и изолированности источников друг от друга.

Разгадка здесь не в истории народов, а в историографии. Только немногие,
наиболее талантливые книги по истории переписывались в большом количестве
экземпляров, но и они не все дошли до нас. Эпоха VI-VIII вв. была в Китае
расцветом летописания. Борьбе с монгольским игом тоже посвящены яркие
сочинения, которые многократно переписывались и бережно хранились.

А в промежутке, после кровавого спазма периода "Пяти династий", во время
расцвета китайского искусства и филологии при династии Сун [энергия способных писателей эпохи была пущена на сюжеты, далекие от истории
и географии. Деятели направления, которое академик Н.И.Конрад ["китайским Ренессансом", предались изучению классических книг Конфуция и
творений его современников. Они писали каллиграфическим почерком
многочисленные комментарии и изложения, в том числе и на хроники минувших
династий, хорошо сдавали экзамены на чин и не менее удачно подводили под
суд или опалу своих коллег. И никому в голову не приходило, что
политическая география и история с этнографическим уклоном - это условие
понимания реального положения государства, окруженного соседями с иным
бытом и культурой.

Поэтому, как ни плохо справлялась империя Тан с задачами, которые ставила
перед ней суровая действительность, но она удержалась в границах Китая,
используя войска, навербованные среди дружественных кочевников. За это
китайские интеллигенты Х-XIII вв. и обзывали танских императоров варварами,
организующими суеверное поклонение кости Будды, якобы соучастнице его
мышления, хотя одновременно они восторгались и победами их над тюрками. А
при династии Сун дипломаты и полководцы, изучившие комментарии к Конфуцию и
трактаты о Мэн-цзы [варварами: тибетцами, тюрками, монголоязычными киданями и тунгусоидными
чжурчжэнями. Они бодро совершали ошибку за ошибкой, выходили сухими из воды
за счет высоких связей и предоставляли стране и народу расплачиваться за
все слезами и кровью. Они умудрялись проигрывать войны при огромном
численном перевесе, советовать правительству отдавать территории с
населением слабому врагу, только чтобы экономить время и силы для гарема, и
если писали историю, то только историю своего начальства, с целью получить
от него солидную мзду.

Трижды прав был И.Н.Болтин [историка, не имеющего в руках географии, встречается претыкание" [†15].
Исторические трактаты этого периода неполноценны. Впрочем, указанные
недостатки метода характерны для многих исторических школ, пренебрегающих
исследованием природы и характерных особенностей народов, населяющих те или
иные страны и применяющихся к их ландшафтам и климату. За невежество в
естественных науках всегда приходится дорого платить.

Но знание географии не означает признания концепции географического
детерминизма, сформулированного Ш.Монтескье и несколькими авторами [†16].
Тезис, положенный нами в основу географического анализа, совсем иной, а
именно: историческая судьба народности (этноса), являющаяся результатом ее
(народности) хозяйственной деятельности, не определяется, но связана с
динамическим состоянием вмещающего ландшафта [†17]. Это не географический
детерминизм, а историческая география, необходимая нам не для философских
построений, а, с одной стороны, для того, чтобы восполнять пробелы
аутентичных источников, а с другой - чтобы уличать их во лжи, в той самой
лжи, из которой мы надеемся отжать правду.

3. Путь через историю

НА РУБЕЖЕ КИТАЙСКОЙ СТЕНЫ

Хотя Китай вступил в соприкосновение с кочевыми народами, обитавшими
севернее Хуанхэ, в глубокой древности, проследить характер этих
взаимоотношений мы можем только с III в. до н.э. В эту эпоху произошло
объединение Китая императором Цинь Ши-Хуан-ди (221 г. до н.э.) и сложение
кочевой державы Хунну (209 г. до н.э.). Тогда же была построена китайская
стена, разграничившая Китай и Великую степь. Стена была проведена не только
по географической, но и по этнографической границе Китая; население, жившее
к северу от стены, считалось китайцами "варварским", чужим как по
происхождению, так и по образу жизни, а в политическом отношении
враждебным, к чему были весьма веские основания. Именно там сложилась
держава Хунну.

Территория, населенная хуннами. - современная Внутренняя и Внешняя
Монголия, Джунгария и Южная Сибирь - была крайне удобна для кочевого
скотоводства, так как при уровне техники того времени не могла быть
использована для земледелия. Поэтому хозяйство хуннов было
специализировано: они имели в избытке мясо, кожи и меха, но, как все
кочевники, нуждались в хлебе и тканях. Легче всего было получать эти
продукты из Китая путем меновой торговли, на что очень охотно шло китайское
население, но между народами встало имперское правительство и его
советники. Императорам династий Цинь и Хань требовались средства на
содержание армии солдат и чиновников, и они взяли торговлю с хуннами в свои
руки, вследствие чего хунны стали получать значительно меньше тканей и
хлеба, чем им это было нужно [†18]. Хунны на это ответили войной и к 152 г.
до н.э. добились открытия рынков меновой торговли. В 133 г. китайцы
возобновили войну и, пользуясь численным перевесом, оттеснили хуннов на
север Гобийской пустыни. Однако попытка покорить хуннов закончилась в 90 г.
до н.э. полным разгромом китайской экспедиционной армии [†19].

Новое наступление Китая на Хунну, начавшееся в 72 г. до н.э., проводилось
путем дипломатии: китайцы сумели внести раскол в кочевые племена и поднять
против Хунну их соседей: джунгарских усуней, саянских динлинов и хинганских
ухуаней. Межродовая война, вспыхнувшая среди самих хуннов в 58 г. до н.э.,
облегчила победу Китая. Один из претендентов на престол вступил в союз с
Китаем, а прочие погибли. Хунны в 52 г. до н.э. признали верховную власть
Китая.

До тех пор пока китайская власть в степи была номинальной, мир сохранялся,
но как только узурпатор Ван Ман в 9 г. н.э. попытался вмешаться во