der Araber und ihre Lehre" (Геттинг., 1837);Шмельдерс,  "Essai  sur  les
ecoles philosophiques chez les Arabes" (Пар., 1842); Равессон,  "Memoire
sur la philosophic d'Aristote chez les Arabes" (Париж, 1844).
   Не меньшую  притягательную  силу  аристотелевская  метафизика  и  его
учение о  Божестве  представляли  для  еврейского  монотеизма,  и  после
падения  мавританского  господства   в   Испании   наследство   арабских
аристотеликов перешло к евреям. Ср. С. Мунк,  "Melanges  de  philosophie
juive et arabe"  (Пар.,  1859).  Если  средневековый  мистицизм  евреев,
нашедший  себе  воплощение  в  каббале,   изобличает   большое   влияние
неоплатонизма  и  религиозных  систем  Востока,  то  правоверное  учение
еврейства уже в IX и X ст. стоит ближе к учению А.  Однако,  уже  учение
Соломона-бен-Гебироля (1020 - 70), которого схоластики считали за  араба
под  именем  Авицеброна,  заключает  в  себе  смесь  аристотелевских   и
неоплатонических учений. С другой стороны, около 1160,  Абраам-бен-Давид
из Толедо пытался привести учение А. в согласие с еврейской  догматикой,
а самый  значительный  из  средневековых  еврейских  богословов,  Моисей
Маймонид (1135 - 1204), до такой степени находился под влиянием А.,  что
позволял себе уклоняться от его незыблемого научного  авторитета  только
там, где это безусловно требовалось богословской догмой,  как  напр.,  в
учении о создании Мира во времени,  и  где  применявшееся  им,  с  целью
примирения разума с откровением, аллегорическое  толкование  религиозных
сказаний оказывалось недостаточным.  Следует  упомянуть  еще  жившего  в
начали  XIV  ст.  Леви-бен-Гершона  (Герсонида),   ученого   переводчика
комментариев   Аверроеса   и    самостоятельного    представителя    его
интеллектуального пантеизма. Ср. Г. Грец, "Geschichte des Judentums" (т.
7-ой, 1863).
   Если таким образом своим метафизическим учением о  Боге  аристотелизм
мог быть приведен в  соглашение  с  религиозными  умозрениями  арабов  и
евреев, то  в  развитии  христианского  богословия  первенствующую  роль
играла логика А.,  долженствовавшая,  как  совершенная  форма  мышления,
служит для подтверждения догматов. Поэтому, в то время,  как  по  своему
содержанию,  христианская  религиозная  философия  примыкала  больше   к
Платону, форма ее все более и более принимала аристотелевский  характер,
особенно под влиянием неоплатонического синкретизма. В Восточной  церкви
уже в V ст.  Немезий  пользовался  аристотелевскими  категориями;  точно
также в VI ст. мы встречаем в Иоанне Филиппоне ревностного  комментатора
А., а систематизация  догматического  учения,  совершенная  в  VIII  ст.
Иоанном Дамаскиным и авторитет которой еще и теперь признается Греческой
церковью,   вызвана,   главным   образом,   влиянием   логических   форм
аристотелизма.  Для  Западной  церкви  учение  А.   приобрело   значение
преимущественно в той форме, в которой оно было передано в  переводах  и
комментариях Боэция (478 - 525). Вообще, в  отношении  своих  логических
учений,  весь  ход  развития  схоластики   определялся   аристотелевским
материалом, по мере знакомства с ним. См. Прантль, "Geschichte der Logik
im Abendlande" (т. 2 - 4, Лейпц., 1861 -  70).  Вначале  это  знакомство
было  скудное  и  смутное;  даже  Абелар  должен  был   довольствоваться
комментарием Боэция на написанное  неоплатоником  Порфирием  введение  к
"Органону" и латинскими переводами двух сочинений "De categoriis" и  "De
interpretatione",  да  еще  отрывками  из  других  книг  А.  У  Гильбера
Порретана, в  первой  половине  XII  в.,  впервые  замечается  некоторое
знакомство с обеими "Аналитиками", но без существенного  влияния.  Около
этого же времени начинается и более близкое знакомство  с  "Топикой",  и
аристотелевская теория силлогизма мало-помалу становится, под  названием
"новой логики" на  место  "старой  логики",  впрочем,  не  без  горячего
протеста со стороны некоторых чистых богословов.  Если,  таким  образом,
благодаря близкому знакомству с "Органоном" А.,  как  логик,  приобретал
все большую и большую известность (т. напр. Иоанн Салисбюрийский  отдает
ему дань высочайшего уважения), то в цветущий период схоластики  влияние
его не знает соперничества. Этому в особенности способствовали,  начиная
с  конца  XII  ст.,  евреи,  познакомившие  Западный  мир  с   арабскими
переработками А. Но это был не чистый, подлинный А., а  сколок  с  него,
сделанный арабскими мыслителями, и следовательно не  сам  Аристотель,  а
его   арабские   последователи   доставили   орудие   к   величественной
систематизации учения Западной церкви  .  Первоначально  враждебная  А.,
церковь уже в средине XIII ст. до такой степени прониклась солидарностью
с древним философом, что признавала его за величайший авторитет по  всем
вопросам,  не  касавшимся  непосредственно  догмата.  Для  всех  великих
представителей схоластической мысли в эпоху ее наивысшего развития,  для
Александра  Галесского,  Бонавентуры,  Альберта  В.,  Фомы   Аквинского,
арабское толкование аристотелизма, именно в  изложении  Авиценны,  имело
решающее значение. Как у арабов философия совершенно исчезла  в  понятии
аристотелизма,  так  схоластики  насквозь  были   проникнуты   сознанием
согласия католической  догмы  с  их  аристотелевскими  учениями,  и  его
система  преемственного  развития  природы   превратилась   у   Фомы   в
величественную систему развитая высшей благодати. В этой форме философия
А. стала официальной наукой католической церкви и нашла свой  поэтически
апофеоз в "Божественной комедии" Данте. Но, как и следовало ожидать, чем
выше подымалась волна почитания А., тем резче должна  была  обнаружиться
противоположность между  его  идеями  и  учением  церкви.  Этот  процесс
совершился в Рожере Бэконе, Дунсе Скоте и  т.п.,  у  которых  внутреннее
единство учения церкви с философией все  более  и  более  расшатывалось,
пока, наконец, эти два элемента  средневековой  мысли  не  разъединились
окончательно. Чтобы прикрыть их противоречие, а главное, чтобы устранить
зарождение аристотелевской ереси, изобретено было учете  о  двойственной
истине, богословской и философской. За всем  тем  даже  у  номиналистов,
горячо восстававших против учения  А.,  авторитет  его  стоял  на  такой
недосягаемой высоте, что разрыв с  схоластикой,  совершенный  философией
Возрождения, повсюду разыгрался под знаменем разрыва  с  аристотелизмом.
Ср. Журден, "Geschichte der Aristotelischen  Schriften  im  Mittelalter"
(нем. пер. Штара, Галле, 1831), также Историю  схоластической  философии
Каулиха (Прага, 1863) и Штокля (З т., Майнц, 1864 - 67).
   Начавшееся в средине XV ст., при посредстве греч. ученых,  знакомство
с  оригинальными  сочинениями  А.   на   греческом   языке   привело   к
возобновлению чистого перипатетизма,  оказавшего  громадное  влияние  на
тогдашнее брожение  умов.  Правда,  в  первое  время  по  восстановлению
первоначальных текстов интерес к Платону перевешивал интерес  к  А.,  но
зато позднее, благодаря падуанскому университету,  ставшему  одно  время
главным средоточием философских изысканий, учение А.  сбросило  с  себя,
наконец, оболочки схоластических и арабских комментариев  и  явилось  во
всей своей первоначальной чистоте. В этом отношении самым  замечательным