Готфрид из Страсбурга, с своими последователями, отнесся с  насмешкой  к
В. за его серьезный и по временам затемненный  стиль.  Но,  несмотря  на
трудность понимания поэмы В., слава ее была настолько упрочена, что  она
оказывается в числе наиболее  ранних  печатных  книг  (1477  г.).  После
"Парцифаля" В. сложил  еще  две,  оставшиеся  неоконченными  поэмы,  что
доказывается большим совершенством языка  и  стиха  в  них,  а  также  и
большею  объективностью  самого  автора  -  "Титурель"   и   "Wiliehalm"
(Вильгельм); трудно сказать, которая из них была  написана  раньше,  но,
повидимому, обе между  1216  и  1220  гг.  В  "Титуреле"  рассказывается
трогательная и грациозная история любви фигурирующих уже  в  "Парцифале"
Сигуны и Шионатуландера. По мнению  некоторых,  эти  около  1600  стихов
неоконченного  "Титуреля"  представляют  по  своему  благозвучию  лучший
образчик старонемецкой поэзии, хотя, по другим, вообще язык В. не  может
считаться образцовым, так что в этом отношении  В.  безусловно  уступает
Готфриду Страсбургскому. Между 1256 - 72  г.  "Титурель"  был  развит  в
обширную поэму, так называемую  "Der  jungere  Titurel"  Альбрехтом  фон
Шарфенбергом,  который  пользовался,  по-видимому,  текстом  "Титуреля",
несколько разнившимся от дошедшего до нас.  Третья  поэма  "Willechalm",
начатая  Вольфрамом,  по  предложению  ландграфа  Германа,  должна  была
воспеть  деяния  Вильгельма  Аквитанского  или  Оранжского,  одного   из
сподвижников Карла Великого и сопричисленного  католической  церковью  к
лику святых.  Превосходные  по  языку  1928  стихов,  составляющие  этот
отрывок  (обилие  рукописей  доказывает,  насколько  было   любимо   это
произведение В., признаваемое, впрочем,  некоторыми  исследователями  за
вполне законченное), вдохновили двух ближайших к нему по времени поэтов:
Ульрих von dem Turlin около 1275 г. приделал к  "Вильгельму"  начало,  а
Ульрих von Turheim продолжил его около 1250 г., написав не  менее  86400
стихов; в этом виде поэма  более  известна  под  заглавием  "Rennewart".
Дошло до нас еще  девять  чрезвычайно  поэтичных  и  изящных  лирических
стихотворений В., в манере так называемого "aubades" или "Tageslieder" -
прощальных  песен  при  расставании  на  заре  с   своей   возлюбленной;
распределенные в известном порядке,  они  образуют  как  бы  миниатюрный
роман  в  стихах;  последние  из  них  не  считаются  за   принадлежащие
Вольфраму.
   И. Болдаков.
   Волюта  (по  гречески  kalch)  -  характеристическая  часть  капители
ионического архитектурного ордена, представляющая собой  спиралеобразный
завиток, которым оканчивается на всех четырех  углах  подушка  капители.
Кружок в средине завитка называется глазом волюты. В коринфском  ордене,
В. получает несколько  иной  вид  и,  вместе  с  тем,  другое  греческое
название - elox: она имеет  подобие  ветки  растения,  поднимающейся  из
капители и спирально закручивающейся при встрече  препятствия  в  абаке;
четыре большие В. (helices majогеs) подпирают абаку на четырех ее углах;
по две меньших (helices minores) встречаются одна  с  другой  на  каждой
стороне капители под розеткой (flos), украшающей собой средину абаки.
   А. С - в.
   Воля.  -  На  всякое  живое  существо  известные  предметы  действуют
привлекательным,  другие  отталкивающим  образом:  первых  оно  хочет  и
стремится к ним, вторых не хочет и удаляется. Но для того, чтобы  хотеть
или не хотеть именно этого предмета, хотящее существо, очевидно,  должно
различать его от других, так или иначе воспринимать его. Всякое  волевое
отношение непременно связано с некоторым  познавательным.  Ignoti  nulla
cupido.  Поэтому  спор  о  первенстве  воли  над  умом   или   наоборот,
разделявший  некогда  томистов  и  скотистов,  а   ныне   возобновленный
Шопенгауером, лишен реального основания.  Хотение  или  воля  в  широком
смысле  имеет  различные  степени   соответственно   степеням   развития
познавательной сферы. Существа, для которых познание останавливается  на
смутных ощущениях, - которые  воспринимают  лишь  наличность  окружающих
чувственных  явлений  (как  это  бывает  у  низших  животных,  а  также,
вероятно, и у растений), - имеют и волю лишь  в  виде  непосредственного
безотчетного влечения или стремления, возбуждаемого данной  реальностью.
Там,  где  познание,  кроме   ощутительных   впечатлений   от   наличной
феномальной действительности содержит  в  себе  воспоминание  прошедших,
пережитых, состояний и  представления  предметов  отсутствующих,  там  и
волевое отношение возвышается  над  простым  чувственным  влечением  или
стремлением  и  переходит  в  более  идеальное   состояние,   называемое
желанием. Ближайший, непосредственный  предмет  желания,  как  такового,
есть не реальное, а идеальное явление, не  чувственно-воспринимаемое,  а
умопредставляемое.  Желается  то,  чего  нет  в  действительности,   что
мыслится. У птиц и других  высших  животных  самцы  и  самки  тоскуют  в
разлуке друг с другом; собака тоскует по умершем, или уехавшем  хозяине:
она его желает, и это желание, относясь к отсутствующему, предполагает у
животного определенное умственное представление,  которое  собственно  и
есть прямой объект желания и вытекающих из него  действий  (собака  ищет
невидимого ею, но умопредставляемого хозяина, отправляется на его могилу
и т.п.). Наконец, у  человека,  мыслящего  не  только  в  индивидуальных
представлениях, но и в универсальных понятиях, и волевое отношение может
определяться этими понятиями,  как  общими  и  постоянными  правилами  и
принципами действия.  Если  уже  в  мире  животном  мотивы  чувственного
влечения  подчиняются  высшим  мотивам  желания  (так  тоскующая  собака
отказывается от пищи; сюда же относятся более обыкновенные случаи, когда
то    или    другое    чувственное    влечение    побеждается    страхом
умопредставляемого наказания - мотив высший, если не в этическом,  то  в
психологическом  смысле),  -  то  человек  может  подчинять  не   только
чувственные влечения, но и все свои желания  высшей  нравственной  идее,
может из многих предстоящих действий выбирать то, которое  соответствует
принятому или решенному  принципу  деятельности.  Способность  к  такому
выбору и принципиальному решению есть бесспорный  психологический  факт,
но с этим фактом связан самый трудный и сложный метафизический вопрос  о
свободе воли. Спрашивается: в каждом  данном  случае  зависит  ли  выбор
одного мотива воли предпочтительно перед другими  от  того,  что  именно
этот  мотив  оказывается  при  данных  условиях  наиболее  сильным   или
действительным для данного  субъекта  с  его  данным,  унаследованным  и
воспитанным характером, или же  выбор  может  зависеть  окончательно  от
особого, простого и внезапного ничем с необходимостью не  обусловленного
решения самого субъекта? Такова простейшая постановка этого вопроса.
   Хотение и познание, воля  и  ум,  отвлеченно  противополагаемые  друг
другу; в действительности неразрывно между собой связаны. Если, как было
сказано, воля невозможна без познания, то и это последнее невозможно без
воли. Чтобы познать  или  понять  какой-нибудь  предмет  или  отношение,