Жизнь требует непрерывного решения новой задачи второго типа, а
подготовка дается для решения устаревшей задачи первого типа   Другая иллюстрация - долгое, упорное сохранение древних языков в
средней и высшей буржуазной школе. Значение той и другой - подготовка
организаторов социальной практики, в разном масштабе. Для известной эпохи
классицизм был хотя частичным, но важным моментом в решении задачи на
организаторскую специализацию, поскольку она лежала в рамках
определенности. Латынь была языком международного общения, и вообще
коллективного обобщенного опыта, опыта "научного", как его называют, по
преимуществу организаторского. Развитие новых общественных отношений,
меновых и торгово-капиталистических, на каждом шагу ставило
организаторские классы, как старые, так и выдвигавшиеся им на смену, перед
новыми положениями, новыми противоречиями и трудностями. Чтобы успешно
преодолевать их, приходилось опираться на весь социальный опыт прошлого, -
тут всего больше давала греко-римская древность, - и настоящего, научные
приобретения которого публиковались тоже на латинском языке. Поэтому от
знания древних языков зависело преодоление огромной массы жизненных
сопротивлений в организаторской работе. Но в развитом буржуазном мире эти
условия исчезли; и громадная масса труда, которая затрачивалась в
колледжиях, гимназиях, лицеях, университетах и т. д. на изучение древних
языков, перестала служить средством решения реальных жизненных задач: вся
эта масса энергии отвлекалась от линии действительных сопротивлений, с
которыми людям предстояло сталкиваться   Очень часто также нарушается принцип относительных сопротивлений и в
деле учебной постановки новых языков. Дети образованных классов очень
часто с раннего детства обучаются, еще в семье, а потом и в школе,
двум-трем иностранным языкам.
   Это отнимает, поистине, огромную долю свободных сил их психики. Много
ли таких профессий, в которых столь же большое место занимают
соответственные жизненные сопротивления? Очень немного: дипломаты,
переводчики коммерческие и литературные, отчасти моряки, некоторые группы
ученых. Но родители и воспитатели обычно и не ставят вопроса таким
образом; для них дело идет вовсе не о подготовке к предстоящим реальным
сопротивлениям, а просто о традиционно-условной "образованности".
   Подобное же отсутствие организационной точки зрения обычно и в деле
физическаго воспитания. Постановка гимнастики, детских игр и теперь еще
редко исходит из вопроса, для каких реальных процессов жизненной борьбы
могут служить подготовкою те или иные применяемые приемы; и выбор их в
этом смысле бывает зачастую очень нецелесообразный. А "закаливание"
детского организма, этот случай, казалось бы, наиболее сознательного
приложения принципа относительных сопротивлений... Иные родители,
считающие необходимым закалять детей против холода, одевают их в холодную
погоду гораздо легче, чем одеваются сами. Но если, как естественно
предположить, дети, выросши, будут одеваться так же тепло, как теперь их
родители, то к чему будет им эта повышенная степень закалки? А она
чего-нибудь стоит организму, отвлекая значительное количество крови к
кожным покровам и ведя к гипертрофии их сосудов. Характерен широко
распространенный в Европе обычай или упорная мода - заставлять детей
гулять с обнаженными икрами, тогда как у взрослых эти части тела всегда
хорошо укрыты.
   Каждому ребенку предстоит в эпоху наступления половой зрелости
преодолевать жестокие бури психо-физиологической стихийности его
собственного организма, имеющие глубокое влияние на всю дальнейшую жизнь.
Но до сих пор далеко не часто встречаются воспитатели, которые заранее
считались бы с этим, заботились бы о подготовке юного существа к
неизбежным потрясениям.
   Самую любопытную иллюстрацию игнорирования закона относительных
сопротивлений представляют семьи многих интеллигентов-идеалистов:
воспитание в духе крайней "гуманности", чрезвычайной мягкости и
заботливости, отстраняющей от детей по возможности всякое страдание, всю
грубость и жестокость жизни. Что противопоставят эти тепличные растения
суровым ударам подлинной действительности? Это - почти заранее обреченные
на гибель.
   Как видим, уже одна область воспитания дает сколько угодно примеров
практической важности изучаемого принципа, того, как он тягостно
господствует над людьми, когда они не владеют им сознательно.
   Для нашей же эпохи, может-быть, больше чем для всякой другой драгоценно
и его об'яснительное значение. Он один способен разрешить целый ряд
мучительных культурных загадок времени, подрывающих как-будто всякую веру
в развитие социальности человечества - основной смысл цивилизации.
   Многомиллионные стада людей, принадлежащих к самым культурным нациям и
к самым передовым их классам, на наших глазах бросались истреблять друг
друга с тем же зоологическим ожесточением, как их далекие звероподобные
предки. Лондон и Париж, великие центры мировой культуры, устраивали такие
же дикие патриотические погромы, как полу-азиатская Москва. Войска самых
передовых наций совершали такие же чудовищные жестокости, как курды или
казаки, ингуши или марокканцы.
   Джентльмены-офицеры свободной Англии расстреливали военнопленных
русских революционеров сообща с генералами царско-деспотической России. Не
только жрецы отживших религий, но и высшая интеллигенция, поэты, артисты,
даже люди науки гордо шли во главе всеобщего озверения, и т. д. Не значит
ли это, что существует только прогресс техники, и внешних форм жизни, но
нет прогресса человеческой природы, - достаточно вихрю истории сорвать с
европейца бумажный плащ гуманной цивилизации, чтобы под ним обнаружился
извечный троглодит?
   В действительности это не так, и об'яснение поражающих глаз
противоречий дает закон наименее благоприятных условий.
   Новейшее капиталистическое общество в высшей степени разнородно по
составу, и представляет, по выражению одного немецкого профессора,
"градацию самых различных существований. При этом ступени нисшие по
развитию социальности различаются в разных странах гораздо меньше, чем
средние и высшие: разности малых величин, естественно, не могут быть
велики, - лондонский хулиган из буржуазных классов и темный дикарь из
глухих кварталов по способности и склонности к разрушительным действиям
приблизительно сходны с соответственными типами русских столиц.
Предположим, что в Лондоне из 6 миллионов жителей всего один процент,
т.-е. 60 тысяч подобных элементов; когда какая нибудь общественная
катастрофа даст им лозунг и возможность об'единения на один момент, этого
вполне достаточно, чтобы произвести жестокий погром, напр., против всех
лондонских немцев. Возможно, что в Москве из 2 миллионов было 90 процентов