1. Племя живет оседло, но часть семей вместе со скотом перемещается для его
прокорма.
2. Все племя с весны до осени кочует со стадами.
3. Племя кочует круглый год.
В первых двух вариантах скотоводство обязательно сочетается с земледелием, хотя
бы как заготовкой корма для стад, третий вариант сравнительно редок, он
наблюдается в полупустынях около Аральского моря и в Восточной Монголии [20].
Переход от оседлого образа жизни к полукочевому, по мнению С. И. Руденко, не мог
совершаться целыми племенами. Малоскотные семьи должны были оставаться на своих
зимовках, и только богатые скотом могли освоить кочевой образ жизни. Однако
встает дилемма: а не стали ли эти семьи богатыми именно потому, что они усвоили
новый, более выгодный способ хозяйства, позволявший им максимально использовать
выгоравшие степи? Не встречаемся ли мы тут с внутриплеменной дифференциацией,
начавшейся с разделения труда и закончившейся тем, что в условиях растущей
аридизации уцелели и размножились те, кто сумел приспособиться к новым условиям,
а консервативная часть племен оказалась обреченной на бедность и вымирание? Для
решения этого вопроса взглянем на этническую и археологическую карту евразийской
степи в середине I тыс. до н.э.
На той самой территории, где 1000 лет назад располагалась монолитная
цивилизация, появляется большое количество племен и народов, различавшихся между
собою языками, обычаями и внутренним устройством. Различались они и по
материальной культуре. Прежде всего разделились восточный (монгольский) и
западный (алтайский) культурные регионы. На востоке мы находим следы двух
культур: "карасукской" в Минусинской котловине и культуры плиточных могил на
берегах Селенги, Керулэна и в предгорьях Иньшаня [21]. Обе культуры были созданы
кочевниками-монголоидами, с той лишь разницей, что в Минусинской котловине
"карасукцы" растворились в динлинах, а в степях Монголии образовалась
палеосибирская раса второго порядка, к которой принадлежали хунны [22].
На западе носителями кочевого быта стали главным образом североиранские народы:
скифы, саки и юечжи, а также другие, менее известные племена [23], происхождение
которых определить трудно и не всегда возможно. Это была эпоха предельной
дифференциации степных племен. Так, Геродот сообщает, что для того, чтобы вести
деловые сношения с аргиппеями (монголоидный народ на Среднем Иртыше), скифы
пользуются семью переводчиками и семью языками. Такой взаимоизоляции в аридной
зоне Евразии с тех пор не возникало, Можно ли думать, что это явление было
наследием предыдущей, андроновской, эпохи? Нет, потому что во II тыс. до н.э.
вся территория между скифским Доном и аргиппейским Иртышом была заселена
народом, принадлежавшим к одному антропологическому типу и к единой культуре.
Очевидно, изменения произошли в начале I тыс. до н.э., при замене способа
хозяйства, отчасти путем внедрения в степь новых народов, отчасти путем перехода
отдельных групп местного населения к кочевому быту.
Было бы неверно думать, что те формы кочевого хозяйства, которые сложились к VII
в. до н.э., т.е. перемещения со стадами на определенном участке в зависимости от
времени года, способствовали общению между племенами. Наоборот, хотя участки
обитания расширились, кочевники, привязанные к своим овцам, не имели повода к
тому, чтобы их покидать. Вспомним, что и в других местах общение между народами
и рост географических знаний были связаны с деятельностью народов оседлых, а не
кочевых. Финикияне и греки сделали для познания мира больше, чем скотоводы
Аравийской и Сирийской пустынь, а когда арабы вступили на мировую арену, то
инициатива в географических открытиях исходила от оседлых жителей оазисов, а не
от бедуинов.
Вместе с тем кочевнику необходимо гораздо больше земли, чем земледельцу, и
потому межплеменные столкновения в эпоху усиливающейся аридизации не могли не
вызвать истребительных войн за пастбища. Конечно, войны - тоже способ общения.
Во-первых, приходится заимствовать у противника лучшие формы вооружения,
во-вторых, изделия побежденных попадают в руки победителей как добыча и,
наконец, женщин и детей берут в плен и таким образом знакомятся с особенностями
быта своих соседей. Эти обстоятельства объясняют известное сходство материальной
культуры скифо-сарматов I тыс. до н.э., но уже Страбон отмечал трудность
изучения географии Скифии, так как "кочевники, не вступающие в общение с другими
народностями и более многочисленные и могущественные, преградили доступ во все
удобопроходимые места страны" [24]. По-видимому, быт евразийских кочевников I
тыс. до н.э. напоминал образ жизни североамериканских индейцев, обитателей
прерии, где, при сходстве материальной культуры, каждое племя держалось
обособленно от соседей и находилось с ними в состоянии перманентной войны.
Способствовал разобщению и рост пустынь, становившихся труднопроходимыми. Так,
граница между восточными и алтайскими народами пролегала не по горным хребтам и
водоразделам, а по сыпучим пескам восточной Джунгарии, где осадков выпадает
меньше 100 мм в год. Эта полоса тянется в меридиональном направлении от
Хамийской пустыни до Саянских гор, и ширина ее зависит от степени аридизации
евразийской степи. Во влажные периоды переход через нее легок, но в засушливое
время пустыня была труднопроходимым барьером, и культуры по обеим ее сторонам
развивались независимо Друг от друга. Так было в интересующую нас эпоху, когда
на Алтае сложилась полукочевая культура юечжей (восточные сарматы), останки
которых покоились в пазырыкских курганах, а в Монголии возник хуннский племенной
союз, известный всему миру.
Предлагаемому выводу противоречит на первый взгляд то, что в степи между Ордосом
и Дуньхуаном в IV в, до н.э. обитали многочисленные юечжи, и большинство
исследователей считают эту территорию родиной этого народа [юечжи жить в безводной пустыне, тем более что предгорья Наньшаня, орошенные
многочисленными ручьями, ниже теряющимися в песках, населяли усуни [25]. Еще в
1960 г., на основании исключительно исторических соображений, мы предложили
гипотезу, согласно которой юечжи овладели Алашанской степью не раньше конца V в.
до н.э. [26]. Теперь эта точка зрения находит подтверждение в данных
палеогеографии, с тем лишь уточнением, что юечжи форсировали полосу пустынь,
лежащую между Джунгарией, их истинной родиной, и предгорьями Наньшаня. Но самым
мощным аргументом в пользу предлагаемой концепции является анализ юечжийских
слов, сделанный Б. Лауфером в небольшой работе, опубликованной всего в 500
экземплярах и не получившей распространения [27]. Б. Лауфер доказал, что юечжи
говорили на североиранском языке, принадлежавшем к той же группе, что и
скифский, согдийский, осетинский и ягнобский, и никакого отношения не имевшем к
тохарскому, связанному с европейскими языками [28]. Следовательно, культурная, а
значит, и этнографическая близость юечжей с обитателями Семиречья имела активные
формы, базировавшиеся на сходной хозяйственной деятельности. И наоборот,
обитатели оазисов долины Тарима составляли особый этнокультурный комплекс,
причем границей между теми и другими был Тянь-Шань.
М.П. Петров отмечает, что восточный Тянь-Шань - физико-географический рубеж
между экстрааридной Центральной Азией и более влажными регионами Казахстана и
Джунгарии [29], которые по флористическому составу тесно связаны между собой. Но
тогда скотоводческое хозяйство западных и восточных склонов Тарбагатая должно