"ЦАРЬ ЕСТЕСТВОМ ПОДОБЕН ЕСТЬ ВСЕМ ЧЕЛОВЕКАМ, ВЛАСТЬЮ ЖЕ ПОДОБЕН ВЫСШЕМУ БОГУ"

     В Новгороде наступало утро. Белела росистая трава. В садах проснулись птицы. От городских ворот на Никитскую улицу, где жил царь Иван, промчался всадник.
     Царь поднял голову с подушки и прислушался: конский топот нарастал, приближался. "Гонец от Воротынского", - сразу решил он и спустил худые ноги с постели.
     В маленькой опочивальне царицы, занавешенной коврами, было душно. Коптила лампада у иконы нерукотворного Спаса. Крепко пахло ладаном. На широкой постели, повернувшись лицом к стене, сладко посапывала во сне молоденькая, совсем еще девочка, царица Анна, четвертая жена Ивана.
     Конский топот стал глуше - всадник скакал по толстому слою соломы, выстланному на улице для покоя государя. Прихрамывая со сна, царь Иван подошел к окну и откинул занавески. Несмотря на раннее утро, солнце еще не вставало, на улице было светло. Из открытого окна пахнуло свежестью и прохладой.
     Всадник остановился напротив царского дома. Его коня схватили под уздцы два стражника. Из дома напротив прибежали еще вооруженные люди. Ухватив всадника за одежду, они стали стаскивать его с лошади.
     - Я от воеводы и боярина Михаила Ивановича Воротынского к великому государю всея Руси! - закричал гонец.
     Царь высунул голову из окна.
     - Эй, там, - грозно приказал он, - гонца воеводы Воротынского ко мне во дворец!
     Опричники отступились. Всадник спрыгнул с лошади и низко поклонился царю, продолжавшему смотреть из окошка.
     "Плохая весть", - догадался Иван Васильевич, приглядевшись к его лицу.
     Накинув халат на костистые плечи и сунув ноги в разукрашенные разноцветными каменьями туфли, перекрестив спящую царицу, он вышел из спальни.
     В небольшой горнице, где обычно царь занимался делами, собрались люди. Здесь были телохранители и ближние люди. Братья бояре Пронские, окольничий Никита Борисов, новый печатник и думный дворянин Роман Олферов, не знавший грамоты, Малюта Скуратов, пожалованный недавно во вторые дворцовые воеводы на место Афанасия Вяземского. На заспанных лицах видна растерянность.
     Царь Иван быстрым взглядом окинул приближенных.
     - Василий, - сказал он дьяку Щелкалову, - пусть входит гонец.
     Открылась дверь. Боярский сын Федор Лукошков вполз на коленях. В двух шагах от царя он остановился и, подняв руку с воеводской грамотой, подал повелителю.
     Царь Иван выхватил бумагу, торопливо развернул и стал читать, шевеля губами и поворачивая голову вслед за строчками. Приближенные застыли, затаив дыхание.
     Читая письмо, царь Иван временами вспыхивал и покрывался потом, у него начинали дрожать руки. Закончив чтение, он долго молчал.
     - Догонит ли воевода Воротынский врага моего Девлет-Гирея? - негромко спросил наконец царь. - Задержит ли его?
     - Передовой полк вступил с татарами в бой, и Девлет-Гирей, переправившись через Пахру, остановился за большим болотом, - не поднимая головы, ответил гонец. - А у Воскресения-на-Молодях, что в пятидесяти верстах от Москвы, воевода Михаил Иванович Воротынский приказал строить походную крепость. И ту крепость построили одним днем.
     - Нет ли измены среди... бояр и воевод, не слыхал ли на меня речей скаредных? Не хотят ли бояре ко крымскому хану переметнуться?
     - Все люди твои! - твердо сказал гонец, подняв голову и взглянув на царя. - Поклялись за тебя и за Русскую землю головы сложить...
     Царь не произнес больше ни слова. Передав письмо в руки дьяку Щелкалову, он, сутулясь, вышел из горницы. В царицыной спальне его охватил безотчетный, необоримый страх. "Что будет со мной, где искать спасения?" - повторял он. Перед глазами возникали бесчисленные орды крымского хана. С дикими криками они окружали Новгородскую крепость... Вот он, великий князь и царь земли Русской, со связанными назад руками стоит на коленях перед Девлет-Гиреем. Крымский хан поднял руку с плеткой, замахнулся... Звериный рев вырвался из горла царя Ивана.
     - Предатели, изменники!.. - хрипел он. - Нарочно пустили татар через Оку. Я знал, я думал об этом... Кому я поверил? Михашке Воротынскому! Он давно измену замышляет. Все они изменники, никому нельзя верить!.. Это я виноват, я навлек гнев божий на Русскую землю...
     И царь Иван упал на колени.
     Царь молился истово. Упершись растопыренными пальцами в пол, клал земные поклоны, ударяя лбом о деревянные доски. "Пусть и царица молит бога, она агнец невинный", - мелькнуло в голове.
     Царь поднялся с колен, страшный, с красными вытаращенными глазами. Шатаясь от слабости, он бросился к постели, сорвал шелковое одеяло. На царице Анне задралась рубаха, оголив полные ноги.
     - На колени! - визгливо крикнул царь.
     Анна проснулась и, широко раскрыв свои кроткие овечьи глаза, смотрела на мужа. Таким она еще не видела его. Царь схватил ее за локоть. От его холодных как лед рук по телу царицы пошли мурашки.
     Она с испугом опустилась на колени перед иконами, стараясь понять, что произошло. Царица была проста и безыскусна. Любила сладкое и мягкие лебяжьи подушки. И еще любила надевать красное ожерелье на белую шею.
     - Повторяй за мной... - И царь, смрадно дыша, стал молиться.
     Тонкий девичий голос вторил за ним слова молитвы.
     - Кланяйся низко в землю! - приказывал муж.
     Царица, придерживая левой рукой сползавшую с плеч рубашку, кланялась и крестилась.
     - Если ты даруешь победу, я отменю опричнину, - обещал царь Иван всевышнему. - Знаю, я виноват, накажи меня, но даруй победу, помоги отомстить за пепел Москвы, помоги освободить многих православных христиан из татарского плена.
     Набожный от страха, царь молился до позднего утра. Когда солнечные лучи проникли в окошко опочивальни, он успокоился. Пелена безумия спала с глаз. Уложив дрожавшую от холода и страха молоденькую царицу в постель, он вышел в горницу и позвал слуг.
     Прибежал лекарь Бомелий с лекарствами и примочками.
     - Архиепископа ко мне, - потребовал царь. Он не мог стоять на ногах после бессонной ночи и повалился в кресло.
     Архиепископ Леонид, стяжатель и цареугодник, слыл недобрым человеком. Недавно попы всех новгородских церквей в ответ на непомерные поборы Леонида отказались служить обедни. Царь вынужден был вмешаться.
     Шелестя черной шелковой рясой, появился новгородский святитель; вглядываясь в лица царедворцев, он старался угадать, что произошло. Царь Иван едва приподнялся под благословение.
     - Всем служить молебны, просить у бога победу, - страшно посмотрев в глаза архиепископу, сказал он. - Чтобы враги наши под ногами нашими были. Без отдыха просите, пока не велю перестать. Пошли, отче, конных людей по монастырям.
     - Пошлю, великий государь.
     Царь Иван отпустил всех и пожелал видеть дьяка Щелкалова.
     - Неужто хан и в сей год к Москве подберется? - спросил он у дьяка. - Оку-то, защитницу нашу, переполз...
     - Я верю Воротынскому, великий государь. Он твой верный слуга. Он задержит хана.
     Дьяк волновался. Его глаза, сидящие чересчур близко к мясистому носу, покраснели и слезились.
     - И я верю ему. Но если хан все равно победит? У него сила больше. Как тогда? Турский за его спиной стоит. В прошлом годе Девлет-Гирей разорил многие города и много людей взял в полон.
     - Хан победит сегодня, а завтра мы снова возьмем верх, - старался внушить уверенность дьяк.
     - В России голод, мор. Где взять новых воинов? Иди, оставь меня одного.
     Снова в царскую голову полезли смутные мысли. "Верю Воротынскому! А можно ли ему верить? Его отец немало лет провел в заточении на Белом озере и там умер. И Михаилка в опале был. За что он нас благодарить должен? Может, он хочет меня колдовством извести либо крымскому хану в руки отдать. Лекарь Бомелий дважды мне про него худое говорил". Царь вспомнил свой разговор с воеводой. "Он клялся победить татар, ежели отменю опричнину. Я сгоряча обещал ему, дал царское слово... Но если он победит татар, пожалуй, и отменю. Да, да, отменю. Я обещал всевышнему. И среди моих ближних слуг завелась измена". В голову снова пришел Афанасий Вяземский. Царь вздохнул. Мысли об измене огненным вихрем кружили ему голову. Он опять заметался по комнате. Молитвы к всевышнему переплетались со страшными проклятьями.

Глава тридцать восьмая

"БОГ ДАРОВАЛ ИМ ХРАБРОСТЬ И ЗАПАМЯТОВАНИЕ СМЕРТИ..."

     Хан Девлет-Гирей, чувствуя у себя за спиной грозную силу, побоялся остаться на прежнем месте и снова переправился через Пахру, теперь уже в обратном направлении, и встал неподалеку от лагеря воеводы Воротынского.
     К русской крепости подступиться теперь было не так-то легко. В ров, идущий под стенами, из которого брали землю и засыпали плетни, ратники набили острые дубовые колья. Большой полк Воротынского стоял в крепости, остальные полки расположились неподалеку, укрытые в лесу.
     В среду 30 июля пушки Гуляй-города снова заговорили. На этот раз дело свершилось большое.
     Татарскими войсками предводительствовал сам Дивей-мурза. Среди его воинов находились и ногайцы мурзы Теребердея. Первым бросились на Гуляй-город спешенные ногайцы. Подбадривая себя дикими криками, стреляя на бегу из луков, они разъяренной толпой устремились к стенам. От множества летящих стрел рябило в глазах.
     Подпустив врага поближе, пушкари, укрытые за стенами, открыли сильную пальбу. Ошеломленные огневым ударом, потеряв многих убитыми, нападающие остановились. В это время из крепости полетели смертоносные стрелы. Ногайцы стали подбадривать себя криками.
     - Алла-а-ла, алла-а! - раздавалось со всех сторон.
     Татарские десятники, размахивая саблями, побежали к плетнёвому забору. За ними устремились воины в разноцветных халатах.
     В русской крепости ударил большой барабан, призывно заиграли трубы.
     Из-за леса на татар вылетел передовой полк на отборных конях. Воевода Андрей Хованский и Дмитрий Хворостинин первыми врубились в толпу противников.
     Когда в бой вступило остальное войско Дивей-мурзы, из леса, с разных сторон появились русские полки, сидевшие в засаде.
     В самый разгар сражения был убит мурза Теребердей. Ногайцы, не выдержав натиска, смешались и пустились в бегство. За ними в погоню бросился передовой полк. Правый, левый и сторожевой полки устремились на крымские орды. Из крепости через вылазные ворота вырвались на подмогу две сотни суздальцев и молча бросились в самую середину свалки, где бешено рубился сам Дивей-мурза.
     До вечера шла жестокая сеча. Много было убитых и раненых с обеих сторон; бой находился в самом разгаре, трудно было сказать, кто победит. И вдруг татары покачнулись и побежали, русские полки погнались за противником.
     Снова загремел огромный крепостной барабан воеводы Воротынского, теперь он призывал прекратить преследование. Помчались гонцы с приказом войскам: вернуться в крепость. Михаил Иванович не мог понять, почему отступили татары, и боялся военной хитрости противника. Может, думал он, крымский полководец хочет завлечь русские полки подальше от крепости?
     После боя в шатре боярина Воротынского собрались воеводы обсудить сегодняшнее дело. Привели "языка", с окровавленным лицом, связанного, и стали допрашивать.
     - Долго ли выстоит Дивей-мурза? - спросил пленника Воротынский.
     - Почему спрашиваешь об этом у меня, спроси его самого, он тоже твой пленник.
     - Дивей-мурза в плену? - недоверчиво сказал воевода.
     Пленный криво усмехнулся.
     - Своими глазами видел я, Ахмет, слуга его. Высокий батыр ему руки вязал.
     Воевода не поверил. Пленить командующего - великое, почетное дело. Воротынский дал приказ всем воинам провести своих пленников мимо своего шатра.
     - Если покажешь Дивей-мурзу - отпущу на волю, - сказал он Ахмету.
     - Спасибо, господин, - поклонился татарин. - Я отомщу проклятому мурзе, обидел он меня.
     Вскоре пришли первые воины со своими пленниками. Ахмет стоял рядом с воеводами и заглядывал в лицо каждому.
     Воин Матвейка Жук из города Каширы привел напоказ пузатого черноволосого турка с бабьим, безбородым лицом. Он был одет простым воином.
     Турок обернулся к Воротынскому и пискливым голосом что-то сказал на своем языке.
     - Что он балабочит? - с добродушной усмешкой спросил воевода.
     - Турок говорит, - перевел Ахмет, - что будто бы он не простой воин, а знатный вельможа турецкого султана и за него заплатят хороший выкуп.
     - А зачем он в одежде простого воина?
     Турок долго объяснял.
     - Он говорит, - перевел Ахмет, - что светлейший султан Селим повелел ему наблюдать, как воюют татарские воины... А потом, когда Девлет-Гирей возьмет Москву, он, паша Магомет, станет наместником султана на Русской земле. На Москве и улицы расписаны. Какому мурзе какая улица.
     Воевода Воротынский усмехнулся.
     - Ну-ка, ребята, - обернулся он к воинам, собравшимся у шатра, - снимите наместнику портки да всыпьте сотню хороших палок! Пусть запомнит турок, как наместником на Русской земле быть... До смерти не забейте, - добавил он, - чтобы выкуп не пропал.
     Воины с хохотом поволокли в сторону упиравшегося пузатого турка.
     - Вот Дивей-мурза! - вдруг громко сказал Ахмет, указав пальцем на прячущего глаза высокого сухопарого татарина.
     Воротынский велел ввести его в шатер.
     - Ты ли Дивей-мурза? - спросил.
     - Нет, я мурза невеликий.
     - Негоже тебе, мурза, скрывать свое лицо. Так делают подлые рабы и трусы, - сказал князь Хворостинин.
     - Эй вы, мужичье! - вспыхнул пленник и гордо поднял голову. - Вам ли, жалким холопам, тягаться с нашим господином, крымским царем. Вот погодите, он еще сосчитает ваши головы в Бахчисарае!
     - Вот как! - спокойно сказал Воротынский. - Ты попал в плен как неразумный юноша, а грозишься?
     - Если бы крымский царь был взят в плен вместо меня, я освободил бы его, а вас, мужиков, всех бы пленными согнал в Крым.
     Дмитрий Хворостинин, выхватив меч, бросился на Дивей-мурзу. Татарин побледнел, но не шевельнулся.
     - Остановись! - крикнул Воротынский. - Он царский пленник, никто не смеет поднять на него руку.