открытиями в области электромагнетизма, он этим не завоевал своим идеям даже
минимального  признания.  Формалисты  школы   Ампера   -   Вебера,   подобно
современным формалистам школы Маха - Авенариуса, с  тайным,  а  иногда  и  с
явным презрением смотрели на "грубые материальные" силовые линии  и  трубки,
порожденные  плебейской  фантазией  переплетчика  и  лабораторного   сторожа
Фарадея".
   Нужно  сказать,  что  на  стороне  сторонников  дальнодействия   была   и
"моральная сила" - концепция "дальнодействия" лишь  относительно  недавно  в
качестве прогрессивной  теории  обрела  права  гражданства.  А  борьба  была
нелегкой,  приходилось,  как  говорится,  насмерть  биться  со  сторонниками
старинной, описанной еще Лукрецием, механистической теории "близкодействия",
по которой взаимодействующие тела обязательно должны соприкасаться. Отказ от
теории привел к ряду важнейших законов и теорий (закон всемирного  тяготения
Ньютона, закон Кулона, электродинамика Ампера).
   Важность  победы  сторонников  дальнодействия  на  том  этапе   очевидна.
Максвелл писал:
   "Хотя хрустальные сферы, к которым прикреплены были планеты, и  были  уже
удалены, но планеты еще плавали в  вихрях  Декарта.  Магниты  были  окружены
истечениями, а  наэлектризованные  тела  -  атмосферами,  но  свойства  этих
истечений  и  атмосфер  ничуть  не  были  похожи  на  свойства  обыкновенных
истечений и атмосфер".
 
   Первым физиком, категорически  отрицавшим  действие  на  расстоянии,  был
Генри Кавендиш. Он занимался наукой  исключительно  из  любви  к  ней  и  не
публиковал своих результатов, считая это делом ненужным. Задолго до  Кулона,
и гораздо убедительнее, он обосновал  "закон  Кулона",  задолго  до  Фарадея
признал роль промежуточной среды и нашел величину, характеризующую эту роль,
- диэлектрическую  постоянную.  После  его  смерти  остался  миллион  фунтов
стерлингов  и  несколько  пачек  неопубликованных  рукописей.  Разобрав  эти
рукописи, Максвелл поразился: многие мысли Кавендиша,  высказанные  сто  лет
назад, не потеряли своей ценности и в дни Максвелла. Большинство же открытий
Кавендиша за прошедшие сто лет было повторено другими  учеными  -  еще  одно
доказательство необходимости открытий, Кавендиш был сказочно богат  и  столь
же оригинален. Он жил в  своем  родовом  замке  отшельником.  Прислуге  было
приказано никогда не появляться ему на глаза, распоряжения передавались  при
помощи записок. Женщин он панически боялся. Он был одержим  пунктуальностью.
Каждый его новый костюм был точной копией предыдущего с  учетом  происшедших
изменений фигуры. За сорок лет он ни разу не положил в клубе, где он  обедал
раз в неделю, своей шляпы на другое место. Он почти всегда молчал и открывал
рот лишь для того, чтобы сообщить нечто из ряда вон выходящее.  Может  быть,
этой чертой характера объяснялось его нежелание публиковаться,  может  быть,
он считал свои исследования недостаточно важными?
 
   От всех теорий, тормозивших развитие науки,  нужно  было  избавляться.  И
сторонники дальнодействия отлично справились с задачей.
   Но точно так же в середине XIX века "дальнодействие"  вновь  должно  было
уступить место "близкодей-ствию" - на  сей  раз  в  прогрессивной  концепции
силовых  линий  и  электромагнитного  поля.  А  пока  теория   электричества
находилась, по выражению Энгельса, "в состоянии идейного разброда".
   В каком-то смысле можно по-человечески понять "формалистов школы Ампера -
Вебера", которые в  штыки  приняли  возродившуюся  вновь,  в  новом  обличье
фарадеевского "поля" гипотезу "близкодействия".
   Нам, вооруженным марксистско-ленинской философией,  разумеется,  нетрудно
было бы примирить и тех и других - знание закона отрицания  отрицания  могло
бы  обуздать  разыгравшиеся  страсти.  Развитие  науки  идет   по   спирали;
человечество  через  определенный  срок  вновь  подходит  к,  казалось   бы,
выброшенной на свалку истории теории, но уже овладевшим новыми знаниями,  на
более высоком уровне понимания процессов. Однако "великим французам"  законы
марксистской диалектики известны не  были,  и  они  свысока,  с  язвительной
иронией относились к фарадеевскому "полю" и "силовым линиям".
   Именно в это время двадцатипятилетний Максвелл начинает  свою  борьбу  за
фарадеевскую теорию. Все глубже изучает он  "Экспериментальные  исследования
по  электричеству",  уникальное  в  истории  науки  сочинение,  своеобразный
дневник раздумий гениального ученого.
   "Фарадей, - писал Максвелл, - показывает нам свои как  неудачные,  так  и
удачные эксперименты, как свои не созревшие идеи, так и идеи  разработанные,
и читатель, сколько бы ни был ниже его  по  своей  способности  индуктивного
мышления, чувствует скорей симпатию, чем восхищение, и приходит к  искушению
поверить в то, что при случае и он сделал бы эти открытия...
   Фарадей по профессии не был математиком. В его описаниях  мы  не  находим
тех  дифференциальных  и  интегральных  уравнений,  которые  многим  кажутся
подлинной сущностью  точной  науки.  Откройте  труды  Пуассона  или  Ампера,
вышедшие до Фарадея, или Вебера и Неймана, которые работали после него, и вы
увидите, что каждая страница пестрит формулами, ни одну из  которых  Фарадей
не понял бы".
   Но  внешняя  простота  фарадеевского  труда  была  обманчивой.  Например,
известный  немецкий  физик  Гельмгольц  вспоминал,  как  "часами  высиживал,
застряв на описании силовых линий, их числа и напряжения".
   Вчитываясь в страницы "Экспериментальных исследований",  Максвелл  прежде
всего  увидел,  что  упреки  "в  нематематичности  воззрений"  Фарадея  были
несправедливыми.
   "Когда я стал углубляться в изучение работ Фарадея, - писал Максвелл, - я
заметил, что метод его понимания тоже математичен, хотя и не  представлен  в
условной форме математических символов. Я также нашел, что метод может  быть
выражен  в  обычной  математической  форме  и  таким  образом   может   быть
сопоставлен с методами признанных математиков".
 
   Режим дня Максвелла непостижим: он  спал  с  пяти  до  половины  десятого
вечера. Затем - занятия  до  двух  ночи.  С  двух  до  половины  третьего  -
гимнастика: беготня по лестницам и  коридорам  преподавательского  общежития
(можно представить себе силу  возмущения  общественности  -  впрочем,  тогда
стены были толще). Затем - сон до семи утра. С семи  утра  -  новый  рабочий
день.
 
   Но не форма волновала Максвелла. Он искал и непрерывно находил  в  трудах
Фарадея прежде всего новые прогрессивные физические воззрения.
   К фарадеевской концепции "поля"  Максвелл  присоединяется  безоговорочно.
Нравятся ему и силовые линии Фарадея. Максвелл видит, что Фарадей постепенно
отходит от силовых линий  как  геометрических  символов  к  вполне  реальным
силовым линиям,  обладающим,  например,  упругостью,  стремящимся  пойти  по