Барон рассказывал за верное, что в Вене уже начинают пробуждаться
умы.  Те,  которые  верили  всемогуществу Наполеона,  выходят  из
заблуждения. Истина  осмеливается возвышать голос свой, указывать
на  раны  Германии, на  собственные  свои, представлять  бедствие
народов,  разорение областей.  Уже  имя Наполеона  произносится с
негодованием. Ропот слышен в  домах; народ шумит на улицах; общее
желание -  мир с Россиею,  война вратам ее. Так  мыслит народ; но
Двор  еще  молчит.  Насмешники  наводняют  столицу  карикатурами;
жители утешаются  ими. Некто  прибил на вратах  Соборной церкви в
Вене следующее объявление: "Великий  Наполеон по дороге от Москвы
к  Вильне растерял  350 000  франков: кто  найдет и  представит в
Париж хотя часть оных, будет щедро награжден!"

                                                       25. Поутру

Вчера ввечеру переправились мы  через Вислу у деревни Вульки, где
она  в  широте  равняется  с  Невою.  Берега Вислы  в  сем  месте
наполнены  оврагами  и  скалами,  высокими  елями  покрытыми.  По
тайному условию с князем Шварценбергом нам должно обойти Варшаву,
стеснить  ее  со всех  сторон  и  таким образом  принудить его  к
выступлению,  а  ее  к  сдаче.  Посему мы  продолжаем   косвенное
направление наше до деревни Бортженцин.

                                  25. Ввечеру. Деревня Бортженцин

И  так мы  увидим Варшаву,  будем в  ней и,  конечно, остановимся
отдохнуть.  После столь  многих  трудов, после  претерпения столь
многоразличных  нужд: стужи,  голода в  повсечастных беспокойств,
как  бы приятных  для тех,  которым в течение  нескольких месяцев
постелью была  влажная земля,  покровом - бурное  небо, отрадою -
дымный  полевой огонь,  -  как приятно,  говорю я,  успокоиться в
большом роскошном городе, в  светлых домах, в обществе людей, где
цветут  еще приятные  искусства, где  после шума ветров  и свиста
пуль можно  услышать прелестный голос  женщины или очаровательные
звуки  музыки!.. Да!  Нам  надобно отдохнуть  в Варшаве,  надобно
потому, что  все этого  хотят. Впрочем, мы часто  хотим того, что
нам вредно. Все сие  зависит от Князя Светлейшего: он наше земное
провидение!..

                               26 рано. - В двух милях от Варшавы

Утро  было   прекрасно.  Уже  несколько  дней,   как  зима  здесь
ощутительно смягчилась. Солнце великолепно сияло на голубом небе.
Снег таял, и в  воздухе слышно было дыхание весны. Тайное желание
увидеть, хотя издали, столицу  Польши щекотало любопытство мое. Я
вышел  посмотреть  на здешнюю  природу  и  на Варшаву.  Обширное,
ровное поле  расстилалось с сей стороны  до самого города. Острые
верхи башен, церквей и  некоторые дома мелькали на горизонте. Дым
из  тысячи  труб  свивался  в седые  тучи.  Нам  нельзя еще  было
вступить в  Варшаву; но воображение не  знает оков невозможности;
для  него нет  ни застав,  ни караулов.  Без позволения  и билета
очутилось  оно  в  ней, теснилось  в  толпах  народа, бродило  по
улицам,  заглядывало в  Прагу,  искало следов  великого Суворова,
носилось над Вислою и любовалось великолепною мрачностию столицы.
О! Воображение -  великий чародей! Подивись нелюбопытству здешних
поселян: живя  в двух  милях от Варшавы,  они не бывают  в ней по
целым  годам;  а  дочь  хозяина моего,  лет  пятнадцати  девушка,
уверяет, что еще сроду в ней не была. Счастливая беспечность! Она
есть  надежнейшею оградою  чистых нравов,  для которых  столица -
гибель!..

                                       26. Около вечера. Мокатово

Прекрасный  замок  вдовы  фельдмаршала  князя Любо-мирского,  той
самой, которой принадлежит Ландс-Гут. Дом убран с большим вкусом.
В нем есть целые зеркальные комнаты, бронзы, мраморы и проч. Сады
обширные, с  красивыми беседками  и домиками. Вот  несколько слов
собственно о  Мокатове. Теперь  расскажу тебе о том  важном и для
истории незабвенном происшествии,  которому мы сегодня были здесь
свидетелями. Я хочу сказать  о покорении Варшавы, приславшей сюда
ключи  свои. В  первый еще раз  в жизни  был я при  таком обряде.
Суета, шум  и волнение, сопровождавшие оный,  имели в себе что-то
похожее  на свадебные  сборы.  С самого  еще утра  начали взаимно
пересылаться; конные  гонцы скакали  взад и вперед.  Анштет был в
страшных хлопотах. Условливались о месте, часе и порядке вручения
ключей. Принять  их назначено в Мокатове  в два часа пополудни. К
сему  времени все  мы в  нарядных мундирах собрались  в небольшом
садовом  домике, где  остановился  генерал Милорадович.  Тут было
человек 12  генералов. Пред крыльцом стоял  в строю прекраснейший
эскадрон Ахтырского полка: зрители пленялись его картинным видом.
Ровно в  два часа  передовой посланный возвестил  скорое прибытие
депутатов. Любопытство подвинуло  всех к окнам. Сперва показались
вершники из  Польской народной  гвардии, и вдруг  богатая карета,
восьмью английскими  лошадьми запряженная, сопровождаемая отрядом
сей  же гвардии,  загремела  и остановилась  у крыльца.  Эскадрон
отдал честь. Вслед за  первою подъехала такая же другая. Эскадрон
повторил приветствие. Префект Варшавы, мэр, подпрефект, два члена
духовенства, бургомистр  и еще пять или  шесть человек в нарядных
шитых мундирах, с разноцветными перевязями через плечо, собрались
на крыльце.  Двери настежь!  - И гости вступили  в комнату. Между
ними находился  тот самый старик, который  вручал ключи Суворову.
Толпа   отшатнулась  -   генерал  Милорадович   выступил  вперед.

"Столица герцогства  Варшавского, в знак миролюбивого приветствия
победоносному русскому воинству, посылает сие", - сказал префект,
поднося  хлеб  и соль.  "Вот  и залог  ее покорности  знаменитому
оружию всеавгустейшего императора Александра Первого", - прибавил
мэр,  подал знак -  и старец  вручил генералу золотые  ключи. Все
поклонились очень  низко. У  некоторых блеснули слезы  на глазах.