- Я знаю противоядия почти от всех ядов, только от двух я не могу спасти - они действуют мгновенно.
     - Добро, будешь моим лекарем и тайным советником.
     Елисей Бомелий поднял голову. Его плутовские глаза встретились с сверлящими черными глазами царя. Сейчас в них не было гнева. Лекарь бросился к царской руке, осыпая ее поцелуями. Он не чувствовал под собой ног от счастья.
     - Я могу сделать восковую свечу с отравленным фитилем. Она ничем не отличается от других свечей, но если человек посидит с ней час - он умрет.
     - Добро, добро, - кивнул царь. И это ему понравилось, о таких свечах он раньше не слышал.
     - А почему, ваше величество, вы не употребляете казнь через повешение?.. За шею, - осмелев, спросил Бомелий. - В аглицком государстве считают эту казнь очень удобной. Никакой крови...
     - "В аглицком государстве"... - с презрением сказал Иван Васильевич. - Разве там христиане? Разве там думают о душе? Я казню тело, но православная душа идет ко всевышнему чистой.
     - Не понимаю, ваше величество, что может случиться с душой повешенного?
     - Душа человека, повешенного за шею, должна выходить низом, и это поганит ее... Понял теперь? - добавил царь с чувством превосходства.
     - Понял, вы правы, ваше величество, - низко склонился лекарь.
     ...В эти же недели судьба готовила царю Ивану еще один удар. В морозный декабрьский день гонцы из Юрьева принесли неожиданную весть. Войдя в горницу, боясь взглянуть на царя, они молча повалились на четвереньки и поползли к его ногам.
     - С чем пришли? - пронзительно вскрикнул царь Иван, чуя недоброе.
     - Измена, великий государь, - сказал боярский сын Микита Силов, не поднимая головы. - В городе Юрьеве немецкая дружина перешла на сторону короля Жигимонда.
     - Говори толком, все говори! - Царь вскочил со своего места. - Поднять их! - крикнул он телохранителям.
     Гонцы мгновенно вскочили на ноги.
     - Твои доверенные Иоганн Таубе и Элерт Крузе, великий государь, подговорили капитана немецкой дружины Розена, состоящего на твоей службе, и он намерился взять в свои руки город Юрьев...
     - Дальше!
     - В воскресенье, когда русские после обеда легли спать, Розен напал на спящих. Перебили стражу, отворили тюрьмы, выпустили узников, и они, взяв оружие убитых, стали помогать изменникам...
     - А что стрельцы, дети боярские?
     - Те, что остались живы, закрылись в домах и стали обороняться. Подоспели стрельцы из посада и оружные русские купцы. Капитан Розен со своими воинами покинул город.
     - Город остался в наших руках, - облегченно произнес царь и перекрестился. Лицо его прояснилось.
     - В наших, в наших, великий государь! - обрадовались гонцы.
     - Почему вам известно, что опричники Таубе и Крузе изменили мне? - спросил царь, снова грозно нахмурясь.
     - В доме, где они жили, стрельцы нашли письмо от Жигимонда. Король в том письме...
     - Где письмо?
     Силов достал из-за пазухи бумагу и подал.
     - Собаки шелудивые, - прохрипел царь, прочитав письмо. - Я верил им, все им дал: знатность, деньги, почет... Опричники! - Он швырнул письмо на пол.
     Дьяк Василий Щелкалов нагнулся и поднял его.
     - Где они? Поймать!
     - Утекли, великий государь, к королю и женок своих и детишек увезли.
     Царь затопал ногами. Глаза его закатились. Он зашатался и словно слепой стал руками искать опору.
     Двое слуг подхватили его.
     Прибежал Бомелий со склянкой в руках и стал поить царя пахучим лекарством.
     Через два дня примчались новые гонцы из Юрьева.
     "Порядок в городе восстановлен, - доложили они. - Жители города не поддержали изменников. Таубе и Крузе призывали их, но жители, помня твое грозное имя, отказались и закрылись в своих домах".
     Царя Ивана поразила измена лифляндских дворян-опричников. Он снова подумал, что полагаться на корыстолюбивых, потерявших стыд и совесть людей опасно. "Только тому, кто ищет благоденствия своему отечеству, своему царю больше чем собственное благополучие, можно доверить свою судьбу, - решил царь, - а те, кто зарится на почет, деньги и знатность, верны до тех пор, пока не найдут другой выгоды. Мерзавцы, выбрали тяжелое время! Хотели мне нож в спину всадить. Ладно, посчитаемся..."
     В конце уходящего 1571 года царь Иван приехал в Новгород с целью отомстить шведскому королю Иоганну. Готовилась война.
     В Казанскую землю царь послал Василия Тюфякина и Григория Мещерского, приказав им собрать казанских князей, и татар, и черемису, и мордву и, собрав, за собою вести в Новгород.
     В Кириллов монастырь царь Иван и митрополит отправили грамоты к игумену и старцам, просили их молиться о победе над врагом.
     Однако до войны дело не дошло.
     10 января 1572 года царь вызвал в Новгород опальных шведских послов из Мурмана и в тронной речи объявил им новые условия заключения мирного договора. Король Юхан должен заплатить 10 тысяч ефимков за оскорбление послов Воронцова и Наумова в Стокгольме, уступить свои владения в Ливонии, заключить союз против Дании и Литвы. Кроме этого, царь требовал, чтобы Иоганн именовал его в грамотах властителем Швеции и прислал в Москву свой герб для изображения на царской печати.
     Царь Иван исчислил все вины короля. А про себя объявил, что, требуя от Ирика Катерину Ягеллонку, считал ее бездетною вдовой и, следовательно, не нарушал божественного устава.
     Послы уверяли, что их новый король во всем исправится и будет бить челом. Они подписали грамоту, где указывалось, чего требует великий государь русский и что он переменил к Швеции гнев на милость и согласен не воевать ее владений до троицына дня.
     Бояре расспрашивали шведского епископа Павла о юной сестре короля и давали понять, что царь Иван может на ней жениться.
     С епископом Павлом царь отправил королю письмо: "Ничем не умолишь меня, если не откажешься от Ливонии. Надежда твоя на цесаря римского есть пустая. Говори что хочешь, но словами не защитишь своей земли..."
     С тем шведское посольство и отбыло, умоляя русских мирно ждать ответа Стокгольма.

Глава тридцать вторая

КТО НЕ РАСПОЛАГАЕТ СИЛОЙ, ДОЛЖЕН ДОБИВАТЬСЯ ЦЕЛИ ХИТРОСТЬЮ

     В самом начале лета 1572 года у мурзы Сулеша родился шестой сын. Поздравить пришли высокие сановники, приближенные хана. Даже из Кафы приехал важный турок, посланный пашой Касимом.
     Над Бахчисараем снова стояла жара. Опьяняюще пахли розы в саду Сулеша.
     Пиршество началось в шатре, поднятом среди персиковых деревьев на толстых столбах высотою в три копья. Посреди шатра били холодные струи фонтана, в которых танцевали золотые, серебряные и красные шарики. Фонтан был гордостью мурзы Сулеша. Гости расселись вокруг волшебного фонтана на мягких шелковых матрасиках. Перед ними на золоченой коже лежали конские окорока и бараньи туши. Слуги отрезали большие куски жареного мяса, клали их в серебряные чаши, поливали крепким соленым бульоном и ставили перед гостями. Другие слуги складывали тонкие пшеничные лепешки вчетверо и клали сверху на мясо. Гости, не теряя времени, со вкусом жевали сочное мясо и запивали его хорошо перебродившим кумысом. Когда с жареным было покончено, слуги принесли большое серебряное блюдо с крупными кусками лошадиных почек и другое блюдо с бараньими головами.
     Мурза Сулеш был одним из самых богатых людей в Крыму. Он умел добывать деньги. Немалую часть военной добычи он получал на дележе. Многочисленные рабы создавали ему богатство на виноградниках, бахчах и пашнях.
     Мурза не считал за большой грех приторговывать секретами своего повелителя Девлет-Гирея, за что ему перепадал изрядный кошель золота от московского князя. А другой раз он уговаривал крымского хана поступить так, как хотел московский. Недаром в своих тайных бумагах русский посол Афанасий Нагой называл мурзу Сулеша "наш крымский доброжелатель".
     После вареного и жареного мяса подали соленую баранину и колбасы. Когда стемнело и гости могли порезать руки острыми ножами, слуги зажгли двенадцать позолоченных восковых свечей. Гости резали мясо ножами, рвали его зубами и руками. Каждый старался как можно больше запихать в свой живот. Все знали, что от мяса человек делался сильнее и бесстрашнее в боях.
     Мурза Сулеш, желая позабавить гостей, позвал русского невольника Петра Овчину и заставил его играть на гуслях и петь. Петр играл и пел, а гости пьянели все больше и больше. Не слушая музыканта, они спорили, перебивая друг друга.
     Настоящий разговор начался после мясных блюд за сочными персиками, сладким виноградом и холодными дынями. Гости отяжелели, часто отрыгивали, желая показать хозяину свою сытость. Заговорили о скорой войне с московским царем Иваном. Не напрасно крымские вельможи заговорили о войне. Король Сигизмунд-Август, оценив обстановку, создавшуюся в соседней стране после разгрома татарами Москвы, опять преподнес крымскому хану богатые поминки и просил еще раз обрушить свои орды на Русскую землю. К турецкому султану выехало новое королевское посольство с просьбой оказать давление на крымского владетеля. Послы должны были растолковать султану бедственное положение московского царя, стоявшего, по мнению короля Сигизмунда-Августа, на краю гибели.
     Приняв новые дары от польского короля, Девлет-Гирей поблагодарил, но воевать не собирался. Он вел переговоры с царем Иваном и надеялся добиться успехов мирным путем. Послы докладывали хану, что царь Иван делается все уступчивее...
     Но вскоре пришло повеление от турецкого султана, и Девлет-Гирей, повздыхав и поохав, стал готовиться к походу. В душе он проклинал султана, заставлявшего снова садиться в седло. Ослушаться он не мог. Недаром Девлет-Гирей получал султанское жалованье - пятьдесят золотых дукатов ежедневно.
     Ханские сановники с восторгом приняли весть о войне. Они спорили, как лучше ее начать. В какое время выступить, где собираться войскам, по какой дороге направить свои орды.
     - А я говорю, - крикнул Дивей-мурза, - надо начинать поход не раньше, а позже, чем обычно! - Брат любимой ханской жены не любил пустых слов.
     Татарские вельможи повернули к нему головы.
     - За тридцать дней до похода надо послать обманные вести московскому, что идем воевать Литву, - продолжал Дивей-мурза, - пусть московский радуется. А мы тем временем соберем войска и ударим на Серпухов и перелезем через Оку. Теперь я знаю, на каких перелазах переправлять войска. Я надеюсь захватить много рабов, каждый из вас получит не меньше десяти десятков. - Дивей-мурза поднял руки кверху и растопырил толстые пальцы. - Но самым ценным рабом будет сам московский царь.
     Ханские вельможи радостно загалдели.
     - Хорошо, когда много рабов. Раб - это оружие, и деньги, и лошади, и богатая одежда. Жены будут довольны, и нам будет весело.
     - Мы должны в первый день последнего летнего месяца быть у стен Москвы, - продолжал Дивей-мурза. - Русские называют этот месяц августом.
     - Не лучше ли, господин, ограничиться Рязанскими землями, - заметил царевич, наследник ханского престола, - путь до Москвы далек и опасен. Удача не всегда с нами. Русские могут отбить пленных. И московского царя захватить трудно, его земля обширна, он далеко ускачет.
     - Сначала я буду воевать Рязань и отправлю пленных в Бахчисарай, - властно сказал Дивей-мурза. - Потом налегке мы двинемся в гости к московскому царю. Его поймают и приведут ко мне на веревке русские бояре.
     Ханские вельможи почтительно засмеялись. Они поняли, что Дивей-мурза будет командовать войсками крымского хана. С таким командующим, как Дивей-мурза, каждый был рад идти воевать. Он не только был братом любимой ханской жены, но и лучше всех знал, как водить на врагов ханские войска.
     В заключение Дивей-мурза, отбросив церемонии, приказал всем готовиться к походу. Только толстый мурза Сулеш не сказал о войне ни одного слова. Он слушал, что говорят другие, и щурил свой единственный глаз.
     Петр Овчина вышел на двор, когда гости стали разъезжаться. Ночь была теплая и темная. Ярко светились в далеком небе звезды, а внизу, на траве и на кустах, горели зеленоватым огнем тысячи светлячков. Опьяняюще пахли цветы и травы.
     Татарских вельмож у дома мурзы Сулеша ждали слуги, русские невольники. После обильного пиршества гостей приходилось под руки уводить со двора и с трудом усаживать в седла.
     Факельщики впереди несли яркие огни, разгонявшие ночную темноту. А мурзы и князья медленно ехали следом на лошадях, поддерживаемые с двух сторон слугами.
     Петр Овчина, прислонившись к теплому, нагревшемуся за день каменному забору, долго слушал удалявшийся топот лошадиных копыт. Разговор на пиру у мурзы Сулеша заставил его призадуматься. На ослабленную войнами Русскую землю снова готовилась гроза. Петр чувствовал, что внезапное нападение Девлет-Гирея может принести непоправимые беды.
     "Я должен упредить московского царя о замыслах Дивей-мурзы, - вдруг пришла мысль в голову, - надо бежать..."
     Петр Овчина прожил в татарской неволе больше пяти лет. Он понравился главному приказчику мурзы Сулеша - Алексею, русскому пленному, принявшему ислам, и он вскоре выдвинул Петра в надсмотрщики. Жилось Овчине не плохо, он сытно ел, и работа у него была не такая тяжелая, как у других. Недавно русский поп сказал ему, что пленных будут выкупать за царские деньги. Купцов ждали к первому августа.
     "Но если ждать купцов, я опоздаю предупредить московского царя о войне. Сколько невинных людей будут убиты, а сколько попадет в плен!.." Но и бежать было очень трудно и опасно. Татары наказывали беглецов-неудачников строго. Отрезали уши и носы, клеймили лоб и щеки. Заподозренных в желании бежать на ночь помещали в глубокую яму и там приковывали к столбу железными цепями.
     "Я должен упредить Москву, - еще раз сказал себе Петр Овчина. - Надо бежать, не медля ни одного часа. Но что будет с Анфисой?" Рязанская пленница покорила его сердце. "Ее возьму с собой", - решил Петр. Он посмотрел на небо. Звезды показывали полночь.
     Петр Овчина направился к большой постройке из жердей, обмазанных глиной, позади хозяйского дома, где содержались невольники. Постройка разделялась на две половины: в одной жили мужчины, в другой - женщины. Петр толкнул дверь в женскую половину и остановился в изумлении. Женщины не спали, разговаривали, многие плакали. И Анфиса в слезах лежала на своей постели.
     - Что с тобой, что у вас происходит? - наклонившись к молодой женщине, спросил Петр.
     - Разве ты не знаешь? Нас двадцать невольниц приобрел купец Осман из Кафы. Он хочет перепродать туркам в Константинополь. Купец посулил хорошие деньги мурзе Сулешу, и он согласился. Сегодня лекарь осматривал. Сколь сраму натерпелись - и не пересказать! Завтра купец Осман заплатит деньги хозяину и погонит нас в Кафу... Боже, зачем я, несчастная, родилась на свет!..
     Анфиса охватила голову руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, зарыдала.
     Петр Овчина сжал кулаки, его душила злоба. Все знали, что ему нравилась молодая невольница и что он хотел взять ее в жены. И вот, не сказав ему ни слова, хозяин продает Анфису.
     - Сегодня ночью я сбегу отсюда, - тихо сказал Петр. - И ты бежишь вместе со мной.
     - А как же брат Федор? Я не уйду без него.
     - Разбуди Федора, - сразу согласился Петр, - пусть бежит с нами. Ждите меня через час во дворе у большой шелковицы, никому ни слова, поняла?
     Петр вышел из сарая. У избушки, где он жил вместе с тремя остальными надсмотрщиками, остановился. Бежать, но как? Об этом он еще не думал. Утром мурза Сулеш узнает о побеге. В погоню во все стороны помчатся конные татары. Поймают и с позором приведут обратно. И тогда все кончено. Вот к чему может привести неподготовленный побег. И вдруг пришла в голову спасительная мысль: "Рассказать все Алексею, он поможет".
     Петр бросился в маленький домик, стоявший в стороне среди огромных шелковиц. Здесь жил Алексей, костромич. Двадцать лет назад, когда мурза Сулеш был еще сотником, он взял Алексея в плен. Парень был грамотен, трудолюбив и покорлив - слово хозяина было для него законом. Сулеш полюбил его и приблизил. Через десять лет Алексей принял мусульманство и женился на татарке, дальней родственнице своего хозяина. С тех пор он стал доверенным человеком мурзы во всех делах. Даже евнухи при гареме были под его началом. Алексей управлял хозяйством мурзы, содержал конюшню, делал вино и сыры, продавал все, что производилось во владениях мурзы Сулеша и шло на продажу... Пятеро сыновей родила ему жена. Все они воспитывались в исламе и говорили по-татарски. Однако Алексей втайне по-прежнему был верным христианином и не забывал русской веры. Отец Василий своей властью разрешил ему принять ислам и жить с неверной во имя великой цели - помощи своему отечеству. Алексей мог оказать помощь немалую. Мурза Сулеш доверял ему и многое рассказывал о замыслах хана.
     Петр Овчина перелез через низкий забор из дикого камня и очутился у окна комнаты, где спал Алексей. Он тихонько позвал его. Алексей тотчас откликнулся. Его бородатое лицо, освещенное бледным светом луны, показалось в окне.
     - Что тебе, Петр?
     - Беда, брат!
     И Петр Овчина торопясь рассказал о похвальбе Дивей-мурзы на пиршестве и о продаже Анфисы кафскому купцу Осману.
     - Люба мне Анфиса, - закончил свой рассказ. - Научи, что делать... И царя надо упредить.
     Алексей знал о желании мурзы Сулеша продать двадцать русских женщин и уговаривал его отказаться от сделки. Он видел список невольниц, предназначенных к продаже, Анфисы в нем не было. Он догадался, что это проделка старшей жены мурзы, знавшей, что Петр любит Анфису и хочет на ней жениться. Случилось так, что племянница старшей жены, кособокая Фатьма, влюбилась в Петра, и старуха решила осчастливить племянницу и выдать ее замуж за русского. Препятствием к замужеству Фатьмы, по мнению старшей жены, была Анфиса, и старуха решила от нее избавиться.
     - Московского царя надо упредить, - раздумывая, произнес Алексей, - дело важное. Беги... Захвати свою Анфису и ее брата.
     - Куда бежать, татаре поймают!
     - Не торопись... Ты знаешь дорогу к Серебряному ручью?
     - Знаю.