благодарить  его  за   высокое   назначение,  благоухая  ароматами,   --  он
презрительно  отвернулся  и  мрачно  сказал  ему:  "Уж  лучше  бы  ты  вонял
чесноком!" -- а приказ о назначении отобрал.
     Столица после последней гражданской войны была  обезображена пожарами и
развалинами. Капитолийский холм,  где располагались  древнейшие  храмы Рима,
выгорел дотла. Веспасиан  позволил каждому желающему занимать  и застраивать
пустые  участки, если этого не делали владельцы. Приступив к  восстановлению
Капитолия,  он первый своими руками начал расчищать обломки и выносить их на
собственной спине. Высшие сословия поредели от бесконечных казней и пришли в
упадок от давнего пренебрежения. Чтобы их очистить  и пополнить, он в 73--74
гг., будучи цензором, произвел смотр сенату и всад-ничеству, удалил негодных
и включил в списки самых достойных из италиков и провинциалов.
     После того как Тит взял  Иерусалим и завершил Иудейскую войну,  в 71 г.
был отпразднован триумф. За годы правления Веспасиа-на Ахайя, Ликия,  Родос,
Византий, Самос вновь потеряли свободу, а горная Киликия и Комма-гена, ранее
находившиеся под властью царей, были обращены в провинции.
     С первых  дней правления и до  самой  смерти Веспасиан  был доступен  и
снисходителен.  Свое былое  низкое состояние  он никогда  не скрывал и часто
даже выставлял напоказ. К наружному блеску он никогда не стремился, и даже в
день триумфа,  измученный медленным  и утомительным  шествием, не удержался,
чтоб не сказать:
     "Поделом мне, старику: как дурак захотел триумфа, словно предки мои его
заслужили или сам я  мог  о нем  мечтать!"  Трибунскую  власть  и  имя  отца
отечества он принял лишь  много  лет спустя,  хотя консулом за время  своего
правления был восемь  раз, а цензором  -- один. Он был первым из принцепсов,
кто  снял охрану у дверей своего дворца, а обыскивать приветствующих его  по
утрам  он перестал еще  во  время междоусобной  войны.  Находясь  у  власти,
вставал он всегда рано, еще до  света, и прочитывал письма и доклады от всех
чиновников; затем впускал друзей и принимал приветствия,  а  сам в это время
одевался и обувался.  Покончив с текущими  делами,  он  совершал  прогулку и
отдыхал  с  какой-нибудь  из наложниц:  после  смерти  Цениды у него их было
много. Из спальни он шел в баню, а потом к столу: в это  время, говорят, был
он всего мягче и добрее, и домашние  старались этим пользоваться, если имели
какие-нибудь просьбы. За обедом, как  всегда и везде,  был он  добродушен  и
часто отпускал шутки:  он  был большой  насмешник,  но  слишком  склонный  к
шутовству  и  пошлости,  доходившей  даже  до непристойности.  Тем не  менее
некоторые его шутки были очень остроумны. Говорят, одна женщина клялась, что
умирает  от  любви к нему,  и добилась его внимания: он провел  с ней ночь и
подарил  ей  400 000  сестерциев, а на  вопрос  управителя, по какой  статье
занести эти деньги, сказал: "За чрезвычайную любовь к Веспасиану".
     Вольности друзей,  колкости стряпчих,  строптивость философов  мало его
беспокоили. Обиды и вражды он никогда не помнил  и  не мстил за них. Никогда
подозрение  или страх не толкали его на расправу. Ни разу  не оказалось, что
казнен невинный  -- разве что  в его  отсутствие,  без  его  ведома или даже
против его  воли. Никакая  смерть его не радовала, и  даже  над  заслуженной
казнью  случалось ему  сетовать и  плакать. Единственное, в чем его упрекали
справедливо, это сребролюбие. Мало того, что он взыскал  недоимки, прощенные
Гальбою, наложил новые тяжелые подати, увеличил и  подчас даже удвоил дань с
провинций,  --  он открыто  занимался такими  делами, каких  стыдился  бы  и
частный  человек. Он скупал вещи только затем, чтобы потом распродавать их с
выгодой; он  без  колебания  продавал  должности  соискателям  и  оправдания
подсудимым,  невинным  и виновным  без  разбору.  Даже  нужники  он  обложил
налогом, и когда Тит  упрекал  отца за это,  взял монету  из первой прибыли,
поднес  к его носу и спросил, воняет ли она.  "Нет", -- ответил Тит. "А ведь
это деньги с  мочи", --  сказал Веспасиан. Впрочем, многие думают, что жаден
он   был   не  от  природы,  а  из-за  крайней  скудости  государственной  и
императорской казны: в этом он сам признался, когда в самом начале правления
заявил, что  ему нужно сорок миллиардов сестерциев, чтобы государство  стало
на ноги  (Светоний:  "Веспасиан"; 8--9,  12--16, 21--24). В самом деле,  при
Веспасиане в Риме было начато  и  закончено восстановление Капитолия,  храма
Мира, памятников Клавдия, Форума и много другого; начато  было строительство
Колизея. По всей Италии были обновлены города, прочно укреплены дороги, а на
Фламиниевой  для создания  менее крутого  перевала срыты горы.  Все это было
выполнено в короткий  срок  и без  отягощения  земледельцев,  что доказывает
скорее его мудрость, чем жадность (Виктор: "О Цезарях"; 9).
     Умер он  так  же  просто и спокойно, как жил. В девятое консульство он,
находясь в Кампании, почувствовал легкие приступы лихорадки. Он отправился в
реатинс-кие  пом'естья,  где  обычно   проводил  лето.   Здесь   недомогания
усилились.   Тем   не   менее   он   продолжал,   как   всегда,   заниматься
государственными делами и, лежа в постели, даже принимал  послов.  Когда ему
стал  отказывать  желудок,  Веспасиан  почувствовал  приближение   смерти  и
пошутил: "Увы, кажется, я  становлюсь богом". Он  попытался  встать, говоря,
что император должен умереть стоя, и  скончался на руках поддерживающих  его
(Светоний: "Веспасиан"; 25).



     ВИТЕЛЛИН, Авл
     Римский император в апр. -- дек. 69 г. Род. 7 сент.  12 г. Умер 21 дек.
69 г.
     Вителлий происходил,  как можно судить по противоречивым свидетельствам
о  нем,  из  древнего  всаднического  рода. Дед его был  управителем  имений
Августа, а  отец,  Луций  Вителлий,  достиг высших  должностей:  был  трижды
консулом  и  один  раз  цензором,  но  более  прославился  своей невероятной
льстивостью. Сенат почтил его погребением на государственный счет и статуей.
     Детство и  раннюю юность  Вителлий  провел на  Капри, среди  любимчиков
императора Тиберия,  и  на  всю жизнь  сохранил позорное  прозвище Спинтрия;
думали даже, что именно красота  его лица была причиной и началом возвышения
его отца.  В последующие  годы,  по-прежнему запятнанный всеми пороками,  он
достиг важного положения  при дворе. Близок  он был и к Гаю  Калигуле --  за
любовь к скачкам, и к Клавдию -- за любовь к игре, а более всего к Нерону --
отчасти  за то  же  самое,  отчасти  же за  особую услугу:  распоряжаясь  на
Нероновых  играх,  он  увидел, что Нерон очень хочет  выступить в состязании
кифаредов, но не  решается уступить общим просьбам и  готов уйти  из театра;
тогда он остановил его, словно по неотступному требованию народа, и этим дал
возможность его уговорить. Снискав таким образом милость трех правителей, он
был удостоен и почетных должностей, и высших жреческих  санов: при Клавдии в
47  г. получил консульство, а при Нероне  в 61 г. был назначен проконсулом в
Африке и попечителем общественных построек. Но на этих местах и дела его,  и
молва о нем  были разные: провинцией он управлял с редкой добросовестностью,