свою прелестную дачу одному  из сыновей лицейского Данзаса, а  не взятую  за
несколько лет аренду  - какой-то несовершеннолетней  своей  воспитаннице. Но
это  завещание,  конечно, недействительно; за несколько лет было сделано  им
другое, которое он отменял этим.
     Когда я обедал у Головкина, он  хотел было свести  меня с докт. Лангом,
но тот, к сожалению, не  мог быть. Теперь АлГВас. хлопочет о доставлении мне
всевозможных сведений для некролога Матюшкина.
     Сегодня  получили  мы  еще  печальное  известие:  в Москве умер  Даль1,
которого я видел  в июне слабым и больным  после 3-го  удара, но  со  свежею
головою  спокойно  говорящим   о   смерти.  Это  известие  привезла  Надежда
Павловна2; муж ее в Крыму у Н. Я. Данилевского.
     Я. Грот.
     1 Влал. Ив., известный лексикограф и писатель.
     2 Семенова, супруга сенатора Н. П. Семенова.
     140
     Кн. Эристова - А В. Головкину.
     28-го сентября 1872, С. Высокое1
     Милостивый Государь Александр Васильевич!
     Письмо  Ваше я  имела  удовольствие  получить и  спешу  отвечать Вам. К
большому  моему сожалению, у меня нет  никаких записок  нашего друга  Федора
Федоровича2; не думаю  даже, чтоб он их писал. Писем его я не сохранила; они
были всегда очень коротенькие и имели  значение только для меня. - Часто и с
любовью вспоминал он о своих путешествиях и о северной экспедиции, но мне не
приходило  в  голову  записывать  его  интересные  рассказы  и  теперь не  в
состоянии  не  только письменно, но и словесно их передать. Свою Заимку11 он
очень  любил  -  занимался и  украшал ее,  но  не для  себя;  вся  цель  его
заключалась  в том,  чтобы  предложить  ее на лето  которому-либо  из  своих
друзей,  -  сам  же  каждое лето  проводил у  меня, любил  свою  комнатку  и
любовался березкой, которая ласково,  по его  словам,  просилась  к  нему  в
окошко. Каждое утро ранехонько  он отправлялся на свою  дачу, присматривал и
распоряжался работами и только к обеду возвращался к нам,  окруженный толпою
детей; я охотно принимала в услугу людей семейных, и потому у меня собралось
до  30 маленьких  деточек,  -  Федор  Федорович любил  их, ласкал  и наделял
гостинцами;  зато   дети  также  очень  его  любили,  даже  самые  крошечные
протягивали  к  нему рученки  -  ему  это  очень  нравилось,  и  когда  дети
зарезвятся и не  заметят его возвращения,  то он  тотчас же делал замечание:
что это детвора меня не встретила?
     Но  все это было прежде - в нынешнем  году он с грустию  принужден  был
отказаться  от обычных прогулок! В день своего отъезда  с палочкой обошел он
весь  мой сад, а  садясь  в  экипаж,  приказал кучеру  ехать шагом,  чтоб  в
последний раз взглянуть на
     1  В  этом  имении  кн.  Эристовых,  ок. Бологого,  в  1857г.  (весной)
состоялась свадьба  И.  И.  Пущина, женившегося  на Н. Д. Фонвизиной,  рожд.
Апухтиной,  вдове декабриста  ген. М. А. Фонвизина, которую  он  знал  еще в
ссылке и  которой он делал  предложение еще в Сибири.  Посредником  передачи
согласия Н. Д. - Пущину в 1857 г., по ее просьбе, был Ф. Ф. Матюшкин.
     2 Т. е. Матюшкина.
     3 Заимка - дача  Ф. Ф. Матюшкина близ станции Бологое, на берегу озера,
против усадьбы кн-ни Эристовой.
     141
     окрестность. Здесь занимала его очень моя церковь; он старался украшать
ее и присутствовал при нашем богослужении каждое воскресение. Хотел он даже,
чтоб его адмиральские флаги переданы были  после его смерти в  нашу церковь,
но я не знаю, где они теперь находятся.
     Очень благодарна Вам,  Александр  Васильевич! Вы первый написали  мне о
его возвращении в Петербург;  вслед  за  Вашим  письмом получила  и от  него
несколько строк, но уже  это  было прощание; он окончил словами: "по-моему у
меня внутренний  рак1 -  придется отправиться голодною  смертию,  ну  да все
равно, только бы  не очень  мучаться - не оставьте своими молитвами и доброю
обо мне памятью. Прощайте. По гроб ваш Ф. Матюшкин".
     Письма от доктора Ланге  я еще не получила, но  заранее много благодарю
Вас!  Горестна  для  меня  смерть  Федора   Федоровича;  я  лишилась  в  нем
искреннего, преданного друга. Всю  дружбу,  которую он имел к моему дорогому
мужу, он  перенес  на  меня и сохранил ее неизменно до  смерти! Получив Ваше
письмо,  мне  стало как-то  легче на  сердце; Федор  Федорович  сообщал  мне
сведения обо всех общих друзьях, и в особенности о дорогом Вашем  семействе.
Тяжело мне было думать, что теперь некому будет напомнить обо мне! Но теперь
надеюсь, что когда-нибудь опять Вы напишете мне о дорогой  Вашей матушке и о
себе. Прошу Вас передать ей  глубокое  мое  уважение  и  принять  уверение в
душевной преданности.
     Кн. Эристова.
     Гр. М. А. Корф - Я. К. Гроту2
     1февр. (1874г.)
     Получил я, любезный Яков  Карлович, мою книжку от  сына, но к сожалению
не нашел  в  моих заметках того времени  почти ничего пригодного  для Вашего
труда. Многое уже у Вас есть, а
     По  словам  доктора  Ланге, он ошибался.  Этой болезни  не было.  Прим.
Головнина.
     из  прочего  многое  запамятовалось.   Впрочем   кое-что  попалось  (на
предшествия  Пилецкого),  и  этим  малым  спешу  с  Вами  поделиться.  Книга
Селезнева,  конечно,  у Вас  есть.  В  ней  при  всей  официальности тона  и
недостатках редакции, есть много дельного.
     Искренно Ваш Гр. М. Корф.
     Замечания гр. М. А. Корфа '
     Стр.  142, 143.  Упоминаемый здесь молодой, но действительно  даровитый
(столько  же, сколько и  безобразный) живописец и  литограф был Лапгер (2-го
курса), уже давно умерший.
     Стр. 146. Исчисление наших журналов, Бог знает где теперь находящихся.
     Стр. 152. Старший возраст никогда  ни в чем не  руководил младшим.  При
Энгелъгардте  и даже прежде нам не запрещалось заниматься в наших каморках и
в  другие  свободные часы, а  в управление Фролова мы  там  и курили. В наше
время  у  каждого  воспитанника был,  в  тех же  каморках, и  свой отдельный
умывальник.
     Стр.  157.  Не помню, чтобы в  наше  время отводился кому-нибудь особый
стол в классе, но в столовой это случалось по временам, хотя тоже не часто.
     Стр. 158. Вот полная долицейская биография Мартына Пилецкого.
     Стр. 165.  Несправедливо,  будто бы ни  один воспитанник не подвергался
исключению за проступки. В самые первые наши годы был  исключен Гурьев..., и
нас до конца оставалось и было выпущено всего 29.
     Стр. 169. Бакунин был не Алексей, а Александр.