[†57] Moule Л. Christians in China... C.76; Pelliot P. Chiretiens... p.628.

[†58] Wittfogel K. and Feng Hsia-sheng History... C. 308.

[†59] Кочетова C.M. Божества светил в живописи Хара-хото.С.471-502.

[†60] Конрад Н.И. Запад и Восток. С.127.

[†61] Pellion P. Chretiens...С. 626.

[†62] Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах... Т. I. С.338-339.

     КОММЕНТАРИИ

По замыслу автора, книга должна была стать заключительной частью "степной
трилогии". На самом же деле в нее входят четыре монументальные работы:
"Хунну" (1960) и продолжение этой темы - "Хунны в Китае" (1974; книга о
трех веках войны степных народов Евразии с Китаем) и "Древние тюрки"
(1967). "Поиски вымышленного царства", или, как сам автор называл книгу -
"Поп Иван", должна была "закрыть" тему истории степных народов Восточной
Азии - обобщить исследованную автором проблему кочевых обществ от III в. до
н.э. по XIII в. н.э.

Таким образом, получилось четыре книги, связанные единством темы, единством
метода исследования и единством стилевого изложения
историко-этнологического материала. В настоящее время специалисты по
истории и культуре Евразии проявляют огромный интерес к ставшим
библиографическими редкостями первым трем книгам Л.Н.Гумилева, которые в
данном собрании сочинений не воспроизводятся.

К началу 70-х гг. сложилась благоприятная ситуация для издания книг и
статей Л.Н.Гумилева, длившаяся три года. Ученый был уже широко известным
специалистом по средневековой истории и был признан среди
специалистов-неисториков как популярный лектор и замечательный полемист,
приоткрывавший в душном воздухе академических прений завесу большого
пространства и дыхание большой истории для осмысления текущих событий XX в.

Философская антропология, как точнее всего можно назвать научную
спецификацию ученого, только складывалась, но в данной книге Гумилев не был
скован жесточайшей цензурой и проявил себя, как никогда, свободно, явив всю
свою творческую силу воображения. Читатель впервые встретился с такой
высочайшей эрудицией и поразительной аргументацией ученого-историка.
Пожалуй, это его лучшая книга, написанная к тому же на любимую им тему. В
книге он о многом написал, не боясь, пока, обвинений в антимарксизме и
антиисторизме и прочих грехах, и рассказал об этногенезе степных народов, о
роли кочевников в истории, и особенно о любимых им монголах, не прибегая к
терминам "этногенез", "этнос" и "пассионарность". Все это было впереди и,
надо сказать, возникло не от хорошей жизни. Но преследования ученого в
дальнейшем послужили индикатором ряда его идей, так что потом он и
благодарил, как человек ироничный, своих преследователей за то, что ему
разрешали дотолковывать "неучам историкам" то, что он хотел сказать.
Слушатели и читатели понимали игру ученого, "прикидывавшегося" неразумным,
которому дозволено отчитаться на критику "старших" собратьев по научному
ведомству.

В этой книге видны следы его давнишней борьбы с учеными, затвердившими для
себя и для окружающих, что кочевнический образ жизни - зло, отсталость,
которую необходимо преодолеть социальными воздействиями; монголы потому
плохи, что они из Азии и враги Китая и России и что, наконец, за всеми
событиями в Великой степи XII-XV вв. ничего нет, кроме кровожадных зверств,
кровопусканий и безудержного варварства, которому нет места в истории.
Потому моральное табу на исследования истории кочевников и особенно истории
образования монгольского государства в 1970-е гг. было значительным, но не
столь политизированным, как то случилось в конце этого десятилетия. В этот
"зазор" Гумилев вписался, со свойственным ему гениальным чутьем историка.

Ученый говорит скупо о некоторых вещах - о татаро-монгольском иге, о
несторианстве, о загадке появления монголов на исторической арене, о
присущей ханьскому Китаю и последующим династиям агрессивной политике. Он
скрывается за маской беспристрастного исследователя письменных источников,
но даже и эта источниковедческая по сути работа принесла ему неудобство и
массу врагов. В книге сказался также некий, если угодно, природный
авантюризм автора - авантюристический склад мировосприятия: он обожал
розыгрыши какой-либо бесперспективной, с точки зрения официальной науки,
идеи, теории и добивался поразительных результатов, рассматривая события в
разных ракурсах.

Внимание к проблеме этноса и этногенеза заметно и в этой работе, но ученый
еще не может в полный голос сказать, что за объект он описывает - не
социальные организмы столь неприятных историкам-европоцентристам
кочевников, но этносы, народы. Между статьями конца 60-х гг. и книгой
"Поиски..." нет прямой связи. Статьи уже "тянут" на разработку теории:
всеохватная мысль Гумилева уже в смежных исследованиях. Но автор понимает,
что теоретическая оснащенность издаваемой книги терминологией, им рожденной
к 1970 г., и понятиями о биосферной зависимости ряда наблюдаемых
этнологических явлений, описанных в книге, только помешает ее выходу в
свет.

Поэтому в ней, несмотря на применение разных оптик наблюдения автора над
объектом: оптика Птичьего полета, Кургана, Мышиной норы и Письменного
стола, - нет понятий "этнос", "субэтнос", "консорция", "суперэтнос" и
"химера". Нет биосферных обобщений глобального уровня, столь свойственных
Гумилеву. Нет и упоминания о силе пассионарности, которой одариваются
народы, поднявшиеся в результате игры событий в этносфере на историческую
арену.

Книга, изданная в 1970 г., дала автору полную возможность дописать "степную
трилогию", высказаться, подвести итоги историографического и
источниковедческого, но и аналитического рассмотрения истории кочевников, и