Тогда все время молчавший Акоб, порывистым движением откинув назад космы своей седины, каким-то птичьим голосом воскликнул не то в изумлении, не то в испуге:
     - Самарканд?!
     - А что?
     - Почему ж армянин - из Самарканда?
     - У нас там полно армян.
     - Живут?
     Пушок еще не понял, какого ответа ждет от него побагровевший Акоб, когда Мкртич строго, как бы допрашивая, усомнился:
     - И мы там бывали. Закупимся в Самарканде ли, в Бухаре ли - и домой! Вы же шествуете из Самарканда на Москву. Где же дом?
     Домом Пушка были караван-сараи, постоялые дворы, степные рабаты на многих, многих торговых дорогах. Ни разу не довелось Пушку разбогатеть, занять верное место на базаре, обзавестись семьей, купить дом. Столько раз выпадало счастье; казалось, вот-вот в руках дом, семья, собственные караваны... И вдруг - ах, и ничего нет!.. Сколько раз! Всю жизнь - вот-вот... И каждый раз - ах, и ничего нет! Судьба есть судьба! Хотя языческие философы поучали, что свою судьбу человек носит в самом себе и волен ее подчинить себе... Носит в себе - с этим Пушок не спорит. Но подчинить - это не в силах человеческих: судьба есть судьба!
     Но ему не хотелось срамиться перед армянскими купцами - он ответил им небрежно:
     - Дом? Как где? В Самарканде!
     - И велик?
     - Зато крепок!
     Акоб снова с таким же испугом и недоумением взвизгнул:
     - И еще цел?!
     Столь же недоверчиво спросил и Мкртич:
     - Это у Тимура-то армянский дом крепок?
     - А что?
     - Вы не слыхали, что ль, каков он с армянами?
     - Когда это было! Более десяти лет прошло. Да и тогда в Самарканде он армян не трогал.
     - Более десяти? Да он сейчас там, у нас!
     - Я слыхал, он в Армении. Да ведь он дальше идет, через Армению он только проходит! Дальше идет, на вавилонского султана...
     - Только проходит? А воззвания наших пастырей? Не слыхали?
     - Какие?
     - А кровь, а огонь! А девушки, а женщины наши расхватаны нечестивыми иноверцами...
     Акоб перебил Мкртича с отчаянием в голосе:
     - А книги наши разметаны, пожжены. Святыни наши истоптаны. Не осталось камня на камне от монастырей, от городов... Я же иду оттуда! Я этим двоим только вчера тут встретился! Я это сам видел! О Иисус!..
     Мкртич перебил Акоба:
     - Наши дома пожжены, поломаны. Семьи неведомо где! Где сам народ наш? Мы встретили его, брата Акоба, - вот и стали на этой проклятой пристани. Не знаем, куда деваться! Куда держать путь? Армянские подворья в Астрахани разграблены. Почтенные старцы погублены. А? Он только проходит? Дальше идет? Куда? Куда идет эта чума?
     - Какие воззвания? - испуганно переспросил Пушок. - Не слыхал никаких воззваний...
     Мкртич, с недоверием отшатнувшись, крикнул:
     - Не слыхали? Может, и нет желания слыхать?
     - Как нет? Что вы!
     - Тогда слушайте!
     Мкртич протянул руку к Акобу, и Акоб из кожаного мешочка, свисавшего на ремешках с его шеи, достал скатанный трубочкой потемнелый пергамент.
     - Читайте ему! - гневно велел Мкртич.
     Отстранив трубочку на всю длину руки, одним пальцем Акоб развернул и, прищурившись, тихо принялся читать послание:
     - "Вам, народ айказян, армяне! Слушайте!
     Где бы ни были вы, слушайте!
     Великое зло сотворено на земле нашей! Горе нам!
     Безжалостный, бессовестный, свирепый, преисполненный ярости, слуга дьявола появился с востока, из города Самарканда, главарь разбойников, коновод убийц. Имя ему Тимур-Ланк!
     Горе и плач всем нам, армяне! Ибо растерзана вся наша страна от Арчеша и до Иберии, до Куры-реки Агванской, до городов Вана, до стен Себастии, ныне именуемой Сивас, вся отдана на растерзание, на расхищение, на разбой, предана погибели, резне, насилиям, порабощению, залита кровью невинных.
     Всех горестей - ни рассказать, ни описать, армяне!
     Родная земля взывает к вам:
     "Сын мой! Горе мне, горе! Горе дню твоего рождения, горе мне и горе отцу твоему. Горе разломанным рукам моим, что обнимали тебя, сын мой, отнятый у меня для растерзания; сын мой, кинутый в пучину горести!.."
     О армяне! Помощи, помощи ждем от вас!
     Это пишу я, видевший своими глазами страну, заваленную телами убитых, тысячи женщин и невинных младенцев, угоняемых, как стада, в нечестивое рабство, разрушенные города, где ничего не осталось, осквернение святынь, голод, нищету.
     Голыми, без всякого стыда, босыми, подобно скоту, бродят уцелевшие среди развалин. Ни у кого не осталось достояния, некому выкупить родных и земляков из плена.
     Книги наши из монастырей и сокровищниц расхищены. И даже на выкуп благих книг из нечестивого плена ни у кого нет достояния.
     Я оповещаю об этом, чтобы слезами гнева омыли вы раны и язвы нашего народа.
     Это видел своими глазами я, Фома, монах из Мецопа.
     О армяне! Где бы вы ни были, спешите на помощь! Выкупайте из плена людей - кровь нашего народа! Паче людей выкупайте наши книги - ум нашего народа!
     Читайте это слово всем армянам. Велите им передавать это слово всем армянам, которые встретятся.
     Помощи! Помощи!.."
     Акоб поднял мокрое от слез лицо и взглянул в серое сарайское небо.
     Мкртич и Саргис опустили головы, чтобы скрыть волнение, а может быть - утаить тревоги.
     Пушок смекнул: "Повелитель снова шарит по армянским сундукам! Доберутся и до этих! Сам не доберется - здешний хан не упустит случая!"
     Пушок украдкой оглянулся: нет ли поблизости кого-нибудь из сарайцев. И спросил:
     - Вы только армянам читаете? Здесь никто не видел у вас это?..
     Раздавив ладонью слезы на глазах, Акоб сказал:
     - Меня послал сам вардапет Фома. Я пронес это, перешагивая через мертвецов, через развалины городов, и везде читал армянам. Везде плакали. Многие собирают деньги и посылают с верными людьми.
     - А кроме армян, вас никто не слышал?
     - Пусть и нечестивые знают, как велик наш народ в дни бедствия.
     - Да это же против Повелителя Вселенной!
     - Это о разбойнике?
     Пушок повернулся к Саргису:
     - Вы будете жертвовать? Пошлете деньги?
     - Горе, горе! - покачал головой Саргис. - Где наши дома? Куда деть товар? Мы подаяние пошлем. Но здешние армяне хотят увезти свой товар из Сарая.
     - Куда?
     - Разное думают: в Каффу, к генуэзцам. В Константинополь, к единоверцам.
     Пушок смекнул: "Сбегут, не расплатившись со мной!"
     Мкртич, хмурясь, добавил:
     - Никто не знает, докуда дойдет эта чума. Он бывал и в Каффе, он может дойти и до Константинополя. Он может пощадить армянских купцов - такое бывало, но армянским товарам от него не жди пощады!
     Пушок встал:
     - Я пойду. Дела, дела!
     Акоб спросил:
     - Как получить вашу жертву? Народ в беде!
     - Я дам, я дам. Прощайте.
     Не замечая привратника, стоявшего поодаль, Пушок заспешил к воротам. Привратник намеревался со скорбным поклоном выпустить Пушка из калитки, но Пушок, торопливой рукой оттолкнув привратника, сам отодвинул засов и почти выпрыгнул через калитку наружу.
     Он поспешил, не глядя ни на дождь, ни на вязкую грязь улицы, не по обочине, а серединой дороги, назад на базар.
     "Они собираются удирать отсюда! С моими товарами!"
     Его охватило нетерпение, решимость.
     Он громко застучал каблуками по мосткам и гневно обратился к первому подвернувшемуся купцу из тех, что взяли у него в долг кое-какие товары:
     - Торгуете?
     - А что? - сонно и нехотя откликнулся должник.
     - Давайте, расчет!
     - Ах, я уже говорил. Нельзя же об одном и том же...
     - Расчет! - закричал Пушок. - Три тюка у меня откупили! Расчет! Немедля! Иначе вся твоя армянская лавчонка полетит в когти дьяволу!
     - Что вы! Что вы! - очнулся купец.
     - Расчет! Вставай, негодяй! Добывай деньги! Я иду к хану, я ему скажу! Деньги!
     - Сейчас, сейчас! Что с вами? Армянин, в такие дни!
     - Какие дни? Я попрошу хана спросить, какие это такие дни, чтоб увильнуть от расплаты? К вечеру чтоб были деньги, если хочешь уцелеть!
     Уже высовывались из-за товаров и другие купцы. Кое-кто остановился. Выглядев тех, с которых следовало получить, Пушок кинулся и к ним.
     Больше не было тихих речей, не было просьб ускорить расчеты. Пушок повелевал, кричал, наподдавал подвертывавшуюся под сапог лавочную рухлядь.
     - К вечеру деньги. Полностью! Как уговорено. Ни на теньгу меньше!
     Кое-кто предложил вернуть Пушку товар.
     - Мне? Обратно? Бракуете самаркандский товар? Мошенники! Платить, как уговорились! Ни на теньгу меньше!
     Так, пройдя по всему ряду, свернув и в ряды ювелиров, где тоже оказались его должники, хотя и мусульмане, а не армяне, пройдя и по ряду торговцев тканями, везде покричал, погрозил, побушевал Пушок.
     Как на крыльях, свернул он на площадь, на вязкую площадь Таразык, где за весами виднелись ворота ханских палат.
     Так торопливо, так смело ринулся Пушок в ханские ворота, что стражи не успели или не решились придержать его. Он ворвался в гостевую палату и, поднимая на ладони Тимурову пайцзу, не кланяясь, подошел к ханскому вельможе, чинно выступавшему под шелест самаркандского халата.