никогда путем созерцания.  Попытайся  выполнить свой долг, и  ты поймешь кто
ты".  Дух  активный, деятельный, неукротимый - вот еще одна из  определяющих
опор нашей духовности.
     Сладостно продремавший всю свою жизнь в теплой луже, рыхлый, страдающий
одышкой кит - это не та опора, которая может явиться фундаментальной основой
нашего здоровья.
     Подтверждение этой мысли о стратегической важности духа деятельного для
длительного  здоровья  я  опять прежде всего нахожу в жизнеописаниях славных
долгожителей.
     Пабло Пикассо умер в возрасте  92  лет,  не отдав  никаких распоряжений
относительно  своего  художественного  багажа.  Учитывая, что в  списке  его
наследников было трое внебрачных детей, числилась его вторая жена и внуки от
первого  брака  с  русской  балериной   Ольгой  Хохловой,  раздел  имущества
представлял  собой  непростую   задачу.   К  урегулированию  конфликта  было
привлечено четырнадцать контор  и многочисленные эксперты, которые в течение
многих  месяцев  вели  кропотливую   работу  по   инвентаризации,  оценке  и
классификации художественного наследия Пикассо. Умер художник  в 1973 г., но
только  к  лету  1977  г.  эта работа  была  завершена.  Ее  итогом  явилось
одиннадцать  нотариально заверенных  томов-реестров. В них содержалась опись
1876  картин  художника,  7089  рисунков, 4659 рисунков  в блокнотах, 18 095
гравюр, около  10  000 лито- и линогравюр, 1355 скульптур, 2880 произведений
керамики  (о  судьбе наследия можно сообщить,  что  все  шестеро наследников
пришли  к  согласию  о  том, что лучшие из  доставшихся им  произведений они
передают в Национальный музей Пикассо).
     Естественно, я  веду речь не о меркантильных проблемах, связанных с его
фондом,  но  прежде  всего  об  этом  могучем  таланте.  Веду   речь  о  той
поразительной интенсивности творчества,  которая определяла  жизнь  великого
мастера. Его работоспособность и неистовство  в работе приводили к тому, что
он  рисовал,  писал,  лепил  всегда  и  повсюду,  что  не признавал  никаких
передышек  и перерывов в своей работе. Жан Тоссель, художник,  лично знавший
Пикассо,  вспоминал, что он  мог усесться  за  мольберт,  едва  вынырнув  из
бассейна, что он мог рисовать даже во время столь любимой им корриды, что он
хватался  за кисть,  порой  прервав  обед  или беседу с друзьями. Он был  не
просто художником. Он постоянно изобретал, выдумывал, искал,  его творческое
наследие есть талант, помноженный на гигантский труд.
     Разумеется,  величие   художника  не  измеряется  числом  созданных  им
произведений. Тот  же Тоссель указывал  справедливо, что Репину для создания
"Бурлаков  на  Волге" требовались месяцы  напряженного труда, ибо  тщательно
выписывались все детали, многократно переделывался сюжет. Пикассо же работал
в  иной  манере: он  мгновенно запечатлевал образ, рождавшийся у него  в уме
(например,  он мог нарисовать женщину  всего  шестью-семью линиями, начертав
весьма  характерный, даже  неповторимый  ее облик).  Он мог  набросать сотни
эскизов  в течение одной недели, но он  же неделями  писал  свою  "Гернику",
месяцами  сидел  в старинной часовне, расписывая  настенный триптих "Земля и
Мир", и одновременно  же создавал  по  соседству керамические  тарелочки  со
своими рисунками.
     Не буду сейчас  вспоминать ни Коненкова, ни  Тициана, также  оставивших
после своей почти вековой жизни огромное творческое наследие. Метнусь сейчас
совсем  в  иную  сторону  человеческой  жизни,  в  научное  долгожительство.
Известный индийский  астрофизик Саблахаям  Чандрасекар  в  возрасте 71  года
завершил наконец свой труд по теории "черных дыр", показав  феномен научного
долголетия  и   творческой  продуктивности   в  занятиях  теорией,   ибо  он
практически  вдвое   старше   большинства   теоретиков,   занимающихся  этой
проблемой. К теме "черных дыр" Чандрасекар обратился в возрасте 63 лет, а до
этого не было ни одной отрасли астрономии, где бы он ни добился значительных
результатов,  без  которых  не могут  теперь  обходиться все те,  кто  ведет
изыскания в этих областях.
     Риторический  вопрос: можно  ли  было добиться  подобных  феноменальных
результатов, полеживая на тахте  с газетой в руках у  торшера? Чандрасекар с
почтением  приводит  имена  Дирака,  Гольденберга,  Максвелла,  Эйнштейна  и
скромно не претендует на сравнение  с  ними, но в  то же время отмечает, что
эти гиганты науки после сорока лет добились уже сравнительно немногого. Если
Бетховен в  сорок семь  своих лет мог  сказать друзьям, что только теперь он
знает,  как сочинять музыку, то среди  ученых Чандрасекар не мог бы  назвать
такого, вечно устремленного на принципиальную новизну.
     Почему  люди  искусства  могут  творить в  течение всей жизни, развивая
новые идеи и качественно совершенствуя мастерство, а ученым это свойство  не
присуще? Дело  в  том,  очевидно,  что  люди,  совершившие  в  молодые  годы
принципиальное открытие в какой-то  области  науки, начинают полагать, будто
они  уже постигли абсолютную истину, которая всегда обеспечивает им правоту,
хотя   тайны  мироздания   по   своей  глубине  намного-намного  превосходят
возможности  самого  мощного разума,  справедливо  считает  Чандрасекар. Вот
почему  ученые сплошь  да  рядом  становятся  жертвами собственных  амбиций.
Чандрасекар же полагает более  продуктивным постоянно и активно  решать одну
проблему за  другой, углубляя  в  целом общее понимание системы  мироздания,
постоянно  вновь  и  вновь напрягая  себя  в освоении  неведомых ему  раньше
материков познания.
     После  изложенного, думаю, совершенно ясной  станет та, можно  сказать,
мировоззренческая  позиция нашей  группы,  моих "колхозников", к  которой мы
пришли  после  нелегких  раздумий. Дело  в том, что, подобно  замечательному
народному  философу П. К. Иванову,  мы  не лечим - мы учим  правильно  жить.
Однако   в   ряде  случаев  приходилось,   опираясь   на  уже   наработанный
положительный опыт,  в  виде редкого исключения оказывать и  реальную помощь
там, где  медики  уже  отказались от больного.  Само  собой,  подменять весь
могущественный аппарат Минздрава и пытаться своими  жалкими  телами заткнуть
бесчисленные  пробоины  в его деятельности -  задача  нереальная, совершенно
неосуществимая.  Исходя  из  каких  посылов  мы  все  же   решались   иногда
вмешиваться в катастрофические ситуации?
     Вот типический случай, который пояснит эти посылки, а вернее, критерий.
     Как-то обратилась к нам  Мария Ш., когда, по цинично беспощадным словам
лечащего  врача-онколога,  ей оставалось жизни дней десять,  не более, ибо у
нее   подходила   к  завершающей   стадии  IV   степень  этого  заболевания,
подтверждаемая целой пачкой официальных документов и  рентгеновских снимков.
Конечно, это  была  очень  тягостная картина: иссохший до  предела  человек,
каждое  движение которого сопровождалось  мучительными болями. Почему  же мы
все же согласились, почему дерзнули своими средствами вступить в  борьбу  за
ее жизнь на  этом уже безнадежно проигранном рубеже? Да только  потому,  что
почувствовали совершенно  неукротимый  характер самой Марии,  ее неимоверное
желание  жить и бороться за свою жизнь до самой последней пяди пространства,
отпущенного  ей  судьбой.  Мария безраздельно  верила  нам, мы  поверили ей,