менее под влиянием демократических  течений  шестидесятых  годов.  В  то
время смотрели на народ как на младшего брата, которого надо поднять  на
себя; Т. думал, наоборот, что народ бесконечно выше культурных классов и
что господам надо заимствовать  высоты  духа  у  мужиков.  Он  деятельно
занялся устройством школ в своей Ясной Поляне и во всем Крапивенском  у.
Яснополянская   школа   принадлежит   к   числу    самых    оригинальных
педагогических попыток, когда  либо  сделанных.  В  эпоху  безграничного
преклонения пред новейшею  немецкою  педагогиею  Т.  решительно  восстал
против всякой регламентации и дисциплины в  школе;  единственная  метода
преподавания и воспитания, которую он признавал, была  та,  что  никакой
методы не надо.  Все  в  преподавании  должно  быть  индивидуально  -  и
учитель, и ученик, и их взаимные отношения. В Яснополянской  школе  дети
сидели кто где хотел,  кто  сколько  хотел  и  кто  как  хотел.  Никакой
определенной программы преподавания не было. Единственная задача учителя
заключалась в том, чтобы заинтересовать класс. Не смотря на этот крайний
педагогический анархизм, занятия шли  прекрасно.  Их  вел  сам  Т.,  при
помощи  нескольких  постоянных  учителей  и  нескольких  случайных,   из
ближайших знакомых и приезжих. С 1862 г. Т. стал издавать педагогический
журнал "Ясная Поляна", где главным  сотрудником  являлся  опять-таки  он
сам. Сверх статей теоретических, Т. написал также ряд рассказов, басен и
переложений. Соединенные  вместе,  педагогические  статьи  Т.  составили
целый  том  собрания   его   сочинений.   Запрятанные   в   очень   мало
распространенный специальный журнал, они, в свое  время,  остались  мало
замеченными. На социологическую основу идей Т. об  образовании,  на  то,
что Т. в образованности, науке, искусстве и успехах техники видел только
облегченные и усовершенствованные способы  эксплуатации  народа  высшими
классами, никто не  обратил  внимания.  Мало  того:  из  нападок  Т.  на
европейскую образованность  и  на  излюбленное  в  то  время  понятие  о
"прогрессе"  многие  не  на  шутку   вывели   заключение,   что   Т.   -
"консерватор".  Около  15  лет  длилось  это  курьезное   недоразумение,
сближавшее  с  Т.  такого,   напр.,   органически-противоположного   ему
писателя, как Н. Н. Страхов. Только в 1875  г.  Н.  K.  Михайловский,  в
статье:  "Десница  и  Шуйца  гр.  Т.",  поражающей  блеском  анализа   и
предугадыванием дальнейшей деятельности  Т.,  обрисовал  духовный  облик
оригинальнейшего из русских писателей в настоящем свете. Малое внимание,
которое было уделено педагогическим  статьям  Т.  объясняется,  отчасти,
тем, что им вообще мало тогда занимались. Аполлон Григорьев  имел  право
назвать свою  статью  о  Т.  ("Время"  1862  г.):  "Явления  современной
литературы, пропущенные нашей критикой".  Чрезвычайно  радушно  встретив
дебюты Т. и "Севастопольские рассказы", признав в  нем  великую  надежду
русской литературы (Дружинин даже употребил по отношению к  нему  эпитет
"гениальный"), критика затем лет на 10  -  12,  до  появления  "Войны  и
Мира", не то что перестает признавать его  очень  крупным  писателем,  а
как-то охладевает к нему. В эпоху, когда интересы минуты и партии стояли
на первом плане, не захватывал этот  писатель,  интересовавшийся  только
вечными вопросами. А между тем, материал  для  критики  Т.  давал  и  до
появления "Войны и  Мира"  первостепенный.  В  "Современнике"  появилась
"Метель" - настоящий художественный перл по  способности  заинтересовать
читателя рассказом о том, как некто ездил  в  метель  с  одной  почтовой
станции на другую. Содержания,  фабулы  нет  вовсе,  но  с  удивительною
яркостью  изображены  все  мелочи  действительности   и   воспроизведено
настроение действующих лиц. "Два  Гусара"  дают  чрезвычайно  колоритную
картинку былого и написаны с тою свободою отношения  в  сюжету,  которая
присуща  только  большим  талантам.  Легко  было  впасть  в  идеализацию
прежнего гусарства, при том обаянии, которое свойственно старшему Ильину
- но Т. снабдил лихого гусара именно  тем  количеством  теневых  сторон,
которые бывают в действительности и у обаятельных людей  -  и  эпический
оттенок стерт,  осталась  реальная  правда.  Эта  же  свобода  отношения
составляет главное достоинство рассказа "Утро помещика".  Чтобы  оценить
его вполне, надо вспомнить, что он напечатан в  конце  1856  г.  ("Отеч.
Записки", ј 12). Мужики в то время появлялись в литературе только в виде
сентиментальных "пейзан" Григоровича и славянофилов и крестьянских фигур
Тургенева, стоящих несравненно выше в чисто художественном отношении, но
несомненно  приподнятых.  В  мужиках  "Утра  помещика"   нет   ни   тени
идеализации, также как нет - и в  этом  именно  и  сказалась  творческая
свобода Т. - и чего бы то ни было похожего на озлобление против  мужиков
за то, что  они  с  такою  малою  признательностью  отнеслись  к  добрым
намерениям своего помещика. Вся  задача  автобиографической  исповеди  и
состояла в том,  чтобы  показать  беспочвенность  Нехлюдовской  попытки.
Трагический характер барская затея принимает в  относящемся  к  тому  же
периоду рассказе "Поликушка"; здесь погибает  человек  из-за  того,  что
желающей быть  доброю  и  справедливою  барыне  вздумалось  уверовать  в
искренность раскаяния и она не то чтобы  совсем  погибшему,  но  не  без
основания пользующемуся дурной репутациею дворовому  Поликушке  поручает
доставку крупной суммы. Поликушка теряет деньги и с отчаяния, что ему не
поверят, будто он в самом деле потерял их, а не украл, вешается. К числу
повестей и очерков, написанных  Т.  в  конце  50-х  гг.,  относятся  еще
упомянутый выше "Люцерн" и превосходные  параллели:  "Три  Смерти",  где
изнеженности   барства   и   цепкой   его    привязанности    к    жизни
противопоставлены простота и спокойствие, с которою  умирают  крестьяне.
Параллели заканчиваются смертью дерева, описанною с тем  пантеистическим
проникновением в сущность мирового процесса, которое и  здесь,  и  позже
так великолепно удается  Т.  Это  уменье  Т.  обобщать  жизнь  человека,
животных и "неодушевленной  природы"  в  одно  понятие  о  жизни  вообще
получило  свое  высшее  художественное  выражение  в  "истории   лошади"
("Холстомер"), напечатанной только в 70-х годах, но написанной в 1860 г.
Особенно  потрясающее  впечатление  производит   заключительная   сцена:
исполненная нежности и заботы о своих волчатах волчица рвет  куски  мяса
от брошенного живодерами тела некогда знаменитого, а  потом  зарезанного
за старостью и негодностью скакуна Холстомера, пережевывает  эти  куски,
затем  выхаркивает  их  и  таким  образом  кормит  волчат.   Здесь   уже
подготовлен радостный пантеизм Платона Каратаева (из  "Войны  и  Мира"),
который так глубоко убежден, что жизнь есть  круговорот,  что  смерть  и
несчастия одного сменяются полнотою жизни и радостью для другого и что в
этом-то и состоит мировой порядок, от века неизменный.
   Слабее других произведений конца 50-х гг. первый роман Т.:  "Семейное
счастье". Исходя из волновавшего его личного мотива, Т. разрешает  здесь
художественную задачу чисто априорным путем и рисует не то, что было,  а
то, что может быть. Он начал испытывать в то  время  сильное  чувство  к
Софье Андреевне Берс, дочери московского доктора из  остзейских  немцев.