чтобы ознакомиться основательно с Ч., испытывала даже после первых томов
расположенного  в  хронологическом  порядке   собрания   его   сочинений
известное   разочарование.   Если,   однако,   глубже   и   внимательнее
присмотреться  к  рассказам  Чехонте,  то  нетрудно  и  в  этих  наскоро
набросанных эскизах усмотреть  печать  крупного  мастерства  Ч.  и  всех
особенностей   его    меланхолического    дарования.    Непосредственной
"юмористики", физиологического, так  назыв.  "нутряного"  смеха  тут  не
очень-то и много. Есть, правда, немало  анекдотичности  и  даже  прямого
шаржу, в роде, напр., "Романа с контрабасом", едва  ли  есть  у  Чехонте
хотя  бы  один  рассказ,  сквозь  шарж  которого   не   пробивалось   бы
психологическая и жизненная правда. Не умрет, напр., в  действительности
чиновник оттого, что начальник в ответ  на  его  чрезмерно  угодливые  и
надоедливые извинения за то, что он нечаянно плюнул  в  его  сторону,  в
конце концов крикнул ему "пошел вон"; но  забитость  мелкого  чиновника,
для которого сановник - какое то высшее существо,  схвачено  (в  "Смерти
чиновника")  в  самой  своей  основе.  Во  всяком  случае   веселого   в
"юмористических" шаржах Чехонте  очень  мало:  общий  тон  -  мрачный  и
безнадежный. Перед нами развертывается ежедневная жизнь в всем  трагизме
своей мелочности, пустоты  и  бездушия.  Отцы  семейства,  срывающие  на
близких всякого рода неприятности  по  службе  и  карточным  проигрышам,
взяточничество  провинциальной  администрации,  интриги   представителей
интеллигентных профессий, грубейшее пресмыкательство  перед  деньгами  и
власть имущими, скука семейной жизни, грубейший эгоизм "честных" людей в
обращении с "продажными  тварями"  ("Анюта",  "Хористка"),  безграничная
тупость мужика ("Злоумышленник"), полное вообще отсутствие нравственного
чувства и стремления к идеалу - вот та картина,  которая  развертывается
перед читателем "веселых" рассказов Чехонте.
   Даже из такого невинного  сюжета,  как  мечты  о  выигрыше  75000  р.
("Выигрышный билет"), Чехонте сумел сделать канву  для  тяжелой  картины
отношений  размечтавшихся  о  выигрыше   супругов.   Прямо   Достоевским
отзывается превосходный рассказ "Муж", где на каких-нибудь 4  страничках
во  всем  своем  ужасе  обрисована  психология  злобного,  погрязшего  в
житейской скуке  существа,  испытывающего  чисто  физические  страдания,
когда он видит, что близкие ему люди способны забыться  и  на  мгновение
унестись в какой-то иной , радостный  и  светлый  мир.  К  числу  ранних
рассказов Ч. относится и другой превосходный рассказ - "Тоска", на  этот
раз не только мрачный, но и глубоко трогательный:  рассказ  о  том,  как
старый извозчик, у которого  умер  взрослый  сын,  все  искал,  кому  бы
поведать свое горе, да никто его не слушает;  и  кончает  бедный  старик
тем, что изливает  душу  перед  лошадкой  своей.  Художественные  приемы
Чехонте так же замечательны, как в позднейших  произведениях  Ч.  Больше
всего  поражает  необыкновенная  сжатость  формы,  которая  до  сих  пор
остается основной чертой художественной манеры Ч. И до сих пор чеховские
повести почти и всегда начинаются, и кончаются в одной  книжке  журнала.
Относительно "большие" вещи Ч. - напр.,  "Степь"  -  часто  представляют
собой не что иное, как  собрание  отдельных  сцен,  объединенным  только
внешним образом. Чеховская сжатость органически связана с  особенностями
его способа изображения. Дело в том, что Ч. никогда не исчерпывает  свой
сюжет всецело и  всесторонее.  Будучи  реалистом  по  стремлению  давать
неприкрашенную правду и  имя  всегда  в  запасе  огромнейшее  количество
беллетристических  подробностей,  Ч.,  однако,  рисует   всегда   только
контурами и схематично, т. е. давая не всего человека, не все положение,
а только существенные их очертания. Тэн у рассматриваемых  им  писателей
старается уловить их faculte maitresse; Ч. это  делает  по  отношению  к
каждому из своих героев и выдвигает в нем только то, что ему  кажется  в
данном человеке характерным и преобладающим. Ч. почти  никогда  не  дает
целой биографии своих героев; он берет их в определенный момент их жизни
и  отделывает  двумятремя  словами  от  прошлого  их,  концентрируя  все
внимание на настоящем. Он рисует, таким образом,  не  столько  портреты,
сколько силуэты. Оттого-то его изображения так отчетливы; он всегда бьет
в одну точку, никогда не увлекаясь второстепенными подробностями. Отсюда
сила и рельефность его живописи, при всей  неопределенности  тех  типов,
которые он по преимуществу повергает  своему  психологическому  анализу.
Если к этому  прибавить  замечательную  колоритность  чеховского  языка,
обилие метких и ярких слов и определений, то станет очевидным,  что  ему
много места и не нужно.
   По художественной  манере  особое  место  занимает  театр  Ч.  Как  и
повествовательные  его  произведения,  драматическая   деятельность   Ч.
распадается на два периода. Сначала он написал несколько истинно веселых
вещей,  из  которых  не  сходят  со  сцены  "Медведь"  и  "Предложение".
Серьезные пьесы  второго  периода  создались  под  несомненным  влиянием
Ибсена.   Это   пьесы   "настроения"   по   преимуществу,   в    которых
соответствующая  игра  актеров  имеет  почти  решающее  значение.   "Три
сестры", напр., в  чтении  совершенно  не  понравились  и  местами  даже
возбуждали смех. Таковы,  в  чтении  постоянные  комические  восклицания
сестер: "В Москву, в Москву", точно съездить в Москву и даже  поселиться
в ней - Бог весть какое  счастье.  Но  в  постановке  московской  труппы
Станиславского "Три сестры" произвели  огромнейшее  впечатление,  потому
что те самые мелочи, часто даже простые ремарки,  которые  в  чтении  не
замечаются и пропадают, были ярко подчеркнуты замечательно вдумавшейся в
намерения автора труппою, и  зрителю  сообщалось  авторское  настроение.
Даже пресловутое "В Москву, в Москву" превратилось в нимало  не  смешной
символ  стремления  уйти  из  постылой  действительности.  "Дядя   Ваня"
производит и в чтении, но сценическое исполнение  значительно  усиливает
общий  эффект  пьесы  и   в   особенности   завершительное   впечатление
беспросветной тоски,  в  которую  погружается  "дядя  Ваня"  по  отъезде
гостей.
   Существенным отличием Ч.-Чехонте от Ч. второго периода является сфера
наблюдения и воспроизведения. Чехонте не шел дальше мелочей  обыденного,
заурядного   существования   тех   кругов   общества,   которые    живут
элементарной, почти  зоологической  жизнью.  Но  когда  критика  подняла
самосознание молодого писателя и внушила  ему  высокое  представление  о
благородных сторонах его тонкого и чуткого таланта, он решил подняться в
своем художественном анализе, стал захватывать высшие  стороны  жизни  и
отражать общественные течения.  На  общем  характере  этого  позднейшего
творчества, начало которого можно отнести к появлению "Скучной  истории"
(1888), ярко сказалась та мрачная полоса отчаяния и  безнадежной  тоски,
которая  в  80-х  годах  охватила  наиболее  чуткие  элементы   русского
общества.   Восьмидесятые   годы   характеризуются   сознанием   русской
интеллигенции, что она совершенна бессильна побороть косность окружающей