- И ему мир! - ответил хозяин.
     Подарки порадовали щедростью дарителя, красотой и выбором.
     После общей беседы многие из дамаскинов вышли. Посол заговорил:
     - Нечего зря чесать язык, он нужен, чтоб говорить о деле.
     Муфтий предупредил:
     - Дела человеческие на ладони аллаха.
     Худайдада оказался настойчив:
     - Пускай и он послушает, что у нас за дела.
     - На то его воля, милосердного, милостивого.
     - Воля его, а сговор нам нужен твердый.
     - Что решим, скрепим молитвой и словом.
     - И делом.
     Муфтий согласился:
     - И делом!
     - А дело такое, - спешил Худайдада, - отдайте-ка нам беглого царевича, коего тут притулили.
     - А будет ли его воля? Он правитель наш.
     - А кроме его воли есть и покрепче воля - воля Повелителя амира Тимура Гурагана. Один он знает, куда ему вести войско, в сторону ли, мимо ваших ворот, а может, в ваши ворота.
     - Наши ворота крепко заперты.
     - И не такие запоры ламливали.
     - Бывают запоры крепки, да стены глиняны.
     - Это у Халеба-то глиняны?
     - Халеб обманом взят.
     - Обман тоже сила.
     - Своих правителей Дамаск никому даром не выдавал.
     - Кто ж говорит! Зачем даром? Баш на баш.
     - Это что значит?
     - Первое. Повелитель услуг не забудет, Дамаск не тронет, опасений у вас быть не должно. Нешь это мало - от цельного наибольшего города отказаться? Столько сокровищ оставить вам?
     - Ну какие же у нас сокровища?!
     - Не беднись, знаем сами. Второе. В знак, что вас обижать не хочет, отдает наипервейшего вашего полководца Содана. А другого такого у вас нет и не видно. Не дал бы, задумавши на вас напасть. Прямая выгода сменять беглого вояку на столь именитого воителя. Мы ему цену знаем. Сами б взяли такого, да мысли его при вас, а не с нами заодно.
     - Султан-Хусейн царевич, внук амира Тимура Урагана...
     Худайдада с обидой поправил:
     - Гурагана.
     - А то еще выше!..
     - Так вот... А останется при вас сей царевич, силой возьмем. Тогда и весь ваш Дамаск зашатается. К тому ж третье. На глазах у вас героя Содана разрубим нонче же к вечеру на четыре четверти и кинем тут для обозрения. Поглядите, мол, чего вам ждать от нас за неприязнь и самонадеянность. Я, помилуй аллах, не грожусь, о деле говорю. Вот и смекайте, с чем нам от вас ехать - с беглецом ли на поводу, с гневом ли на сердце?
     Ибн Вахид, дождавшись разрешения от муфтия, спросил:
     - А чем вы докажете, что без царевича нас тут оставите в покое?
     Худайдада обиделся:
     - А клятва?
     - Клятву ваш Повелитель и Сивасу давал.
     - А как дано, так и сделано: ни единой капельки истинно мусульманской крови там не пролил.
     - Да и в живых не оставил.
     - А уж тут воля аллаха, ежели они ему понадобились, он призвал их. Ты, вижу, с божьей волей не согласен?
     - Была ли тут божья воля?
     - А не слыхал, что ль, без его воли ни единый волос не упадет с головы человеческой.
     - Читал это.
     - А я не читал. Я понаслышке, как меня бог вразумил. Понаслышке, а знать знаю, на то и голова. Свое слово я сказал, а сами судите, как вам быть. Да дело не тяните, а то мне у вас за воротами лошадей кормить нечем. Для себя у нас бараны пригнаны, а только лошади баранины не жрут, вроде индийцев.
     Худайдада было встал уходить. Но посла не отпустили: ему приготовили обед, а готовить обеды в Дамаске умеют. Пришлось остаться.
     Еще отяжелевший Худайдада, медля встать, насытившись и рыгая, выпрастывал из-под шапки воинскую косу, с монгольских времен означавшую достоинство воинов, а дамасские старейшины уже поднялись на совет.
     Одни говорили о чести гостеприимства: не честь, мол, городу выдать гостя на поругание.
     Другие оспаривали это: он у нас не убежища просил, а явился править нами. Наша воля, держать ли сего правителя, выбрать ли взамен другого. И не вернее ли судьбу города доверить герою Содану, чем оголтелому беглецу? Он, мол, от деда сбежал, а от нас при беде сбежать ему проще.
     Третьи прямо требовали - обменять! Как Содана, дамаскина, владевшего в городе домами, главу многодетной семьи, дать разрубить, как баранину на базаре?
     Четвертые - и к ним наконец пристал Ибн Вахид - напоминали, что с Хромой Лисой спокойнее держать мир, нежели его гневать.
     - Отбиться мы отобьемся. Обманувши Халеб, нас не проведет, но крови, но бедствий при осаде не миновать. Решим полюбовно.
     Послали почтенных старцев навестить Султан-Хусейна и рассмотреть, как он бережется, чтоб понять, каково будет взять его и отдать деду.
     Старцы застали правителя за отдыхом. Слушал песни. Пил вино. Высказал свою волю:
     - Эту конуру я перестрою. А с утра чтоб прислали мне людей выскоблить тут стены да облицевать их мрамором. Я к таким не привык.
     - Мы и пришлем! - согласились старцы.
     Утром, когда правитель еще тяжело спал, люди пришли, опоясанные передниками, как каменщики, и, прежде чем Султан-Хусейн проснулся, его связали, закатали в ковер и вынесли за городские ворота. На обмен Худайдада выпустил Содана, уже отмытого от цепей.
     Войско, приведенное сюда Султан-Хусейном, повеселев, соединилось с воинами Бурундука.
     А заодно с тем войском возвратился в лоно своих соплеменников и Мулло Камар. Купец знал, что среди воинов никто у него пайцзу не спросит, только бы не вздумал Тимур послать своего проведчика опять за пределы, охраняемые его караулами, но для этого не следует попадаться на глаза Повелителя в час, когда Повелитель посылает на дела своих проведчиков.

5

     Весь Дамаск говорил, смеялся, размышляя над небывалым в истории города случаем: едва со всех сторон обговорили, обсмеяли, обмыслили нового правителя, как его рано поутру завернули в ковер и вынесли вон за ворота.
     Кара-Юсуф у себя в тихой келье еще болел ранами, когда дошла до него весть о ниспровержении Султан-Хусейна в веселом пересказе перса-хозяина.
     Кара-Юсуф, дослушав перса, решил:
     - Мне надо уезжать.
     - Зачем? - удивился перс. - Мы здесь можем теперь жить спокойно.
     - Спокойно?
     - Ведь нам дали клятву. Нашествие нас не тронет.
     - Он с вами играет, как с детьми. Показал издали игрушку, а как подойдет поближе, схватит вас - и в мешок.
     - А клятва?
     - Схватит вас - и в мешок...
     - Разве он такой?
     - Я его не первый год знаю. Мне надо уезжать.
     - Надо долечиться.
     - Нет, не успею.
     - Он стоит далеко. Строит себе город. Хочет с нами жить в добром соседстве.
     - Он уже идет сюда.
     - Как идет, когда стоит и строит город?
     - Строит, и это тоже хитрость. Перед Халебом он ставил стан, какой строят на зиму. А нынче там остались только рвы. Да и те уже не рвы, а могилы. Если б Дамаском правил царевич, дело было б вернее - заложник. А он дамаскинов перехитрил, выманил внука. Теперь он волен, руки развязаны. Я его нрав знаю.
     - Отлежись. Долечись.
     - Нет, отец. Поеду в Бурсу. Там моя семья. У Баязета спокойнее.
     - Тебе виднее.
     Через несколько дней, завьючив запасных лошадей, запасшись припасами, воины Кара-Юсуфа выехали за ворота Персидского хана.
     Кара-Юсуф в своем пристанище, где болел и мечтал, прощался с хозяином.
     Перс Сафар Али привык к своему гостю и подарил ему на память редкий ковровый чепрак.
     Кара-Юсуф отдарил тем, что уцелело в его беженском хозяйстве. И, совсем уже попрощавшись, запахивая халат, учуял под ладонью Тимурову пайцзу.
     - А вот! - доставая пайцзу, улыбнулся Кара-Юсуф. - Вам, отец, она понадобится. На выход через караулы завоевателя.
     - Экая бляшка! Возьму на память, но завоевателя сюда не жду.
     Они расстались в то раннее утро, и туркмены, следуя за беком на золотом коне, ушли из Дамаска, путем на Бурсу. И над всей их дорогой сияли погожие дни.

6

     Перед Худайдадой ковер развернули, и к соотечественникам оттуда вывалился Султан-Хусейн, со связанными руками, с расплетшейся косой на макушке, и остервенело оглядел окружающих.
     Окружающим было весело глядеть на такой переход от восседания на троне к возлежанию на пыльном ковре. Худайдада заботливо предложил:
     - Оделся бы.
     Кроме ночной рубахи, на царевиче не нашлось ничего. Дамаскины вслед за ним принесли всю одежду, вчера облачавшую дамасского правителя, его арабскую одежду. Другой здесь не оказалось, и Худайдада не предложил ему из своих запасов.
     Так, в длинной голобии, накрывшись розовым бурнусом, он послушно забрался в седло, и его повезли к дедушке.
     За эти дни достроили дворец Тимуру. Достроили и дом Худайдаде. Вокруг нового города станом стояли войска.