М-р Симмонс: Торговцы, много мелких торговцев. Был лесник
и мельник. Я стал расспрашивать. Я могу вам сказать, что 80
процентов узников не знали причины ареста - 80 процентов.
  Сенатор Стерлинг: Вы хотите сказать, что 80 процентов
не знали, за что они арестованы?
  М-р Симмонс: 80 процентов не знали, за что они арестованы.
  Аресты обычно проводились без предъявления обвинения. На второй
день в камеру привели адвоката по фамилии Веленкин, образованного
еврея. Он был юридическим советником британского консульства в
Москве. Ему было 34 года. Это был настоящий патриот, движимый
высокими мотивами. У него было много возможностей уехать из
России, но он не хотел. Он сказал, что интеллигенция должна
встать за свою страну. После ареста чрезвычайная комиссия коротко
рассмотрела его дело и приговорила его к расстрелу. Он подошел ко
мне в 2 ночи, разбудил меня и сказал: "Симмонс, не поговорите ли со
мной? Я умираю в 6. Расскажите мне о Сибири." Он там никогда не
бывал. "Расскажите мне об Америке. Расскажите мне, что хотите,
но отвлеките мои мысли от моей ужасной судьбы." Я присел на его
нары. Он был в тюрьме уже долго, и у него были нары. Я рассказывал,
пытаясь отвлечь его, час с четвертью. Потом он написал письмо
сестре и отдал его мне. Я позднее передал его. Через полчаса пришли
солдаты и увели его. Они пришли обычным отрядом, и все
заключенные знали, что это ведут на расстрел. Он больше не
вернулся. Его брат позднее рассказал мне, что его расстреляли, и
отказались выдать тело. В тот же день они увели молодого князя.
  Князь сопротивлялся.
  Сенатор Стерлинг: В чем его обвиняли? Вам известно?
  М-р Симмонс: Виленкин сказал, что его обвиняли в
причастности к контр-революции. Но он сказал мне, что не сделал
ничего, чтобы свергнуть большевистское правительство. При допросе
они сказали: "Если мы вас отпустим, обещаете ли вы помогать нам и
сделать все для нашей победы?" Он ответил: "Нет, я не могу". И он
пошел к смерти с отстраненностью. Это была самая горестная
сцена, которую мне доводилось видеть. Мне выпал печальный долг
рассказать обо всем его брату, которого я встретил в Лондоне. Князя
казнили без суда и следствия. Не проходило дня, чтобы этот отряд
солдат не забирал людей из камеры, и многих из них увели к смерти
без следствия и обвинения. Это не слухи. Вы слышали об этих
ужасах, но я был там и сам их видел.
  Сенатор Оверман: Ожидая каждую минуту быть
расстрелянным самому?
  М-р Симмонс: Я не знал, чего ждать. Они сказали мне, что
будут расследовать мое дело. Никто не знал своей судьбы. Когда они
назвали мое имя, в тот день когда меня перевозили из тюрьмы в
тюрьму [из Лубянки в Бутырку], как мне говорили, я побелел
совершенно.
  Сенатор Стерлинг: Известно ли вам, как проводится
следствие?
  М-р Симмонс: Нет, только то, что я рассказал. Адвокат,
которого расстреляли, сказал мне, что это был полный фарс. Глава
этой комиссии, молодой человек по имени Петерс, жил в Англии и
был осужден за преступление. В этом я уверен. "..." Это был человек
приятной наружности и моложаво выглядевший. В то же время это
был человек совершенно беспринципный; он подписывал смертные
приговоры без малейшего угрызения совести. Генеральный консул
Италии сказал мне позднее в консулате, когда они пытались
вызволить мое имущество, что он видел, как Петерс подписал приказ
о казни 71 офицера, даже не читая их имен. Разговаривая с консулом,
Петерс взял ручку и небрежно черкнул свое имя, приказывая убить
каждого из этих людей.
  Сенатор Нельсон: Это были офицеры старой армии?
  М-р Симмонс: Да, сэр. Потом, одним днем, когда я был там,
они увели 21 человека с таким же [расстрельным] отрядом, только
было больше солдат. Я слышал, что этих людей увели к их участи
потому, что снаружи было 26 человек, которые были только что
арестованы, и в тюрьме не было места. Я не могу свидетельствовать,
что их действительно убили, но их увели таким же отрядом, что
узники считали доказательством prima facie.
  Сенатор Нельсон: Они не вернулись?
  М-р Симмонс: Ни один. Я хочу еще рассказать вам о случае
крестьянина, с которым я особенно сблизился. Среди узников было
много крестьян, но этот человек был убит, пока я был там. Его убили
за то, что он не хотел отдавать хлеб, который он вырастил.
  Насколько я понял, он пытался организовать людей в своей деревне на
сопротивление действиям комбеда. Эти комитеты бедных, как я
объяснил, занимались тем, что отбирали продовольствие и
разжигали классовую ненависть среди крестьян. Он был неграмотный
человек, но не невежда. Вы слышите о безграмотности в России,
особенно среди крестьян. Их близкая связь с землей воспитывает
суждение, здравый смысл, который делает их, хотя они и
неграмотны, не невеждами. Я убежден, что у нас есть в наших
подобных общинах, на фермах, люди, которые хоть и не умеют
читать и писать, но полностью способны разумно голосовать. Этот
крестьянин был таков, и в них - надежда русской демократии. Еще
одной жертвой был механик, специалист по корабельным
двигателям. Он работал для флота при Царе, при Временном
Правительстве, и большевики вернули его на ту же работу.
  Большевики потребовали, чтобы он вступил в партию. Он отказался,
и сказал: "Я не политик. Я полностью поглощен моей работой. Я
доволен работой. Я не хочу вступать ни в какую организацию." Но
большевиков это не устроило. Они его арестовали. Он был самый
тихий, спокойный и мягкий человек, которого я когда-либо встречал.
  Они привезли его в тюрьму. Было следствие, и он ждал расстрела.
  Там был священник, из высшей иерархии. Он прочел несколько
публичных проповедей, осуждая безнравственность большевиков. Они
бросили его в тюрьму и расстреляли. "..." Его имя было Вестор Гофф.
  Он сказал, что он был священником - в России их зовут "попы" - и
что его долгом было осуждать безнравственность, зло и
несправедливость, где бы они не встретились. Он сказал: "Я знал, что
погибну за это. Но я счастлив, что я так поступил."