талант П. Если его открытия не имели того успеха и значения  для  химии,
как открытия его французского современника, то объясняется это тем,  что
П. принадлежал по самому складу своей научной мысли  к  поклонникам  уже
доживавшей тогда свой век теории флогистона - теория Лавуазье была чужда
ему. Важнейшее соч. П. из области физики и химии, кроме выше  названных,
"Observations on different, kinds  of  air"  (1772);  оно  переиздано  в
большом объеме в 1774 г. после  обмена  мыслей  с  другими  европейскими
учеными, в 1779 г. явилось дополнение к этому труду (имеются оба издания
и дополнение во французском и  немецком  переводах).  Резюме  всех  этих
сочинений  в  3-х  томах  было  издано  П.  в  1790  г.  под   заглавием
"Experiments and observations  on  different  kinds  of  air  and  other
branches of natural philosophy connected witt the subject"  (Бирмингем).
Другие работы опубликованы в "Transactions philosophiques  de  Londres":
"О флогистоне и видимом превращении воды в воздух" (1763),  "О  принципе
кислотности, составе воды и флогистоне" (1788), "О происхождении воздуха
через  воду  и  о  разложении  дефлогистированного  воздуха  и   воздуха
загорающегося" (1793),  "Опыты  анализа  атмосферы  и  воздуха"  (1796),
"Учение о восстановленном флогистоне и об  отринутой  воде"  (1797).  Из
других журналов П. публиковал в "Journal de  Nicholson"  и  в  "Мемуарах
американского  общества".  Критику  деятельности  П.  см.   "Leсons   de
philosophie chimique Dumas". Главные философские и богословские соч. П.,
кроме указанной церковной истории, "Dusquisition of matter  and  spirit"
(1777), "The doctrin of philosophical necessity" (1777)  и  "History  of
the corruptions of christianity" (1782). П.  сторонник  психологического
материализма и детерминизма. Ср. "Memoirs of  Jos.  P."  (1807);  Corry,
"The Life of J. P." (1805) и Martineau, "Essays etc." (Л., 1890).
   В. К.
   Притвор (narJhV) - составляет самую зап. часть  храма  и  обыкновенно
отделяется от  средней  части  храма  глухой  стеной.  Эта  часть  храма
соответствует двору ветхозаветной скинии, куда могли входить  не  только
иудеи, но и язычники. В П. христианского храма могли входить  не  только
оглашенные и кающиеся, известные под именем слушающих, но  и  иудеи  (по
крайней мере с IV в.), еретики, раскольники  и  язычники,  для  слушания
слова Божия и поучения. В древности в П. устраивалась крещальня,  т.  е.
купель для крещения. В настоящее время в П. совершаются литии  во  время
всенощного бдения, повечерие, полунощница и оглашение;  в  П.  дается  в
40-й  день  молитва  родильнице.  Иногда  в  П.  (напр.,  в  монастырях)
устраивается трапеза после литургии, подобно тому, как в древности здесь
же, вслед за таинством причащения, для всех верующих приготовлялся  ужин
или вечеря любви. Дозволяется мирянам приносить  в  П.,  в  день  Пасхи,
кулич; сыр и яйца для освящения. Ср.  архим.  Гавриил,  "Руководство  по
литургике или наука  о  православном  богослужении"  (Тверь,  1886);  П.
Лебедев, "Наука о богослужении православной церкви" (М., 1890); прот. К.
Никольский, "Пособие к изучению Устава богослужения православной церкви"
(СПб., 1888).
   Притча  (литер.)  -  небольшой  рассказ  аллегорический  по  форме  и
нравственнодидактический по цели. К сходной с ней  поэтической  форме  -
басне, притча относится так, как алллегория - к поэтическому  образу:  в
то время, как применения образа бесконечно разнообразны, аллегория и  П.
символизируют, по замыслу автора, лишь одну, вполне  определенную  идею.
Процесс творчества  в  создании  П.  противоположен  поэтическому.  Поэт
мыслит образами, которые можно потом перевести в отвлеченные формулы, на
язык прозаический; сочинитель П. имеет готовое прозаическое обобщение  и
лишь одевает эту абстракцию в  художественную  оболочку  индивидуального
случая. Движения мысли вперед в создании П. нет: идея делается в  новой,
образной форме нагляднее,  общедоступнее,  но  не  создается  вновь,  не
становится  сложнее,  развитее.   Но   это   касается   только   момента
индивидуального создания П.: в дальнейшем своем существовании она  может
применяться к другим случаям,  стать  иносказательной  в  более  широкой
форме, опоэтизироваться: это условие ее жизни, ибо П., пригодная  только
для одного исключительного случая, исчезает из памяти вместе с ним.
   Ар. Г.
   Одним из любимых,  пользовавшихся  большим  сочувствием  в  народе  и
уважением  русских  грамотников,   религиозно-назидательных   чтений   в
древнерусской письменности была П.  Своей  искусственностью,  более  или
менее удачным  сближением  двух  разнородных  по  содержанию  понятий  и
предметов,  она   удовлетворяла   незатейливому   вкусу   древнерусского
грамотника, а своим назиданием, извлекаемым посредством  аллегорического
объяснения - его религиозным требованиям.  Простой  народ  она  увлекала
картинностью изложения и  занимательными  подробностями  в  развитии  ее
содержания.  Книжники  наши   усердно   списывали   восточные   апологи,
переделывали их, усложняли прибавками и  решались  даже  на  собственные
опыты в этом роде.  П.  в  древней  Руси  понималась  различно.  Под  П.
разумелась и пословица
   - "есть же П. и до сего дне,-говорит Нестор.-погибли якоже обры", - и
вообще всякое  меткое  изречение;  под  П.,  далее,  разумеется  и  ныне
какое-либо несчастье или неожиданный случай. "Эка П. случилась", говорит
простолюдин при постигшем его несчастном обстоятельстве, или "век без П.
не изживешь" Название П. носило, затем, всякое аллегорическое объяснение
какого бы то ни было  предмета.  В  "Сказании  от  притчей  вкратце"  мы
читаем: "Стоит гора на двух холмех, среди горы кладязь глубок, на  верху
горы лежат два камени самоцветные, а над ними два лютые льва. Толк. Гора
- человек на двух ногах стоит, а камение - очи ясные,  а  львы  лютые  -
брови  черные,  а  кладязь  -  гортань  и  горло".  Наконец,  под  П.  в
собственном смысле  разумеется  такой  род  литературы,  в  котором  под
внешними  образами  предлагается  какая-либо  мысль,  или   ряд   мыслей
догматических или нравственных, с целью нагляднее объяснить их или живее
запечатлеть в сердцах читателей. Образцами П. в литературе  византийской
послужили П. Св. Писания.
   С именем  притчи  из  Св.  Писания  наш  древнерусский  грамотник  не
соединял определенного взгляда: всякое непонятное для него  изречение  в
Св. Писании он называл П. (напр. "Дух Божий  ношашеся  верху  воды").  С
другой стороны, любя аллегорическую форму, он находил П. в  Св.  Писании
там, где по смыслу самого Писания ее не было; так, напр., в  словах  ап.
Павла: "трикраты корабль опровержеся со мною" древний книжник видит  П.:
"трижды человечество потопи: в рай, в потопе и по приятии  закона,  егда
на  идолослужение  уклонишася  людие  нощь  и  день".  Что  касается  до
действительных П., сказанных И. Христом, то  вообще  они  излагаются  не
вполне, как в Евангелии, а отрывочно,  только  первые  слова  П.,  напр.
"человеку  некоему  богату  угобзися  нива";  затем  следует  уже  самое