близкими  днями ее полной и окончательной виктории над проклятым раздувшимся
пауком  -  над  Швецией.  Бог  да  поможет  вам, как вы поможете королевству
датскому.
     Мгновенная  улыбка,  умная  и  тонкая,  едва  тронула  губы  Сильвестра
Петровича.
     - Однако  же  в  недавние  дни  королевство  датское  подписало  мирный
договор со шведами, - произнес он, - для чего?
     - Флот  сэра  Джона  Норриса  принудил  робких,  -  ответил капитан над
портом,  - и этот же флот доставил в Копенгаген английские фунты стерлингов,
дабы  покорить жадных. Король английский желает продолжения войны русских со
шведами  и  делает  для  этого  все,  что может, но всякий честный человек в
Дании ждет только одного: победы русских...
     Сильвестр Петрович поклонился.
     - Сегодня  Копенгаген будет иметь честь принимать дорогих нашим сердцам
гостей,  -  сказал  капитан над портом. - Двери всех домов будут открыты для
ваших  офицеров  и  матросов. Бургомистр города будет рад видеть вас у себя,
господин вице-адмирал.
     - Но как на сие взглянет посол Англии? - спросил Иевлев.
     Старик,  капитан  над портом, подумал недолго, потом встряхнул головою,
произнес весело:
     - Можно  купить  жадных  и  испугать  трусливых, но немыслимо заставить
народ  забыть  то доброе, что сделано для него русскими. В нашем королевстве
нет  ни  одного  человека,  который  бы  не  знал,  что русский царь Петр на
Аландском  конгрессе  не  дал  шведам  на  растерзание  нашу страну. Русские
полномочные министры более заботились о нашем будущем, нежели...
     Он махнул рукой и не договорил.
     - Мой  офицер известит ваше превосходительство, - сказал погодя капитан
над  портом,  -  о времени, когда все будет готово к приему ваших команд. До
свидания, господин вице-адмирал...
     Офицер  поднялся  на  "Гавриила"  только  вечером.  Иевлев  с  усмешкой
спросил  лейтенанта,  не  поздно  ли  нынче отпускать матросов в город? Тот,
смутившись,  ответил,  что понимает все неприличие столь долгой задержки, но
Дания маленькая страна, а посол Англии упрямый человек...
     Солнце  уже  село,  когда  на всех трех кораблях русской эскадры запели
горны,  извещая  команды  о том, что они могут съехать в Копенгаген. Матросы
посыпались  в  шлюпки.  Над  тихим  морем  широко и вольно зазвучала русская
песня:

                Улица, улица, широкая моя,
                Травка-муравка, зеленая моя...

     На  мосту  Книппельсбру  идущих  строем  матросов  встретили  девушки в
белом,   с   венками   на  головах,  с  большими  букетами  цветов.  Матросы
остановились,   девушки  тоненькими,  умильными  голосами  спели  непонятную
песенку.  Моряки  стояли,  не  зная,  что  с собой делать, держа треуголки в
руке,  как  в церкви. Над городом медленно всходила полная луна, девушки все
пели  и пели. Потом вперед вышел мужчина с красным лицом, в парике, по бокам
его  встали  два  мальчика  с  факелами, мужчина стал с завыванием читать по
длинному листу.
     - Пиита! - объяснил молодой Рябов отцу.
     - Оно и видно, что пито, - усмехнулся кормщик. - Попил на своем веку!
     Едва  пиита  кончил,  как над городом, над его черепичными крышами, над
башнями  и  садами взлетели ракеты, заиграла громкая рожечная музыка, забили
литавры,  бубны,  запели  скрипки.  Музыканты  стояли вдоль улиц, двери всех
домов  были  открыты,  датчанки  в  наплоенных  чепцах,  румяные, белозубые,
кланялись   русским   матросам,  смешно  приседали,  датчане  в  праздничных
кафтанах,  в  чулках  и  башмаках,  вели  русских моряков в дома к столам, к
выпивке,  к закуске, к добротной, сытной еде. Русские матросы, стесняясь, по
одному  входили  в дом, покашливая в кулак; осматривались, догадывались, чем
хозяин  живет: один сапожничает, вон его инструмент под окном, другой кузнец
-  видно по рукам, по кожаному фартуку, что висит в сенях, этот - плотник...
Выпив  чарку, другую, матрос со всей учтивостью спрашивал, показывая руками:
строгаешь,  дескать?  Датчанин  радостно  кивал,  матрос, тыча себя в грудь,
брал  со  стола  краюшку  хлеба, показывал: дескать, сею, мужик, крестьянин.
Потом  хозяйка, робея гостя, пела песню своей страны, матрос украдкой утирал
слезы,  вспоминал далекую матушку, как и она певала на родине. Датчанка тоже
утирала слезы, - и ее старший плавает моряком, а море-то злое...
     Русских  матросов  не  хватило,  датчане  ссорились,  просили  русского
матроса  посидеть  еще  в  двух  домах, - там, дескать, ждут, старый дедушка
хочет  посмотреть,  ругается, что так и умрет, не повидавши, а ходить уже не
может,  обезножил.  И  дети  плачут - сели за стол, а русского не хватило...
Почему  иным  во  всем  везет, а другим ни в чем нет удачи? Окорок спекли на
вертеле,  а  сосед не отдает своего русского гостя, ну что это такое в самом
деле!
     Рябов  с  сыном  побывал  в  пяти домах, а в шестой не пошел, утомился.
Датчанин,  оставшись  без  русского  гостя,  сказал,  что раз так, он теперь
домой  не  пойдет,  а  отправится  на русский корабль, ему не житье дома, он
последний  человек  на своей улице. Рябов пожалел доброго старичка, навестил
и  его  семейство,  покушал и здесь тушеной свинины, выпил чарку за хозяйку,
пригласил  к  себе  в  город  Санкт-Питербурх,  на  Васильевский  остров,  в
собственный дом.
     - Тоже  угостим,  -  говорил  он, - верно, Ванятка? У нас, брат, особые
пироги, дело такое, вам не понять. Пи-ро-ги!
     - Кухен! - сказал молодой Рябов.
     - Кухен!  -  подтвердил  кормщик  и  широко раскинул руки. - Вон, брат,
какой  кухен! Женка у меня мастерица, как испечет - ахнешь! Да ты, милый, не
раздумывай,   собирайся   и  приезжай.  Доплыть-то  не  больно  долго,  живо
обернешься...
     По  домам  ходили  музыканты,  играли  степенные,  медленные  танцы,  в
комнатах  стало  тесно,  танцевали  на  улицах.  К  рассвету гости с русских
кораблей,  датские  матросы,  ремесленники,  купцы,  датчанки  с дочерьми, с
маленькими  детьми  на  руках,  важные  министры  королевского  двора, пышно
одетые  послы  и  посланники,  резиденты  и  жены  высокопоставленных особ в
богатых  экипажах  и  каретах, верхами на рослых лошадях, - все собрались на
площади  Ратуши:  одни веселиться, другие смотреть, как веселятся. Здесь, на
площади,  пылали  смоляные факелы, датчане плясали танец с подпрыгиваниями и
приседаниями.  Девушки  хватали  за руки русских матросов, тянули в круг. Те
сначала упирались, потом, подбодряемые друзьями, шли с хороводом.
     - Это  кто  же  там  стоит  в  стороне?  -  спросил  Сильвестр Петрович
бургомистра. - Вон, возле кареты. Все время один. Кто таков?