Виктора Гюго. Не  отличаясь  глубиною  взгляда,  критические  статьи  Б.
производили, однако же, сильное впечатление своею пылкостью, живостью  и
оригинальностью; они всегда вызывали более пли  менее  оживленный  обмен
мнений, всеми читались и обсуждались и, таким образом,  будили  в  нашей
литературе критическую мысль в то время, когда наша литературная критика
была еще, можно сказать, в зародыше. Белинский признал за этими статьями
Б. "неотъемлемую и важную заслугу  русской  литературе  и  литературному
образованию русского общества", прибавив к этому, что  Б.  "был  первый,
сказавший в нашей литературе  много  нового",  так  что  критика  второй
половины 20-х годов  была,  во  многих  отношениях,  только  повторением
литературных обозрений "Полярной Звезды".
   Декабрьские  события  1825  г.   на   время   прервали   литературную
деятельность Б. Уже отпечатанные листы "Полярной Звезды" на  1826  г.  с
его  статьею  были  уничтожены;   сам   он   сначала   был   отвезен   в
шлиссельбургскую крепость, а затем сослан в Якутск. Здесь  он  ревностно
изучал иностранные языки, а также знакомился с краем, нравами и обычаями
местных жителей; это  дало  содержание  нескольким  этнографическим  его
статьям о Сибири, Здесь же им начата повесть  в  стихах  под  заглавием:
"Андрей, князь Переяславский, первая глава которой, без имени и согласия
автора, напечатана в Спб., 1828. В следующем году Б.  был  переведен  на
Кавказ, рядовым, с  правом  выслуги.  В  первое  время  по  приезде,  он
постоянно  участвовал  в  различных  военных  экспедициях  и  стычках  с
горцами, а к литературе получил возможность вернуться только в 1830 г. С
этого года, сначала без имени, а потом - под  псевдонимом  Марливского.в
журналах все чаще и чаще появляются его повести и рассказы ("Испытание",
"Наезды", "Лейтенант Белозор", "Страшное Гадание" "Аммалатбек",  "Фрегат
Надежда" и пр.) изданные затем, в 1832 г., в 5ти томах  (под  заглавием:
"Русские повести и рассказы" и без имени  автора).  Вскоре  понадобилось
второе издание этих повестей  (1835  с  именем  А.  Марлинского);  затем
ежегодно выходили новые тома; в 1839 г. явилось третье издание, в  12-ти
частях: в 1847 - четвертое. Главнейшие повесть М. перепечатаны в  1880-х
гг. в "Дешевой библиотеке" А. С. Суворина.
   Этими своими произведениями  Бестужев  Марлинский  в  короткое  время
приобрел себе огромную известность и  популярность  в  русской  читающей
публике. Всякая  новая  его  повесть  ожидалась  с  нетерпением,  быстро
переходила из рук в руки,  зачитывалась  до  последнего  листка;  книжка
журнала с его произведениями делалась  общим  достоянием,  так  что  его
повесть была самой надежной приманкой для подписчиков на журналы  и  для
покупателей  альманахов.  Его  сочинения  раскупались  нарасхват  и  что
гораздо важнее  -  ими  не  только  все  зачитывались,  -  их  заучивали
наизусть. В 30-х годах Марлинского  называли  "Пушкиным  прозы",  гением
первого разряда, не имеющим соперников  в  литературе...  Причина  этого
необыкновенного успеха заключалась в  том,  что  Марлинский  был  первым
русским  романистом,  который  взялся  за  изображение  жизни   русского
общества, выводил в своих повестях  обыкновенных  русских  людей,  давал
описания   русской   природы,   и   при    этом,    отличаясь    большою
изобретательностью  на  разного  рода  эффекты,   выражался   особенным,
чрезвычайно и. ветистым языком,  полным  самых  изысканных  сравнений  и
риторических прикрас. Все эти свойства его  произведений  были  в  нашей
тогдашней литературе совершенною новостью и производили впечатление  тем
более сильное, что русская публика, действительно, ничего лучшего еще  и
не читала (повести Пушкина и Гоголя явились позже).
   В своих романах и повестях Марлинский явился настоящим  "романтиком".
В них мы видим стиль и приемы, очень близко напоминающие немецкий  Sturm
und  Drang  70-х  годов  прошлого  столетия  и  "неистовую"  французскую
беллетристику школы В. Гюго (которым Марлинский всего больше увлекался).
Как там, так и здесь, - стремление рисовать натуры идеальные в  добре  и
зле, чувства глубокую, страсти сильные и пылкие, для которых  нет  иного
выражения, кроме самого патетического; как  там,  так  и  здесь  -  игра
сравнениями  и  контрастами  возвышенного  и  пошлого,  благородного   и
тривиального; во имя презрения к классическим теориям и правилам,
   - усиленная погоня за красивой, оригинальной фразой, за эффектом,  за
остроумием,
   - словом  за  тем,  что  на  немецком  языке  эпохи  Шиллера  и  Г„те
называлось  "гениальностью",  а  на   языке   поклонников   и   критиков
Марлинского  получило  ироническое  название  "бестужевских  капель".  И
наряду с этим - совершенное пренебрежение к реальной житейской правде  и
ее требованиям (которые в ту пору никому из писателей даже и не снились)
и полная искусственность, сочиненность  и  замысла,  и  его  выполнения.
Марлинский   первый   выпустил   в   нашу   литературу    целую    толпу
аристократически изящных "высших натур",  -  князей  Лидиных,  Греминых,
Зездиных и им подобных, которые живут только райским  блаженством  любви
или адскими  муками  ревности  и  ненависти,  -  людей,  "чело"  которых
отмечено особою печатью сильной страсти. Они выражают свою душевную бурю
блестящим, напыщеннориторическим языком. в театрально-изысканной позе; в
них "все, о чем так любят болтать поэты, чем  так  легкомысленно  играют
женщины, в чем  так  стараются  притворяться  любовники,  -  кипит,  как
растопленная  медь,  над  которою  и  самые  пары,  не  находя   истока,
зажигаются пламенем... Пылкая, могучая страсть катится,  как  лава;  она
увлекает и жжет  все  встречное;  разрушаясь  сама,  разрушает  в  пепел
препоны, и хоть на миг, но превращает  в  кипучий  котел  даже  холодное
море"... "Природа", говорит один из этих героев Марлинского, - "наказала
меня неистовыми страстями, которых не могли обуздать ни  воспитание,  ни
навык; огненная кровь текла в жилах моих"... "Я. готов", говорит другой,
"источить кровь по капле и истерзать сердце в лоскутки"...И ни в том, ни
в другом, ни в десятом из этих эффектных героев, в  действительности,  -
нет ни капли настоящей крови, нет настоящей, реальной жизни,  характера,
типа. Все они -  бледные  и  бесплотные  призраки,  созданные  фантазией
беллетриста  романтика  и  лишь  снаружи  прикрытые   яркими   блестками
вычурного слога. Белинский справедливо определил Марлинского, как талант
внешний, указав этим и на главную причину его быстрого возвышения и  еще
более быстрого падения в литературе. В самом  деле,  им  зачитывались  и
восхищались только до тех пор, пока в литературе не явилась свежая струя
в повестях сначала Пушкина, потом - Гоголя, поставивших писателю  совсем
иные  требования,  практически   указавших   на   необходимость   свести
литературу с ее отвлеченных высот на  почву  действительной  жизни.  Как
только эта необходимость была почувствована, как только читатель  заявил
о своем желании видеть в книге самого себя и свою жизнь без риторических
прикрас,  -  он  уже  не  мог  по  прежнему  восхищаться  "летальностью"
Марлинского, и любимый ими писатель скоро был оставлен и забыт.