населения Рима. Туда везли хлеб из Сицилии и Северной Африки, вино - из
Греции и Прованса, шерсть - из Испании. Только свежее мясо и цветы в те
времена не поддавались перевозке, и потому Италия была превращена в
пастбища для рогатого скота и плантации фиалок, ибо дамы всегда любили
цветы. Рим ничего не производил, он только потреблял. Но если в I-II вв.
римские чиновники умели организовать эксплуатацию провинций и вознаградить
их ограбляемое население установлением твердого порядка при некоторой
законности (далеко не всегда соблюдаемой), то в III-IV вв. об этом уже не
было и речи. Солдатские императоры превратили страну в арену гражданских
войн за власть. А так как легионеров надо было вознаграждать, то шли
повальные конфискации владений богатых латифундистов и выжимание денег из
бедных парцеллярных земледельцев. Последние, в свою очередь, насиловали
землю своих участков (парцелл), стараясь прокормиться сегодня, ибо думать о
завтрашних экзекуциях было страшно и бессмысленно. Численность населения
неуклонно падала, а оставшиеся в живых теряли волю к сопротивлению. Не
живые силы этноса, а общественная структура и государственная традиция
держали в эту эпоху грандиозное здание Римской империи. Долго это не могло
продолжаться.

Обессиленный Запад легко подчинился бушующему Востоку и после последней
попытки сопротивления - заговора 393-394 гг., возглавленного франком
Арбогастом, превратился в периферию Византии, уже оформленной
административно в православную империю. Это мероприятие было осуществлено
Феодосием и имело весьма важные последствия: "этнос по Христу" расширился
настолько, что превратился в суперэтнос, а течения христианской мысли стали
символом самоутверждения этносов, враждебно настроенных к централизованной
власти, светской и духовной.

Готы сохранили у себя арианство, осужденное в 381 г. Вселенским
Константинопольским Собором. Этим они выделили себя из византийской
целостности. Берберы Нумидии поддержали донатистов, даже не еретиков, а
просто раскольников... и Африка ушла из рук императоров Рима. Зато потомки
язычников Галлии и Испании обращались за поддержкой к Вселенской Церкви и
ждали помощи от императорской власти; увы, безуспешно. Лишних военных сил
не было и на Востоке.

В этой сверхтрудной обстановке жил, побеждал и погиб Аэций, сын римлянки и
германца, защитивший Галлию от полчищ гуннов и германцев, но убитый лично
императором Валентинианом во время разговора о делах в 454 г. Ни в Аэции,
ни в Валентиниане не было ничего римского, но первый был храбрец и умница,
а второй - завистливый развратник. В любом суперэтносе бывают разные люди.
Но на Востоке людей, подобных Аэцию, оказалось больше, чем на Западе. Вот
почему подлые преступления, которые были часты и в Константинополе, не
погубили этот город, а Рим был разрушен вандалами сразу после гибели Аэция
- в 455 г. Будь там подлинные римляне? они отстояли бы свой "Вечный город".

Некоторые полагают, что "варвары, разрушив Римскую империю, не уничтожили
римский народ, а слились с ним". Так ли? Вот демографические данные:
население Италии в I в. н.э. - 7-8 млн, около 600 г. - 4-5 млн[17].
Уменьшение вдвое, несмотря на прилив лангобардов, герулов? рутов, готов,
иммигрантов из Сирии и Малой Азии, т.е. семитов-христиан. Именно последние
составили основу населения городов северной Италии: Милана, Вероны, Падун,
Равенны, Аквитании, в то время как латинское население Италии резко
сократилось из-за того, что большая часть бедного мужского населения после
реформы Мария служила в легионах и возвращалась столь усталой, что не
заводила семей. Богатые же, нобили и всадники, имели наложниц из числа
рабынь или предавались противоестественным порокам. От них еще со времен
Цезаря не отставали римские матроны[18]. Итак, сокращение численности
населения почти вдвое вместе с зафиксированной иммиграцией с севера и
востока говорят о смене этноса в Италии в V-VI вв.: старый исчез, а на его
месте появился этнический конгломерат.

Когда готы и лангобарды захватили Апеннинский полуостров, он был
редконаселенным; именно поэтому-то им и удалось его подчинить. Мы
остановились на этом примере столь подробно, чтобы разъяснить всю сложность
проблем этногенеза, которые невозможно решить вне этнической истории. Не то
было на восточной окраине бывшей империи, где христианская струя оказалась
жизнеспособной и породила целостность, не имевшую самоназвания. На базе
раннехристианской общины, разросшейся к V в. на все пространство Римской
империи и ряд соседних стран, создался этнос, называвший себя старым словом
"ромеи". С VI в. Македония, Фракия и Пелопоннес были заселены славянами,
Эпир - албанцами, юг Малой Азии - исаврами, центр ее - галатами, север -
лазами, восток - айсорами, а Сирия хотя и имела греческую прослойку, но
только в городах, да и та была немногочисленной. Коренное греческое
население дольше держалось на островах, но Крит и Кипр были в VIII в.
завоеваны арабами, и их греческое население было продано на невольничьих
рынках. Итак, остается городское население Константинополя, где население
было весьма пестрым, но использовало греческий язык как общепонятный и
литературный.

Так можно ли считать византийский этнос продолжением римского или
эллинского, хотя он получил от предков богатое культурное наследие: языки с
прекрасной литературой, города с водопроводами, дороги, сады и крепости на
границах? Часть этих благ новые люди использовали, частью пренебрегли,
часть утратили со скорбью. Но весь настрой "византийцев" - римских христиан
был иным, чем у эллинов и латинов. И самое главное, при кардинальном
изменении этнической доминанты пассионарное напряжение системы росло, а не
снижалось.

Возникший из христианских конфессиональных консорций, новый этнос проявил
энергию, казалось бы, полностью утраченную в Римской империи. Эта энергия
толкала египетских монахов Фиваиды и сирийских начетчиков с берегов Оронта
и Евфрата в Ирландию, в Индию, Среднюю Азию и даже в Китай. Это была
духовно-интеллектуальная экспансия, тем более удивительная, что она не
подкреплялась силой оружия, не преследовала никаких практических целей или
материальных интересов. Поводы этой деятельности лежали в ней самой. Это
были деяния ради удовлетворения от сознания того, что выполнен долг. Такая
искренность влияла на сердца обращаемых и обеспечила проповеди православия
успех, неизмеримо превосходивший фактические затраты за счет высокой
пассионарности проповедников.