- Бог с ними! Мы им поможем!.. - ответил Сабля и ничего не бросил дервишу, да тот и не протягивал ему своей чаши. Дервиш деловито направился в глубь кожевенных рядов и там подошел к Мулло Фаизу:
     - Во имя бога милостивого, милосердного...
     - Бог поможет, а я с утра...
     - Щедрость украшает мусульманина.
     - Излишнее украшение обременяет! - рассердился Мулло Фаиз, которому сейчас было не до богоугодных дел.
     - Два каравана в Бухаре!
     Мулло Фаиз насторожился:
     - Я всегда щедр во имя божие.
     Дервиш протянул ему чашу. Медь глухо ударялась о широкое дно.
     Дервиш быстро выплеснул полушку обратно на ковер Мулло Фаизу:
     - Помолюсь о ниспослании истинной милости творцам истинной щедрости. Деньги подобны зернам пшеницы: чем гуще посев, тем изобильнее жатва.
     - Была бы земля плодородна!
     - Она вся вспахана, обильно полита, озарена сиянием бога истинного, милосердного...
     Кто слышал слова дервиша со стороны, казалось, он занят набожным, нескончаемым славословием бога, - напев его звучал для всякого так привычно, что в слова этого напева уже давно никто не вникал.
     Мулло Фаиз не без сомнения всыпал в чашу сразу три гроша.
     - Мало.
     - Верное дело?
     - Мало посеешь, - пожалеешь, когда жатве настанет время. Сокрушение иссушит душу твою, и воскликнешь: о, если б вложил я, смертный, каплю солнца в ниву сию, ныне взял бы я урожай золотой пшеницы.
     - В самом деле?
     - И то мало.
     Но отдать серебряную теньгу Мулло Фаиз поскупился. Нехотя он бросил дервишу одну беленькую - четверть теньги.
     - Два каравана из Индии.
     - Если только его...
     И рука Мулло Фаиза потянулась было всунуться в чашу за своим серебром. Но дервиш отвел чашу от протянутой руки в сторону:
     - Беседуем мы о золотом посеве, а ты и единое зерно норовишь с корнем выдернуть!
     - Но это мне уже известно!..
     - Число знаешь?
     - Без обмана?
     - Как милосердие божие...
     - Ну?
     - Два по сту.
     - А товар?
     - Один корыстолюбец тщился с одного зерна пожать два урожая за един год. Но бог милостивый, милосердный...
     - Охо! До урожая-то сеятель исчахнет от нужды да от...
     - Виден человек, начитанный в книгах. Однако сеятели, хирея в нужде, доживают до урожая: иначе кто собрал бы урожай с полей, коим милостивый...
     Поеживаясь и не заботясь о своей осанке, Мулло Фаиз достал еще одну беленькую, но, прежде чем расстаться с ней, переспросил:
     - Еще неизвестно, годно ли сие зерно для моей, для моей, Мулло Фаиза, нивы...
     - Клади!
     Рука Мулло Фаиза сразу ослабела, беленькая капелька серебра выкатилась из ладони, но чаша дервиша своевременно оказалась на ее пути. Округлившиеся глаза Мулло Фаиза приблизились к носу дервиша:
     - Смотри, святой брат! Неужели кожи?
     - Мало жертвуешь.
     - Э! От твоих слов сундук мой не тяжелеет, а...
     - А без моих слов он вовсе рассыпался бы.
     - Молись за меня! - И Мулло Фаиз, чтобы скорее отвязаться от дервиша, подкинул ему еще несколько подвернувшихся грошей, не заметив, что с ними попали и еще две серебряные капельки.
     Мулло Фаиз, растерянно озираясь, еще не успев сообразить, с чего начинать спасение своих сундуков, заметил приказчика, скромно присевшего в сторонке.
     - Ну?
     Приказчик не без предосторожностей, чтоб посторонним ушам не услышалось, сообщил:
     - Слух верен. Есть караван.
     - А что везет?
     - Это неизвестно.
     - А почем?
     - И это неизвестно, ежели неизвестно что...
     - А сколько?
     - Не говорят.
     - Ах, боже мой! - Но гнев Мулло Фаиза не успел войти в оболочку слов, как Мулло Фаиз вдруг понял, что надо спешить, пока весть о таком потоке кожи не дошла до ушей базара. Тогда цены на кожи настолько упадут, что весь склад Мулло Фаиза станет дешевле одной лавчонки сапожника.
     - Беги на базар! Слушай, выпытывай, не надо ли кому кож. Из кожи лезь, - сбывай кожи!.. Нет, стой! Пойду сам.
     Торопливо, но стараясь сохранить степенность, отчего еще больше путался в полах своих раздувающихся халатов, он кинулся по рядам.
     В кожевенных рядах купцы дивились, глядя, как Мулло Фаиз сам снизошел до их лавчонок.
     - Не надо ли кому кож? - спрашивал он.
     Но торговцы удивлялись: если б им понадобились кожи, всякий нашел бы Мулло Фаиза. И догадывались: что-то случилось, если Мулло Фаиз сам побежал распродавать свой склад. Он увеличил сомнения и любопытство, приговаривая:
     - Недорого отдам. Уступлю против прежнего.
     - А почем?
     - По сорок пять вместо прежних пятидесяти.
     - Обождем.
     - А ваша цена?
     - Мы не нуждаемся.
     Но Сабля, спокойно восседая с краю от своих жалких товаров, небрежно спросил:
     - Кожи, что ли, Мулло Фаиз?
     - Продаю.
     - Дорого?
     - Сорок пять против прежних пятидесяти.
     - Почему скинули с пятидесяти?
     - Хочу товар перевести в деньги. Жду товаров из Индии.
     - Все ждем. Везут!
     - В том-то и дело.
     - Садитесь.
     - Некогда.
     - Садитесь, говорю.
     - Берете?
     - Смотря по цене.
     - Я сказал.
     - Шутите? Цена пятнадцать.
     - Это не дратва. Лучшие кожи: волжские есть, есть монгольские.
     - Против индийских, думаю, это дрова, а не кожи.
     - Индийских?
     - Вы разве не слышали?
     - А вы уже пронюхали?
     - О чем?
     Мулло Фаиз спохватился и деловито спросил:
     - Берете или шутите?
     - Зачем шутить? Цена пятнадцать.
     "Неужели уже знает?" - покосился кожевенник на Саблю. Но ответил с прежним достоинством:
     - Скину до сорока.
     - Больше пятнадцати не дам.
     - Тридцать пять! - воскликнул Мулло Фаиз, сам не слыша своего голоса, оглушенный твердостью, с какой Сабля называл эту небывалую, ничтожную цену.
     - Я не толковать, не торговаться пригласил вас, Мулло Фаиз, - солидно, как первейший купец, осадил Сабля богатейшего кожевенника Самарканда, - я беру, плачу наличными. Цена - пятнадцать. Завтра будет десять. Но завтра кож ни у кого не останется, а мне надо взять.
     - Разве другие уже продали?
     - Кто еще не продал - продаст. Пятнадцать лучше десяти, не так ли?
     - Да?..
     - Если говорить о кожах, а если о грехах, - десять лучше пятнадцати!