яблоне прямо в сад), вишневый сад и  так  называемые  "джунгли"  -  участок,
заросший травой, кустарником и деревьями. В конце улицы начинались  карьеры,
где местный кирпичный завод добывал песок и глину. Зимой там  для  нас  были
лыжные горки, летом - футбольные поля,  а  весной  даже  катание  на  тающих
льдинах в большой луже.
   В 1937 году мои родители продали  свой  двухэтажный  "особняк"  и  купили
кирпичный дом на Рабочем проспекте. Там они тоже посадили и вырастили сад.
   Хорошо помню, как в четвертом классе (в школу я  поступил  в  1933  году)
заявил своему однокласснику Коле Морозову: "В 1964 году полечу на Луну". Тут
уж явно проявилось тщеславное желание похвастать "великим" замыслом.  Откуда
такая определенность насчет 1964 года? Почему именно на  Луну?  Может  быть,
потому, что в это время вышла на экран картина  о  полете  на  Луну?  Точное
название кинокартины не помню. Но, кажется, там в числе действующих лиц  был
Циолковский и демонстрировался великолепный старт лунной ракеты по наклонной
эстакаде! Как раз тогда я и сделал "железный" расчет: закончить школу (шесть
лет),  пять  лет  на  институт  и  еще  лет  пятнадцать  -   семнадцать   на
исследования, проектирование, постройку корабля и подготовку к полету.
   Верность этой детской  идее  хранилась  недолго.  Уже  в  седьмом  классе
изменил первому выбору. Показалась заманчивой идея  передачи  электроэнергии
без проводов, которую почерпнул,  наверное,  в  каком-нибудь  фантастическом
рассказе. Казалось несложно -  преобразовать  энергию  в  излучение  высокой
частоты и  сконцентрировать  ее  в  направленный  луч.  Смущало  одно:  если
пролетающий самолет наткнется на этот луч, то сгорит?!
   Я записался в  энергетический  кружок  городского  Дворца  пионеров.  Для
начала  руководитель  кружка  предложил  попробовать  сделать  генератор   с
постоянным магнитом. Но руки у меня оказались неважные - нужный зазор  между
ротором и статором никак не получался. Энергетиком так и не стал, но  время,
проведенное в кружке, хорошо запомнилось. Руководитель кружка, инженер, умел
находить с нами общий язык, заинтересовать. Правда, когда я рассказал ему  о
своей идее, разочаровывать он меня не стал, но посмотрел как-то нехорошо и в
дальнейшем относился ко мне несколько настороженно. Сейчас мне кажется, что,
поглядывая на меня, он подумывал, а не зря ли тратит время на этого зануду.
   В кружке двое из ребят - Владька Маликов и Вовка Саенко - были  из  нашей
школы и жили недалеко от меня. Вместе  занимались,  вместе  поздним  вечером
возвращались длинной дорогой домой и обсуждали все подряд: от навыков работы
с напильником до устройства Вселенной. Устройство Вселенной занимало меня  и
раньше. До сих пор  так  и  вижу  компанию  мальчишек,  сидящих  на  большом
мусорном ящике во дворе моего дома и, задравши лица в летнее  веселое  небо,
обсуждающих вопрос: а что там, за облаками? Главной в наших спорах и беседах
была уверенность: можно сделать, построить все, что захочется. Только  нужно
хорошо  подготовиться,  овладеть  всем,  что  уже  достигнуто  в   выбранном
направлении.
   Позже, все еще занимаясь в энергетическом  кружке,  я  пытался  оправдать
свое отклонение от космической  линии  тем,  что  для  создания  космических
кораблей потребуются широкие инженерные знания. Но  по  мере  приближения  к
десятому классу колебания в выборе профессии стали носить просто неприличный
характер: захотелось выбрать такое дело, чтобы поездить можно было,  на  мир
посмотреть - например, геологоразведчиком стать  или  дипломатом:  в  каждом
мальчишке есть склонность к бродяжничеству.
   Но перед самым окончанием школы, в  библиотеке,  мне  попалась  на  глаза
книга известного немецкого инженера и  изобретателя  Макса  Валье  "Полет  в
мировое пространство". И в этой книге все было достаточно понятно, но  более
серьезно и увлекательно. Стало мне, как показалось тогда, значительно яснее,
что предстоит сделать, чтобы космический корабль полетел. Когда  дело  дошло
до выбора профессии, уже твердо решил идти в авиационный институт. Это,  как
мне казалось, было ближе всего к моей цели.
   Школу я закончил  в  эвакуации,  в  Коканде,  в  сорок  третьем  году.  В
аттестате одни пятерки - по тогдашним правилам мог поступить в институт  без
экзаменов. И я послал документы в Московский  авиационный.  Прошло  лето,  а
вызова в институт все не было. Только  в  сентябре  пришла  бумага,  получил
пропуск для проезда в Москву, попрощался с мамой, собрал вещи и отправился в
столицу. Пришел в МАИ, а мне говорят, что  уже  поздно,  опоздал  на  месяц,
прием уже закончен, все места заняты. Что делать? Переживал недолго.  Узнал,
что в Московском высшем техническом училище (оно  только  что  вернулось  из
эвакуации) на некоторые специальности недобор, и подался туда.  Поступил  на
факультет тепловых и гидравлических машин,  хотя  это  казалось  далеким  от
космической  техники,  но  не  слишком:  ракетный  двигатель  все-таки  тоже
тепловая машина. Через год, думал, переведусь куда-нибудь поближе, а  может,
и в МАИ.
   В МВТУ курортом не пахло. Холод  жуткий,  чертить  невмоготу.  На  бумагу
чертежную жесткие лимиты. Выискивали старые проекты и чертили на обороте.  И
конечно, обычные для студентов проблемы с финансами, с едой и одеждой.
   Ощущение нужды и голода сопровождало меня  многие  годы.  В  детстве,  до
войны, в стране повсеместно, как правило, голодали,  но  дома  мы  этого  не
ощущали, хотя перед войной начали надоедать очереди за хлебом, в  которых  и
мне уже  приходилось  стоять.  Во  время  войны  свирепый  голод  стал  моим
постоянным ощущением, особенно когда мы с матерью были в эвакуации. Тогда  у
меня появились язвы на ногах. Только много позже, уже взрослым,  узнал,  что
это результат голодания. И когда стал студентом, постоянно чувствовал голод,
хотя у нас и были карточки, по которым  можно  было  получить  какой-никакой
обед в столовой и выдавались талоны на дополнительное питание.
   Как староста группы, в деканате я получал списки  на  выдачу  талонов  на
дополнительное питание для успевающих студентов. И регулярно в нашей группе,
чуть ли не против каждой  фамилии,  стояло  "зад",  "зад",  "зад"  (то  есть
"задержать").  Это  означало,  что  нам  талоны  не  выдавали.  Каждый   раз
приходилось предлагать замдекана Малышевой экономить свои силы и вместо трех
букв писать одну греческую "омегу". А задерживали доппитание за то,  что  мы
не могли заставить себя ходить  на  лекции  по  марксизму  и  политэкономии.
Чувство голода, - пожалуй, самое яркое ощущение, которое вспоминается до сих
пор. Плохо было и с куревом. После стипендии хотя бы один из нашей  компании
покупал папиросы и разбрасывал их по углам, чтобы  было  что  искать,  когда
деньги и курево кончались. Хотя, конечно, мы были молоды, и жизнерадостность
не  покидала  нас.  Получив  стипендию,  могли  и  выпить,   особенно   если
подворачивался какой-нибудь праздник.
   Позже, когда я стал работать инженером  в  Ново-Злато-устовском  СКБ-385,
положение довольно сильно изменилось. Меня поселили в коммунальной  квартире
в одной комнате с моим приятелем Колей Даниловым, правда, на  первом  этаже,
но нас это не смущало. Зарплату назначили сто двадцать рублей  в  месяц.  По
сравнению со  стипендией  -  капитал!  Надо  заметить,  что  моя  теперешняя
профессорская зарплата меньше, чем тогдашняя зарплата  молодого  специалиста