Выехали на пустырь.
     Вдруг лошади, захрапев, шарахнулись под всадниками.
     Кара-Осман-бей тревожно и зло вскрикнул:
     - Слоны!
     Мутаххартен оказался спокойней.
     - Уж я навидался, когда войска шли через Арзинджан.
     - Когда Тимур впервые приходил?
     - Когда в первый раз приходил, слонов у них не было; силой брали, отвагой.
     Кара-Осман-бей порывисто показал кривым пальцем:
     - А я впервые их вижу.
     - Топчутся...
     - Среди людей есть, которые сомневаются, куда идти. К Тимур-бею либо на Тимур-бея.
     - Пока слонов не видели. А они - вот они! У кого слоны? У Тимур-бея. Они в битву ходят не за Баязета, не за черных баранов, не за их главаря Кара-Юсуфа, разбойника. Гляди, гляди!
     - Друг об друга трутся - чешутся.
     - Звери! А кто сомневается, то не от ума.
     - А отчего?
     - От страха. Кто страшней - слоны ли, Тимур ли?
     - Слоны-то у Тимура.
     - А есть, кто против Тимура. И слоны страшны, и сам Тимур-бей не легче, когда на тебя пойдет. Баязетом думают заслониться, Кара-Юсуфом!
     - Ни от слонов не заслонятся, ни, того страшней, от Тимур-бея. Вижу слонов и радуюсь: мы пришли с тобой, бей, куда надо.
     - Верно, куда надо!
     - Уши, уши!
     Слоны, переминаясь с ноги на ногу, раскачивали хоботы и молчали. Сытые, дремотные, похлопывали плоскими ушами, благодушествуя. Но маленькие глаза поглядывали пристально и жестоко.
     Кара-Осман-бей заметил:
     - Нас разглядывают.
     Мутаххартен сплюнул:
     - Звери! Сохрани аллах!..
     Лошади нетерпеливо приплясывали под седоками, отслоняясь от слонов.
     - Лошадям при них страшно.
     - В том и сила слонов, что каждому страшно.
     Отъехав подальше, Кара-Осман-бей оглянулся:
     - Глаза маленькие, а видят.
     Мутаххартен промолчал, поправляя ремень уздечки.
     Кара-Осман-бей добавил:
     - Звериный ум!..
     - Но правит тем умом человек.
     - Но для того и человеку нужен ум.
     - И чтобы он был добрым! - ласково ответил Мутаххартен.
     Прибывших поместили в просторной юрте. Вскоре их повели к Повелителю.
     Они шли к Тимуру, надев свежие, но опять скромные, невзрачные одежды.
     Шальвары их были, по сельджукскому обычаю, широки, сшиты из жесткой полосатой ткани, а сафьяновые красные туфли мягки, бесшумны, и легко было их скинуть.
     Теперь они шли без своей охраны, под присмотром Тимуровой стражи. Только их слуги несли узлы с подарками, коими гости намеревались почтить Повелителя. Гостем принимался лишь Мутаххартен, от него и следовали подарки, а Кара-Осман-бей шел как его спутник, а значит, и подарков от него не следовало.
     На них не было дорогих украшений, золотых колец или застежек, сверкающих драгоценными камнями, не то хозяину покажется, что они, позабыв смирение, явились состязаться с хозяином в богатстве, чваниться драгоценностями. Нет, они не посмеют здесь щеголять.
     Перед юртой Повелителя уже не стоял Шах-Малик, и на ковре уже не громоздились груды поздравительных подношений, но ковер по-прежнему, широко раскинувшись, алел на снегу.
     Недолго постояли, скинув туфли, перед ковром. Когда были позваны, оставляя снаружи всех сопровождающих, вдвоем, встав на колени, придвинулись к юрте.
     Упав перед входом, они кинулись целовать землю у порога Повелителя.
     Земли перед входом не оказалось - ее застилали ковры.
     Мутаххартен на брюхе переполз через порог и распростерся, не поднимая лица.
     Кара-Осман-бей во всем следовал ему, не уступая в усердии.
     Так, прижавшись лбами к краю ковра, на котором сидел Тимур, они услышали незнакомый голос:
     - Поднимитесь.
     Видно, Тимур дал знак своему писцу, стоявшему поодаль, и тот сказал это единственное слово.
     Они отогнулись от пола, не вставая с колен.
     Тогда их людям дозволили внести подарки.
     Тимур терпеливо выслушал их приветствия, ожидая, когда они скажут причину, приведшую их из Арзинджана в стан.
     Мутаххартен вытянул из-за ворота мешочек, висевший на красной ленте, и вынул из мешочка скрученное трубочкой, но сплющившееся письмо.
     - Получил. От Молниеносного султана Баязета.
     Тимур сказал Мутаххартену:
     - Прочитай-ка нам, я плохо вижу.
     Но Мутаххартен тоже оказался неграмотен.
     Тогда Тимур взглянул на своего писца, и тот, не вставая с колен, приблизился, взял из рук Мутаххартена столь уже измятое письмо и кончиками пальцев привычно раскрутил свиток.
     Тимур нетерпеливо и сурово поторопил чтеца:
     - Ну, что там?
     - Баязетом писано.
     - Уже знаем это.
     - Пишет: "Управителю Арзинджана и области той. Собери подати с города и с округи и доставь мне. Не медли".
     Услышав снова это приказание, Мутаххартен опять упал ниц, целуя край ковра перед Повелителем.
     - Горе мне! Ой, беда! Милости, милости мне. Молю: заступничества! Верен вам, о амир! Верен! О!..
     - Оробел?
     - Ведь это твои земли, о амир! Если взыщет с меня Баязет, чем же платить мне тебе? Это твои земли! Их захватил Баязет, пока ты ходил в Индию. А теперь, о великий амир, ты вернулся, а он, будто не видит тут тебя, требует. Меня правителем ты поставил. Без тебя он с меня силой подати брал. Силой. А теперь со мной твоя сила. Твое могущество. Не дай в обиду.
     - Когда пришло письмо?
     - Как только ты поехал через Арзинджан сюда, так оно и пришло. Едва ты от нас выехал, оно и пришло. Видно, они следили за тобой.
     Тимур шевельнул бровями. Это редко бывало, это сулило, как дальняя молния, приближение большой грозы.
     - Он потребовал подати с моих земель, когда я сам был там. Меня своим данником почел?
     - О амир!..
     - Дерзких надо карать.
     - О амир! Жесточайше!
     Тимур повернулся к стоящему на коленях Кара-Осман-бею.
     - А?
     - О милостивый амир! Жесточайше! - торопливо и сердито поддержал Мутаххартена белобаранный Кара-Осман-бей. - Чтобы понял злодей, кто есть ты и кто такой он!
     У Кара-Осман-бея ничего своего не уцелело, он сбежал от Баязета в Арзинджан, а его племя перекочевало к Баязету. Приютился у Мутаххартена, помня многие свои дела, которые ему напомнил бы беспощадный султан Баязет. Напомнил бы недавние дела в Сивасе, да и прежние...
     Кара-Осман-бей упрямо верил в свою судьбу, ждал, пока она вернет ему его племя и аллах кинет под его коня победу. И он выхватит ее на скаку из-под конских ног и втащит в седло, как золотого козла в сутолоке козлодранья.
     Тимур помолчал, упершись взглядом в ковер, и между его глазами поперек носа пролегла глубокая, как черта, морщина.
     Он поднял голову и как-то насквозь посмотрел через Мутаххартена. И хотя никто не помнит, чтобы он смотрел людям в глаза, тут он посмотрел в глаза Мутаххартена.
     Под этим пытливым взглядом Мутаххартен повторил:
     - О милостивый амир!
     - Я тебе верю.
     Тимур позвал Шах-Малика.
     Шах-Малик торжественно вступил в юрту впереди воинов.
     Гуськом, длинной чередой вошли самые юные воины, празднично наряженные, поблескивая доспехами, надетыми поверх длинных шелковых рубах, в новых мягких сапожках, красуясь мехами шапок, стыдливо опустив глаза.
     Каждый внес подношенье. Сперва подали воинскую справу. Высокий шлем иранской работы Шах-Малик взял из рук воина и подал Тимуру.
     Тимур своей рукой надел шлем на преклоненную голову Мутаххартена.
     Сверкающий панцирь Тимур приложил к груди гостя.
     В левую руку дал ему знамя на древке, сверху донизу наискосок обвитом золотой проволокой.
     В правую руку, как знак власти, дал ему бунчук, увенчанный золотым месяцем и под месяцем - красным хвостом.
     Опоясал его тяжелым поясом из красной кожи, покрытым золотыми бляхами. Пояс означал, что Тимур принял Мутаххартена в круг своих вассалов, оставив ему высокую власть над областью.
     Воины, отдав дары, выходили, но входили другие, внося новые подарки, уже не воинские, а богатые, дорогие дары - одежду из самаркандского бархата, сибирский мех, некогда отнятый у Тохтамыша, серебряную чашу из Ирана.
     Дали подарки и Кара-Осман-бею. Не обидели.
     Позвали гостей на пир.
     Оставили гостить на все то время, пока продлятся праздники в честь новорожденного правнука, погостить вместе с военачальниками, вызванными на курултай.