путешествие,  плодом  которого  была  первая  часть   "Путевых   Картин"
(Reisebilder). Весною 1825 г. он  получил  степень  доктора  юридических
наук; за месяц до этого он перешел в лютеранство. После кратковременного
пребывания в Нордернее, давшего  поэту  богатый  материал  для  будущего
цикла стихотворений: "Северное море", он переехал  в  Гамбург,  где  его
ждал целый ряд неприятностей от людей противодействовавших его стараниям
добыть себе возможно большее обеспечение от богатого  дяди;  и  сам  он,
впрочем, действовал во многих случаях не совсем безупречно. Тогда же  он
выпустил в  свет  1-й  том  "Путевых  Картин"  ("Путешествие  на  Гарц",
"Возвращение на родину", "Северное море" и несколько мелких стихотвор.),
имевший громадный успех, но подвергнувшийся запрещению в  Геттингене,  а
потом и во многих других городах Германии. Еще более сильное действие во
всех лагерях произвел вышедший скоро после того  2  т.  "Пут.  Карт.  ",
восторженно встреченный публикой  и  частью  критики,  и  запрещенный  в
Ганновере,  Пруссии,   Австрии,   Мекленбурге   и   большинство   мелких
государств, при чем  и  лично  против  автора,  по-видимому,  готовились
принять такие меры, что Г. счел благоразумным уехать на время в  Лондон.
По возвращении оттуда он прожил несколько времени снова в Гамбурге,  где
выпустил, под общим заглавием "Книги Песен", полное собрание  написанных
и  напечатанных   им   до   того   времени   стихотворений.   Вследствие
стеснительных денежных обстоятельств, а  также  желая  испробовать  свои
силы в качестве писателя  политического,  Г.  принял  предложение  Котты
редактировать в Мюнхене газету "Politische Annalen" и  переехал  туда  в
конце 1827 г. Редакторство его  продолжалось  всего  полгода,  обнаружив
непригодность его для такого дела, и  он  отправился  путешествовать  по
Италии, по возвращении откуда в Берлин выпустил в свет 3 т. "Пут. Карт."
("Путешествие от Мюнхена до Генуи" и "Луккские воды"), который тотчас же
был запрещен в Пруссии. В видах личной безопасности Г. уехал из Берлина,
поселился  на  время  в  Гамбурге,  для  поправления  здоровья  ездил  в
Гельголанд, и  здесь  получил  глубоко  взволновавшее  его  известие  об
июльской  революции  1830  г.  Сопоставление  надежд,   вызванных   этим
событием, с современною немецкого действительностью послужило  для  него
поводом к выпуску "Дополнения к Путевым Картинам" и очень резкой  статьи
"Кальдорт о Дворянстве" и усилило  давнишнее  желание  его  переехать  в
Париж. Сюда прибыл он в мае 1831 г. и  принялся  за  корреспонденции  из
Парижа в "Allgemeine Zeitung". Они создали ему очень странное  положение
относительно различных политических  партий:  лишенный  необходимых  для
истинного публициста свойств, он беспрестанно давал повод обвинять его в
шаткости политических убеждений. По  настоянию  австрийской  дипломатии,
Котта  прекратил  печатание  корреспонд.,  но  Г.  издал   все.   прежде
напечатанное, отдельной книгой: "Французские  Дела",  снабдив  ее  таким
резким предисловием, которое навсегда уничтожило  для  него  возможность
возвращения в  отечество.  За  этим  последовали  работы  в  ином  роде,
писавшиеся пофранцузски для парижских журналов  и  затем  переводившиеся
автором на немецкий язык: "Романтическая Школа", "К  истории  религии  и
философии  в  Германии",  "О  Германии"  и  др.;  производительность  же
поэтическая оскудевала и почти единственным плодом ее за этот период был
сборник  цинично   чувственных   стихотворений:   "Парижские   Женщины".
Усилившееся гонение "Молодой Германии", избравшей своими вождями Берне и
Гейне, тяжело  обрушилось  на  последнего  в  отношении  материальном  и
нравственном.  Нужда,  которую  он  испытывал,  увеличилась  еще  больше
благодаря его связи,  а  потом  и  браку  с  Евгенией  Мира  (Матильда),
женщиною  очень  бестолковою;  заметно  ухудшилось  и  здоровье   поэта,
появились зловещие нервные припадки.  Под  влиянием  этих  обстоятельств
написаны  им  книга  "О  Берне"  -  весьма  неблаговидный  в   некоторых
отношениях памфлет;  поэма.  "Атта  Тролль"  (1842),  резко  осмеивавшая
односторонние крайности тогдашней немецкой политической  поэзии;  "Новые
Стихотворения" (1844), запечатленные уже мрачным  пессимизмом,  и  поэма
"Зимняя  Сказка",  в  которой  с  беспощадным,  часто  даже   циническим
остроумием  заклеймена   господствовавшая   тогда   в   Германии   смесь
средневекового феодального порядка и  "квасного"  патриотизма.  Понятно,
что она была подвергнута строгому запрещению во  всех  городах  Пруссии,
причем начальству всех пограничных городов  было  предписано  арестовать
автора, где бы он ни появился. Жестоким ударом для Г. явилось и то,  что
умерший дядя его Соломон завещал ему всего 8 тыс.  фр.,  а  единственный
наследник старика,  Карл,  отказался  выплачивать,  ту  пенсию,  которую
покойный словесно обязался выдавать поэту во все продолжение его  жизни,
а жене его - в половинном размере после  его  смерти,  но  о  которой  в
завещании не было упомянуто. Это столкновение хотя и окончилось тем, что
Карл  согласился  выплачивать  пенсию,  получив  от   поэта   письменное
обязательство за себя и своих наследников никогда не выпускать в  печать
ни одной строки, оскорбительной для семейства Г., но оказало на здоровье
поэта самое пагубное действие, открыв собою последний и страшный  период
его жизни. Старая болезнь пошла вперед исполинскими шагами; в  мае  1848
г., он, полуслепой,  полухромой,  в  последний  раз  вышел  из  дому  на
прогулку, и с тех пор уже до самой смерти остался  прикованным  к  своей
"матрацной могиле", как называл он те 12  матрацев,  на  которых  лежал.
Ужасные страдания, не мешали ему  однако,  сохранить  удивительную  мощь
духа, необычайную ясность и крепость мышления, выразившуюся в нескольких
прозаических  произведениях  ("Боги  в  изгнании",   "Стихийные   духи",
"Признания" и др.), а главное  -  в  стихотворениях,  составивших  циклы
"Романсеро", "Лазарь" и "Последние  стихотворения",  которые  сам  автор
назвал "Жалобою, выходящею как бы из гроба". Пессимизм и отчаяние  дошли
здесь до последнего предела. К этому же времени  относится  и  окончание
его "Мемуаров", из которых была напечатана, после смерти  вдовы,  только
часть, ничтожная в количественном и не особенно  важная  в  качественном
отношении. Окруженный попечениями жены,  согретый  незадолго  до  смерти
внезапно вспыхнувшею  в  нем  любовью  к  Камилле  Сельден,  которую  он
обессмертил в нескольких стихотворениях под именем  "мушки",  продолжая,
вместе  с  тем,  испытывать  невыносимые  физические   страдания,   поэт
мучительно доживал последние дни. Еще 13 февраля 1856 г. он писал  шесть
часов сряду (свои  мемуары);  16-го,  после  обеда,  сказал:  "бумаги  и
карандаш", но то были последние слова его; началась мучительная  агония,
и 17 февр. Г. не стало.  Он  похоронен  на  Монмартрском  кладбище;  над
могилою жена его поставила памятник. на плите  которого  вырезаны  всего
два слова: "Henri Heine". Как  человек,  Г.  и  по  своей  натуре,  и  в
качестве типичнейшего  представителя  одного  из  главных  течений  того
времени (байроновского), представляется существом, в котором соединялись
самые вопиющие противоположности: с  высоким  нравственным  достоинством
совмещалось много суетного и мелочного.  В  общему  однако,  Г.  остался