- Я тоже раз убил. Как обещал, так и сделал. Деньги были нужны.
     - Дорого дали?
     - Двадцать дирхемов.
     - Не щедро.
     - Торговаться было некогда.
     - Как же это ты?
     - Одного горбуна. Маленький человек, а держал при себе медяк, который другому был нужен. Предложили продать, а он отказался. Что ж было делать, когда он нужен? Позвали меня: отними, говорят, медяк, он, мол, у него в штанах зашит. Я пошел. Я тогда бельем вразнос торговал. Приношу полную связку всяких штанов. Давай, говорю, штанами меняться. А он только что проснулся, от моих слов спросонок окосел и хвать рукой за то место, где медяк у него запрятан. Я смекнул: оттуда, не сняв с него штанов, не вытянешь. Хватил его ребром ладони по переносью, он и повалился на мешок. А там кругом были нагорожены мешки с сушеным мясом. Тяжелые мешки, он около них и спал, они над ним нависали, на таком же мешке постель стелил. Я вижу, надо скорей, скорей кончать это дело. Штаны с него сдернул, чую, медяк у меня. На горбуна глянул, как, думаю, он без штанов, и удивился: зачем убогому горбуну этакое? Даже позавидовал: непостижима щедрость аллаха! Скорей, от греха, повалил на него сверху мешки, он даже хрястнул. Тем дело и кончилось. Дирхемы получил, они тут при мне, а медяк отдал кому надо.
     - А кому это было надо? Да и зачем?
     - Я тебе так объясню: человек тогда спокойнее живет, когда меньше у него любопытства.
     - Кто же это тебе сказал?
     - Это говорил хозяин того подворья, где горбун жил.
     - Я знаю это подворье. Со столбами.
     - Знаешь, так помалкивай.
     - Поспать бы.
     Тогда второй собеседник сказал:
     - И ты небось врешь. Как это своих убивать?!
     Первый рассказчик, укрываясь войлоком, ответил:
     - Время ночное, почему бы и не поврать!.. О том, кому чего хотелось.
     Отсветы костров уже сливались с заревом зари.
     Светало. Начинался новый день отваг и подвигов.
     В городе жили, дети играли кожаными мячиками между домами, ласково нянчили меньших братьев. Женщины варили еду и стирали белье - еды и воды в городе хватало.
     Мустафа строго приказывал даром раздавать всем хлеб. Пекарни пекли хлеб. Родники били чистой водой в самом городе, и ни отвести эту воду, ни отравить ее Тимур не мог.
     Улемы и армянские попы призывали к молитвам и говорили короткие поучения о гневе божием на тех, кто губит мирную жизнь городов и людей в тех городах.
     Но бог таил свой гнев, и завоеватели не страшились бога.

5

     Тимур считал дни, потраченные на бесплодные попытки. У пушек не хватало зарядов.
     Такого отпора он не ожидал, высчитывая время осады.
     Вот-вот, казалось, придется внуку взять у деда лучшего коня.
     Оставался последний день из подсчитанных восемнадцати.
     Приказали всем пушкам бить в одно место, только туда, где объявилась трещина.
     И настал час, когда стена в том месте рухнула.
     Тимур послал в пролом самых бывалых и отважных. Конница давно была спешена. Конные воины бились в пеших рядах.
     Нельзя было разобраться в той схватке, что корчилась, как в судорогах, в тесном проломе.
     Виден был клетчатый лоскут Мустафы-бея.
     Но завоевателям приказали бея сохранить и взять только живьем.
     Едва рухнула стена, к узкому пролому хлынули пехота и спешенные конники Тимура, но получили отпор. Пролом оказался узок, и втиснуться в него много воинов не могло.
     Завоевателям, кому удалось протиснуться, тяжело приходилось. Такая сеча могла длиться долгие дни - теснота пролома уравнивала силы.
     Грохот рухнувшей стены ужаснул жителей города. Женщины, дети, безоружные люди, как случается при наводнении, когда горный поток, переполнив русла ручьев, растекается по берегам, сокрушая и губя все вокруг, с воплями, с причитаньями все кинулись на крыши родных домов, надеясь, что там их настигнут не столь скоро. Эти вопли, сливаясь, наполнили весь город, дрогнули и защитники.
     С одной из башен крикнули Тимуру, что Мустафа-бей хочет говорить с ним.
     Тимур приказал воинам остановиться.
     Наступила внезапная тишина, нарушаемая лишь стенаньями жителей Сиваса.
     Ворота под одной из восьми надвратных башен раскрылись, и к Тимуру пошли Мустафа, немногие из его военачальников и духовенство Сиваса, возглавляемое кадием. Вышли и старейшины городских общин - мусульмане и армяне.
     Уже выйдя из ворот, идя тесным проходом между расступившимися завоевателями, Мустафа размотал свой грязный, окровавленный лоскут, борода, оказавшаяся совсем седой, снова раскинулась по груди, а лоскут он еще нес в кулаке, пока не выронил.
     Тимур сидел перед ними в седле. Вороной конь, сердясь, приседал под ним, но Повелитель, не замечая коня под собой, сидел неподвижно.
     За его спиной видны были другие всадники, богато вооруженные и смотревшие на одного Мустафу с удивлением и без злобы.
     Тимур долго молчал, разглядывая пришедших.
     Наконец он снисходительно спросил:
     - Я остановил своих. Что вы скажете?
     - Я прошу за людей. Сохрани им жизнь.
     Повернувшись к кадию, духовному главе Сиваса, Тимур повторил вопрос:
     - А вы?
     - Во имя аллаха милостивого, могущественнейший амир, прекрати кровопролитие, ибо нельзя истинному мусульманину лить кровь истинных мусульман. И я прикажу мусульманам прекратить сопротивление.
     Тимур чуть покачнулся на резко повернувшемся коне.
     - Согласен. Клянусь не пролить ни единой капли крови мусульман. Пусть выйдут сюда все воины Сиваса.
     Мустафа спросил:
     - Куда им выйти? На то место первым пойду я.
     - Нет, ты постой здесь.
     Тимурово войско вошло в город.
     Защитников вывели из города и поставили на краю крепостного рва.
     Тимур приказал разделить защитников на мусульман и христиан.
     Их разделили и поставили друг против друга.
     - Стойте и смотрите один на другого! Я дал слово не проливать кровь мусульман. Я держу слово. Но я не дал слова щадить христиан.
     Мустафа закричал:
     - О амир! Клятва есть клятва! Мусульмане либо христиане все они мои дети, я их вместе поставил против тебя.
     - Армяне сюда сбежали от меня, когда я победил их в Армении. Тут они скрылись, теперь я их настиг. Им не будет пощады.
     - О амир! А клятва?
     - Стой, и смотри, и запоминай.
     Военачальников Сиваса, пришедших с Мустафой, отвели и поставили среди защитников.
     Тимур крикнул:
     - Истинные мусульмане из вас должны уничтожить этих христиан. Мечи при вас, начинайте!
     Из мусульманских рядов никто не двинулся.
     Но несколько человек, бросив мечи, вышли и стали рядом с армянами, видя там тех, с кем росли вместе, с кем рядом сражались.
     Тимур дал знак своим воинам, те оттеснили христиан на край рва и, рубя их, кидали тела в ров.
     Когда это сделали, Тимур приказал:
     - Теперь берите мусульман и кидайте их к армянам.
     - О амир! Клятвопреступник! Стыдись!
     Тимур на этот крик Мустафы не откликнулся.
     - Теперь валите на них землю!
     Тысячи Тимуровых людей бросились исполнять его волю, заваливая живых защитников, оказавшихся во рву, землей, а сверху на них уже катились камни разрушаемых стен.
     Только тогда Тимур спросил кадия:
     - Видел?
     - Я не хотел бы это видеть, о амир!
     - Запомните и свидетельствуйте перед аллахом: я поклялся не пролить ни единой капли крови - и ни единая капля не пролита. А жизнь я им не обещал, их отвага слишком дорого стоила моему войску. Таких не щадят.
     Он разрешил уничтожить в городе всех христиан, но сильных велел оставить: они были нужны, чтобы обрушить во рвы городские стены. Он приказал снести их до основания, и это оказалось еще труднее, чем завоевать их, ибо сложили их давно и крепко.
     Мусульман, оставшихся в городе, он пощадил, но обложил их тяжким налогом, называвшимся выкупом души.
     Только тогда он подозвал Мустафу.
     - Видел?
     - Лучше б было не видеть! Убей же! Я жду.
     - Нет.
     - Чего ж ты хочешь? Я не боюсь.
     - Ты и не боялся. Бери пайцзу, чтоб тебя не тронули. Тебя выведут на дорогу. Ступай к своему Молниеносному султану и расскажи, как я твердо держу клятву и слово и как я беру города день в день, как того хочу.
     И, отвернувшись от Мустафы, усмехнулся, глянув на внука:
     - Твоего сокола, Халиль, отдашь мне на охоте.
     - Вы его сами выберете, дедушка!
     Приближенные засмеялись, но все смотрели, как в это время Шах-Малик вручал Мустафе пайцзу, серебряную, прямоугольную, как маленькая дощечка, обеспечивающую неприкосновенность везде, где бы он ни встречался людям Тимура.
     Тимур спросил Мустафу:
     - Твоя семья была в городе?
     - Нет. Сын ждет, чтоб прикончить тебя, если пойдешь на Малатью, а остальные у султана в Бурсе.