их у Семеновского и  обратимся к большому люнету, к батарее Раевского. Этот
люнет,  или  большой редут,  отнятый  Кутайсовым,  Ермоловым, Паскевичем  и
Васильчиковым, все  еще оставался в руках  законных владетелей. Вице-король
направлял  на   него  и   войска  и  огонь   разрушительный.  26-я  дивизия
(Паскевича), истощенная донельзя, вся расстрелянная, требовала перемены. Ее
сменили с ужасной стражи  дивизиею Лихачева из корпуса Дохтурова. Между тем
убылые места  предводителей, как мы уже  видели, замещены: Дохтуров приехал
на место  Багратиона, Багговут  на место Тучкова. Настало  второе поколение
генералов  в  Бородинской битве;  лица  изменились,  а тяжба  продолжалась.

Принц  Евгений  уже готовился  к  решительной  атаке, как  вдруг отозван  к
дивизии Дельзона, на которую напал съехавший с нашего правого крыла генерал
Уваров с кавалериею. 1-й кавалерийский корпус с генералом Уваровым и казаки
Платова переехали  через Колочу при  с. Малом, ударили на  дивизию Орнано и
прогнали ее за Войню. От этого налета донцов и гусар сильно встревожилась и
дивизия  Дельзона, защищавшая  Бородино. Она  спешила построиться  в четыре
каре. Сам вице-король, в  происшедшей суматохе, искал спасения в каре 84-го
полка.  Неизвестно, к  чему  бы это  привело; но  Уваров,  после нескольких
наскоков  на  кавалерию  и  пехоту  французскую,  потеряв  довольно  людей,
уклонился к с. Новому.

Впрочем, эта атака, во  всех отношениях необходимая в виду правого русского
крыла,  остававшегося на  некоторые мгновения довольно  спокойным зрителем,
произведена была вначале с  довольным жаром. Между тем как Уваров спускался
с  высот, Платов  распустил несколько  полков донских казаков:  вся луговая
равнина  к Колочи  вдруг запестрела  донцами. Они  начали  по-своему давать
круги   и  щеголять   разными  проделками.  Передовые   французские  пикеты
всполохнулись и  дали тыл.  Казаки сели им на  плечи! Напрасно отмахивались
французы и  немцы длинными  палашами и шпорили тяжелых  коней своих: донцы,
припав к седлу, на  сухопарых лошадках мчались стрелами, кружили, подлетали
и  жалили  дротиками, как  сердитые  осы.  Это сначала  походило на  заячью
травлю.  Солдаты  русские, стоявшие  на  высоте Горок  и вблизи  Дохтуровой
батареи,  завидя   удальство  придонское,   развеселились:  махали  руками,
хохотали  и громко кричали:  "Вот пошли!  Вот пошли! Хорошо,  казак! браво,
казак! не  жалей француза!" Но это было  недолго! Донцы, сделав, что могли,
скучились и потянулись стороною,  уступая место регулярной кавалерии. Полки
1-го  кавалерийского  корпуса  чинно,  важно, густым  строем  неслись  мимо
Бородина и,  загнувшись дугою,  потерялись из вида за  деревнею. С огромных
французских редутов открылась пальба. Суматоха в Бородине также не укрылась
от  глаз зрителей.  "Смотри!  Смотри! Французишки  строятся в  каре: видно,
плохо! Наша берет, ребята!"  И многие хлопали в ладоши и ревели: "Ура!" Это
освежило  на  этой  точке  зной  сражения,  которое кипело  во  всей  силе.

Если это был отвод,  так называемая диверсия, то предприятие достигло своей
цели. Но знающие военное  дело, может быть, имеют право сказать: "Жаль, что
не шли далее!" Если  б кавалерия наша (но тогда ей надобно б быть в большем
числе), застигшая французов врасплох  в их домашнем быту, продолжала натиск
свой упорнее, кто знает, что бы она наделала. Может быть, левое французское
крыло, более и более  само на себя осаждаемое, стало бы наконец свиваться в
трубку и смешалось в  толпу, которую надлежало отбросить за большую дорогу?
Какие последствия  могли бы  открыться, если б  казаки получили возможность
кинуться  вверх по  большой  дороге, загроможденной  обозами, остальными  и
запасными парками?  Конечно, надлежало проскакать под  выстрелами редутов и
сломить  несколько каре;  но, всего  важнее, могло  встретиться препятствие
местное: болотистый ручей и  тому подобное. Зато сражение приняло бы совсем
другой оборот, и Наполеон увидал бы, как неосторожно разжидил он свое левое
накопом войска на правом.

Но  вот русские  отъехали  восвояси; вице-король  успокоился и  принялся за
прежнее:   он   сгустил   свои   силы  против   большого   люнета.   Король
Неаполитанский, как  будто разгадывая замысел Евгения,  дал повеление графу
Коленкуру, начальнику  пажей императорских,  заместившему Монбрена, перейти
через овраг Семеновский и  напасть на редут с другой стороны. Сам же зоркий
Наполеон, видя,  в чем дело, послал  легион Вислы, под начальством генерала
Клапареда, чтоб  подкрепить атаки,  которыми король и  вице-король угрожали
люнету.  Провидя  бурю,  готовую  разразиться над  люнетом,  прозорливый  и
мужественный  Барклай   решился  сдвинуть  все  свои   запасные  войска  на
угрожаемое  место.  В  это  же время  и  Кутузов,  хозяин битвы,  отважился
ослабить  правое  крыло,  крепкое по  своему  положению,  и отрядил  корпус
Остермана. С  громким барабанным  боем полки остерманские  шли скорым шагом
позади  первой линии  и батареи,  где находился  главнокомандующий. Кутузов
напутствовал  их  несколькими  ободрительными  словами и  осенял  знамением
креста.  Эти  полки,  еще  свежие,  сменили корпус  Раевского,  разбитый  и
подавленный частыми натисками и бурею пальбы французской. Вместо смененного
корпуса  Раевского полки  Преображенский  и Семеновский  поставлены за  4-м
корпусом.  Позади  этих  двух вытянули  2-й  и  3-й корпуса  кавалерийские,
которые,  в  свою очередь,  подкреплены  полками  кавалергардским и  конной
гвардии.  Конечно, это  столпление  войск на  одном месте  служило огромною
мишенью для губительной артиллерии  французской, но оно было необходимо для
защиты места, слишком угрожаемого.





                       ВЗЯТИЕ ЛЮНЕТА (ВО ВТОРОЙ РАЗ)



Вице-король, видя,  что все  усилия русских обращались на  защиту их левого
крыла, замыслил,  пользуясь сим, завоевать наш  большой люнет, стоивший уже
столько людей и крови!..  Он соединяет 1-ю, 3-ю и 14-ю дивизии и дает знак.
Тихо  и торжественно  приближаются эти  войска; тихо  и -  на минуту  - все
бездейственно на  русской линии,  в окрестностях люнета.  Канонеры стояли у
пушек,  поднятые  фитили дымились...  Но  вдруг все  наши батареи  грянули,
картечь зашумела, и ряды французские, обданные чугунным кипятком, кружились
и  падали. Только буря,  ворвавшаяся в  чащу леса, может  уподобиться этому
действию артиллерии! Ядра, совершая  свои рикошеты, прыгали между колонн, -
французы  призадумались.   Но  один   из  самых  храбрых   и,  может  быть,
благороднейший из предводителей  французских - Евгений Богарне (вице-король