законов. Обвинялась "Проктер и Гембл" большей частью в том, что она приобрела
возможность получать скидку за телерекламу в размере 25--30 процентов --
каковая скидка была недоступна фирмам меньшего размера. Это привело многих к
выводу, что налицо монополизация на телевидении и пример ценовой
дискриминации. Однако внимательное изучение показало Петерману, что структура
скидок была разработана для компенсации того, что рекламу показывают в худшее
время (время, когда аудитория меньше), фактически, если уплаченные суммы
соотнести не с длительностью рекламы, а с размером телевизионной аудитории, то
предполагаемые преимущества "Проктер и Гембл" исчезают.
Я думаю, что это типичная ситуация. Наличествуют необычные черты в ситуации, в
данном случае -- большая скидка. Немедленное заключение -- монополия. Обычно
люди избегают возможности исследовать -- не тот ли это случай, когда изучаемая
практика является необходимым элементом развития конкуренции. Я подозреваю,
что если бы этого не избегали, изрядная часть предполагаемых монополий исчезла
бы, а конкурентные условия встречались бы гораздо чаще, чем полагают ныне.
Подобным образом вертикальную интеграцию (скажем, когда производитель покупает
розничные торговые точки) обычно понимают как лишение права доступа, как
способ не пускать на рынок других производителей, а не как более эффективный,
может быть, способ сбыта. Точно так же слияния принято понимать как путь к
монополии либо их соотносят с деловым циклом, но возможность того, что они
могут быть путем к экономии, хоть и не игнорируется целиком, все-таки
привлекает меньшее внимание.
Я привел примеры того, как связь исследований промышленной организации с
антитрестовской политикой создала склонность объяснять монополизмом все виды
деловой практики, смысл которых неясен посредственному уму. Вы спросите,
конечно: но ведь не ограничили же себя экономисты ролью подпевал судей и
антитрестовских юристов из Департамента юстиции и федеральной торговой
комиссии? Нет, они себя этим не ограничили, но еще вопрос -- было ли то, что
они делали, более полезным. В последние 20 лет главным занятием экономистов,
работающих в области того, что называется промышленной организацией, было
изучение концентрации в отдельных отраслях и ее последствий. При этом искали
проявлений монополизма и ожидали их увидеть в повышении прибылей. Как мне
представляется (а должен признаться, что не слишком знаком с этой областью),
полученные результаты только усиливают заблуждение. Была обнаружена связь
между концентрацией и прибыльностью -- слабая, но, как говорят, статистически
значимая. С теоретической точки зрения это скорее загадка. Если эластичность
предложения в отрасли была высока или была высока эластичность спроса на ее
продукты, не приходится ожидать какой-либо связи между концентрацией и
прибыльностью. И если предполагается, что малочисленность производителей
способствует заключению тайных соглашений и, как результат, увеличению
прибыли, то ведь есть много иных факторов, помимо малочисленности, которые
повышают возможность успешного тайного сговора. Так что достаточно странно,
что были вообще какие-то поддающиеся измерению связи. Были и другие загадочные
черты в этих результатах, например, связь делалась тем отчетливей, чем более
четко определяли отрасль. Но, может быть, нам можно меньше беспокоиться из-за
результатов этих исследований концентрации. Я имею в виду недавно появившуюся
статью под названием "Рекомендации по деконцентрации рабочей группы по
антитрестовской политике". (Это критика предложений, авторы которых слишком
серьезно восприняли результаты этих исследований и попытались что-то
предпринять [Brozen Yale, The Antitrust Task Force Deconcentration
Recommendation // The Journal of Law and Economics 11, October, 1970, p.
279--292]). Автор статьи Йел Брозен утверждает, что результаты исследований
концентрации отражают условия неравновесия в периоды проведения исследований.
Если пересчитать данные для более поздних периодов, высокие прибыли склонны
понижаться, низкие -- расти. Если результаты Брозена выдержав непременную (и
справедливую) критику, то мало сомнений, я полагаю, что статья завершит эту
эпоху. Наука о концентрации и ее последствиях будет разгромлена. Если так
действительно случится, сейчас самое время собирать обломки и начинать строить
заново. [Меня убеждали, что отсутствие значимых связей между концентрацией и
прибыльностью не предполагает возможности значимых связей между концентрацией
и другими аспектами промышленной организации. Вполне может быть и так. Однако
я сомневаюсь, что мы сумеем понять причины таких связей до тех пор, пока
напрямую не атакуем проблему.] Мне представляется несомненным, что необходимо
никоторое переосмысление нашей теории. Но в настоящее время столь же важно
наладить систематический сбор новых данных об организации промышленности,
чтобы мы впредь лучше представляли себе то, что должны объяснить.
Теперь я вернусь к экономической деятельности, предпринимаемой организациями
иными, чем фирмы, в особенности правительственными организациями. Довольно
неожиданно, но этой темой экономисты почти не занимались. Единственным случаем
рассмотреть эту тему оказалась дискуссия о том, что государству следует делать
(с помощью налогов, регулирования или прямого действия), чтобы улучшить работу
экономики; из этих трех видов политики наименьшее внимание уделялось прямому
действию. В любом случае в этих дискуссиях были две слабости. Bo-первые не
было серьезных исследований того, как эти виды политики будут работать на
деле. Для оправдания правительственной акции было достаточно показать, что
"рынок", -- точнее, может быть, частное предприятие, -- не сумел достичь
оптимальных результатов. Осталось не обдуманным, что результаты предлагаемых
правительственных действий также могут оказаться далеки от оптимальных, а в
итоге результат дискуссий имеет малую ценность для оценки правительственной
политики.
Было еще одно уязвимое место, непосредственно связанное с моей сегодняшней
темой. Похоже, что существовало имплицитное предположение, что те же самые
соображения, которые привели теоретиков экономики благосостояния к идее о
нужности правительственных действий, вызовут заинтересованность у тех, чья
активная поддержка требовалась для осуществления политических изменений,
необходимых для реализации рекомендаций. В этом мы сейчас мудрее, чем были,
большей частью благодаря "экономической теории политики". Мы начинаем понимать
природу сил, способствующих изменениям в законодательстве, и здесь нет
обязательной зависимости между мощью сил, благосклонных к таким изменениям, и
выгодностью этих изменений с точки зрения экономиста. Предполагается, что
экономисты, желающие успеха определенной экономической политике, должны
изучить структуру нашей политической системы, чтобы понять, какие нужны
изменения для принятия их экономической политики, а затем приплюсовать
издержки этих политических изменений. Это предполагает, что связь между
характером политических институтов и принятием определенной экономической
политики (в нашем случае -- правительственного управления промышленностью)
установлена. Мы не знаем многого об этих связях, но мне представляется, что их
изучение -- дело для тех, кто занимается промышленной организацией. Легко
видеть, что размах правительственного участия в отрасли зависит от времени, от
отрасли и от географического района. Я не сомневаюсь, что в результате