зеленоватые, будто вся ее жизнь.
   Справа от султана в белом с зеленым широченном халате  стоял  великий
муфтий Абусууд, возле него, в зеленом, три главных имама империи. Слева,
где сидела Роксолана, - в багряном  с  золотом  кафтане  великий  визирь
Рустем-паша и  три  визиря  дивана.  За  троном  среди  семи  султанских
телохранителей - великий драгоман империи Юнус-бег, слева и  справа  под
аркадами - темнолицые янычары,  а  ближе  к  султанскому  ковру  -  ряды
дильсизов в золотых латах  и  золотых  высоких  шапках.  С  трех  сторон
дворцовой площади выстроились вельможи в высоких  тюрбанах,  в  золотых,
красных, зеленых, синих, в зависимости от положения, кафтанах, а  позади
вельмож неподвижно торчали на белых конях всадники из султанской охраны,
готовые снести голову каждому, кто преступит дозволенную межу.
   Посла, одетого в рытый бархат, буфастые коротенькие штаны, в какой-то
странный берет с пером (все выглядело очень убого в сравнении с  тяжелой
султанской роскошью), подвели к трону вельможи с  золотыми  посохами,  и
как только Бусбек ступил на зеленый ковер, два огромных дильсиза  крепко
схватили его под руки и почти поднесли к трону,  не  дав  промолвить  ни
единого слова, наклонили к султанскому рукаву, чтобы поцеловал.
   Жилистый фламандец попытался было упираться, но его  ткнули  лицом  в
шершавую, протканную чистым золотом ткань и потащили назад, так  что  он
даже не успел удивиться.
   Впоследствии Бусбек, прожив целых семь лет в Стамбуле,  напишет  свои
"Legationis  turcicae  epistolae",   в   которых   попытается   развеять
представления европейцев об ужасах,  которые  якобы  царят  в  Османской
империи. Но о своем первом приеме, пышнейшем и одновременно  позорнейшем
для достоинства посланника самого императора, он не скажет всей  правды,
отметив: "Вел переговоры с Сулейманом".
   Зато имел счастье, быть может, единственный из иноземцев,  видеть,  в
какой пышности живет султанша  Хасеки,  а  спустя  некоторое  время  был
допущен к ней в покои, теперь уже не по ее прихоти  или  просьбе,  а  по
велению самого падишаха. Сулейман хотел, чтобы весь мир видел,  в  каком
согласии живет он с этой мудрой и необыкновенной женщиной, ради  которой
поломал уже не один установившийся обычай и готов был поломать все,  что
станет помехой в его любви к Хуррем.
   Роксолана приняла  Бусбека  в  покоях  валиде,  которые  более  всего
подходили  для  этого  -  во-первых,  потому,  что  были  сразу  же   за
неприступными воротами  гарема,  а  во-вторых,  считала,  что  европейцу
приятно будет увидеть картины Джентиле Беллини на стенах зала приемов.
   Посол уже не красовался в своих фламандских штанишках, был в широкой,
похожей на османскую одежде, но кланялся не  по-османски,  без  рабского
ползания по коврам, а легко, грациозно, словно бы пританцовывая.
   Роксолана  пригласила  его  сесть  на  подушки  и  угостила  плодами.
Сожалела, что рядом  с  нею  нет  теперь  Гасана.  Снова  окружена  была
прокисшими  евнухами,  которых  стыдно  было   показывать   постороннему
человеку, снова почувствовала на себе гнет рабства и  позора.  Улыбалась
послу хотя и властно, но в то же время как-то  болезненно.  Хорошо,  что
посол не заметил этого, потрясенный неожиданным  счастьем  беседовать  с
всемогущей султаншей в неприступном гареме.
   Они обменялись малозначительными словами, говорили  по-латыни,  затем
Роксолана перешла на немецкий, удивив посла, который не  очень  свободно
владел этим языком.
   - Удивлению моему нет предела, ваше величество! - воскликнул  Бусбек.
- Вы владеете столькими языками!
   - Что же в этом удивительного?
   - Вы великая султанша великой империи. А империи никогда не  признают
никаких других языков, кроме своего собственного.
   - А известно ли вам такое  понятие,  как  великая  душа?  -  спросила
Роксолана. - Кажется мне, что величие души  не  имеет  ничего  общего  с
границами государств.
   - Вы дали мне надлежащий урок, ваше величество. Но  поверьте,  что  я
старательный ученик. Собственно, вся моя жизнь - это  учение.  Дипломат?
Это  недавно  и  не  главное  для  меня.  Привлекает  меня  история,  ее
свидетельства, памятники человеческого  умения  и  деяния.  Может,  ради
этого и рвался в Стамбул.
   Роксолана устало опустила руки на диванчик.
   - Сюда все рвутся ради этого.
   - Я готов был сразу кинуться собирать старинные  вещи!  -  воскликнул
Бусбек. - Чуть ли не  в  первый  день  своего  пребывания  я  уже  нашел
редкостную греческую монету! А какие манускрипты продаются  под  руинами
акведука Валента! Я смотрел и не верил собственным глазам.
   - Что ж. Книги живут дольше камня. О людях я уже не говорю.
   - Но книги - это люди! Это память, продержавшаяся тысячелетия.
   - Вы думаете, женщину могут интересовать  тысячелетия?  -  засмеялась
Роксолана. - Для женщин дорога только молодость. И больше ничего.  Но  я
не женщина, а султанша, поэтому охотно познакомлюсь со всем  интересным,
что вам удастся найти в Стамбуле. Я тоже люблю  старинные  рукописи.  Но
только мусульманские. Других в султанских библиотеках не держат.
   - Ваше величество, в ваших руках целый мир! При вашей образованности,
ваших знаниях...
   - Что общего между моими знаниями  и  теми  богатствами  Стамбула,  о
которых вы говорите?
   - Но, ваше величество, вы уже давно  могли  бы  стать  владетельницей
собраний, которых не знал мир!
   - Не думала об этом.
   - Но почему  же?  Разрешите  заметить,  что  это...  У  вас  в  руках
высочайшая власть...
   -  Власть  не  всегда  направляется  так,  как  это  может   казаться
постороннему глазу.
   - О вас говорят: всемогущая, как султан!
   - Вполне возможно, вполне. Но в определенных границах, в определенных
и точно обозначенных. Пусть вас это не удивляет.
   - Меня все здесь поражает, если не сказать больше! Во время приема вы
сидели на  троне  рядом  с  султаном.  Первая  женщина  в  истории  этой
величайшей империи и, кажется, всего мусульманского  мира.  Я  счастлив,
что был свидетелем такого зрелища. А какой счастливой должны чувствовать
себя вы, ваше величество!
   - Вы только мужчина, и вам никогда не понять женщину.
   - Простите, ваше величество. Я знаю, что вы не только султанша, но  и
мать. Я слышал о ваших сыновьях - это наполняет мое сердце сочувствием и
печалью. Позвольте сказать, что мне показалось  странным  отсутствие  во