система счисления?
   Так чем же был Третий Рейх, если он существовал не только в названии,
но и во времени и пространстве? Было государство, называлось Германией, и
вдруг - бац! - Третий рейх, прямо тридевятое царство какое-то из
славянской мифологии. Сказочная страна ариев? Поднявшаяся из
мифологических глубин Атлантида? Или великий эксперимент, успешно
проведенный тайными обществами?
   А может быть пока что прелюдия, пробный камешек, брошенный в ухоженный
сад демократии? Если последнее верно хотя бы на десятую долю процента,
тогда становится понятным то количество опусов, посвященное ничтожному
временному отрезку в истории одной европейской страны. И, пожалуй, ни один
человек, существование которого было исторически доказано, не удостаивался
такого количества работ, как Адольф Гитлер - вождь Третьего рейха.
   В самом названии "Третий рейх", прочно укоренившимся как в сознании
масс, так и в работах исследователей, уже таится некий устрашающий
космизм. Просто царство (империя). Третье. Тысячелетнее. И все это,
несмотря на переливающееся всеми оттенками и употреблениями сокращение
"НАЦИ", завершившее свою семантическую акробатику ругательной кличкой. Но
если просто царство, то, быть может, и попытка его установления была не
последней. Ах, как хочется здесь устало вздохнуть и растянуть губы в
мудрой усмешке: мол, на эти грабли народы вторично не наступят. Якорь
демократических завоеваний не позволит - ни в "светлое будущее" взлететь,
ни в водоворот свастики вляпаться. Демократия в ее нынешнем исполнении
объявляется окончательной фазой развития общества.
   Про окончательную фазу мы уже, кажется, где-то слышали. И где она
теперь - фаза?
   Чисто теоретически, окончательность того или иного социального
устройства никогда не станет теоремой. Это всего лишь постулат, но, в
отличие от постулатов Евклида, он не имеет творческих экстраполяций, а
призван лишь узаконить существующее, напрямую повязанное с комфортом
философствующих апологетов.
   История, однако, не диван. А жаль... Так вот, в сфере тех постулатов,
на которые опираются новоявленные борцы за демократию, тоталитарные режимы
выглядят чем-то наподобие паровозной топки локомотива истории, в которую
лезут пассажиры, предпочитая адское пламя котла уюту спальных вагонов.
   Машинисты в этом изложении - сплошь безумцы и негодяи. В итоге
травестия "зверя из бездны" сводит его к злобному, кусачему, но в общем
миниатюрному и, главное, безошибочно определяемому хорьку. Остальное -
дело техники:
   не дать зверенышу припасть к сосцам масс, и дело кончено - зачахнет.
   О, если бы это было преувеличением! Увы. Вспомним, Гитлер - бесноватый
тип с щеточкой усов, брызгающий слюной, со скрещенными руками - там, где
"по пояс будет", - это из визуального ряда. Или: неудавшийся художник,
разглагольствующий невежа, параноик и импотент, выскочка-ефрейтор с
неуклюжей фамилией Шикльгрубер, - из словесного. Вот вам и набат
интеллигенции - медь звенящая. Уподобившись шаману, прочь гонящему злых
духов от постели больного, интеллигенция, бряцая в бубен, забывает, что
сей инструмент только пробуждает от спячки верх и низ и дырявит границы,
отделяющие миры, а исход вечно возобновляемой битвы зависит от силы
взявшего бубен и в немалой степени - от самого занемогшего. Слабому -
молчание.
   Уверовав, что очередной дьявол обязательно вынырнет в виде
козлоподобного существа с серной отрыжкой, можно недоглядеть, как из
проделанной дыры, блистая красой, появится очередной спаситель, одолеет
шутовского супостата и под восторженные придыхания поведет народы к загодя
зажженной Утренней звезде.
   Дает ли история уроки будущему, учит ли она распознавать грабли на
перепутье времен, есть ли предел разнообразию личин у сил тьмы, и даже
если таковой имеется, достанет ли разума - поверить; и смелости - сорвать
маску. Или берлиозами будем раз от разу скользить на аннушкином масле,
бездомными иванами скитаться по психушкам, размыкивая свои страхи по белым
халатам ласковых душеправов? Вряд ли здесь можно сказать что-нибудь
утешительное...
   Будем. История, в том числе и самых последних времен, не оставляет нам
никаких шансов услышать предостережение, и масса, от гласа которой зависит
исторический выбор, в любой момент может поднять знамя нового пророка, а
потом стенать и охать из-за того, что в слове "пророк" оказалось на одну
букву меньше. А посему "обеспокоенной" и крикливой интеллигенции лучше
забыть, что она совесть народа, пусть и подмоченная, и воспринять одну
простую, но важную мысль: массу (sic!) ни предостеречь, ни вразумить
нельзя - ею можно только с меньшим или большим успехом оперировать. Что,
собственно говоря, и делается в любой политической кампании под прикрытием
фигового листка заботы и наставничества.
   В математике есть понятие оператора и операнда. Оператор - это тот,
кто, а операнд - тот, кого или кем. Я оставлю в стороне вопрос об
операторах:
   от жрецов, магов, героев и мессий через императоров, царей, фюреров,
дуче и "вождей" - к мировым заговорам и ОБСЕ. Восходящим ряд не назовешь.
Что ж, кесарю - кесарево, оператору - операндово. Поэтому от племен,
народов и наций мы, посредством демократии, приходим к массе и далее - к
вершине социальной абстракции - электорату. От вековых традиций, глубинной
обрядности - к избирательным урнам, от надежды быть услышанными - к праху
шуршащих бюллетеней. При всем при том, демократия может быть властью
народа - но только там, где есть то, чего власть - народ. Электорат же
обязан довольствоваться электией из чабана и пастуха.
   Проклятье переходных времен заключается в том, что народа уже нет, а
электората - еще; и котел истории распирает масса, самый реагентный
компонент в процессе общественной трансмутации. Эта масса, подогретая
огнем страданий и обид, становится чрезвычайно восприимчивой к новому
логосу и амбивалентной к его знаку. Тогда крохотное семя, скажем, в виде
ефрейтора с пронзительным взглядом и косой челкой, в этом котле
разрастается до исполинской фигуры вождя, который призван пустить время
галопом или обратить его ход: цель одна - создание (воссоздание) народа по
образцам гипотетического светлого будущего или мифического прошлого.
   Демиург Третьего рейха, Адольф Гитлер, в качестве инструмента нового
творения выбирает древнегерманский эпос, Вагнеровские оперы, расовые
теории Гобино, Чемберлена, Либенфельса и мадам Блаватской; карнавальную
практику большевистской России и орденский принцип организации партийной
элиты. Даже такое далекое историко-географическое явление как Орда, и та
нашла свое место в нацистской иерархии власти. Вспомним еще одного