- И я о том же.
     - Я так тебя и понял.
     Здесь от времен Адама век за веком - как страница за страницей в Книге Бытия. Новая страница - продолжение предшествующей. А что сюда вписали бы завоеватели, случись им доскакать?..
     - В Дамаске мы видели, господин, что делает завоеватель, ворвавшись в город. Цену золоту знают, а цену работе, чтоб из золота сделать вещь, не знают.
     - Ты приметлив, Нух.
     Похвала порадовала Нуха, он даже приостановился.
     Здесь Ибн Халдун отпустил его готовить ужин. Нух сказал, прежде чем уйти:
     - О господин, здесь у арабов обычай - моют ноги перед едой.
     - Пророк Мухаммед тоже держался этого. Это еще от давних времен.
     - Не ногами же едят?
     - Но босыми садятся за трапезу.
     На этом они расстались. Нух поспешил в хан, историк опять пошел бродить.
     В памяти сменялось одно другим, о чем читал или слышал. День, полный воспоминаний о давних событиях.
     Вернулся в Аль-Акса.
     Спустился в обширное подземелье, дивясь могучим сводам, нависавшим над богомольцами, при горящих светильниках становившимися на третью молитву.
     Когда уже перед вечером он возвращался в хан, его встретил встревоженный Нух.
     - О господин!
     - Что ты, Нух?
     - Прибыл человек из каравана.
     - Откуда?
     - От Бостан бен Достана.
     Ибн Халдун испуганно остановился.
     - А что там?
     - Он говорит, прибежал к вам, а мне ничего не говорит.
     - Пойдем скорее.
     Ибн Халдун шел по неровному проулку, где легко оступиться между канав и выбоин. Нух, не отставая, что-то рассказывал. В его слова Ибн Халдун не вслушивался, охваченный беспокойством и опасениями.
     Но какое-то слово уловил и удивился:
     - Что? Что?
     - ...мамлюки. Собеседники султана. Которых вы вырвали из когтей хромого злодея, ушли.
     - Куда?
     - Никому не сказавшись. Утром вернулись в хан со здешним караванщиком. Собрались, завьючили верблюдов и пошли. На Каир.
     - Не попрощались...
     - Тайком. Тишком.
     - Зачем бы так?
     - Поспешают. Поспешают.
     - Чтоб раньше меня припасть к стопам султана!
     В нем ожил закоренелый царедворец со всеми тревогами, коварствами, происками, без чего не устоишь ни у одного владыки, без чего жизнь при дворе не сладится.
     - Чтоб прежде меня, Нух!..
     - Я тогда был при вас, ничего этого не видел. Наши люди ничего из вашего им не дали.
     - А они?
     - Попытались было. Кое-что приглядели взять с собой. Нет, не дали ни одного вашего вьюка.
     - Ладили б свое довезти. У них тоже немало...
     - А вот мамлюкские вояки из стражей, которых Хромец вам прислал, не пошли. Остались. И нубиец с ними. Ждут вас. Боятся, не прогнали б вы их...
     У ворот постоялого двора сидел, ожидая, мальчик Иса, приемыш караванщика Ганимада.
     - Ты зачем пришел?
     - О господин, много надо сказать.
     - Встань и скажи.
     - Была погоня. Прискакали ночью в тот хан, где я лежал. Отец оставил меня: я болел. Лихорадка. Дрожал, не спал, потел, ждал, чтобы она прошла. Лежу. Стук. Крики: "Открывай. От Повелителя!.." Я притаился. Привратник открыл. "Где караван?" - "Какой такой?" - "Тот, из Дамаска". - "Давно ушел". - "Куда?" - "А может, в Иерусалим, а может, в Александрию, я вслед не смотрел". Они еще кричали, топали, грозились. А хозяин им: "Зачем их задерживать, когда они показали пайцзу?" Тут воины оробели, что не догнали. Как звери, остервенели, хлещут лошадей, поскакали назад. На том и конец: не догнали. Они назад в Дамаск, а я, как велел отец, к вам. Сказать: "Не догнали!"
     Ибн Халдун пробормотал молитву. Вытер ладонью лицо. С улыбкой посмотрел в лицо мальчику.
     - Теперь придется тебе со мной идти в Каир.
     - Так и отец велел.
     - Ловок он!
     - Еще бы! - с достоинством, с гордостью за Ганимада согласился его приемыш; опытный караванвожатый увел караван по каким-то боковым тропам. Теперь Бостан бен Достан дойдет до Феса. Дело сделано.
     Словно за все его молитвы, раскаяния и покаяния ниспослано ему вознаграждение - эта добрая весть: письмо дойдет.
     - И еще: отец велел вам отдать. Когда воины прискакали, я ее во рту спрятал. Вот она.
     Мальчик достал и отдал Ибн Халдуну ту щербатую пайцзу с трещинкой, словно к ней прилип волосок.
     Мальчик договорил:
     - Отец сказал: незачем ей гулять по дорогам арабов.
     Ибн Халдун вдоль трещинки разломил ее, подержал на ладони, подкидывая обе половинки, и бросил на иерусалимский двор под мозолистые ноги верблюдов.

     Стамбул. Ташкент.
     1970 - 1971