- И наша церковь богу верила, о небесной помощи молилась, а копила земную силу. Крестный отец мой, преподобный Сергий, с амвона народ поучал упорству в битве.
     От природы молчалив, Василий тут вдруг заговорил, о чем за года наболела душа. Сказал Константину:
     - Освобожденье длительней завоеванья. Для завоеванья довольно дерзости, скорости и злобы. Для освобожденья силы нужно вдвое, отваги превыше дерзости, любви превыше злобы. Ибо злость удваивает силу на короткое время, а на долгое время сила взрастает от любви, от горести. Более века наш народ таил в себе горесть, ею питал любовь к своей земле, к своему обычаю. С тем мой отец и вышел на Куликово поле. С тем и весь народ наш встал. И той силой победил завоевателей. А они грозны были, не слабей, чем нынешний Железный Хромец. Он и на нас было шел, до самого Ельца дошел. А как про силу нашу прознал, до самого моря откатился. И вам надо своему народу дать время отдышаться, одуматься, свежую силу взрастить в любви к своей матери-земле. Горячи вы, знаю, а тут нужно терпенье. Свою жизнь завоевателю под ноги кидаете. Тем гордитесь. А врагу того и надо, чтоб вас жизни лишить. Надо отвагу сочетать с разумом, тогда она на пользу. Ну пошел бы я к вам, кликнул бы рать, поднял бы хоругви, затрубил бы в трубы, зазвенел бы мечами о мечи. А кто подпер бы нас сзади? Народ истерзан, у воинов свежие раны, молодое поколение пока не возросло. Надо вам народ поднимать не на битву, а на работу - землю пахать, города чинить, дать ему наесться досыта, своим обычаем пожить. Тогда от года к году скопится сила для битвы за освобожденье. Коль есть доброхоты, пускай губят захватчиков. Пускай помнит захватчик, как сидеть на чужом сиденье. Но народная сила и гнев зреют медленно, тут надобно терпенье. Сила не прискачет, сменяя лошадей без счету, сила приходит постепенно. Не поучаю, проповедям не учен. Говорю про вас, а про Москву думаю, как мы победу копили.
     И снова Давиду:
     - Поучайте, отче, свою паству: страна, мол, наша мала. Сила не в единении. Не в том сила, что в каждой деревне у вас по князю посажено, спесь их потешая. Сила, мол, в вас, в простых людях. Князья промеж себя то роднятся, то ссорятся, а надо им не разобщаться, а единиться - тому поучайте со строгостью христианской.
     Грузины на скамье заворочались, переглядываясь.
     Константин, погладив челку, сказал:
     - От ваших слов, государь, задумаешься.
     - Это не я придумал, это все у нас помнили, как на Куликовскую битву снаряжались. На свято поле. Я тогда млад был, а помню. Не ко времени захворал, а то и еще сказал бы.
     Константину показалось, что великий князь этим закончил беседу. Но не знал, как встать: первому ли, дождавшись ли, пока встанет Василий. Заколебался: "Значит, отказ?"
     Василий разгадывал на лице царевича заколебавшиеся, как призрачные тени от свечи, мысли - досаду, горесть, испуг...
     Улыбнулся приветливо и простодушно:
     - Оставайтесь. Доскакали, так уж кроме спешить некуда. Потрапезуйте с нами по-домашнему, запросто, чем бог послал. Гостей-то мы не чаяли принимать. При такой погоде трапеза хворь гонит, сил набавляет.
     Встали.
     Глядя на высоколобого плечистого грузина, на голову возвышавшегося над рослым Тютчевым, Василий спросил Константина:
     - Таких богатырей у вас много ль?
     - У нас, государь, страна тесная, вот и растем кверху.
     - И в битвы такие богатыри ходят? Перед таким любой враг оробеет!
     Богатырь, заподозрив обидный намек - вот, мол, таким в битву надо, а не в посланцы, - не дожидаясь слова царевича, сам сказал:
     - Ныне, кто здоров, все в борьбе. А мне одной левой рукой как рубиться?
     Василий смутился: только тут он заметил у грузина пустой рукав, засунутый за узенький ремешок опояски.
     - Куда ж девал правую?
     - От Тохтамыша потерял.
     Константин сказал:
     - Ираклий в нашем народе славен.
     - Доблесть мы чтим. Завтра сведу тебя, Ираклий, с нашими богатырями. Увидишь тех, что бились на поле Куликовом. Подвиги роднят подвижников.
     Василий не знал похвалы выше, как приравнять чью-либо славу к священному подвигу Куликовской битвы.
     Внесли и поставили перед грузинскими посланцами длинный стол. А по большому столу поверх парчи раскатили белую скатерть.
     Великая княгиня Софья к столу не пришла.
     Пошли по столам блюда грибные и рыбные. Холодные, а потом горячие. Встали рядами соленья в стеклянных венецийских судках, что дороже золота. Потек медок в тяжелые серебряные чаши и кубки, потек то золотистый, то рубиновый, на разных травах и ягодах настоянный. Поставили и заморское вино, виноградное, многолетнее, но грузины, отхлебнув медок, на вино не польстились. И когда эта непривычная для них снедь наполнила их, узнали, что это было лишь начало трапезы. Пошли кулебяки и пироги, рассыпчатые, с начинкой из рыбы, из перепелов с грибами, из гусятины с черносливом. А затем и сами перепела под разными подливами, и цесарка под вишнями. И многое еще такое, что и отодвинуть жаль, и съесть не во что.
     Давно потайно друг от друга расстегнули пояса, но помогло мало.
     А когда запахло свежими белевскими антоновскими яблоками, грушами в сладком уксусе, когда поставили медовые, ягодные варенья, палата уже шаталась в глазах гостей.
     Василий наконец встал.
     - Видно, время вам отдохнуть с дороги. Как встанете, вам баньку натопят, там усталь свою смоете. Нонче мы закусили наскоро, попросту, чем бог послал, а завтра - праздник, Преображенье, так уж пообедаем по-праздничному. Там и отвечу вам о вашем деле. Я за вами пошлю.
     На том откланялись.
     Андронику велел ночевать в сенях, сперва поужинав в поварне.
     - Небось тут зубами щелкал, пока мы закусывали.
     - Особенно к медам влекло, государь!
     - Ты, видно, правильный человек. Еще мой батюшка говаривал: "Люди болеют не от питья, а от закусей".
     Андроник, давно обстроившийся в Зарядье, оплывший от московских медов, при грузинах говорил по-русски тяжело, с надрывом, а оставаясь с русскими - как коренной москвитянин. На слова Василия он радостно отозвался:
     - Сие премудро говорено, государь-батюшка, со смыслом!
     Василий попросил себе квасу с хреном.
     Софья забеспокоилась:
     - А не холоден ли?
     - Тепла кругом довольно...
     - Ну гляди, не остудись. А мне завтра к утрене вставать, я у мамушек лягу.
     Он отпустил ее и один вошел в опочивальню.

2

     Василия в опочивальне охватил нежный воздух.
     По всем углам и под перинами здесь уложены были пахучие травы и корешки, отчего по всей опочивальне пахло, как на сеновале.
     На постели пирамидой высилась стопа подушек, от большой, во все изголовье, до крохотной думки, что порой под ухо подкладывали. Она и была-то не больше уха, хотя и вершила всю стопу.
     Вместо пуговок у той думки пришиты серебряные колокольчики. Придумав, их, великая княгиня призвала из Андроньева монастыря преславного старца, серебряника, и он выковал ей пуговки-колокольчики. Теперь, как подымешь ту думку, она звенит нежным звоном, за что и прозванье ей - Серебрянка.
     Много затей у Софьи Витовтовны, и Василию все они милы. Не одной себе радость измышляет, а всегда такую, чтобы радовала она обоих их. От этой мысли теплело на душе, и все тревоги и тяготы великого княженья затихали, когда он приходил в опочивальню и погружался в мягкий, как лебяжий пух, покой.
     Он ложился рано, чтобы еще затемно приступать к делам. Чем тайнее и тревожнее бывало дело, тем раньше он его решал.
     А когда на рассвете шел завтракать, многое уже бывало сделано, самое трудное уже решено.
     С грустными раздумьями о бедствиях Грузии вошел он нынче в опочивальню, велев пораньше звать к себе ближних бояр.
     Видно, меды и трапезы помогли в тот вечер - дышать стало легче.
     Когда грузины, порозовевшие после бани, пришли, приняли их уже не в столовой, а в стольной палате, где принимали послов и вершили дела государства.
     Но и здесь их не заставили стоять, как послов, а усадили. Константину с Давидом Василий показал место неподалеку от себя, остальным - на скамье напротив окна. А спиной к окнам сели большие московские бояре, которых грузины еще не видели. Один из бояр, Челищев, был сыном славного Бренка, павшего под великокняжеским знаменем в Куликовской битве, двое других, князь Петр Белозерский и Андрей Бородин, сами бились там в рядах Засадного полка. Из их рассказов многое осмыслил Василий в пору юности. Теперь он назвал их имена, гордясь ими. Видно было, что бояре уже давно сидят тут и о чем-то уже побеседовали с великим князем, но теперь они снова оправили дорогие одежды и приосанились.
     Василий говорил Константину:
     - Вчерась, я сказывал, как Железный Хромец являлся до Ельца нас пугать. А сам сбежал, как увидал, что мы не пугливы. Он перед тем на Золотую Орду навалился, на Тохтамыша, тож вашего разорителя. Они схватились под Чистополем, а мы поглядывали. Когда волки друг дружку жрать начинают - хороший знак: видать конец стае. На место Тохтамыша Хромец своего выкормыша Едигея посадил, а сам еще воинствует. А и ему конец будет.
     - Пока сгинет, он и наши горы поспеет с землей сровнять.
     - Не заглядывая вперед, победу не выкуешь.
     - Дядя мой царь Георгий инако мыслит, он помощи ждет, с победой не медлит.
     Василий усмехнулся:
     - Победа хороша, когда она надолго. Такую рывком не вырвешь. Та, что наскоро далась, скоро и минет. А царь Егорий брата своего уж и к Тимуру Хромцу послал милости просить, о дружбе сговариваться. А какая между ними дружба? Пощаду молит. А коей ценой?
     Грузины тревожно переглянулись между собой. Давид привстал.
     - Дак ведь царевич в один день с нами выехал. Он туда, мы - сюда. Откуда ж поспели прознать?
     - Слухом земля полнится. К нам слухи спешат, не меняя лошадей, оттого они вас и обогнали.
     Давид тяжело сел, вытягивая из широкого, как колокол, рукава длинные четки.
     Константин угрюмо опустил глаза: у Тимура просит пощады, у Василия - сил против Тимура. Чем обелить Георгия?..
     Василий миролюбиво сказал:
     - Егорий с горя горячится. Я не судья ему. Порядим-ка, чем помочь вам. Как сказывал, у нас у самих враг рядом. Денег одолжить? Да ведь на чужие деньги силу не купишь. Сила изнутри берется, а не на стороне. Можно б обоз семян на посев вам дать, да наша рожь у вас не приживется. Вот что выходит, когда нужду вашу обмыслишь.
     Он замолчал, глянул в окно, почти заслоненное спиной Челищева, подождал. Тут Константин опомнился и встал:
     - Государь Василий Дмитриевич! Прежде чем о деле говорить, забыли мы просить: примите от царя Георгия даренья. Вчера мы на подворье их запамятовали взять, а нынче, к вам поспешая, принесли малое, что смогли к седлу приторочить.
     Он дал знак одному из спутников, и тот медленно, подняв на серебряном блюде, понес подарки Василию.
     Константин не признался бы и на пытке, как готовили они это подношенье. Привезши от Георгия икону в золотом окладе и древнюю нагрудную золотую царскую цепь с крестом, считали, что православному князю такой посыл хорош. А осмотревшись в палате у Василия, поняли, что тут своего достатка довольно, когда вокруг довольство и твердость. Поутру Константин снял с пальца широкий перстень, наследованный от деда-царя, где на редкостном камне вырезан был святой Георгий, пронзающий копьем змея-злодея. Они знали, что как ни дорог на родине этот перстень, тут он получит драгоценный смысл, ибо так изображен Георгий, покровитель Москвы, на знаменах великого князя Московского.
     Перекрестившись, Василий поцеловал икону богоматери. Цепь оставил на подносе, а кольцо, подняв к глазам, внимательно рассмотрел.
     - По-гречески сие зовется камеей. Вековая. Царьградская. У нас с вами один покровитель - Егорий Змееборец. Нынче наш черед со змеем бороться, а Егорий вперед нас с вами. Добрый знак. Но вчерась я видел сие кольцо на твоем пальце, там ему и место. Носи об нас на добрую память.
     И отдал кольцо смутившемуся Константину. Тютчев принял из грузинских рук блюдо с дарами, а Константин надел на палец кольцо.
     Василий, стоя перед столпившимися грузинами, сказал:
     - А есть у меня обоз с оружием. Там полной воинской справы, с головы до ног, на три тысячи воинов. Оружие доброе, новое. Там кольчуги отменные, мечи стальные, шлемы кованые. Тот обоз даю вам, царю Егорию отдарок, народу вашему на борьбу. А ты, отче Давид, пригляди, чтоб пошло оно на крепкие воинские плечи. У нас ковачей довольно и ковален хватит, а вам нынче ковать станет негде, как Хромец потребует от вас тишины и покорства. Примите во имя святого Егория.
     Такого дара Константин не ждал. За год не наковали бы у себя в горах.
     Василий сказал:
     - Вчера посидели по-будничному. Теперь пойдем, сядем за единый стол по-праздничному. Поднимем чашу за царя Егория, да пошлет господь силу плечам его, да просветит разум его, да поднимет из руин города ваши на вечное бытие нашего брата - народа вашего.
     И впереди, ведя с собой за руку Константина, пошел к столам.

ГЛАВА IX

БАЯЗЕТ

1

     Каменистая земля похрустывала под ногами множества лошадей и скота, спустившегося с гор в эту долину.
     Стада стекали вниз плотно, как лавина, но медленно уходя отсюда навсегда.
     Ехали воины, оберегавшие стада, бежали пастухи-туркмены, длинными посохами возвращая отбившихся и отставших.
     Один из туркменов, погнавшись за баловной овцой, подбежал к одинокому дереву, где торговал его знакомый араб.
     - Э, араб! - крикнул туркмен. - Торгуешь?