деле, в двух прошедших  сражениях погибла большая часть войска, приведенного
им  с  собой,  и почти  все  его приближенные и полководцы;  других  воинов,
которых можно было бы вызвать в Италию, у него уже не было, а кроме того, он
видел, что  пыл его местных союзников остыл, в то время как вражеский лагерь
быстро наполняется людьми, и что после всех поражений римляне не пали духом,
но гнев лишь приумножил их упорство.
     В следующем году  у Пирра появились  новые  надежды. Ему  даже пришлось
выбирать, потому что одновременно к нему обратились сицилийцы,  предложившие
занять  Акрагант, Сиракузы  и  Леонтины и  просившие  изгнать  карфагенян  и
освободить остров от тиранов, и вестники из Греции,  сообщившие, что Лисимах
убит,  а унаследовавший ему  Птолемей  II  Керавн пал в битве  с  галатами и
теперь самое время явиться в  Македонию, лишившуюся  царя.  Пирр  сетовал на
судьбу,  которая  в  один  и  тот  же час представила  ему  две  возможности
совершить  великие  дела,  ибо  понимал,  что  от одной  из  них  необходимо
отказаться, и долго колебался. Но затем, решив, что в Сицилии его ждут более
славные подвиги  и что оттуда  недалеко до Африки, он предпочел двинуться на
остров.   В  Таренте  он  поставил   караульный   отряд,  а  тарентийцам,  с
негодованием требовавшим, чтобы он либо вел войну с  римлянами, ради которой
явился, либо  покинул страну и  оставил им  город  таким, каким его  принял,
отвечал высокомерно, советуя спокойно ждать, пока придет  их черед. Затем он
отплыл в Сицилию, где все шло так, как он предполагал:  города с готовностью
присоединились  к  нему,  так что на первых  порах  ему  нигде  не  пришлось
прибегать  к  военной силе,  и всего с  30 000  пехоты, 2500  всадников и 20
слонами  он разбил карфагенян и занял их владения. Лишь Эрик, недоступный по
своему  местоположению и  хорошо укрепленный, он  взял силой. Сообщают,  что
Пирр первым забрался на его стены, отражая натиск многочисленных  врагов, и,
нагромоздив вокруг себя горы  мертвых тел, сам остался невредимым. Затем  он
обратился  против  мар-ментинцев,  сильно досаждавших  грекам,  разбил их  в
сражении и разрушил многие принадлежавшие им крепости.
     Карфагеняне, напуганные напором этого человека, согласны были заплатить
ему деньги  и прислать суда,  если бы  он  заключил  с ними  союз,  но Пирр,
жаждавший добиться большего, ответил, что заключит мир только в том  случае,
если   они  покинут  Сицилию.  Гордый   своей  мощью  и  успехами,  стремясь
осуществить  то,  ради чего  он приплыл в Сицилию,  а более всего  мечтая об
Африке, Пирр стал набирать  по городам гребцов, которых не хватало на многих
его кораблях, и при этом действовал уже не мягко и снисходительно, а властно
и  жестко, прибегая  к  насилиям  и наказаниям. Сначала  он  не  был  таким,
напротив,  как никто другой, привлекал к  себе приветливым обхождением, всем
доверял и никого  не стеснял, зато  позже, превратившись  из вождя народа  в
тирана, своей  суровостью стяжал себе славу человека жестокого  и коварного.
Как бы то  ни было, но  города, пусть и неохотно, выполняли его  требования,
пока вскоре  он  не стал  подозревать в  измене Фенона  и  Сострата, знатных
сиракузян,  которые первые уговорили  его приехать  в Сицилию, открыли перед
ним город, едва  он явился, и больше всех помогали ему в сицилийском походе.
Пирр не желал ни брать их с собой, ни оставлять на острове. Сострат в страхе
перешел  на сторону врага,  а  Фенона Пирр умертвил.  И тут дела царя  сразу
приняли иной оборот: города возненавидели его; одни из  них присоединились к
карфагенянам, другие  же призвали мамертинцев. В ту пору, когда Пирр повсюду
видел  измены, заговоры и восстания, к нему  прибыли  письма  от самнитов  и
тарентийцев, которые, лишившись своих  земель и с трудом отстаивая от римлян
свои города,  просили  его о  помощи.  Это  помогло  Пирру скрыть,  что  его
отплытие  означает  отказ от  всех замыслов и бегство,  ибо  на  самом  деле
Сицилия, словно  потрясаемый бурей корабль, уже не повиновалась  ему,  и он,
ища выхода, поспешно бросился в Италию.
     Когда  Пирр  в  275 г. до  Р.Х. покинул Сицилию,  варвары  объединились
против  него:  карфагеняне дали ему  в  самом  проливе  морское  сражение, в
котором он потерял немало  кораблей, а мамертинцы,  числом не менее 10  000,
переправились раньше Пирра и, не осмеливаясь встретиться с ним лицом к лицу,
заняли неприступные позиции. Когда Пирр  на уцелевших судах прибыл в Италию,
они напали на  него и рассеяли все его войско. Погибли два слона и множество
воинов из  тылового  отряда. Пирр сам  отражал натиск  врага  и  без  страха
сражался  с опытным и дерзким противником. Когда он был ранен мечом в голову
и  ненадолго  вышел из  боя,  мамертинцы  воспрянули  духом.  Один  из  них,
огромного роста, в  сверкающих доспехах, выбежал  вперед  и  громким голосом
стал  вызывать Пирра, если  тот  еще жив,  выйти  и сразиться с  ним.  Пирр,
раздраженный,  повернулся  и,   пробившись  сквозь  ряды  своих  щитоносцев,
пытавшихся его  удержать,  вышел  гневный, со страшным, забрызганным  кровью
лицом Опередив варвара, Пирр ударил его мечом  по голове, и,  благодаря силе
его рук  и отличной  закалке стали, лезвие рассекло туловище сверху  донизу,
так что  в один  миг две половины разрубленного тела упали в разные стороны.
Это  удержало варваров от  новых  нападений:  они были  поражены и  дивились
Пирру, словно какому-то сверхъестественному существу.
     Остальной путь Пирр прошел  беспрепятственно и с  20  000 пехоты и 3000
всадников  прибыл  в  Та-рент.  Пополнив  там  войска   самыми  храбрыми  из
тарентийцев,  он тотчас выступил  против римлян,  стоявших лагерем в Самнии.
Один из консулов Маний Курий стоял лагерем возле Беневента, другой находился
в  Лукании. Пирр  поспешил  напасть  на Мания  прежде,  чем  подойдет второе
войско, и потому, собрав самых сильных людей  и самых свирепых слонов, ночью
двинулся  на  лагерь  врага. Но дорога была длинная,  шла через густой  лес,
воины заблудились  в  темноте,  и  таким  образом  время  было  потеряно. На
рассвете  враги  ясно  увидели  Пирра, двигавшегося по гребню холмов.  Маний
немедленно  вышел из  лагеря,  напал на передовых  воинов  и  обратил  их  в
бегство.  Однако, когда в бой вступили  слоны, римляне  отступили  к  самому
лагерю.  Здесь  они  забросали слонов из-за укреплений  множеством  копий  и
сумели повернуть их вспять. Бегство слонов через ряды фаланги  внесло в ряды
Пирра сильный переполох, и римлянам оставалось только закрепить победу.
     Так рухнули все надежды Пирра в Италии и Сицилии; шесть лет потратил он
на  эти войны  и  хотя был побежден, но и в поражении сохранил свое мужество
непоколебимым  и  по-прежнему  считался  повсюду  самым  опытным, сильным  и
отважным из современных ему царей. Однако добытое  подвигами  он терял  ради
надежд  на   будущее  и,   алчущий  далекого  и  нового,  не   мог  удержать
достигнутого, если для этого нужно было проявить упорство. Поэтому Антигон и
сравнивал Пирра с игроком  в кости, который  умеет сделать ловкий бросок, но
не знает, как воспользоваться своей удачей.
     Вернувшись в  Эпир с 8000 пехотинцев и 500  всадниками, расстроив  свою
казну,  Пирр  стал  искать  новой  войны,  чтобы накормить  войско.  К  нему
присоединились  некоторые  из  галатов,  и в 274 г.  до  Р.Х.  он  напал  на
Македонию, где  царствовал тогда Антигон  II, сын Демет-рия.  Целью его  был
захват добычи, но  после того,  как ему удалось взять  многие города  и 2000
неприятельских  воинов   перешли  на  его  сторону,   Пирр,  преисполнившись