людям  тех  лет,  внушало  тревогу  то,  как складывались характеры  великих
князей,  от   которых  в  будущем  могла  зависеть  участь  миллионов  людей
Подрастающие Николай и Михаил Павловичи свыклись с верой  в безграничность и
божественное происхождение своей власти  и с глубоким убеждением в том,  что
искусство управления состоит в "фельдфебельской науке" В  1816 году человек,
далекий  от  либеральных  идеи, но  честный вояка и  патриот,  генерал  П  П
Коновницын,  которому  Александр! поручил в  1815 году  наблюдение за своими
братьями   во  время  их  пребывания  в  армии,  видимо,  не  случайно  счел
необходимым дать великим  князьям письменное наставление "Если придет  время
командовать Вам  частями  войск  старайтесь  улучшать положение  каждого, не
требуйте  от людей  невозможного Доставьте  им  прежде нужный и  необходимый
покой,  а потом уж требуйте точного  и строгого  исполнения  истинной службы
Крик и угрозы только что раздражают, а пользы Вам не принесут"
     В Лицее великие князья должны были воспитываться в кругу сверстников, в
изоляции  от   двора  Здесь  им   были   бы  внушены   представления,  более
соответствующие их будущему положению, чем "крики, угрозы"  и требование "от
людей невозможного", наклонности к чему они начали проявлять очень рано Если
бы этот  план  осуществился,  Пушкин  и  Николай  I  оказались бы  школьными
товарищами  (Николай  Павлович  был  всего  на  три  года   старше  Пушкина)
Соответственно  этому  же  тону остальные лицеисты предназначались к высокой
государственной карьере
     Замыслы эти, видимо, вызывали противодействие имп Марии Федоровны Общее
наступление  реакции перед  войной 1812  года, выразившееся, в  частности, в
падении  Сперанского,  привело  к   тому,  что   первоначальные  планы  были
отброшены,  в результате чего  Николай  I вступил  в  1825 году  на  престол
чудовищно неподготовленным  По  свидетельству осведомленного мемуариста  В А
Муханова, "что же касается до наук политических, о них  и не упоминалось при
воспитании императора  Когда решено было, что он будет царствовать, государь
сам устрашился своего неведения"1
     Русский архив, 1897, No 5, с 89-
     -90
     Для  Лицея  в  изменении  его  статуса  была  и  выгодная сторона: хотя
ослабление  интереса двора  к  этому  учебному  заведению  влекло  за  собой
понижение  его  престижа,  а  будущее  лицеистов  перестало   рисоваться   в
первоначальном заманчивом виде, зато вмешательство придворных кругов в жизнь
Лицея стало менее заметным.
     Лицей помещался  в  Царском  Селе - летней императорской резиденции, во
флигеле Екатерининского дворца. Уже само  местоположение  делало  его как бы
придворным   учебным   заведением.  Однако,   видимо,  не  без   воздействия
Сперанского,  ненавидевшего  придворные круги  и  стремившегося  максимально
ограничить  их политическую  роль  в  государстве и влияние  на  императора,
первый  директор  Лицея  В.  Ф.  Малиновский  пытался  оградить свое учебное
заведение от влияния  двора путем строгой замкнутости:  Лицей изолировали от
окружающей  жизни,  воспитанников  выпускали  за  пределы  его  стен  крайне
неохотно и лишь  в особых случаях,  посещения  родственников ограничивались.
Лицейская  изоляция вызвана  в  поэзии  Пушкина  тех лет  образы  монастыря,
иноческой жизни, искушений,  которым подвергается  монах со стороны беса.  С
этим же  связано и стремление вырваться  из заточения. Поэтическое любование
лицейскими годами,  как  было  сказано выше, пришло  позднее - во  время  же
пребывания  в  Лицее  господствующим  настроением Пушкина было  ожидание его
окончания.  Если  в  стихах  Лицей  преобразуется  в монастырь, где  молодой
послушник говорит про себя:
     Сквозь слез смотрю в решетки,
     Перебирая четки, -

     то окончание его рисуется как освобождение из заточения:
     Но время протечет,
     И с каменных ворот
     Падут, падут затворы,
     И в пышный Петроград
     Через долины, горы
     Ретивые примчат;
     Спеша на новоселье,
     Оставлю темну келью,
     Поля, сады свои;
     Под стол клобук с веригой -
     И прилечу расстригой
     В объятия твои (/, 43).

     Конечно,   лекции   лицейских   преподавателей,   среди  которых   были
прогрессивные и хорошо  подготовленные профессора (например, А. П.  Куницын,
А. И. Галич), не прошли  для Пушкина бесследно, хотя он  и не числился среди
примерных учеников.
     Программа  занятий в Лицее была  обширной.  Первые три года посвящались
изучению  языков:  "российского,  латинского,  французского,  немецкого",  -
математики (в объеме гимназии), словесности и риторики.
     истории, географии, танцам, фехтованию, верховой  езде  и плаванию.  На
старших курсах  занятия велись без строгой  программы -  утвержденный  устав
определял лишь  науки,  подлежащие  изучению: предусматривались  занятия  по
разделам   нравственных,   физических,  математических,  исторических  наук,
словесности  и  по языкам.  Разумеется, обширный  план  при неопределенности
программ  и  требований,  неопытности  педагогов  приводил  к  поверхностным
знаниям учащихся. Пушкин имел основания жаловаться в письме к брату в ноябре
1824 года на  "недостатки проклятого  своего воспитания". Однако в лицейских
занятиях  была и бесспорная положительная  сторона:  это был  тот "лицейский
дух", который на всю жизнь  запомнился лицеистам первого  - "пушкинского"  -
выпуска и который  очень скоро сделался темой многочисленных доносов. Именно
этот "дух" позже старательно выбивал из Лицея Николай I.
     Немногочисленность  учащихся,  молодость  ряда  профессоров,   гуманный
характер их педагогических идей, ориентированный - по крайней мере, у лучшей
части  их - на  внимание и уважение к личности учеников, то, что  в  Лицее в
отличие  от  других учебных  заведений не было  телесных  наказаний  и среди
лицеистов  поощрялся  дух  чести  и товарищества, наконец, то,  что это  был
первый  выпуск -  предмет  любви  и внимания,  - все  это  создавало  особую
атмосферу. Ряд  профессоров  не был  чужд либеральных  идей и  в  дальнейшем
сделался жертвой гонений {Куницын, Галич). Лекции их оказывали  благотворное
воздействие на слушателей. Так, хотя Пушкин  имел весьма невысокие оценки по
предметам  Куницына, тот  факт,  что одна из  глав его не дошедшего  до  нас
романа  "Фатама,  или Разум человеческий" называлась  "Право  естественное",
говорит  сам  за  себя:  Куницын  читал  лицеистам  "Естественное  право"  -