82-81 гг. до н.э. число их достигло 15 (квиндецемвиры).

23. Т.е. в преступлении, которое влечет за собой смертную казнь или потерю
прав (свободы либо гражданства), иными словами, касается того, что римляне
называли "caput" - букв. "голова" (отсюда и русское "уголовное"). Римский
гражданин мог предупредить приговор добровольным изгнанием.

24. Людная и шумная улица Рима, проходившая на северо-восток от Форума,
между холмами Виминалом и Эсквилином. Один из торговых и ремесленных
центров города.

25. Детали рассказа о суде над Цезоном Квинкцием вызывали по тем или иным
причинам сомнение в его достоверности.

26. Желая осудить Цезона в его отсутствие.

27. См. примеч. 41 к кн. II.

28. Следующее далее повествование о заговоре Гердония отмечено влиянием
описаний заговора Катилины (63 г. до н.э.) у Цицерона и Саллюстия,
некоторые детали и мотивы характерны для более поздних времен. Само
событие, видимо, не вымышлено. Высказывалось предположение, что рассказ о
нем может восходить к семейным преданиям рода Мамилиев (см.: III, 18, 2;
29, 6; ср. также: I, 49, 9), игравшего заметную роль в политической жизни
Рима в III в. до н.э.

29. Цифра эта вряд ли заслуживает доверия.

30. Ср.: Саллюстий. Заговор Катилины, 35, 5.

31. Ср.: Саллюстий. Заговор Катилины, 26, 5.

32. Ср.: Саллюстий. Заговор Катилины, 36, 2 и 32, 1.

33. См.: примеч. 114 к кн. II.

34. Юпитер, Юнона Царица и Минерва составляли так называемую Капитолийскую
троицу, почитавшуюся в Капитолийском храме.

35. См.: I, 11, 6, 12, 10.

36. Публий Валерий, сын Волеза (I, 58, 6), впоследствии прозванный
Публиколой (II, 8, 1).

37. Пенаты частные - боги-хранители дома; общественные - боги-хранители
государства. Так же назывались изображения этих богов - главные святыни
дома и государства.

38. Тускул входил в Латинский союз и в 493 г. до н.э. подписал Кассиев
договор (см. примеч. 76 к кн. II).

39. Вероятно, Ливий имеет в виду, что рабы были распяты, а свободные
обезглавлены. Однако хотя провинившихся рабов в Риме действительно
распинали, первые случаи казни на кресте были засвидетельствованы во время
Пунических войн (возможно, в 217 г. до н.э.), т.е. были заимствованы у
карфагенян.

40. Ср.: II, 16, 7; 33, 11. Четверть асса (квадрант) - в более позднее
время мелкая монета.

41. Маны - боги загробного мира, связанные с душой умершего.

42. Народное собрание для принятия решений, имеющих силу закона, должно
было быть созвано на освященном авгурами месте (в городе оно было
постоянным, - здесь же все надо было сделать за один день).

43. Право обжалования действий должностных лиц за пределами города было
предоставлено римлянам только во II в. до н.э. по одному из Порциевых
законов. Римская миля - 1478,8 м.

44. Эти несчастья были истолкованы как помеха священнодействию.

45. Т.е. до обсуждения предлагаемого ими закона.

46. "Ярмо" сооружалось из двух воткнутых в землю копий, к верхним концам
которых привязывалось поперек третье. Проведение под ярмом было унижающей
процедурой.

47. Сомнения Ливия вряд ли основательны: сохранилась древняя надпись (Свод
латинских надписей, т. XV, № 44), где упомянуты триумфы Фабия (за победу
над эквами и вольсками) и Корнелия (за победу над антийцами).

48. Процедура, к которой Вольсцию советовали прибегнуть, предполагала
своего рода спор перед судьей под определенный залог. Участник спора должен
был поклясться в том, что он, скажем, не делал того-то. Если его удавалось
уличить, он терял залог и оставался запятнанным.

49. Так как проиграв свое частное дело, он уже не мог бы защищаться от
публичного обвинения в лжесвидетельстве.

50. Сравнив приведенную Ливием для 459 г. до н.э. цифру (117.319 человек) с
данными на 265 г. до н.э. (292.234 человек), а также учитывая размеры ager
Romanus того периода, можно отнестись к информации о результатах переписи
как к достоверной.

51. По-видимому, Цезон погиб (в мятеже Гердония?).

52. Почитание деревьев - характерная черта примитивных религий. В
представлениях италийпев и римлян (которые связывают с наследием
индоевропейской религии) Юпитер ассоциировался с дубом - его считали духом
этого дерева. Обращение посла к дубу можно сравнить с речью фециала (I, 32,
9).

53. Эрет - небольшое сабинское поселение на берегу Тибра на Соляной дороге
(около 25 км от Рима).

54. Луций Квинкций Цинциннат - лицо историческое, но многие детали рассказа
о нем легендарны - это один из вариантов идеального образа истинного
римлянина.

55. Возможно, это - позднейшее объяснение названия. Югер - 2519 кв. м.

56. Тога - гражданская (так сказать, официальная) одежда римлянина.

57. См.: примеч. 17 к кн. II.

58. Согласно традиции, это был первый случай персонального предоставления
римских гражданских прав за заслуги перед римским государством. В
позднейшей юридической практике приобрел значение прецедента.

59. Ланувий - древний латинский город, расположенный примерно в 70 км от
Рима, в Альбанских горах. Родина культа Юноны Спасительницы. Не утратил
своего значения и во времена Империи.

60. Т.е. так и не сумели провести Терентилиев закон.

61. Увеличение числа трибунов до десяти некоторые исследователи относят к
449 г. до н.э. (т.е. ко времени после децемвирата, когда трибуны стали
полноправными магистратами), а не к 457 г. до н.э., как у Ливия. См. также:
примеч. 75 к кн. II.

62. Закон, предоставивший плебеям и переселенцам право застройки и
возделывания земель на Авентине, был, вероятно, принят действительно в 456
г. до н.э. Введение этого закона (Lex Icilia) приписывалось традицией Луцию
Ицилию, полулегендарному герою римского плебса, будущему инициатору второй
сецессии плебеев (см.: III, 63, 8 сл.).

63. Солон - афинский политический деятель начала IV в. до н.э.,
законодатель и поэт. В греческой традиции - один из семи мудрецов. В 594 г.
до н.э. - посредник между знатью и восставшим простым народом. Освободил
заложенные земельные участки от бремени долгов, отменил долговую кабалу и
вернул на родину проданных в рабство (выкупив их на государственный счет),
демократизировал государственное устройство Афин, разделил афинских граждан
на имущественные разряды. Историчность римского посольства в Афины,
упоминаемого Ливием, оспаривалась.

64. И прежде всего сам закон об учреждении трибуната.

65. Ср.: Цицерон. О государстве, II, 61.

66. Так же оценивал Законы XII таблиц и Цицерон (Об ораторе, I, 193-195).

67. Утвердившееся в римской традиции противопоставление первого и второго
состава децемвиров, первых десяти и последних двух таблиц законов (ср.:
Цицерон. О государстве, II, 63) побудила некоторых исследователей
усомниться в историчности второго децемвирата.

68. Т.е. 15 мая.

69. О залоге или даже штрафе, обеспечивавших явку сенаторов в курию, см.:
Цицерон. Филиппики, I, 12; Авл Геллий, 14, 7, 10.

70. Любой сенатор имел право потребовать первоочередного рассмотрения
вопроса о положении дел в государстве, независимо от того, ради обсуждения
какого дела был созван Сенат.

71. Горации в рассказе Ливия об изгнании царей не упоминаются, но они
упомянуты у Дионисия Галикарнасского (IV, 85).

72. См.: II, 2, 1.

73. Наименования двух борющихся "станов" ("партий") - "сторонники народа"
("популяры") и "сторонники лучших" ("оптиматы") принадлежат политическому
словарю I в. до н.э. Вообще, описывая власть децемвиров как подобную
царской (III, 38, 1), Ливий, возможно, находился под влиянием красноречия
Цицерона, обличавшего - в речах 63 г. до н.э. о земельном законопроекте
своего современника Сервилия Рулла - характер власти совсем других (к тому
же так и не назначенных) децемвиров.

74. Луций Сикций Дентат - легендарный, прозванный "Римским Ахиллесом" герой
плебса, воплотивший в себе мужество и самоотверженность плебеев (ср.: Авл
Геллий, II,11,1).

75. Отмеченное самим Ливием сходство между историями Вергинии и Лукреции,
несомненно, литературного происхождения. Недаром Ливия здесь занимают
прежде всего сюжетные параллели, атмосфера напряженности, драматургическое
развитие действия, развертывание юридического спора по всем правилам
популярного риторического жанра контроверсии. Эта патетическая новелла,
однако, прочно вошла в историческую и даже историко-юридическую (см.
примеч. 81) традицию римлян. Некоторые ее варианты показательны: у Диодора
(XII,24,2) и в одном из трактатов Цицерона (О государстве, II,63; иначе: О
пределах добра и зла, II,66) вместо Аппия Клавдия фигурирует "один из
децемвиров"; Диодор называет Вергинию "девицей благородного происхождения".

76. "Взрослая девушка", обучавшаяся грамоте, не должна удивлять - брачным
возрастом для девушки в Риме считались 12 лет. Первая школа в Риме была
открыта лишь в III в. до н.э. (Карвилием, отпущенником Спурия Карвилия
Максима, консула 234 г.), а до того дети обучались дома.

77. "Наложение руки" (прикосновение к плечу) - символический жест
предъявления прав на человека.

78. См.: примеч. 68 к кн. II.

79. Речь идет о принципе favor libertatis ("благоволение свободе"),
согласно которому в спорных случаях вопрос о статусе человека должен
решаться в пользу свободы (что должно было приниматься во внимание и при
предварительных решениях).

80. Подвластное состояние девушки не должно было иметь отношения к вопросу
об отсрочке.

81. Римские юристы позднейшего времени не сомневались в противоправности
действий Аппия Клавдия (см.: Дигесты, 1, 2, 2, 24).

82. По Дионисию Галикарнасскому (XI, 36), Аппий Клавдий выдвинул против
Вергиния обвинение в краже ребенка (ср.: III, 44, 9).

83. Венера - италийское божество. В Риме первоначально почиталась как
богиня садов и всяческого произрастания. Позднее она была отождествлена с
Афродитой, богиней красоты, любви и брака, матерью прародителя римлян Энея.
Установление древнего культа Венеры Очистительницы (Venus Cloacina - от
старолатинского cluere - "очищать", "чистить") приписывалось традицией Титу
Тацию (Плиний. Естественная история, 15, 119).

84. Лавки, находившиеся на северной стороне Форума, сгорели в 210 г. до
н.э. Они были отстроены заново около 192 г. до н.э. (Фест, 258 L.) и
получили название "Новые". Ко времени Ливия они были перенесены на другое
место, но память о них сохранилась в названии того района, где они
находились прежде ("У новых") (см.: Варрон. О латинском языке, VI, 59).

85. Это единственное упоминание о Вецилиевой горе. Вероятно - одна из
вершин Альгидского массива.

86. По римскому праву отец имел власть над жизнью и смертью своих детей
(см.: примеч. 90 к кн. I), но юридически допустимое их убийство могло
вызвать резкое осуждение. Так, при Августе некий римский всадник, засекший
до смерти своего сына, едва не стал жертвой самосуда толпы и был спасен
только императорским вмешательством (Сенека. О мягкосердечии, I, 15, 1).
Однако применительно к Вергинии речь идет не об отцовской каре, а об
убийстве вынужденном (по римским понятиям, для свободного человека позор
хуже смерти).

87. Военные трибуны - высшая в легионе (где их было шесть) командная
должность. Здесь, однако, речь идет не о регулярной должности, а о выборных
предводителях для войска, оставшегося (с крушением власти децемвиров) без
командующего.

88. Уже древние авторы, рассказывающие о втором - как и о первом (см.
примеч. 73 к кн. II) - "уходе" плебеев, расходятся в мнениях о том, куда
именно они удалились. По Диодору (XII, 24) и Саллюстию (Югуртинская война,
31, 17), плебеи оба раза уходили на Авентин; по Помпонию (Дигесты, 1, 2, 2,
20 и 21) и Фесту (422L.), в первый раз на Священную гору, во второй - на
Авентин. Ливий, повествуя о втором "уходе", заставляет плебеев перейти с
Авентина на Священную гору.

89. Избрание (или надзор за избранием) должностных лиц не входило в
компетенцию понтифика, поэтому Асконий (I в. н.э., комментатор Цицерона),
упоминая этот эпизод, пояснял, что дело происходило в отсутствие каких-либо
должностных лиц. Современных комментаторов смущает то обстоятельство, что в
рассказе Ливия этот эпизод относится к подготовительным этапам деятельности
Валерия и Горация, хотя лишь после принятия их законов трибунат стал
"частью конституционной системы". В любом случае, однако, речь идет о цепи
взаимосвязанных мероприятий, связанных с именами консулов-реформаторов.

90. Решения (так называемые "плебисциты" - plebiscita), принятые собранием
плебеев (concilium plebis, или comitia plebis tributa), - распространялись
первоначально лишь на самих плебеев и не имели законодательной силы. См.
также: примеч. 92.

91. Фламиниев луг был расположен в южной части Марсова поля. На этом месте
в 220 г. до н.э. цензором Гаем Фламинием был построен Фламиниев цирк, где с
216 г. до н.э. проводились Плебейские игры. Видимо, выбор римского
историка, помещающего собрание плебеев на Фламиниев луг, не случаен.

92. В сущности, "плебисциты", вероятно, прошли еще через несколько стадий,
прежде чем обрели окончательно статус закона. Закон Валерия и Горация 449
г. до н.э. предусматривал обязательность плебисцитов для всего народа, в
случае утверждения их сенатом. Публилиев и Гортензиев законы (339 и 287 гг.
до н.э.) изменили эту процедуру. Теперь сенат должен был ратифицировать
предложения, выносившиеся на обсуждение комиций; иными словами, сенатом
утверждался не закон, как ранее, а его проект.

93. Имеются в виду двое плебейских эдилов (первоначально - помощники
трибунов).

94. Судейская коллегия (decemviri stlitibus indicandis) рассматривала, в
частности, дела о свободе и о гражданстве.

95. Храм Цереры на Авентине, где она почиталась вместе с Либером и Либерой
(см.: примеч. 93 к кн. II), был освящен в 493 г. до н.э. Храм стал центром
плебейских интересов. Здесь обосновались плебейские эдилы. Здесь же
находились их архив и казна.

96. См.: примеч. 75 к кн. II.

97. Речь идет о птицегадании.

98. Это, конечно, попытка тенденциозного истолкования закона в интересах
патрициев.

99. Речь идет о предварительном третейском суде (см.: примеч. 48).

100. Собств.: viator ("хожалый"?) - прислужник при народном трибуне.

101. Вся эта речь, вложенная в уста Аппию, - типичное риторическое
упражнение по защите парадоксального тезиса.

102. См.: примеч. 68 к кн. II.

103. Ранее Ливий уже упоминал о предварительном обнародовании Законов (III,
34, 1-2 - первые десять таблиц и III, 37, 4 - еще две). Однако здесь он
следует традиции, которая приписывала окончательное принятие и
обнародование Законов XII таблиц консулам Валерию и Горацию (чьи имена
связывались с проведением демократических преобразований), а не
скомпрометировавшим себя децемвирам.

104. Изображения (в древнейшие времена - восковые маски) прославленных
предков хранились и почитались в знатных семьях.

105. Тибур, один из древнейших городов Лация, был расположен примерно в 27
км к северо-востоку от Рима, на обоих берегах реки Аниен. В течение долгого
времени Тибур принимал римских изгнанников. Был одним вз ведущих членов
Латинского союза. В IV в. до н.э. совместно с пренестинцами вел против Рима
многочисленные войны.

106. См.: III, 39, 3.

107. О Фламиниевом луге см.: примеч. 91. Почитание Аполлона пришло в Рим
очень рано (по-видимому и через этрусков, и непосредственно от греков).
Поскольку это был чужеземный культ, место для него было найдено вне померия
(см.: примеч. 138 к кн. I) за Карментальскими воротами на Марсовом поле:
здесь находилось древнейшее святилище. В храме, построенном тут позднее - в
431 г. до н.э. (или в расположенном неподалеку храме Беллоны - см. примеч.
71 к кн. X), впоследствии происходили те заседания сената, которые
приходилось проводить за пределами померия (обычно такие заседания были
нужны, чтобы принять решение о триумфе, так как полководец, притязавший на
триумф, не имел права до торжества входить в город). Заседание, о котором
рассказывает здесь Ливий, тоже происходило, как он считает, на традиционном
месте.

108. Они были консулами в 454 г. Обращает на себя внимание кооптация
патрициев в коллегию народных трибунов, куда они выбраны быть не могли.

109. Первое упоминание о квесторах как хранителях казначейства (эрария) при
храме Сатурна; там хранились и знамена (как священные предметы).

110. На Латинской дороге. О милевых камнях см.: примеч. 33 к кн. II.

111. Мятежи против римской власти.

112. Грозившего им, если бы знамена остались у врага.

    Тит Ливий. История Рима от основания города. Примечания к книге IV.

Текст приведен по изданию: Изд-во "Наука" М., 1989 Комментарий - Н.Е.
Боданской

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Закон Канулея (445 г. до н.э.) был реакцией плебса на запрет смешанных
браков. Согласно традиции, закон, запрещающий браки между патрициями и
плебеями, был записан на одной из двух добавочных таблиц, принятых второй
коллегией децемвиров. См.: Цицерон. О государстве, II,63: "Ибо децемвиры,
прибавив две таблицы несправедливых законов, бесчеловечным законом
воспретили браки между плебеями и „отцами", хотя обыкновенно разрешаются
даже браки с иноземцами (закон этот впоследствии был отменен Канулеевым
плебисцитом)" (пер. В.О. Горенштейна). Борьба плебеев за принятие Канулеева
закона имела и более широкое значение: они и тут отстаивали свое
достоинство римских граждан (ср.: IV, 4, 8, 12).

2. Не совсем ясно, каким "родовым правам" могли угрожать такие смешанные
браки. "Родовые права" детей, рожденных в законном браке, включая право
наследования, определялись только родством по отцовской линии. Сын
"следовал отцу", на что и указано в речи, вложенной Ливием в уста Канулея
(см.: IV, 4, 11).

3. Верругина - город в Южном Лации, расположенный на крутом холме. В
предыдущих книгах не упоминалась.

4. Только патриции могли отправлять главные жреческие должности, совершать
некоторые обряды, участвовать в ряде культов. У отдельных родов и фамилий
были и собственные культы.

5. Судя по I, 1, 2, трибуны заводили речь о том, чтобы один из консулов мог
(а не должен был) выбираться из плебеев.

6. См., например: I, 49, 8, 9.

7. См., например: I, 30, 1; I, 33, 5.

8. Раб вообще не входил в гражданскую общину; отпущенник
(несвободпорожденный) получал гражданство, но урезанное: он не мог ни
служить в армии, ни занимать выборных должностей.

9. Римские жрецы (понтифики) составляли роспись дням каждого года ("фасты")
и другие записи, куда заносились, в частности, имена должностных лиц,
триумфы и важнейшие события каждого года. Записи эти не были доступны
посторонним - даже роспись присутственным и неприсутственным (см.: примеч.
70 к кн. I) дням года была обнародована лишь в 304 г. до н.э. (см.: IX, 46,
5).

10. Ливий здесь следует авторам, которые приписывали Нуме учреждение этих
жреческих коллегий (Дионисий Галикарнасский, II, 63; Цицерон. О
государстве, II, 26). В первой книге Ливий, рассказывая о Нуме, говорит
лишь об одном понтифике (I, 20, 5-6), а об авгурах вообще не упоминает.
Согласно Цицерону, какие-то авгуры (очевидно, трое - по числу триб) были и
до Нумы, который только к прежнему их числу прибавил еще двоих (ср.: X, 6,
6-7).

11. См.: I, 42,4; 43,13.

12. "Запятнанными" считались лица, промышляющие своим телом или
сводничеством, занимающиеся сценическим ремеслом, осужденные за
прелюбодеяние и т.п. Брак с ними был запрещен - в императорское время для
сенаторов и членов их семейств, а в более раннее, вероятно, не только для
них.

13. По римскому праву, жену вводили в дом мужа ("как бы в обиталище
брака"), но не мужа в дом жены. (Поэтому женщина могла выйти замуж за
отсутствующего, например, по его письму, перейдя в его дом, а мужчина не
мог жениться на отсутствующей) (Дигесты, 23, 2, 5).

14. В Риме дети, рожденные в законном браке, следовали положению отца,
рожденные вне брака - положению матери.

15. Речь идет о двух "уходах" плебеев - в 494 и в 449 гг. до н.э.

16. Такое положение сохранялось до 300 г., когда с принятием Огульниева
закона плебеям был открыт доступ в высшие жреческие коллегии и,
соответственно, предоставлено право птицегадания.

17. Правом "вмешательства", т.е. запрета, обладало в Риме любое выборное
должностное лицо по отношению к другому равному ему или нижестоящему.
"Вмешательство" трибунов друг против друга отвечало этому принципу. Но
трибунское вмешательство в дела высших магистратов, наложение запрета на
решения сената, на предложения, вносимые в народные собрания и т.п.
основывалось на сакральной неприкосновенности трибунов, ставившей их в
особое положение (см.: примеч. 75 к кн. II), закрепленное законом Горация и
Валерия 449 г. до н.э.

18. Эти трибуны отличались от консулов численностью коллегии (от трех до
шести человек) и отсутствием права на триумф. С 445 по 367 г. до н.э. (пока
существовала эта вновь учрежденная должность) такие трибуны избирались
вместо консулов 51 раз, а консулы - 22 раза. Переходы от одних к другим
объяснялись политической и военной ситуацией.

19. См.: примеч. 3 к кн. II.

20. Для птицегаданий ставился шатер с прорезанной для наблюдения за небом
крышей. Любое упущение в обряде лишало силы последующие выборы. Поэтому
всякое сомнение на этот счет расследовалось авгурами, которые и выносили
свое решение.

21. С ардеянами (см.: примеч. 163 к кн. I) возобновлен был договор о союзе
(об ардеянах как римских союзниках см.: III, 71, 1-2; об их отпадении от
римлян и его причинах см.: IV, 1, 4; III, 72, 7).

22. Здесь речь, возможно, идет о так называемой "Большой летописи"
("Больших анналах"), составленной на основе годичных записей
жрецов-понтификов и названной так за свой объем - 80 книг (не сохранились).

23. Лициний Макр - римский историк I в. до н.э. Подробней о нем см. в
заключительной статье.

24. "Полотняные книги" - часть магистратских списков, восстановленных после
гибели подлинников в пожаре 390 г. до н.э. (при взятии Рима галлами).

25. Храм Юноны Монеты (Юноны Советчицы) в Крепости на Капитолии построен в
344 г. до н.э. (см.: VII, 28.). С 269 г. до н.э. при этом храме начали
чеканить деньги (отсюда и слово "монета", утвердившееся в европейских
языках). Вероятно, в храме находился и архив, где содержались различные
официальные документы.

26. Первоначально полномочия цензоров ограничивались проведением переписи
(ценза) и составлением списка граждан но разрядам. Отсюда развились и
другие их функции: составление и регулярные пересмотры списков сената,
надзор за нравами (с правом наказания: исключения из сословия, перемещения
в другую трибу, наложения штрафа), наконец, финансово-администативная
деятельность (постепенно в их ведение перешли все государственные доходы,
откупы и т.д.). Цензоры - их было двое - избирались народным собранием по
центуриям. Первоначально они избирались только из патрициев, но с 350 г. до
н.э. эта должность стала доступна для плебеев, а с 339 г. до н.э. один из
цензоров обязательно должен был быть из плебеев.

27. Об их консульстве см. выше: IV, 7, 7-10. Как правило, цензорскую
должность занимали бывшие консулы.

28. Рассказ предполагает, что отца девушки не было в живых. У древних
римлян (и, видимо, у других италийцев) женщины "собственного права", т.е.
не состоявшие во власти отца или мужа, находились под опекой. Как правило,
опекунами становились ближайшие родственники или члены рода (т.е. возможные
наследники). Задачей опеки было сохранение фамильного имущества.
Собственно, управление имуществом предоставлялось опекаемой, но в
предусмотренных правом случаях - при заключении сделок, составлении
завещания, отпуске рабов на волю и т.п. - требовалось обязательное участие
(auctoritas) опекуна.

29. Опека представляла отцовскую фамилию и отцовский род. Мать же сама
должна была находиться под опекой родственников своего отца (а не мужа).

30. Речь идет о плебеях Ардеи.

31. Для охраны лагеря римляне делили ночь на определенные промежутки
времени, в которые сменялся караул. Ночь делилась на четыре "стражи"
(vigiliae; ср. лат. vigilo - "бодрствовать") (по три часа каждая). Римляне
не вели счет часов от полуночи или полудня, а делили день или ночь на 12
"часов". Таким образом, продолжительность часа не была постоянной.

32. Видимо, вольски не довели до конца строительство кругового вала вокруг
Ардеи.

33. См.: III, 71-72; IV, 1, 4; IV, 11.

34. Речь идет, видимо, о Великих играх (см.: примеч. 119 к кн. I; ср.
также: VI, 42,12).

35. Эта должность (praefectus annonae) была учреждена лишь при Августе в 6
г. н.э. Во времена Республики забота о продовольственном (хлебном)
снабжении лежала на магистратах (эдилах) и только в исключительных случаях
поручалась специально назначенным людям (ср. также: II, 27,5).

36. Древний обычай покрывать голову перед смертью известен по многим
источникам. См., например: Светоний. Юлий, 82, 2; Гораций. Сатиры, II, 3,
37.

37. Рассказ о Спурии Мелии восходит, судя по каким-то сохранившимся
фрагментам, к сочинениям римских историков догракховского времени, но на
нем, как считают, сказались также мотивы и лексика, характерные для
гракховского и послегракховского времени. На их фоне особый акцент
приобретает указание на происхождение Мелия "из всаднического сословия"
(которое именно со времени Гракхов стало самостоятельной политической
силой).

38. О "гостеприимцах" см.: примеч. 57 к кн. II.

39. Сведения, сообщаемые Ливием о вторичном (после 458 г. до н.э.) избрании
Цинцинната на должность диктатора, оспаривались исследователями.

40. Здесь неточность: сыновья Брута, о которых идет речь (ср.: II, 5, 8)
приходились не сыновьями, а внуками царской сестре Тарквинии, матери Брута
(см.: I, 56, 7).

41. См.: II, 41.

42. Имеются в виду Аппий Клавдий (децемвир) и Спурий Кассий (консул).

43. Т.е. зловещее, требующее умилостивить богов.

44. Ср.: II, 41, 10 и примеч. 93 к кн. II.

45. Эквимелий - пустырь в Риме, к юго-востоку от Капитолия, близ Минуциева
портика. Римские авторы производят это название от имени Спурия Мелия.
Варрон (О латинском языке, V, 157) связывает это название со словом aequare
- "сравнивать с землей", а Цицерон (О своем доме, 101) - с aequum est -
"справедливо" (наказан был Мелий).

46. "Тройные ворота" (названные так, видимо, по трехарочному проходу) в
старой городской стене находились близ Тибра, напротив северной оконечности
Авентина.

47. Модий - римская мера сыпучих тел (8, 754 л.)

48. Перевод здесь следует рукописной традиции. Издатели считают текст
неисправным и дополняют: "...получил в награду золоченого быка и статую за
Тройными воротами" (наиболее распространенная анонимная конъектура) или
даже: "...быка, золотой венок и статую...", или: "...быка и золоченую
статую..." (конъектура Конвея, принятая Б.О. Фостером). Эта последняя
конъектура не кажется убедительной. Ср.: XXV, 12, 13: "...Аполлону быка
золоченого (т.е. с вызолоченными для жертвоприношения рогами. - Ред.) и две
козы белых золоченых, Латоне корову золоченую...". Статуя Минуция за
Тройными воротами упоминается у Плиния Старшего (Естественная история,
XVIII, 15; ср.: Дионисий Галикарнасский, XII, 4, 6).

49. Переход патриция в сословие плебеев требовал его усыновления плебеем.
Необходимость в этом возникала в случае, когда патриций добивался должности
народного трибуна. О Минуции как "одиннадцатом народном трибуне" пишет и
Плиний (см.: пред. прим.).

50. Требониев закон- см.: III, 65, 4.

51. Ларс Толумний и был царем вейян.

52. Первые скульптурные изображения людей (а не богов), воздвигавшиеся, как
правило, в память о славных деяниях того или иного лица, появились в Риме в
середине V в. до н.э., так что 438 г. - правдоподобная дата для такого рода
памятника. Упоминаемая Ливием скульптурная группа находилась на Форуме еще
во времена Цицерона (см.: Цицерон. IX Филиппика, 4-5; ср. также: Плиний.
Естественная история, 34, 23).

53. Фалиски - народ, родственный как этрускам, так и латинам (в их языке
сочетались черты этрусского и латинского, специфика похоронных обрядов
также свидетельствует об этническом родстве фалисков с двумя этими
народами, черты сходства заметны и в культуре). Фалиски населяли местность,
расположенную в окрестностях горы Соракт на юго-востоке Этрурии (главный их
город - Фалерии) и были неизменными союзниками вейян в борьбе против Рима.

54. См.: примеч. 41 к кн. III.

55. Римский лагерь имел четверо ворот. По концам продольной оси (по которой
проходила "преторская улица") располагались "преторские" и "декуманские"
(задние) ворота. По концам "главной улицы", проходившей поперек лагеря, -
"левые главные" и "правые главные".

56. Это так называемые "триарии". См.: примеч. 102 к кн. II; см. также:
VIII, 8, 3-10.

57. О "тучных доспехах" см.: I, 10, 5-7 и примеч. 47 и 48 к кн. I.

58. Римский фунт - 327, 45 г.

59. В Римской исторической традиции не было единодушия, о котором пишет
Ливий. Ливий относит подвиг Косса к году, когда тот был военным трибуном в
коннице, а Мамерк Эмилий диктатором, т.е. к 437 г. до н.э. Валерий Максим
(III, 2, 4) относит это событие к году, когда Косс (сперва военный трибун с
консульской властью) стал начальником конницы при диктаторе (том же Мамерке
Эмилии), т.е. к 426 г. до н.э. (если следовать хронологии Ливия). Войну
этого года с вейянами Ливий считает новой (см. ниже; IV, 32, 3-4). Диодор
Сицилийский, рассказывая о событиях 426 г. (XII, 80, 6-8), относит к ним и
убийство римских послов Ларсом Толумнием (хотя о подвиге Косса не
упоминает). Искать или не искать удвоения событий в повествовании Ливия,
"консульский ранг" должностей Косса в 426 г. выглядит более подходящим для
посвящения "тучных доспехов".

60. Т.е. императора Августа. "Свидетельство" высочайшего покровителя
поставило Ливия в затруднительное положение (о чем выразительно
свидетельствует вся эта Ливиева вставка в уже готовый текст, который в
дальнейшем изложении остался нетронутым - ср.: IV, 30-32). Можно
предполагать, что "свидетельство" Августа имело определенный политический
смысл. Ведь в 29 г. до н.э. проконсулу Македонии Марку Лицинию Крассу было
отказано в триумфе и в праве принести Юпитеру "тучные доспехи", причем
основанием для отказа послужило именно отсутствие у него высшей власти
(см.: Дион Кассий, 51, 24, 4).

61. Т.е. в 428 г. до н.э. Некоторые современные исследователи все же
принимают эту "Августову" датировку посвящения доспехов Коссом.

62. По версии Цицерона (О своем доме, 86), Сервилий Агала был осужден
народным собранием и отправился в изгнание. По Валерию Максиму (V, 3, 2),
его изгнание было добровольным. Историчность народного трибуна Спурия
Мелия, пытавшегося восстановить доброе имя своего тезки или родственника
(убитого Сервилием Агалой - см. выше, гл. 14) подвергалась сомнению.

63. О дуумвирах по священным делам см.: примеч. 22 к кн. III.

64. Обет о постройке храма Квирива был дан в 325 г. до н.э., возведен и
освящен этот храм был лишь в 293 г. до н.э. (Плиний. Естественная история,
VII, 213). Однако вполне вероятно, что на этом месте находилось более
древнее святилище Квирина (Плиний. Естественная история, XV, 120; Фест,
303L.). Совещания сената могли происходить в любом освященном авгурами
здании. Выбор в данном случае храма Квирина может объясняться его
местоположением - близостью к Квиринальским воротам и, соответственно, к
театру военных действий.

65. "Общественное здание" (Villa publica) было построено в 435 г. до н.э.
на Марсовом поле, недалеко от Фламиниева цирка. Впоследствии Villa publica
перестраивалась, ее размеры увеличивались (194 и 34 гг. до н.э.), она стала
постоянным местом проведения ценза и набора войска. Здесь же помещались
авгуры во время народных собраний.

66. Об этрусском двенадцатиградье см.: примеч. 40 к кн. I. Собрания этого
союза происходили у святилища Волтумны (видимо, на территории Вольсиний). В
Волтумне принято видеть богиню - женский аналог бога Вортумна (Вертумна).
Но существует и мнение, что это просто другая форма имени того же бога (у
этрусков были мужские имена с окончанием -а). Варрон (О латинском языке, V,
46) называет Вортумна главным богом этрусков. Пропорций (I в. до н.э.)
говорит о вольсинийском происхождении Вертумна (Элегии, V, 2, 4) и связывая
его имя с латинским "vertere" ("поворачивать", "изменять"), считает его
богом природного круговорота и превращений.

67. Возможно, что первоначально цензоры действительно занимали свою
должность в течение пяти лет, т.е. весь период от одного ценза до другого.
Однако достаточно быстро срок их деятельности был ограничен 18 месяцами.
Нет необходимости приписывать ограничение этого срока определенному
государственному деятелю (в данном случае - Мамерку Эмилию).

68. Эрарии - низшая категория римских граждан. Они не голосовали и не
избирались на должности, не служили в легионах, и облагались не налогами по
цензу, но подушной податью, устанавливаемой по произволу цензоров. Цензоры
переводили граждан других категорий в эрарии в виде наказания.

69. Храм Аполлона Врачевателя был построен и посвящен в 431 г. до н.э. по
случаю чумной эпидемии. Он находился на месте прежнего святилища (см.:
примеч. 107 к кн. III). До времени Августа он оставался единственным в Риме
храмом Аполлона.

70. Попытки борьбы со злоупотреблениями (в первую очередь - с подкупом
избирателей) при соискании государственных должностей предпринимались в
Риме регулярно, по крайней мере, с середины IV в. до н.э. Время, к которому
Ливий относит здесь принятие такого закона, представляется слишком ранним.
К тому же практика ношения кандидатами белой одежды никогда не прекращалась
(само слово "кандидат", т.е. претендент на государственную должность,
происходит от лат. candidus - "белый"). Впрочем, и впоследствии все попытки
борьбы против злоупотреблений при выборах не только не увенчались успехом,
но, напротив, косвенно способствовали развитию изощренной и сложной системы
воздействия на избирателей в обход законов, грозивших нарушителям тяжелыми
наказаниями.

71. Такой закон обрекал ослушников в жертву подземным богам (т.е. всякий
имел право их убить).

72. См.: примеч. 119 к кн. I.

73. Ланувий, отделенный от Тускула Альбанскими горами, не мог находиться
рядом с местом сражения. Диктатор Постумий - лицо историческое, но сведения
о нем оформлены в рассказ с помощью сомнительных и даже недостоверных
деталей; римские историки нередко поступали так при нехватке материала.

74. Тит Манлий Торкват, консул 374 г. до н.э., казнил своего сына за
неповиновение на поле сражения (см.: VIII, 7, 8-22).

75. Это неточно: карфагеняне давно уже боролись с греками за Сицилию.
Попытка завладеть этим островом была предпринята ими еще в 480 г. до н.э.
Что касается упомянутой Ливием высадки карфагенян в Сицилии, то других
сведений о ней нет. Говоря о карфагенянах как о будущих врагах римлян,
Ливий имеет в виду Пунические войны, которым посвящена значительная часть
его труда.

76. Этот закон (Папириев-Юлиев 430 г.) устанавливал максимальные штрафы в
денежном исчислении: 20 тяжелых ассов для бедных и 3000 для богатых.

77. Вероятно, в связи с упомянутым инцидентом, для контроля над ситуацией,
в Фидены были отправлены новые поселенцы из числа надежных людей. Говоря о
"земле погибших на войне", Ливий, вероятно, имел в виду землю фиденян,
погибших в 435 г. до н.э. при захвате города Римом.

78. О фециалах см.: I, 24, 4-9; I, 32, 5-14; примеч. 85 и 104 к кн. I.

79. Так как в компетенцию трибунов с консульской властью не входило
совершение ауспиций, они не имели права назначать диктатора и праздновать
триумф.

80. См.: IV, 24, 7-9.

81. Победа у Номента была одержана диктатором Сервилием (см.: IV,22,2)

82. См. выше: IV, 19, 1-5; 10, 20; см. также: примеч. 59-61.

83. Т.е. от фиденского акрополя.

84. "Общественное поле" (ager publicus) - земли, находившиеся во власти
римской общины и пополнявшиеся завоеваниями. Использовались по-разному.
Здесь речь идет о той их немалой части, которая попадала в распоряжение
отдельных лиц. "Право заимки" позволяло занимать участки "общественного
поля" всякому, кто мог обеспечить их использование (он должен был только
вносить небольшую плату). Идея раздела "общественного поля" между
малоимущими стала популярна во II в. до н.э.

85. Обещания, которые здесь у Ливия дают претенденты на должность трибуна с
консульской властью, несут на себе отпечаток аграрного законодательства
времен Поздней республики. Жалованье воинам, однако, было установлено
сенатом в 406 г. до н.э. (см.: IV, 59, 11 и далее).

86. Самниты - древнеиталийские племена умбро-оскско-сабелльской ветви,
включавшие гирпинов, кавдинов, караценов, пентров. Некоторые античные
авторы включают в состав самнитской конфедерации френтанов и сабеллов. В V
в. до н.э. началось вторжение самнитов из северных районов в западные и
юго-западные области Апеннинского полуострова, где они смешивались с
местным населением.

87. Капуя - крупный город в Кампании; был основан около 600 г. до н.э.
предположительно - этрусками. Возможно, что его первоначальное название
действительно было Вультурн. Около 440 г. Капуя была захвачена сабеллами.

88. Декурион - командир декурии - десятки всадников (три декурии составляли
турму, десять турм придавались легиону).

89. Небольшой круглый щит ((parma) входил в вооружение конника.

90. Собств. vexillum - это флажок, служивший знаменем соединению конников
или небольшому отряду.

91. О храме Спокойствия (но за Коллинскими воротами) упоминает так же
Августин (О граде Божием, IV, 16). Другими сведениями об этом культе мы не
располагаем.

92. "Тяжелый", или "фунтовой", асс весом около 273 г (это "легкий"
римско-оскский фунт в отличие от более позднего 327-граммового римского) -
литая медная монета, выпускавшаяся не ранее третьей четверти IV в. до н.э.
(т.е. примерно через 100 лет после описываемого здесь времени). А раньше
платежным средством служили медные слитки (печатная и весовая медь).
Позднейший асс - мелкая монета.

93. Тит Квинкций Капитолин Бородатый - консул 471, 468, 465, 446, 443 и 439
гг. до н.э.

94. Речь идет о скорой встрече на том свете.

95. Так делалось, когда всадники воевали в пешем строю (в коннице
центурионов не было).

96. На грязную и изорванную, т.е. траурную.

97. Об овации см.: примеч. 20 к кн. III.

98. Во времена царей и ранней Республики квестором назывался судья (или
следователь) по уголовным делам. С течением времени институт квестуры
приобрел иное назначение: квесторы ведали государственной казной.

99. Отсрочка в рассмотрении дела происходила в случае, если судьями
принималось решение: "non liquet" ("не ясно"), т.е. обстоятельства дела
недостаточно прояснялись в ходе разбирательства и появлялась необходимость
в получении дополнительной информации. (Впрочем, первые достоверные
сведения об этой процедуре относятся ко II в. до н.э.). О весталках см.:
примеч. 23 к кн. I.

100. О Кумах см.: примеч. 28 к кн. II.

101. О Лабиках см.: примеч. 87 к кн. II.

102. Всего в этот период в Риме насчитывалась 21 триба. С 387 г. число триб
постепенно увеличивалось; в 241 г. триб стало 35, и далее это число уже
никогда не изменялось.

103. Видимо, Ливий имеет в виду эдилов и квесторов.

104. Ср.: III, 70, 10. См. также: Фротин, II, 8, 8.

105. Колония, выведенная в Лабики, была колонией латинского права (колонии
римских граждан были в те времена только приморские), поэтому большое число
поселенцев не удивляет, но наделы в таких колониях были значительно больше.
Для колоний же римского права (т.е. таких, где поселенцы не переходили в
латинское гражданство) было характерно малое число поселенцев и крошечные
наделы. Исследователи твердо считают, что двухъюгерный надел (цифра,
встречающаяся в источниках) не обеспечивал прожиточного минимума. Поэтому
существует мнение, что он и не имел такой цели, а только обеспечивал
переселенцу возможность записи в ценз, т.е., так сказать регистрацию его
как римского гражданина. Конечно, при такой гипотезе ряд вопросов остается
открытым.

106. См.: примеч. 90 и 92 к кн. III.

107. Судя по контексту, речь здесь идет о возвращении государству (для
распределения между плебеями) всех земель, "захваченных у неприятеля" и
находившихся во владении "знатных людей" (nobiles). И содержание, и лексика
этого "предложения", как и тенденциозность рассказа, говорят о его позднем
происхождении.

108. Видимо, анахронизм (первый случай продажи земельных участков
засвидетельствован для 205 г. до н.э.).

109. Точнее - прапрадед.

110. Собств. "нового человека" (homo novus), т.е. человека, который своими
усилиями (а не благодаря славе предков) достиг заметного места в
политической жизни. В более узком смысле слова - это тот, кто первым в
своем семействе достиг консульства или хотя бы других курульных должностей
(в число которых должность народного трибуна отнюдь не входила).

111. Наряду с прочими природными явлениями, наводнения воспринимались как
знамения.

112. Боланцы - жители Бол, древнего поселения, расположенного в Лации.
Город был членом Альбанского союза (Плиний. Естественная история, III. 69),
находился недалеко от Лабик и Толерия. В 389 г. до н.э. Волы были взяты
Марком Фурием Камиллом (см.: VI, 2, 14) и разрушены.

113. Т.е. накрыть корзиной и завалить камнями. Ср.: I, 51, 9.

114. Ферентин - город герников в Лации; был разрушен римлянами во время II
Пунической войны (218-201 гг. до н.э.). Не путать с рощей Ферентины (см.
примеч. 148 к кн. I).

115. На протяжении V в. до н.э. из рода Ицилиев вышло несколько трибунов.
См.: II, 58, 1; III, 63, 8.

116. Т.е. Тирренского.

117. В это время в Сицилии не было тиранов. Агригентский тиран Ферон и
сиракузский Гиерон умерли без преемников соответственно в 472 и 467 гг. до
н.э. Новый тиран, Дионисий, пришел к власти в Сиракузах лишь в 406-405 гг.
Однако для античных историков само слово "Сицилия" связывалось с тиранией.
Сообщение же о поставках хлеба из Сицилии в конце V в. (410-е годы до
н.э.), видимо, достоверно: именно в этот период отношения между Сицилией, с
одной стороны, и Карфагеном и Афинами, с другой, сильно обострились. Таким
образом, в интересах Сицилии было поддерживать дружественные отношения с
Римом или, по крайней мере, обеспечивать его нейтралитет.

118. Этрускам было выгодно обострение отношений Рима с самнитами; их
интересам соответствовало также сохранение и поддержание торговли между
Римом и Сицилией.

119. Точное расположение Карвента (Касвента? - ср.: Плиний. Естественная
история, III, 69) неизвестно.

120. См.: примеч. 17 к кн. II.

121. См. выше примеч. 110.

122. См.: примеч. 71 и 73 к кн. I.

123. Т.е. должность военного трибуна с консульской властью.

124. См.: IV, 1, 4. О том, что Верругина тем временем переходила к
вольскам, Ливий не упоминает.

125. Город Антий в конце V-IV в. до н.э. действительно не раз выступал
против Рима (лишь в 338 г. он потерпел окончательное поражение и туда была
выведена колония). Непонятно, однако, каким образом, например, победа при
Антии могла повлечь за собой захват крепости у Фуцинского озера (см. ниже:
IV, 57, 6-7 и след. примеч.). Видимо, правы те, кто считает, что речь здесь
должна идти о другом городе, Антине, расположенном в 8 км от Фуцинского
озера. Ошибку эту приписывают Валерию Антиату, всячески старавшемуся
подчеркнуть роль его родного города и не слишком заботившемуся о
достоверности изложения.

126. Фуцинское озеро - большое озеро в Центральной Италии; в XIX в. было
осушено.

127. Мирный договор с вейянами на 20 лет был заключен в 426 г. до н.э. (см.
выше: IV, 35, 2).

128. О фециалах см.: примеч. 85 и 105 к кн. I.

129. См. выше: IV, 17, 2.

130. Город Анксур (название вольское), или Таррацина находился в Южном
Лации на Аппиевой дороге (на берегу моря).

131. Об этом сообщает и Диодор Сицилийский (XIV, 16, 5), который прямо
говорит о ежегодных выплатах.

132. Серебряную монету в Риме стали чеканить с 269 г. до н.э.

133. Вблизи Ферентина и Эцетр не было обнаружено следов вольскского города
Артены. Нет других сведений и об одноименном этрусском городе,
расположенном между Цере и Вейями (см. ниже: 61, 11).

134. Сервием он был назван, видимо, как бывший раб (servus), а Римским, так
как получил свободу от римского государства.

     Тит Ливий. История Рима от основания города. Книга V. Примечания.

Текст приведен по изданию: Изд-во "Наука" М., 1989 Комментарий - Н.Е.
Боданской

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Видимо, Ливий включил в список военных трибунов 403 г. до н.э. также
имена двоих цензоров: Марка Фурия Камилла и Марка Постумия Альбина (ср.:
Валерий Максим, II, 9, 1, а также: Плутарх. Камилл, 2). Ниже мы
сталкиваемся и с продолжением, и с молчаливым исправлением этой ошибки
(ср.: 10, 1 и 14, 5, где оба раза говорится о вторичном избрании Камилла в
военные трибуны - соответственно для 401 и для 398 гг. до н.э.). Видимо,
речь должна была бы идти о первом и втором избрании. (Путаница может
объясняться использованием разных источников или просто ошибкой, допущенной
в первой главе.)

2. Рассказывая о событиях 438 г. до н. э, (IV.17.1), Ливий упоминает
царствовавшего тогда в Вейях Ларса Толумния. Никаких указаний на то, что на
протяжении 35 лет (т.е. к 403 г. до н.э.) там происходили какие-нибудь
изменения государственного устройства, в тексте Ливия нет.

3. Эти игры происходили при святилище Волтумны, религиозном и политическом
центре двенадцатиградья (см.: примеч. 66 к кн. IV). Жрец для руководства
играми избирался из 12 старейшин союзных государств.

4. Настоящей причиной конфронтации Вей с остальными этрусскими
государствами, видимо, было расхождение политических интересов. Вейи были
расположены очень близко к Риму и вели с ним постоянные войны. Остальные
этрусские города были достаточно удалены от Рима и заинтересованы в
сохранении мирных отношений и в торговле с ним (в первую очередь, хлебом).

5. Строительство "зимних квартир" (hibernacula) было новшеством, связанным
с десятилетней осадой Вей - первой столь затяжной войной, предпринятой
Римом. Это были деревянные и каменные строения (нечто вроде казарм),
предназначенные для длительного проживания (ср.: XXIII, 46, 9; XXXVII, 79,
2); в палатках же, как правило, войска размещались во время летних кампаний.

6. Представление о военных кампаниях как о сезонных (и ежегодных) имело
глубокие корни в римском сознании. Оно было закреплено в соответствующих
календарных праздниках. Ритуальная подготовка к предстоящему военному
сезону начиналась в первый день марта (месяц Марса), когда "оружие и щиты
приходят в движение" - жрецы-салии в военной пляске проходили через город,
ударяя мечами о щиты (см.: примеч. 73-74 к кн. I). На 9-23 марта
приходилось еще несколько церемоний подобного рода. Завершался военный
сезон осенью (19 октября) "очищением оружия", которое затем припрятывалось
до следующего года. Потребность воина-земледельца в какое-то время года
"возвращаться, чтобы повидать родной дом и свое хозяйство" тоже
представлялась естественной римскому общественному мнению. Ср. предание о
римском полководце Гае Атилии Регуле, который (во время I Пунической
войны!) мотивировал просьбу об отставке смертью раба, управлявшего его
хозяйством, что грозило оставить без пропитания жену и детей Регула (см.:
Валерий Максим, IV, 4, 6).

7. Слово "проконсульский", очевидно, относится тут не к позднейшим
проконсулам, а к военным трибунам с консульской властью, которые ведь тоже
выбирались "вместо консулов" (pro consulibus - см.: IV, 7, 1; 41, 10).

8. В 416 г. до н. э. (см.: IV, 48, 6).

9. Ср., например: Платон. Законы, 777.

10. Имеется в виду Троянская война.

11. См.: примеч. 45 к кн. I.

12. Об охоте как одном из средств тренировки тела и духа, воспитания
физической и моральной выносливости см., например: Ксенофонт. Киропедия, I,
2, 10; Цицерон. О природе богов, II, 161; Гораций. Послания, II, 18, 49.

13. См.: II, 32, 2; 33, 3.

14. Избиение палками до смерти - один из видов казни за преступления против
воинской дисциплины (обычно к этой казни присуждали за воровство в лагере,
лжесвидетельство, побег и серьезные нарушения караульной службы). См.:
Полибий. VI, 37, I сл.

15. Ср.: IV, 32, 2.

16. Всадники, входившие в 18 центурий, получали от государства коня и
средства на его содержание, служба же всадников "с собственным конем" была
проявлением их гражданского энтузиазма в моменты критического положения дел
на войне.

17. Плата всадникам была втрое выше, чем пехотинцам (ср.: V, 12, 12 и
примеч. 26).

18. Капенцы - жители Капен, этрусского города, имевшего тесные культурные и
экономические связи с соседними Фалериями (см.: примеч. 53 к кн. IV) и с
Вейями. Падение Вей ослабляло и их позиции.

19. См.: IV, 17, 11.

20. Т.е. 1 октября.

21. В действительности, видимо, в первый раз (см. выше, примеч. 1).

22. Видимо, не тождествен упомянутому выше (V, 1, 2).

23. Имеется в виду закон 448 г. до н.э. (Требониев закон), запрещавший
кооптацию патрициев в народные (плебейские) трибуны (см.: III, 65, 4).
Впрочем, историю, рассказанную здесь Ливием, можно рассматривать и как
дублетную по отношению к III, 64-65 (если это так, то трудно определить
достоверную дату Требониева закона).

24. См.: примеч. 92 к кн. IV.

25. Таким образом, первый плебей среди военных трибунов с консульской
властью был братом патриция - такого же трибуна истекшего года. Они носили
разные имена, т.е. принадлежали к разным родам. Возможно, они были сводными
братьями или один из них был усыновлен в патрицианский род. Римское
общество понемногу уже вступает на путь, приведший в конце концов к
образованию "нобилитета" - знати, включившей в себя и патрицианскую, и
плебейскую верхушку.

26. См. выше: 7, 5 и примеч. 17. Следует, впрочем, отметить, что Гней
Корнелий был военным трибуном 401 г. до н.э., а не в 403, когда, судя по
изложению Ливия, были установлены размеры жалованья, выплачиваемого
всадникам.

27. Это были первые публичные лектистернии (от лат. lectus - "ложе" и
sternere - "стлать"): в храмах выставлялись изображения богов на ложах, а
перед ними столы с угощениями. Обращает на себя внимание, что все
"угощаемые" боги были греческие или отождествленные с греческими. Все
население Рима восемь дней праздновало, участвуя в культе этих богов.
Обычай умилостивлять богов такими "пирами" при всенародных бедствиях
прижился в Риме (ср.: VII, 2, 2 - 364 г. до н.э.; VII, 27, 1 - 399 г.;
VIII, 25, 1 - 326 г. и т.д.).

28. Латона почиталась как мать Аполлона и Дианы (Артемиды).

29. Нептун (италийское водное божество, отождествленное с греческим
Посейдоном) и Меркурий упомянуты вместе, видимо, как покровители морской
торговли; Геркулес тоже считался покровителем торговли и к тому же был
связан с сельскохозяйственными культами, так что эти боги могли
умилостивляться как "кормильцы". Аполлон был богом-целителем (в 431 г. до
н.э. был освящен храм, поставленный ему по обету во время чумы). Латона и
Диана почитались вместе с Аполлоном.

30. Описание празднества, сопровождавшего лектистернии, заимствовано Ливием
у Пизона (фрагм. 25 Р.). В нем сочетаются черты греческие и римские, как
впрочем и в самом обряде. Насколько достоверны детали этого описания и
случайны ли упоминания о последующих лектистерниях (см.: примеч. 27) не
сопровождаются подобными описаниями, сказать трудно. Но о тяготении римлян
к новым для них (хотя и не лишенным традиционных элементов) культам и
обрядам Ливий не раз сообщает и в дальнейшем.

31. О гаруспиках см.: примеч. 102 к кн. I.

32. Ср.: Цицерон. О провидении, I, 100; II, 69; Плутарх. Камилл, 4.

33. О спуске вод из Альбанского озера см.: примеч. 40.

34. Тарквинии - один из древнейших городов Этрурии. Окончательно потерял
независимость в III в. до н.э.

35. Ср.: III, 10, 1.

36. Должностные лица, при избрании которых были допущены какие-либо
погрешности в обрядах или не были приняты во внимание дурные знамения,
считались "избранными огрешно". Все совершенные ими священнодействия
считались не имеющими силы. Латинские торжества (feriae Latinae)
проводились на Альбанской горе и были связаны с культом Юпитера Латиариса,
покровителя Латинского союза. В них участвовали все города, входившие в
союз. День Латинских торжеств объявлялся римскими консулами сразу же по
вступлении в консульство. Они же руководили всей церемонией (эта роль была
унаследована Римом от Альбы). Здесь собирались магистраты латинских
городов, приносились жертвы (главная - белый бык), все участники вкушали
жертвенное мясо и молились за римский народ (игры были добавлены к ритуалу
в позднейшие времена).

37. См.: примеч. 66 к кн. IV.

38. Т.е. в Северной Этрурии.

39. Прерогативные центурии - здесь, вероятно, шесть древнейших всаднических
центурий (состоявших исключительно из патрициев), первыми приступавших к
голосованию. В III в. до н.э., в связи с преобразованием комиции, т.е.
слиянием центуриатных и трибутных комиции (между 241 и 218 г. до н.э.),
подобная практика была изменена: из всех центурий первого класса избиралась
одна - centuria praerogativa, - которая и получила право первого голоса.
Для общих результатов голосования мнение голосующих первыми часто
оказывалось решающим. Ср.: I, 43, 11.

40. О спуске воды во время Вейской войны рассказывают многие авторы.
Цицерон даже замечает (О провидении, II, 69), что это было сделано не для
спасения Рима, а для использования воды на пригородных полях. Некоторые
исследователи считают, что спуск воды имел целью осушение заболоченных
верхних полей. Сток (очень древний) для отвода воды из Альбанского озера -
более 1200 м в длину и 2-3 м в высоту - сохранился.

41. В рассказах римских авторов о Марке Фурии Камилле историческая
реальность, смешанная с позднейшими вымыслами, послужила материалом для
создания полулегендарного образа героя-полководца, спасителя и благодетеля
Рима.

42. О Великих играх см.: примеч. 119 к кн. I. Мать Матута (одного корня с
maturus - "зрелый", "своевременный") - италийское божество, покровительница
женщин и деторождения. В ее культе принимали участие свободные женщины,
рабыни к нему не допускались. Культ Матери Матуты был очень архаичным и
сопровождался не всегда понятными обрядами. Ее храм находился на Бычьем
рынке близ храма Фортуны (оба они были освящены Сервием Туллием в один
день). Раскопки храма подтвердили его традиционную датировку.

43. Непет - этрусский город. Во время описываемой кампании держал сторону
Вей, после их падения заключил с Римом союз (Диодор Сицилийский, XIV, 98),
но впоследствии снова отпал от него. В 383 или 373 г. до н.э. см.: (Ливий,
VI, 21, 4; Веллей Патеркул, I, 14) он был вновь захвачен Марком Фурием
Камиллом и туда было выведено поселение.

44. В окрестностях Вей археологами было обнаружено несколько подземных
ходов, которые, возможно, использовались как дренажные стоки. Рассказ о
взятии Вей (как и Фиден - ср.: IV, 22, 4) с помощью подкопа, таким образом,
имеет под собой какие-то реальные основания, но все же должен быть отнесен
к легендарным.

45. "Старик Публий Лициний" - это бывший военный трибун с консульской
властью 399 г. до н.э., первый плебей на этой должности (см.: 12, 9), а его
сын - такой же трибун 396 г. до н.э., избранный на эту должность по просьбе
отца и вместо него (см.: 18, 1-6). Теперь он, со своей стороны, приглашает
отца первым высказать свое мнение в сенате, минуя всех сенаторов-патрициев
(вряд ли такое нарушение порядка было возможно). Противником старшего
Лициния в сенате оказывается Аппий Клавдий (20, 5), представитель рода,
всегда враждебного плебсу; Лициний возражает ему (20, 7) и одерживает верх
в сенате. В результате плебс оказывается благодарным (за доставшуюся ему
долю добычи) исключительно семье Лициниев, отцу и сыну (22, 2). Таким
образом, на протяжении нескольких глав история двух Лициниев складывается в
целую новеллу, видимо, заимствованную Ливием у Лициния Макра (см.: примеч.
23 к кн. IV).

46. Как это было принято.

47. Ср.: Плутарх. Камилл, 5, 6.

48. Ср.: Ливиево "Предисловие" ко всему труду (§ 6).

49. Описание процедуры "эвокации" ("вызывания") разделено Ливием на
отдельные эпизоды, включаемые в общий контекст рассказа о взятии Вей (V,
21, 3; V, 22, 4-6). Тот же рассказ мы находим у Валерия Максима (I, 8, 3) и
Плутарха (Камилл, 6). Эти авторы с большим почтением относятся к рассказу о
чуде, а по Плутарху, лучшим доказательством его истинности служит сама
судьба Рима. Храм по обету был выстроен на Авентине в 392 г. (см.: V, 31,
3). Подробней об эвокации см.: Макробий. Сатурналии, III, 9, 6-4.

50. Культ Солнца Индигета (Родоначальника) в Риме и Италии был древним. Его
святилище было в Лавинии (Плиний. Естественная история, 56). Культ этот,
возможно, был связан с культом Юпитера. Колесо и колесница - традиционные
атрибуты Солнца.

51. Ливий приписывает высокомерию Камилла непопулярность его триумфа. Но
облачение и колесница, уподобляющие триумфатора Юпитеру, были традиционпы.
Недовольны были тем, как Камилл распорядился военной добычей (ср.,
например: V, 25, 11).

52. Колония была выведена в 393 г. (см.: Диодор Сицилийский, XIV, 102, 4) в
Цирцеи (см.: примеч. 158 к кн. I). Названное Ливием число переселенцев
характерно для колоний латинского права.

53. См. ниже: V, 49, 8 и др.

54. Собств. "оптиматы"; см. об этом: примеч. 73 к кн. III.

55. Ср. дублетный вариант: V, 50, 7.

56. Речь идет о проекте закона о переселении части римского народа в Вейи
(см. выше: V, 24, 7).

57. В третий раз (см. выше, примеч. 1).

58. Это мог быть Корнелий Сципион или Корнелий Косс (ср.: V, 24, 1); или
Корнелий Малугинский (ср.: V, 14, 1).

59. В Риме первая общественная школа была открыта в III в. до н.э. Фалиски
- народ этрусского происхождения - были ближе знакомы с греческой культурой
и могли достаточно рано перенять греческую систему воспитания. Сама история
о фалискском учителе явно литературного происхождения, передается многими
авторами.

60. Липары (Липарские острова) - семь островов вулканического
происхождения, в Тирренском море (к северо-востоку от Сицилии). Главный из
них - Липара.

61. О договоре гостеприимства см.: примеч. 57 к кн. II. Рассказ о римском
посольстве в Дельфы, пиратах. Тимасифее и договоре, с ним заключенном, см.
также у Диодора Сицилийского (XIV, 93, 3-5), который заканчивает его
сообщением об освобождении от налогов, дарованном потомкам Тимасифея, когда
Липара была захвачена римлянами (252 г. до н.э.).

62. Т.е. к четвертому часу после полуночи.

63. См.: примеч. 56.

64. Т.е. на выборах народных трибунов.

65. Высказывалось предположение о том, что Вергиний и Помпоний были не
народными трибунами, а военными трибунами с консульской властью (в качестве
косвенного аргумента указывалось на параллели - IV, 40, 4 и V, 11, 4).
Однако военные трибуны с такими именами Ливием для соответствующих годов не
упомянуты.

66. В триумфальных процессиях несли изображения покоренных стран и городов.
Впрочем, обычай этот, видимо, более поздний.

67. Ср.: Диодор Сицилийский, XIV, 102, 4.

68. Ливий отождествляет консула 392 г. до н.э. со знаменитым Марком Манлием
Капитолийским, чье прозвище - в соответствии с традицией - объясняет
спасением Капитолия (в 390 г. до н.э. - см. ниже, гл. 47). Но еще в IV, 42,
2 был упомянут Луций Манлий Капитолийский - один из военных трибунов с
консульской властью 422 г. до н.э. (Может быть, прозвище это первоначально
значило просто Капитолиец, т.е. живущий на Капитолии.)

69. Об овации см.: примеч. 20 к кн. III.

70. Это единственное дошедшее до нас упоминание о саппинатах. Возможно,
имеются в виду жители небольшого этрусского поселения, расположенного в 4
км к югу от Вольсиний (прекратило существование как раз в 390-е годы),
следы которого были обнаружены археологами.

71. Впоследствии в подобных случаях цензор, оставшийся без коллеги,
отказывался от власти и избирались два новых.

72. Т.е. 1 июля.

73. См. также ниже: V, 50, 5 и примеч. 130.

74. Другие версии истории об осуждении Камилла находим у Плиния
(Естественная история, 34, 13), где Камилл обвиняется квестором в растрате
или хищении государственных денег) и у Диодора Сицилийского (XIV, 117, 6,
где Камилл призван к суду за нечестивый, "кощунственный" триумфальный въезд
в Рим на белых лошадях - эта версия перекликается с рассказом Ливия - см.
выше, V, 23, 6). Ср. также: Дионисий Галикарнасский, XIII, 5, 1.

75. "Земляки", - точнее, "трибулы" (члены той же трибы). О клиентах см.:
примеч. 41 к кн. II.

76. В разных источниках эта цифра колеблется в пределах от 10 до 500 тыс.
ассов.

77. Лукумон - собств. не имя, а этрусское слово, обозначавшее правителя
города (недаром ниже говорится о его "большой власти").

78. Этот рассказ (встречаемый еще у Катона - фрагм. 36 Р., ср.: Юстин, 43,
3, 4), видимо, возник под влиянием эллинистической литературы. Ее же
канонам, уже утвердившимся и в римской литературе, следует Ливий, предваряя
рассказ о военных действиях этно-географическими экскурсами (XXXIII, 7-1;
XXXIV, 1-35, 3).

79. Таким образом, следуя хронологии Ливия, первый переход галлов в
Северную Италию нужно было бы отнести ко времени около 600 г. до н.э.
Археологически подтверждена только миграция галлов (кельтов) в Италию после
400 г. до н.э., связанная с событиями, о которых и идет речь в V книге.

80. Названия Тускского, или Тирренского, ("нижнего") моря происходят от
италийского и греческого наименований этрусков, Адриатического ("верхнего")
- от названия Адрии (или Атрии), города, основанного, вероятно, в VI в. до
н.э. близ устья реки Пад (см.: примеч. 82). Некоторые авторы (см.: Юстин,
XX, 1, 9) называют Адрию греческой колонией; по археологическим данным, она
была смешанным греко-этрусским поселением.

81. См.прим.40 к кн. I.

82. Пад (греч. Эридан, ныне - По) - река, пересекающая Северную Италию с
запада на восток.

83. Версию Ливия о прибытии венетов в Италию см.: I, 1, 2-3. Этноним венеты
(энеты, венеды) известен в разных областях Европы. От североиталийских
венетов сохранилось небольшое количество коротких надписей. Язык их
италийский, но некоторые детали могут указывать на какие-то связи с
балтийскими языками (венедов Северной Европы принято считать славянами).

84. Вопрос об этнической принадлежности ретов не решен однозначно. Язык их,
видимо, был прединдоевропейским. Он, вероятно, подвергся некоторому влиянию
этрусского (реты пользовались североэтрусским письмом), что и дало античным
авторам повод считать этот язык искаженным этрусским.

85. Сообщение Ливия о миграции галльских племен и о ее причинах основано на
греческой литературной традиции (причем достаточно поздней, II-I вв. до
н.э.) этнографических описаний.

86. Ср.: Цезарь. Записки о Галльской войне, I, 1, 1: "Галлия вся разделена
на три части, из которых одну населяют белги, другую аквитаны, третью те,
что на своем языке называются кельтами, а на нашем галлами". Эти последние
занимали территорию между Сеной, Луарой и Рейном. Из всех античных авторов
лишь Цезарь и Ливий не отождествляют вполне понятий "галлы" и "кельты", у
других (ср. например: Павсаний. Описание Эллады, I, 4, 1; Страбон. IV, 189)
оба названия определяют одну и ту же этническую общность.

87. Другие авторы (Плутарх. Камилл, 15; Цезарь. Записки о Галльской войне,
VI, 24, 1; Аппиан. Кельтские войны, 2, 2) считают причиной переселения
неплодородность галльских земель.

88. Герцинские горы (или Герцинский лес) - горные цепи, расположенные на
территории Южной Германии и Чехии. В античных описаниях местоположения и
протяженности этого массива есть некоторые расхождения.

89. Ливий перечисляет здесь семь основных галльских племен.

90. Трикастины - галльское племя, обитавшее на территории современного
Прованса (в низовьях Роны).

91. Здесь, вероятно, подразумевается переход через Альпы, совершенный
Геркулесом после того, как он угнал быков Гериона (десятый подвиг). Ср.
также позднее сказание о том, как Геракл-Геркулес во время войны с Герионом
стал отцом Галата, который и дал свое имя галатам-галлам (см. Диодор
Сицилийский, V, 24; ср.: Тацит. История, 42). Такие сказания обязаны своим
возникновением определенной тенденции в греко-римской мифографии, а именно:
по мере расширения территорий, по тем или иным причинам представлявших
интерес для греков или римлян, искусственно обогащались и представления о
греческих и римских богах, в сферу "деятельности" которых включались
новоосвоенные (или новообнаруженные) территории. Как правило, это
сопровождалось "контаминацией" греко-римских богов с местными божествами.

92. Саллювии - кельтско-лигурийское племя, населявшее территорию между
рекой Родан (совр. Рона) и Морскими Альпами.

93. Фокея - греческий (ионийский) город в Малой Азии. В 600 г. до н.э.
фокейцы основали на лигурийском (см. примеч. 97) берегу колонию Массилию
(совр. Марсель). Впоследствии Массилия превратилась в цветущий город, один
из главных центров распространения эллинизма на Западе.

94. Это тот же путь, каким, согласно Ливию, шел Ганнибал (ср.: XXI, 38-39).
Дурия и Тицин - притоки Пада.

95. Таким образом, по хронологии Ливия получается, что Медиолан был основан
вскоре после 600 г. до н.э. В действительности г. Медиолан (совр. Милан)
был основан инсубрами (одно из могущественнейших галльских племен; вопреки
утверждению Ливия, инсубры не были родственны эдуям и составляли
самостоятельное племенное образование) около 396 г. до н.э. на месте
разрушенного ими этрусского города (который, в свою очередь, был построен
этрусками не ранее 525 г. до н.э.). См.: Плиний. Естественная история. III,
3, 125.

96. См.: Полибий, II, 17 и Катулл, 67, 34. На территории, которая была
захвачена галльским племенем ценоманов, находились города Бриксия и Верона,
Кремона и Мантуя (см.: Страбон, V, 213).

97. Существует версия, определяющая либуев как коренное лигурийское
население. Сами лигурийцы в классические времена населяли территорию между
Приморскими Альпами и Апеннинами, от Массилии до Пизы. Язык этих древних
племен, как считают сейчас, был прединдоевропейским.

98. Ср.: V, 34, 5, где сеноны названы в числе первых переселенцев.
Противоречие объясняется, возможно, тем, что в источниках Ливия речь шла о
двух волнах переселения сенонов, но, может быть, и просто неверным
истолкованием текста греческого источника (ср.: Полибий, II, 17, 7).
Наиболее ранние авторы, сообщающие о захвате Рима галлами: Феопомп (Плиний.
Естественная история, III, 57); Гераклид (Плутарх. Камилл, 22; ср.:
Полибий, II, 22, 4), говорят о галлах вообще, не уточняя названия племени.
Более поздняя версия идентифицирует это племя с сенонами (см.: Диодор
Сицилийский, XIV, 113, 3 сл.; Страбон V, 212; Аппиан. Кельтские войны, 11,
1). Утент (совр. Узо?) и Эзиз (совр. Эзина) - речки в Северной Италии.

99. Цизальпинская Галлия - территория Северной Италии между Апеннинами и
Альпами, заселенная в V в. до н.э. кельтскими племенами (см выше: V, 34-35).

100. Версия об обращении жителей Клузия к Риму за помощью сомнительна. Ср.
рассказ Диодора Сицилийского (XIV, 113, 3-7), где этот мотив отсутствует
(ср. также: Дионисий Галикарнасский, XIII, 11-12).

101. Характерный риторический прием - ср.: Цицерон. Против Верреса, II, V,
6; 50; О консульских провинциях, 29; 31; 34.

102. По Дионисию Галикарнасскому (XIII, 12, (19)), были укомплектованы
четыре легиона, а со вспомогательными частями римская армия (включая
союзников) достигала 40 тыс. человек. Та же цифра у Плутарха (Камилл, 18,
5), который считает набранное войско численно достаточным, но необученным
(большинство новобранцев впервые держало в руках оружие).

103. Имеется в виду Соляная дорога.

104. Ср. ниже: V, 39, 5. Черта, типичная для античных описаний галлов (и
вообще варваров) - ср.: XXXVIII, 38, 17, 4; Полибий, II, 29, 5-6; Цезарь.
Записки о Галльской войне, V, 37, 3.

105. Собств. "царек" (regulus) - так же он именуется и в V, 48, 8.

106. Битва при Аллии произошла 18 июля 390 г. до н.э. См.: VI, 1, 11. По
Плутарху (Камилл, 19, 1), битва при Аллии произошла "после летнего
солнцеворота, около полнолуния".

107. Аниен впадает в Тибр между Римом и Фиденами.

108. Ср. ниже: V, 40, 7. Вероятно, и здесь речь идет о фламине Квирина.

109. Ср. ниже: V, 45, 4; 54, 5, где для того же года (390 г. до н.э.)
даются другие даты: 400 и 365 гг. от основания Города соответственно. Между
тем, следуя хронологии самого Ливия (ср., например: IV, 7, 1), 390 г. до
н.э. соответствует 364 г. от основания Города. Причины расхождения можно
видеть в том, что здесь (V, 40, 1) и в V, 45, 4 даются округленные даты, а
в V, 54, 5, где назван 365 г., возможно, отразились мистические
представления о так называемом великом годе - периоде, число лет в котором
равно числу дней в году (см.: Цензорин. О дне рождения, 19; ср. также:
Августин. О граде Божием, XVIII, 54).

110. Собственно, речь идет о больших глиняных сосудах, какие употреблялись
для хранения вина, масла и сыпучих продуктов.

111. Т.е. на курульных креслах (см. примеч. 39 к кн. I). Такое кресло -
знак достоинства царей, а при Республике - должностных лиц, облеченных
высшей властью.

112. На таких колесницах ("тенсах") изображения богов перевозились во время
игр из храмов в цирк.

113. Рассказ о гибели стариков-сенаторов, возможно, восходящий к семейным
преданиям рода Папириев, несмотря на сознательную оговорку Ливия
("некоторые передают..."), несомненно отражает определенный ритуал
добровольного принесения себя в жертву (ср.: VIII, 10, 11; XXVI, 10, 9;
Цицерон. О природе богов, II, 10).

114. Собств. "в передней". Выше (41, 2): "в своих домах" (буквально даже:
"в середине дома").

115. "Черепаха" - здесь боевое построение, при котором воины держат щиты
над головами, а стоящие в первом ряду - перед собой.

116. Т.е. между 6 и 9 часами вечера.

117. Видимо, речь идет о соляных разработках на правом берегу Тибра, близ
Остии (см.: примеч. 111 к кн. I).

118. Т.е. облачившись в тогу таким образом, что руки оставались свободными.
Такой вид облачения, заимствованный у жителей г. Габии (см.: примеч. 152 к
кн. I), использовался при совершении определенных религиозных обрядов (см.:
например: Вергилий. Энеида, VII, 612).

119. Легенда о Фабии Дорсуоне отражает действительно существовавшую
ритуальную связь родов Фабиев с Квириналом.

120. Существует мнение о недостоверности всего рассказа о возвращении
Камилла в Рим в качестве диктатора и о его роли в дальнейших событиях.
Куриатский закон о власти - окончательное социально-правовое утверждение
полномочий должностного лица, облеченного властью. Принималось куриатными
комициями (о них см. примеч. 129 к кн. IX).

121. О ней см.: I, 7, 8.

122. См. выше: V, 31, 2 и примеч. 68. Знаменитый рассказ о гусях, которые
спасли Рим, возможно, позднейшего происхождения.

123. Это место (busta Gallica) находилось у подножия Капитолия (см.: XXII,
14, 11). Предложенное Ливием объяснение этого названия было не единственным
у античных авторов (ср., например: Варрон. О латинском языке, V, 157).

124. По всей видимости, это этиологический миф, связанный с культом Юпитера
Хлебника (см.: Валерий Максим, VII, 4, 3; Овидий. Фасты, VI, 350).

125. Диодор и Плутарх называют такую же сумму; Дионисий Галикарнасский -
вдвое большую (25 талантов, т.е. 2 тыс. фунтов); Плиний (Естественная
история, XXXIII, 14) сообщает, что 2 тыс. фунтов золота были найдены во
время предпринятых в 52 г. до н.э. Помпеем раскопок под престолом в храме
Юпитера Капитолийского.

126. Рассказ Ливия об изгнании галлов, особенно взятый в сравнении с
другими источниками (ср.: Полибий, II, 18, 3; Диодор Сицилийский, XIV, 117,
7; Страбон, V, 220; Светоний. Тиберий, 3, 2), явно направлен на то, чтобы в
меру возможности смягчить или затушевать понесенное римлянами унижение
(выкуп) и подчеркнуть роль Камилла в спасении Города.

127. Возможно, что эти титулы приписаны Камиллу поздней обработкой предания
(ср. примеч. 1 к кн. VI; уместно вспомнить также, что Гай Юлий Цезарь
Октавиан принял титул "Август" в 27 г. до н.э., лишь после длительных
колебаний предпочтя его титулу "Ромул")

128. См.: примеч. 22 к кн. III.

129. Капитолийские игры устраивались не государством, а специальной
коллегией "капитолийцев". Традиция о раннем происхождении этих игр
устойчива, но не едина: некоторые источники (древние комментарии к Вергилию
и др.) связывают их основание с Ромулом. Согласно этой версии, игры старше
Капитолийского храма и сначала назывались Тарпейскими, а проводились при
храме Юпитера Феретрия (см.: примеч. 47 к кн. I). Другие (Плутарх. Камилл,
5: Фест, 430 L.), как и Ливий, считают основателем игр Камилла, но
связывают их с взятием Вей. Игры происходили 15 октября, включали в себя
состязания в кулачном бою и в беге.

130. Ай Локутий ("Говорящий Вещатель") - обожествленное олицетворение
"голоса", прозвучавшего будто бы на этом месте и предупреждавшего о
галльском нашествии (см. выше: V, 32, 6).

131. Ср. выше: V, 25, 9, а также: Диодор Сицилийский, XIV, 116, 8; Плутарх.
Камилл, 8, 3-4.

132. Должностные лица и сенат давали "пир Юпитеру" 13 сентября в день
освящения Капитолийского храма (таким образом, пир приходился на время
Великих игр - см.: примеч. 119 к кн. I). В жертву приносилась белая телка.
Пир "возглавляли" трое богов: Юпитер, чья статуя с накрашенным красной
краской лицом располагалась на ложе (подушке), Юнона и Минерва, чьи
изображения помещались на креслах. Перед ними ставились столы с едой и,
видимо, звучала музыка. Впоследствии эту церемонию стали повторять 13
ноября во время Плебейских игр (см.: XXV, 2, 10).

133. Имеется в виду Палладий (см.: примеч. 72 к кн. I).

134. См.: примеч. 74 к кн. I.

135. О священнодействиях на Альбанской горе см. выше, примеч. 36. В Лавинии
консулы, преторы и диктаторы по вступлении в должность совершали
жертвоприношения Пенатам и Весте.

136. О померии (священной городской черте) см.: примеч. 138 к кн. I. Вне
померия созывались центуриатные комиции.

137. Речь идет о "хижине Ромула" на Капитолии (см.: Витрувий, II, 1, 5).
Была и вторая - на Палатине. Обе они поддерживались (даже если приходилось
сгоревшую строить заново) в прежнем виде и во времена Ливия.

138. Ювента в Риме была богиней не просто юности, но "юношества" - младшего
воинского возраста. Вступая в него (надевая "мужскую тогу"), молодой
римлянин делал взнос в кассу Ювенты. Из текста Ливия следует, что и за
святилищем Ювенты, как за святилищем Термина (ср.: I, 55, 4), было
оставлено их прежнее место на территории будущего Капитолийского храма, так
как птицы авгуров "не позволили" их передвигать. Действительно, Ювенту
чтили в этом храме, в приделе Минервы (Дионисий Галикарнасский, III, 69, 5;
Плиний. Естественная история, XXXV, 108).