этногенеза имеет наряду с социальным природный аспект.

ЧЕЛОВЕК В БИОЦЕНОЗЕ

Всем видам позвоночных свойственны: инстинкт личного и видового
самосохранения, проявляющийся в размножении и заботе о потомстве,
стремление распространиться на возможно большую площадь и способность
приспособления к среде (адаптация). Однако последняя не безгранична. Чаще
всего животное обитает на определенном участке земной поверхности, к
которому приспособились его предки. Медведь не пойдет в пустыню, выдра не
полезет на высокую гору, заяц не прыгнет в реку за рыбой.

Но еще большие ограничения накладывают зональность и климатические различия
разных поясов. Тропические виды не могут существовать в полярных широтах, и
наоборот. Даже когда происходят сезонные миграции, они направлены по
определенным маршрутам, связанным с характером природных условий.

Человек в этом отношении - исключение. Принадлежит к единому виду, он
распространился по всей суше планеты. Это показывает наличие чрезвычайно
высоких способностей к адаптации. Но тут возникает первая трудность: если
первобытный человек приспособился к условиям, скажем, лесной зоны
умеренного пояса, то чего ради его потянуло в пустыни и тропические
джунгли, где не было привычной пищи и благоприятных условий, ибо каждый
зверь входит в свой геобиоценоз (букв. - жизненное хозяйство), т.е.
"закономерный комплекс форм, исторически, экологически и физиологически
связанных в одно целое общностью условий существования"[7]? Образно говоря,
биоценоз - это дом животного; зачем же уходить из родного дома?

Биогеоценоз - система сложная; он складывается из растений и животных,
связанных друг с другом "цепью питания" и другими видами деятельности, где
одни виды питаются другими. а верхнее, завершающее звено - крупный хищник,
или человек, умирая, отдает свой прах растениям, его вскормившим. По
высокой степени адаптации в данном биоценозе вид накапливает ряд признаков,
от которых не может избавиться согласно закону о необратимости эволюции.
Все это относится и к человеку, который тем не менее эти трудности миновал
и распространился по всей Земле. А ведь нельзя сказать, что человек
обладает по сравнению с другими видами большей пластичностью вследствие
низкой степени адаптации. Она у него велика.

Нет, в каждом большом биоценозе человек занимает твердое положение, а
заселяя новый регион, меняет не анатомию или физиологию своего организма, а
стереотип поведения. Но ведь это значит, что он создает новый этнос!
Правильно, но для чего это ему нужно? Или, точнее, что его на это толкает?
Если бы можно было просто ответить на этот вопрос, то наша задача была бы
решена. Но мы вынуждены ограничиться не-гативными ответами, смысл коих в
том, чтобы ограничить проблему.

Биологические, точнее - зоологические причины отпадают, ибо если бы
функционировали они, то и другие животные поступали бы так же. Сознательные
решения об изменении своей природы - нонсенс. Социальные поводы, будь они
тому причиной, были бы обязательно связаны с изменением способа
производства, т.е. со сменой общественных формаций, а этого нет. Более
того, обязательное приспособление к привычному, обжитому "вмещающему"
ландшафту отмечено К. Марксом в статье "Вынужденная эмиграция". В
частности, о кочевниках там сказано следующее: "Чтобы продолжать быть
варварами, последние должны были оставаться немногочисленными. То были
племена, занимавшиеся скотоводством, охотой и войной, и их способ
производства требовал обширного пространства для каждого отдельного члена
племени, как это имеет место еще и поныне (в середине XIX в. - Л. Г.) у
индейских племен Северной Америки. Рост численности у этих племен приводил
к тому, что они сокращали друг другу территорию, необходимую для
производства"[8]. Энгельс развивает мысль Маркса, указывая на прямую связь
пищи с уровнем развития разных племен. По его мнению, "обильному мясному и
молочному питанию арийцев и семитов и особенно благоприятному влиянию его
на развитие детей следует, быть может, приписать более успешное развитие
обеих этих рас. Действительно, у индейцев пуэбло Новой Мексики, вынужденных
кормиться почти исключительно растительной пищей, мозг меньше, чем у
индейцев, стоящих на низшей ступени варварства и больше питающихся мясом и
рыбой"[9].

ГЕОГРАФИЧЕСКАЯ СРЕДА НА СМЕНУ ФОРМАЦИЙ НЕ ВЛИЯЕТ

Итак, прямое и косвенное воздействие ландшафта на этнос не вызывает
сомнений, но на глобальное саморазвитие - общественную форму движения
материи оно не оказывает решающего влияния. Зато на этнические процессы
ландшафт влияет принудительно[10]. Все народы, селившиеся в Италии:
этруски, латины, галлы, греки, сирийцы, лангобарды, арабы, норманны, швабы,
французы, - постепенно, за два-три поколения, теряли прежний облик и
сливались в массу итальянцев, своеобразный, хотя и мозаичный этнос со
специфическими чертами характера, поведения и структурой,
эволюционизировавшей в историческом времени. И так везде, с большей или
меньшей отчетливостью, прямо пропорциональной изученности сюжета.
Следовательно, мы должны изучать этносы не как функцию социального
прогресса, а как самостоятельный феномен.

Становление человечества связано не только с природными воздействиями" как
у прочих животных, но и с особым спонтанным развитием техники и социальных
институтов[11]. На практике мы наблюдаем интерференцию обеих линий
развития. Следовательно, общественно-экономическое развитие через формации
не тождественно этногенезам, дискретным процессам, протекающим в
географической среде. С. В. Калесник отчетливо показал различие между
географической и техногенной средой, в которых люди живут одновременно.
Географическая среда возникла без вмешательства человека и сохранила
естественные элементы, обладающие способностью к саморазвитию. Техногенная
среда создана трудом и волей человека. Ее элементы не имеют аналогов в
девственной природе и к саморазвитию не способны. Они могут только
разрушаться. Техно- и социосфера вообще не относятся к географической
среде, хотя постоянно взаимодействуют с ней[12]. Этот принцип был положен
нами в фундамент исследования.