молодой литературной школы, наряду с пользовавшимися уже  тогда  громкою
литературною   известностью   Тургеневым,   Гончаровым,    Григоровичем,
Островским.   Критика   -   Аполлон   Григорьев,   Анненков,   Дружинин,
Чернышевский - оценила и глубину психологического анализа, и серьезность
авторских намерений, и яркую выпуклость реализма, при  всей  правдивости
ярко схваченных подробностей действительной жизни чуждого какой бы то ни
было вульгарности. На Кавказе скоро произведенный в офицеры Т. оставался
два года, участвуя во  многих  стычках  и  подвергаясь  всем  опасностям
боевой кавказской жизни. Он имел  права  и  притязания  на  Георгиевский
крест, но не получил его, чем, видимо, был огорчен. Когда в  конце  1853
г. вспыхнула Крымская война, Т. перевелся в Дунайскую армию,  участвовал
в сражении при Ольтенице и в осаде Силистрии, а  с  ноября  1854  г.  по
конец августа 1855 г. был в Севастополе. Все ужасы, лишения и страдания,
выпавшие на долю геройских его защитников, перенес и Т. Он долго жил  на
страшном 4-м бастионе, командовал батареей в сражении  при  Черной,  был
при адской бомбардировке во время штурма Малахова Кургана. Не смотря  на
все  ужасы  осады,  к  которым  он  скоро  привык,  как  и  все   прочие
эпически-храбрые севастопольцы, Т. написал в это время боевой рассказ из
кавказской  жизни  "Рубка  леса"  и  первый  из  трех   "Севастопольских
рассказов": "Севастополь в декабре 1854 г.". Этот последний  рассказ  он
отправил  в  "Современник".  Тотчас  же  напечатанный,  рассказ  был   с
жадностью прочитан  всею  Poccиею  и  произвел  потрясающее  впечатление
картиною ужасов, выпавших на долю защитников  Севастополя.  Рассказ  был
замечен импер.  Николаем;  он  велел  беречь  даровитого  офицера,  что,
однако,  было  неисполнимо  для  Т.,  не  хотевшего  перейти  в   разряд
ненавидимых им "штабных". Окруженный  блеском  известности  и  пользуясь
репутациею очень храброго офицера, Т. имел все шансы на карьеру, но  сам
себе "испортил" ее. Едва ли не единственный раз в жизни (если не считать
сделанного для детей "Соединения разных вариантов былин в  одну"  в  его
педагогич. сочинениях)  он  побаловался  стихами:  написал  сатирическую
песенку, на манер солдатских, по поводу несчастного дела 4 августа  1855
г., когда генерал Реад, неправильно поняв приказание главнокомандующего,
неблагоразумно атаковал  Федюхинские  высоты.  Песенка  (Как  четвертого
числа, нас нелегкая несла гору забирать и т. д.), задевавшая  целый  ряд
важных генералов, имела огромный успех  и,  конечно,  повредила  автору.
Тотчас после штурма 27 августа Т. был послан курьером в  Петербург,  где
написал "Севастополь в мае 1855 г." и "Севастополь в августе  1855  г.".
"Севастопольские рассказы", окончательно укрепившие известность Т.,  как
одной из главных "надежд" нового литературного поколения,  до  известной
степени являются первым эскизом того огромного полотна, которое 10 -  12
лет спустя Т. с таким гениальным мастерством развернул в "Войне и мире".
Первый в русской, да и едва ли не во всемирной  литературе,  Т.  занялся
трезвым  анализом  боевой  жизни,  первый  отнесся  к  ней  без   всякой
экзальтации.  Он  низвел  воинскую  доблесть  с   пьедестала   сплошного
"геройства", но вместе с тем возвеличил ее как никто.  Он  показал.  что
храбрец данного момента за минуту до  того  и  минуту  спустя  такой  же
человек,  как  и  все:  хороший  -  если  он  всегда  такой,   мелочный,
завистливый, нечестный - если  он  был  таким,  пока  обстоятельства  не
потребовали от него геройства. Разрушая представление воинской  доблести
в стиле Марлинского, Т. ярко выставил на вид величие геройства простого,
ни во что не драпирующегося, не лезущего вперед,  делающего  только  то,
что надо: если надо - так прятаться, если надо - так умирать. Бесконечно
полюбил за это Т. под Севастополем простого солдата и в  его  лице  весь
вообще русский народ. - Шумною и веселою жизнью зажил Т.  в  Петербурге,
где его встретили с распростертыми объятиями и в великосветских салонах,
и в литературных кружках. Особенно близко сошелся  он  с  Тургеневым,  с
которым одно время жил на одной квартире.  Тургенев  ввел  Т.  в  кружок
"Современника" и других литературных корифеев: он  стал  в  приятельских
отношения с Некрасовым, Гончаровым, Панаевым,  Григоровичем  Дружининым,
Сологубом. "После севастопольских лишений столичная жизнь имела  двойную
прелесть для богатого, жизнерадостного, впечатлительного и  общительного
молодого человека. На попойки и карты, кутежи с цыганами  у  Т.  уходили
целые дни и даже ночи" (Левенфельд). Веселая жизнь не замедлила оставить
горький осадок в душе Т. тем более, что у него начался сильный: разлад с
близким ему кружком писателей, Он и тогда понимал, "что такое  святость"
и потому никак не хотел удовлетвориться,  как  некоторые  его  приятели,
тем,  что  он  "чудесный  художник",  не   мог   признать   литературную
деятельность чем-то особенно возвышенным, чем-то таким, что  освобождает
человека  от  необходимости  стремиться   к   самоусовершенствованию   и
посвящать  себя  всецело  благу  ближнего.  На  этой   почве   возникали
ожесточенные споры, осложнявшиеся тем, что  всегда  правдивый  и  потому
часто  резкий  Т.  не  стеснялся  отмечать  в  своих   приятелях   черты
неискренности и аффектации. В результате "люди ему опротивели и  сам  он
себе опротивел" - и в начале 1857 г. Т. без  всякого  сожаления  оставил
Петербург и отправился за границу. Неожиданное впечатление произвела  на
него Западная Европа - Германия, Франция, Англия, Швейцария,  Италия,  -
где Т. провел всего около 11/2, лет (в 1857 и 1860 - 61  гг.).  Б  общем
это впечатление было безусловно отрицательное. Косвенно оно выразилось в
том, что нигде в своих сочинениях Т. не обмолвился  каким-нибудь  добрым
словом о тех или других сторонах заграничной жизни,  нигде  не  поставил
культурное превосходство Запада нам в пример.
   Прямо свое разочарование в европейской жизни он высказал  в  рассказе
"Люцерн".  Лежащий  в  основе  европейского  общества   контраст   между
богатством и бедностью схвачен здесь Т. с  поражающей  силой.  Он  сумел
рассмотреть его сквозь великолепный внешний покров европейской культуры,
полому что его никогда не  покидала  мысль  об  устройстве  человеческой
жизни на началах братства и справедливости. За границей его интересовали
только народное образование и учреждения, имеющие целью поднятие  уровня
рабочего населения. Вопросы народного образования он пристально изучал в
Германии и теоретически, и практически, и путем бесед со  специалистами.
Из выдающихся людей Германии его больше всех заинтересовал Ауэрбах,  как
автор посвященных народному быту "Шварцвальдских рассказов"  и  издатель
народных календарей. Гордый и  замкнутый,  никогда  первый  не  искавший
знакомства, для Ауэрбаха  Т.  сделал  исключение,  сделал  ему  визит  и
постарался  с  ним  сблизиться.  Во  время  пребывания  в  Брюсселе   Т.
познакомился с Прудоном и Лелевелем. Глубоко-серьезному настроению Т. во
время второго путешествия содействовало еще то, что на его руках умер от
чахотки, в южной Франции, любимый его брат Николай. Смерть его произвела
на  Т.  потрясающее  впечатление.  Вернулся  Т.  в  Poccию   тотчас   по
освобождении крестьян и стал мировым посредником. Сделано это было всего