Мулло Камар спрашивал хозяина, найдется ли в Терджане ростовщик, способный за очень большую лихву одолжить очень много денег на несколько дней, пока Мулло Камар съездит за деньгами в Арзрум.
     - А под какой залог? - спросил хозяин.
     - У меня с собой товаров нет.
     - Тогда никто не даст.
     Отчаяние охватило Мулло Камара: сказочная добыча ушла!
     Но хозяин, перестав щипать бороду, протянул к купцу руку и сказал:
     - А пайцза? Она в самом деле от него самого? От Хромого? Покажите-ка ее.
     - Вот она! - нашаривая за пазухой могущественную медяшку, заспешил Мулло Камар.
     - Покажите-ка!..
     Хозяин лениво и ласково осмотрел ее - три кружка, составленные треугольником.
     - Да, настоящая. Но как это при такой пайцзе у купца нет с собой ни денег, ни товара?
     Мулло Камар с досадой стянул с себя сапог и, тыча им в лицо хозяину, закричал:
     - Вот они!
     Хозяин попытался отодвинуться, но, будучи грузен и неповоротлив, не смог, хотя купец, предъявляющий то самаркандскую пайцзу, то рваный сапог, едва ли не базарный сумасшедший, каких немало развелось в эти суетные годы и общение с коими не безопасно!
     Мулло Камар наконец заметил испуг хозяина, показал на заплатках сапога те армянские клейма и знаки, что превращали любой такой лоскут в серебро или золото.
     Наконец хозяин пообещал Мулло Камару найти ростовщика, что под залог пайцзы даст деньги на малый срок, но под такую лихву, какой Мулло Камар никогда не слышал.
     Возмущенный, что с него хотят столько взять, купец напомнил, что пророком божьим запрещено ростовщичество.
     Хозяин, снова пощипывая бородку и возвращая купцу пайцзу, вздохнул:
     - Кто хочет взять, равно нарушает заветы пророка, как и тот, кто хочет дать. К тому же человек, который найдет столько денег, - армянин. Мусульманские заветы не касаются ни его, ни тех мусульман, которые ведут с ним дела.
     Мулло Камар понимал, что без пайцзы не так легко будет ему выехать на дорогу, где повсюду бродят воины мирозавоевательного воинства. Но книги следовало взять сейчас же, пока их не перехватили какие-нибудь армяне! Пока курды не перебрались на другой базар, не отправились в другой город.
     Армянин внимательно осмотрел голенища и предложил, оставив пайцзу Мулло Камару, взять в залог оба его сапога.
     На пререкания и раздумье времени не осталось. Мулло Камар разулся.
     Армянин, бережно приняв рваные сапоги, отсчитал купцу кошель серебра и золота.
     В нескладных стоптанных туфлях, принятых от армянина в придачу к деньгам, стуча и шлепая на весь базар, Мулло Камар пошел на поиски курдов.
     С трудом он нашел дорогу на обетованный пустырь. Ужаснулся, не увидев там желанных курдов. Возликовал, приметив, как крадучись пробираются к нему двое из них. Оробел, поняв, сколь одинок и беззащитен он здесь со своим сокровищем. Даже на помощь кликнуть некого!
     Они ограбили бы его. Но зачем, когда он сам принес им заветное сокровище! А мешок этих книг тащить куда-то снова, когда так хотелось скорее отделаться от такого мешка!..
     Пока двое проверяли содержимое кошеля, третий, самый упрямый из них, отправился за мешком.
     Он уже показался на краю пустыря, изнуренный тяжкой ношей, когда эти двое, переглянувшись, исчезли так скоро, что Мулло Камар, обернувшись, не увидел ни кошеля, ни курдов.
     Он увидел лишь упрямца, который, раньше, чем купец, поняв все происходящее, кинул мешок и тоже исчез, словно все это лишь померещилось Мулло Камару. Упрямец ринулся преследовать лукавых сподвижников, а купец остался в надвигающихся сумерках, среди слякоти, на незнакомом пустыре, наедине с мешком, который поднять не было сил.
     Уже в темноте возвратился Мулло Камар в свою келью, сопровождаемый каким-то бродяжкой, согбенным под тяжестью мешка.
     Очень тяжел мешок! Таков будет вес серебра, причитающегося купцу в Халебе!

Девятнадцатая глава

МЕШОК

     За ночь в Арзруме выпал свежий снег, но утром в разрывах тяжелых туч порой проблескивала густая синь неба, и тогда по белым склонам Эйерли-дага, Седла-горы, опрометью мчались синие косяки теней.
     Морозило. А где-то в Трапезунте еще цвели розы. В Ереване и в Султании собирали урожай гранатовых садов. В садах Самарканда еще висели тяжелые гроздья позднего винограда, но Повелителю Вселенной суждены этой осенью не сады и розы, а холодные камни сурового Арзрума да ветер с гор, пронизанный мерцающим инеем.
     Голубой тулуп, подбитый белой овчиной, накинули на плечи Тимуру, когда с плоской крыши трапезной он разглядывал темные камни строений, деревянные крашеные трубы над убогими лачугами, клубы белого дыма по всему городу и мерцающую инеем далекую даль.
     Конница шла на зимовку в Карабах, ибо здесь, среди оледенелых полей и голых гор, не было подножного корма. Отогнаны в долины Азербайджана и стада, сопровождавшие войско. Но пехоту Тимур держал здесь и сам медлил уезжать: с весны, едва откроются перевалы, отсюда двинется он дальше. А дальше - города и крепости Баязета, готовые закрыться в осаду и сопротивляться каждому шагу завоевателя, когда он пойдет вперед. А вперед он пойдет, ибо вселенная слишком тесна, чтобы вместить двух хозяев.
     "Слишком тесна!" - думал Тимур, глядя в белую, заваленную снегом даль. Нельзя уйти отсюда, нельзя пойти ни в степи на монголов, ни через горы на Китай, ни даже к себе домой в Самарканд, оставив Баязета набираться сил, покорять новые народы, растить богатства и воинства. Навоевавшись в христианских странах, султан сам придет за Тимуровыми землями, придет в большой силе, ибо победы приумножают силы победителей. Придет непременно, ибо и он знает: "Слишком тесна!.."
     Тимур отсюда пойдет только туда, за туманные перевалы Тавра. Назад же или поедет победителем, или его отнесут в белый саркофаг, который небось уже раскрыт для него в родном Шахрисябзе. Другого пути нет!..
     Он спустился по крутым ступенькам, натягивая сползавший с плеча тулуп, и постоял еще во дворе, где воздух был промозглым и холодил сильнее, чем там, на открытом ветру.
     Согревшись в келье, он спросил, не сысканы ли мешки, похищенные из подвала.
     Шах-Мелик, во все эти дни находившийся при повелителе, рассказал, что погоня настигла армян, отданных по выкупу. Но при них не нашли ни книг, ни мешков. Однако среди выкупа оказалось трое монахов из братии, сбежавшей из этого монастыря.
     - Где они?
     - Этих троих привели. А выкуп отпустили.
     - Спрашивали их?
     - Клянутся, что сбежали, ничего не взяв. А о мешках и слыхом не слыхивали.
     - Еще что?
     - Из армян же взяли одного купца, который ретивее остальных рвался книги выкупить. Остальных увещевал, чтоб не людей, а книги выкупать.
     - Какой это?
     - Молодой из них.
     - Помню! - твердо сказал Тимур. - Давай их сюда.
     Промерзнув в легких рясах, монахи вошли, сжавшись, поеживаясь, безучастные к своей судьбе, ибо холод остудил в них все порывы.
     С ними ввели и молодого армянина, тоже продрогшего, с покрасневшим лицом. А вокруг глаз лицо побелело. Но глаза его смотрели спокойно, с приязнью, прямо в глаза Тимуру. И повелитель не столь сурово, как намеревался, сказал:
     - Спроси их, Шах-Мелик, зачем ушли из монастыря. Игумена своего, почтенного старца, бросили на голодную смерть. Так разве можно? Куда спешили?
     - Мы одни оставались здесь! - ответил монах. - Как на острове промеж пучин. Что тут делать? Чего ждать? В ту ночь игумен нас призвал и сказал: "Уйдите к своему народу". И мы пошли.
     - А зачем наши мешки уволокли?
     - Нас при том не было. На тот подвиг игумен избрал других братьев.
     - Вы про то знали?
     - Знали.
     - Все трое?
     - Все знали.
     - Пошли бы да крикнули б нашей страже!
     - А своих братьев предать?
     - А воровать - это... своим братьям? А?
     - Жизнь человека коротка. Ею владеет бог. Народ же владеет и тем, что создано им тысячу лет назад, и тем, что создаст через тысячу лет. Иначе не было б народа. Мы же тысячи лет своей землей владеем.
     - Этой?
     - И этой, и вокруг.
     - Этой мы владеем!
     - Приходило много воинов и в прошлые времена. Но хозяин у нее один, прежний. Он и впредь ей один хозяин: ее возделал народ, он ей и хозяин во веки веков.
     - Ты сказал: жизнь коротка. Вами народ и кончится.
     - Пока цело то, что народом сделано, он не помрет. Наше дело - сберечь побольше из того, что сделано. Тут самые камни служат этому делу, ибо кем они обтесаны, тому и верны, о том и напоминают.
     Молодой купец, рванувшись вперед, прервал монаха:
     - Люди что! Поживут, их и нет. А книги остаются. Потому я и просил продать нам, если есть армянские книги. Говорят, привезли вам. В мешке. Никто не видел, что за книги. Но издали люди заметили, что книги древние. Я и говорю: не людей, а бессмертные книги нужно выкупить для народа. Да меня не послушали. А теперь вот книг тех и у вас нет, и нам не дали. Где они?
     - Тебя затем и привели, чтоб ты сказал нам, где они!
     - Когда мы отсюда ушли, никто не слыхал, что книги пропали.
     - Помоги нам. Поищи среди армян. Найдешь - мы их вам продадим, берите!
     - Что ж, я поищу!
     - Иди! - отпустил его Тимур.
     Но когда кто-то из монахов тоже подвинулся к двери, Тимур сказал Шах-Мелику:
     - А этих повесить.
     Монах успел ответить:
     - Веревками народ не свяжешь.
     И тотчас их всех троих поволокли стражи, всегда готовые показать свое рвение и расторопность, если повелитель мог заметить это.
     В оконце пробивался узкий луч солнца.
     - Распогодилось?
     - Едва ли надолго! - усомнился Шах-Мелик.
     Вернулся конный отряд, искавший по окрестным деревушкам курдов, отбивших у монахов мешок с книгами. Отряд вернулся с пустыми руками: курдов вокруг много, но либо немощные старики, либо женщины, а остальные находились в войске Тимура либо среди тоурменов Кара-Юсуфа, которые отхлынули куда-то за Багдад. Никаких других курдов не попалось.
     День протекал, как все эти дни. Приходили проведчики. Приезжали гонцы. Отсылались гонцы. Являлись соратники совещаться о прокорме войск, о выплате жалованья воинам, о передовых отрядах, посланных в обход городов Баязета, в Эрзинджан, в Кемах, даже в далекий Сивас, поразведать, что там за люди, каково там будет войскам Тимура, когда весной пойдут в те края.
     Многие могут сложить головы в таких поездках, но ехали охотно: каждый рассчитывал уцелеть; уцелевший же возвращался с хорошей добычей, ибо являлись они везде невзначай в селения, еще не тронутые нашествием.
     К вечеру снова повалил снег. Повалил тяжелыми хлопьями.
     Стражи среди двора развели костер, топтались вокруг огня, совали в пламя обмерзлые сапоги. А снег падал в огонь.
     Неожиданно к Тимуру вошел Шах-Мелик. В походе у ближних людей было право: если есть спешное дело, входить к повелителю без спросу.
     - Что ты?
     - Книги нашлись.
     - Все?
     - Целый мешок.
     - Где?