просьбами к  самому императору, то к Винию  или к вольноотпущенникам Икелу и
Ази-атику,  которые  пользовались при дворе  огромной силой. Всякий раз, как
Отон  принимал  у  себя  Гальбу, он  подкупал  караульную  когорту,  выдавая
солдатам по золотому, и, делая  вид,  будто чествует государя, на самом деле
обманывал  его  и  склонял  войско  на  свою   сторону.  Когда  Гальба  стал
раздумывать,  кого  избрать  в преемники, многие желали,  чтобы он  усыновил
Отона,  а  сам  Отон,  кажется, почти не  сомневался, что так  оно  и будет,
поскольку и Виний был на его стороне. Однако Гальба остановил  свой выбор на
молодом Пизоне.  Дая  Отона его решение стало  полной  неожиданностью, и  он
воспринял  крушение  своих  надежд  с горечью  и  гневом.  Это заметили  все
окружающие, и враги Гальбы поспешили разжечь  его обиду  еще больше, говоря,
что  принцепс  отплатил  ему  за  услуги черной  неблагодарностью  (Плутарх:
"Гальба"; 20--21,  23). Впрочем,  кроме  обиды Отона  толкали  на  измену  и
огромные  долги: он откровенно говорил, что  если  не станет императором, то
ему все равно, погибнуть ли от врага в сражении или от кредиторов на форуме.
Приняв решение, Отон больше не колебался и немедленно приступил к исполнению
своего  замысла.  Очень  кстати  как  раз  накануне  он  предоставил  одному
императорскому  рабу  место   управляющего   и  получил  за  услугу  миллион
сестерциев. Эти деньги стали началом всего дела (Светоний: "Отон"; 5). Через
своего вольноотпущенника Ономаста Отон  узнал, что два преторианца -- Прокул
и Ветурий --  вслух  возмущались  Гальбой и  даже  угрожали  ему.  Он  велел
Ономасту  привести  недовольных к  себе, засыпал подарками  и  обещаниями, а
также дал денег,  чтобы они могли и  других переманить  на  свою  сторону. О
заговоре  знали  немногие,  остальные  колебались,  и   заговорщики  разными
способами воздействовали на них. Мятежные настроения  как  чума перекинулись
из  преторианского лагеря в легионы  и вспомогательные войска. Незадолго  до
этого  германская   армия  провозгласила  императором  Вителлия.   Слухи   о
германских  событиях  взбудоражили  весь  столичный гарнизон. Все  были  уже
настолько  готовы  к  перевороту, что не  хватало  только вождя, а когда  он
появился,  дело  оставалось  за  малым.   Этим  объясняется  стремительность
происшедшей  перемены:  от усыновления  Пизона до мятежа прошло  всего  пять
дней!

     15 января 69 г. все было готово. Утром Отон отправился в храм Аполлона,
где    Гальба    совершал   жертвоприношение.    Немного    времени   спустя
вольноотпущенник  Ономаст  громко  объявил,  что  Отона  ждут  архитектор  и
подрядчики; эти  слова были условленным  сигналом,  означавшим,  что солдаты
собрались   и  все  готово   для  осуществления   заговора.   Поддерживаемый
вольноотпущенником,  Отон  вышел  из  храма  и  отправился  к  позолоченному
верстовому столбу у храма Сатурна. Собравшиеся  там двадцать три преторианца
приветствовали его  как  императора, поспешно усадили в носилки --  хотя  он
дрожал от страха, видя, как  мало  народа его приветствует, -- обнажили мечи
и, окружив носилки, понесли их. По дороге  к ним присоединилось примерно еще
столько же солдат,  --  одни из сочувствия  к задуманному  делу,  другие  из
любопытства,  некоторые с радостными криками, остальные  молча, рассчитывая,
что по ходу дела станет ясно,  как  вести себя дальше (Тацит:  "История"; 1;
25-- 27). Начальник караула так растерялся,  что  впустил Отона в  лагерь, а
там  уж никто ему не оказал сопротивления, ибо те, кто не принимал участия в
деле,  были по одному,  по  двое окружены заговорщиками и, сперва  повинуясь
угрозам,  а  потом  и убеждениям,  последовали  примеру товарищей  (Плутарх:
"Гальба";  25). С возвышения Отон обратился к солдатам  с краткой  речью  и,
сказав в заключение,  что теперь  у них у всех одна судьба, приказал открыть
арсенал.  Вооружившись,  отряды  мятежников  рассыпались  по городу.  Вскоре
конные  преторианцы  окружили на форуме носилки с Гальбой.  В одно мгновения
старый  принцепс  был  зарублен, с ним вместе  нашел свою кончину и Виний, а
немного  погодя  был  убит   Пизон.  Под  торжествующие  крики  народа  Отон
прошествовал в  сенат,  где также был встречен  с ликованием.  Ему присвоили
полномочия трибуна, звание Августа и все знаки почета, подобающие принцепсу.
     Приняв власть, Отон, против общего ожидания, не предался  ни утехам, ни
праздности.  Отказавшись  от любовных  похождений  и  скрыв  на  время  свое
распутство,  он всеми силами старался укрепить императорскую власть  (Тацит:
"История"; 1;  38, 47, 71). Он обласкал Мария Цельса, одного из самых верных
сподвижников Гальбы, наградил его за верность и сделал своим полководцем. Он
подтвердил  права  всех,  кому  обещали консульство  Нерон  и  Гальба.  Всем
сенаторам,  которые   при  Нероне  отправились  в  изгнание,  а  при  Гальбе
вернулись,  он возвратил имущество.  Эти  первые шаги  ободрили самых видных
граждан, сперва  дрожавших от  ужаса. Черни Отон доставил  огромную радость,
казнив Тигелина, одного из самых мрачных и распутных  сподвижников Нерона. В
свое время Гальба много повредил  себе,  сохранив  ему  жизнь. Но наибольшей
заслугой  Отона  считают  то, что  он  сумел  унять и  успокоить  солдат, не
допустил  ни  грабежей,  ни  убийств.  Можно  только  удивляться,  как  этот
изнеженный  и далекий  от  военных  дел  человек  сумел подчинить своей воле
войска, добился от них не просто послушания, но верности  и любви и заставил
тех,  кто шутя предал сначала Нерона,  а  потом  и Гальбу, биться за него  с
величайшей доблестью и отвагой.
     Одних  восхищала  благодатная  перемена, происшедшая в Отоне, но другие
видели  в   его  поведении   лишь  притворство  и  говорили,  что   принцепс
благоразумно  скрыл  свои пороки на время войны с  Ви-теллием. То, что война
эта была неизбежной, видели все (Плутарх: "Отон"; 1--4).  Вителлия  признали
императором  Германия,  Галлия,  Британия  и  Испания.   На  верность  Отону
присягнули Иллирия, Греция и все восточные провинции (Сирия, Иудея, Египет),
а также Африка (Тацит: "История"; 1; 76).
     Правда, победа в этой  войне больше зависела  от мощи  легионов, чем от
богатства провинций. Вителлин имел под рукой  более  боеспособную  армию: он
опирался прежде  всего на закаленные в битвах верхнегерманские легионы, в то
время как Отон собрал части, расквартированные в Риме  и Италии  -- солдаты,
служившие   здесь,  были  развращены   праздностью,   частыми  подачками   и
заискиванием командиров. Но на подходе были  четыре иллирийских легиона, и в
их числе знаменитый  четырнадцатый,  отличившийся во многих битвах и имевший
славу сильнейшего в римской  державе. Вообще, иллирийская  армия располагала
огромным количеством людей и оружия, и, дождись Отон ее подхода, он имел  бы
очень  хорошие  шансы  на  победу.  Наконец,  он  мог рассчитывать  на  семь
иудейских и сирийских  легионов, также представлявших грозную силу. Флот был
на   его   стороне,   что   позволяло  бесперебойно  подвозить   припасы   и
продовольствие.  Таким  образом,  Вителлий  был  заинтересован  в  скорейшем
решительном сражении, в то  время как  в интересах  Отона было бы затягивать
войну, постепенно наращивая свои силы и отнимая у противника продовольствие.
Именно так советовали поступать ему все его  полководцы, но он не послушался
их совета и  настоял на том, чтобы  было дано  решительное сражение  (Тацит:
"История";  2; 11--12).  Никаких  видимых  причин  для  спешки  не  было,  и