аппарат королевской власти (Nobless des robes); 4) высшего духовенства; 5)
ученых, например профессоров Сорбонны; 6) городского патрициата, который
сам делится по территориальному признаку, и т.д. Можно, в зависимости от
принятой степени приближения, выделить больше или меньше групп, но при этом
надо обязательно учитывать еще принадлежность к партиям, например
арманьякской и бургундской в начале XV в.

Иногда у читателей возникает соблазн отождествить указанные группы с
сословиями, понимая под последними социальные группы. Но надо быть точным:
социальные подразделения - это классы, а сословия - подразделения
административные, так как они в средние века "не приобретали... особого
значения в политическом мире, а обозначали самих себя"[10].

Те же группы, которые описаны здесь, даже не сословия в полном смысле
слова, а общины, являющиеся "предпосылками производства"[11]. Как варианты
профессиональных общин могут фигурировать и родовые общины - разросшиеся
семьи[12]. Поэтому К. Маркс называл историю Средневековья зоологической,
отмечая, что "корпорации" этого типа пополнялись бастардами, не имевшими
никаких прав по закону, но добивавшимися их энергией и семейными
связями[13]. Особенно крупную роль играли бастарды после Столетней войны.
Так, бастард Дюнуа считался первым рыцарем Франции и был графом.

По отношению же к народным массам такое разделение применимо в еще большей
степени, так как каждая феодальная провинция носила тогда ярко выраженный
индивидуальный характер. Например, руанцы в XII в. проявили вражду к
Филиппу II Августу, освободившему их от англичан, а марсельцы, узнав о
пленении Людовика IX в Египте, пели "Te Deum", надеясь избавиться от
"сиров"[14]. В буржуазном обществе мы наблюдаем уже не те корпорации, но
принцип остается неизменным. Внутри этносов и помимо классов есть для
каждой особи люди "своего" и "не своего" круга. Но по отношению к иноземным
экспансиям все эти группы выступали как единое целое - французы.

То, что "корпорации", как мы их назвали условно, неизмеримо менее стойки и
длительны, чем родоплеменные группировки, бесспорно, но ведь и последние не
вечны. Значит, разница между теми и другими не принципиальна. Сходство же в
том, что они несут одинаковую нагрузку, поддерживая единство этноса путем
внутреннего разделения функций (см. с. 104).

И самое важное и любопытное - это то, что при своем возникновении
"корпорации" отличаются друг от друга лишь нюансами психологии, но со
временем различия углубляются и кристаллизуются, переходя в обычаи и
обряды, т.е. в явления, изучаемые этнографами. Например, старославянский
поцелуйный обряд трансформировался в России и Польше в целование руки
замужним дамам и сохранился у поместного дворянства, но исчез из быта
других сословий.

А. М. Горький, наблюдавший в крупных городах Поволжья быт мещан и
интеллигентов-разночинцев, констатирует такие глубокие различия, что
прелагает рассматривать эти недавно сложившиеся группы населения, как
"разные племена" [15]. В том смысле, в котором он употребляет это понятие
(имея в виду различия в быте, нравах, представлениях), он прав, и
наблюдение его плодотворно. В наше время эти различия почти стерлись. Они
были характерны для короткого периода - около 80 лет, но мы уже говорили,
что продолжительность явления не влияет на принципиальную сторону дела.

ОБРАЗОВАНИЕ СУБЭТНИЧЕСКИХ ГРУПП

Понятие "корпорация" в предложенном понимании наглядно, но для нашего
анализа недостаточно, так как предполагает, что данная единица не только
слагается из этнографических особенностей, но и отграничена социальными
перегородками от других "корпораций". Часто субэтнические подразделения не
совпадают с общественными. Это показывает, что приведенный пример - частный
случай искомого общего правила.

Продолжим наш пример этногенеза французов. В XVI в. Реформация коснулась
этого народа и перетасовала все бывшие там "корпорации" до неузнаваемости.
Феодальная аристократия, мелкое дворянство, буржуазия и крестьянство
оказались расколоты на "папистов" и "гугенотов". Социальные основы обеих
групп не различались, но этнотерриториальные подразделения просматриваются
отчетливо. Кальвинизм имел успех среди кельтов низовий Луары, и торговая
Ла-Рошель стала опорой реформатов. Гасконские сеньоры и короли Наварры
приняли кальвинизм. Потомки бургундов, крестьяне Севенн и наследники
альбигойцев - буржуа Лангедока примкнули к движению. Но Париж, Лотарингия и
центральная Франция остались верны римской церкви. Все былые "корпорации"
исчезли, так как принадлежность к "общине" или "церкви" на два века стала
индикатором принадлежности к той или иной субэтнической целостности.

И нельзя сказать, что решающую роль играла здесь теология. Большая часть
французов были "политиками", т.е. отказывались интересоваться спорами
Сорбонны и Женевы. Безграмотные гасконские бароны, полудикие севеннские
горцы, удалые корсары Ла-Рошели или ремесленники предместий Парижа и Анжера
отнюдь не разбирались в тонкостях трактовки Предопределения или
Пресуществления. Если же они отдавали жизнь за мессу или Библию, значит, то
и другое оказалось символом их самоутверждения и противопоставления друг
другу, а тем самым - индикатором глубинных противоречий. Эти противоречия
не были классовыми, так как на обеих сторонах сражались дворяне, крестьяне
и буржуазия. Но католики и гугеноты действительно разнились по стереотипу
поведения, а это, как мы условились вначале, -основной принцип этнической
обособленности, для которой было достаточно оснований.

Ну, а если бы гугеноты отстояли для себя кусок территории и создали там
самостоятельное государство, как, скажем, швейцарцы или североамериканцы?
Вероятно, их следовало бы рассматривать как особый этнос, возникший
вследствие зигзага исторической судьбы, потому что у них были бы особый
быт, культура, психический склад и, может быть, язык, ибо вряд ли они стали
бы объясняться на парижском диалекте, а скорее выбрали бы один из местных
диалектов. Это был бы процесс, аналогичный отделению американцев от
англичан.

Шотландцы - безусловно, этнос, однако они состоят из гайлендеров (горцев) -