- Сознался?
     - А я и не отпирался. Как меня спросили, я сразу отвечал: там курицу, тут арбуз либо дыню, - случалось, на то и большая дорога.
     - А как на Курганскую дорогу попал?
     - На базар шел.
     - На какой?
     - На Самарканд целился.
     - Зачем?
     - По тому же делу.
     - Грабить?
     - Да не грабеж это! Я же говорю: это не грабеж.
     - А караван встречал?
     - Было дело. Десять, а может, и пятнадцать караванов прошло, пока сюда шел.
     - Грабил?
     - Куда мне! Разбойник я, что ли? Я по мелочам. На караван напасть - сила нужна, вооруженье, сподвижники.
     - Набрал бы!
     - Сподвижников? Откуда? Князь я, что ли? Тимур я, что ли?
     - Как ты сказал?
     - Власти во мне нет, говорю, сподвижников собирать.
     - А о Тимуре ты как сказал?
     - Он большой человек, княжеский. Ему что!
     - Ты с кем говоришь?
     - Тут темно, не разгляжу. Со мной тут за эту неделю столько разговоров наразговаривали, я и не помню, с кем только не говорил.
     - Не сознаешься?
     - В чем?
     - В ограблении каравана.
     - Нет. Не мое дело. На караван не замахивался. Я за то берусь, что мне по плечу, тем и кормлюсь.
     - А если б другой корм нашелся?
     - Я не прочь. Была б жизнь полегче.
     - Сам откуда?
     - С гор. Матчу знаешь?
     - Оттуда?
     - С нее.
     Тимур спросил стража:
     - На нем какое оружие было?
     - Ничего не захватили. Нож для дынь, небольшой.
     - Где он у него был?
     - В чехле на поясе.
     - Злодеи днем оружия снаружи не носят. Днем оружие прятать надо. Если нож днем был на виду - это не оружие, - сказал Тимур и снова спросил у горца: - Давно воруешь?
     - С тех пор как из дому ушел.
     - А дома?
     Неожиданно для Тимура узник засмеялся. Вопрос показался горцу наивным, а может быть, и глупым.
     - Что ж украдешь у нас в Матче? Камень? Или дерево? Там на семью одно дерево шелковичное есть, ягоды сбирают, сушат, толкут, муку водой размочат, тем и питаются. А то и сухую муку жуют. А больше ничего нет. Камень! Кругом камень. У кого два дерева на семью, те богаче живут, а и у тех украсть нечего.
     - Как зовут?
     - Деревню?
     - Тебя.
     - Пулат-Шо.
     Тимур приказал стражу:
     - Пусти его. Пускай убирается.
     И велел ввести следующего.
     Тимур заметил, как темен этот представший перед ним человек. Так смугло было его лицо, что его смуглота казалась синеватой. Синей чернью отливали его длинные волосы, его борода; черны были и его губы. И одежда его - халат и штаны - тоже была черной, из черной шерсти. Но халат свой он надел прямо на голое тело.
     - Где твоя рубаха?
     - Сопрела по дороге, господин.
     - Далеко шел?
     - Из-под Дамаска.
     - Араб?
     - Перс.
     - Зачем шел?
     - Работать.
     - Кем?
     - Бумагу делать.
     - Куда шел?
     - В Самарканд.
     - Здесь сами бумагу делают.
     - Не так. Я по-новому умею. Быстрее, тоньше. Не столь шерстит.
     - Шерстит? - не понял Тимур.
     - Моя глаже.
     - А!.. Ну, ну. А караван встречал?
     - Много караванов.
     - Где?
     - По всей дороге.
     - А под Курганом?
     - В Кургане я ночевал. Я за эту дорогу сто раз ночевал, господин, но здесь все спрашивают меня про караван в Кургане. Я говорил-говорил. И опять одно и то же: "Курган - караван, караван - Курган". Пока я спал в Кургане, караванов не видел и не слышал. Когда проснулся, в деревне стоял ограбленный караван, да я его не видел, к нему стражи никого не подпускали. Грозные стражи, господин. Но я разумею так: стражам надлежит никого не допускать к каравану до ограбления, а если он уже ограблен, поздно его охранять!
     И, сказав это, перс сверкнул двумя полумесяцами ярко-белых зрачков. Улыбнулся ли он глазами, в гневе ли так взглянул, Тимур не успел понять: в лице узника снова все стало темным.
     - Как ты зашел к нам?
     - Через Аму, господин. На переправе всех пускают в эту страну и никого не выпускают отсюда. Если узнают, что идет сюда купец или ремесленник, сразу пускают.
     - Да, - подтвердил Тимур, - такой указ был. Чтобы богатела людьми наша страна. Чтобы не оскудевала, - не выпускают.
     - А когда я пошел, вдруг меня схватили. Зачем было пускать, если здесь нельзя ходить?
     - Можно ходить. А грабить нельзя!
     - Тогда надо грабителей хватать.
     - Ты вздумал нас учить?
     - Охотно, господин. У вас хорошо делают бумагу. А моя лучше. Сам хочу делать и учить могу.
     - Посмотрим, что ты за мастер! - решил Тимур и велел отвести перса в дворцовые мастерские, где уже много лет толкли в деревянных ступах, разливали на ситах, сушили, проклеивали славную самаркандскую бумагу из шелковых отходов.
     Туда повели черного перса.
     Из полутьмы темницы в полутьму мастерской, из неволи в рабство, откуда уже не было иного исхода, кроме конечного, одного - в полную тьму могилы.
     К повелителю на допрос ввели следующего узника.
     И снова Тимур спрашивал, торопясь допытаться до истины, кто ограбил караван в Кургане.
     Он не мог уйти из Самарканда, не разведав, велика ли была шайка, пограбившая караван. Надо было успокоиться, прежде чем уйти. А идти было пора.
     И снова, и снова, то спрашивая, то пытая, он ставил перед собой людей, схваченных на больших караванных дорогах, и всех тех, кто попался воинам на пути из Кургана.
     Но сколько ни спускался он к узникам в темницу, не было ни одного сознавшегося в ограблении верблюдов Геворка Пушка.
     И понемногу Тимур успокоился: если б была там большая или крепкая ватага грабителей, кто-нибудь выдал бы ее.
     Тимур говорил царевичу:
     - Караван ограбили дерзкие грабители. Дерзкие, но только грабители. Награбились, теперь успокоились, пока награбленного не проедят. Опасен тот грабитель, который грабит ради грабежа, а не ради утробы. Там были дерзкие грабители и беспечная охрана. Ты тут займись, Мухаммед, - суров будь с той охраной, а караванщиков остереги на будущее время, чтоб брали надежную охрану.
     - Из той охраны воины до того оробели, что разбежались. Я велел сыскать их. Да их нигде нет!
     - Сыщи. А попадутся, накажи; на удивленье накажи! А я пойду. Мне пора. Ты тут смотри!..
     - Я смотрю, дедушка!
     - И кто б ни был - выйдет из-под рук, хватай! Понял? И никакой жалости! Но с толком!
     И так, разговаривая, опять поднимались они крутыми ступенями, по узкому горлу винтовой каменной лестницы, наверх во дворец.