представителей нового поколения.

Накопленный избыток богатств и решение неотложных внешнеполитических задач
освобождают известное количество людей от значительной части их
обязанностей, и тогда начинается усиление индивидуализма, молчаливо
формулируемого коллективом в этот период как императив: "Будь не только
трибуном, исполняющим свои обязанности, но и Гаем Гракхом, не только
рыцарем, но и Пьером Байяром, не только членом Боярской думы, но и Василием
Шуйским", т. е. теперь индивидуальные особенности проявляются даже больше,
чем участие в общественных делах. Прежде же эти люди все силы клали на
служение делу, определяемому культурной доминантой.

Однако развитие индивидуализма ведет к столкновению активных индивидуумов,
по большей части кровавому. Внутри этноса или на уровне суперэтнической
общности ("культуры") возникает ожесточенное соперничество, поглощающее
силы, которые до сих пор направлялись на решение задач внешних. Например, в
Европе в XI-XIII вв. пассионарность "Христианского мира" вошла в
акматическую фазу. В итоге отражение венгров, разгром норманнов и
реконкиста сменились войной гвельфов с гибеллинами и крестовыми походами,
что было весьма неблагоприятно для культуры и даже государственности. Война
гвельфов с гибеллинами привела к гибели рыцарственных Гогенштауфенов и
"авиньонскому пленению" пап, т.е. к развалу империи и унижению церкви.
Крестовые походы, т.е. первая попытка колониальной экспансии, закончились
грандиозным поражением на всех направлениях. Иерусалимское королевство и
Латинская империя вообще исчезли с карты тогдашнего мира, а Ливонский орден
хотя и уцелел, но превратился из плацдарма натиска европейского рыцарства
на Восток в маленькое феодальное владение на территории, которую у него ни
Литва, ни Русь не оспаривали.

Чаще всего такой "расцвет" вызывает реакцию, т.е. стремление к ограничению
распрей и убийств. Этому способствует и то обстоятельство, что
представители поколений индивидуалистов столь интенсивно истребляют друг
друга или гибнут во внешних войнах, манящих их богатой добычей, что процент
их неуклонно снижается. Правда, в акматической фазе общее снижение
пассионарности происходит своеобразно. Периоды подъема чередуются с
периодами пассионарной депрессии, когда уровень пассионарного напряжения
резко снижается, а затем снова следует период роста. Но последующий подъем
уже не достигает уровня предыдущего.

Механизм таких чередований понятен: поскольку пассионариев в этой фазе
достаточно много, разброс их генофонда велик. Их законные, а в еще большей
степени незаконные потомки выводят систему из того состояния развала, в
которое она приходит после гибели отцов и старших братьев в междоусобной
войне. Однако общее снижение все же имеет место, и однажды запаса
пассионарности в системе становится недостаточно, чтобы вывести ее из
очередной депрессии. Спад становится устойчивым, и его монотонность
открывает двери новой фазе этногенеза.

Пассивное большинство членов этноса, вдоволь настрадавшееся от честолюбивых
устремлений своих сограждан, формирует новый императив: "Мы устали от
великих!" и дружно отказывает в поддержке соплеменникам, желающим быть
героями. В этих условиях пассионарный спад ускоряется, социальная
перестройка неизбежно отстает от потребностей, диктуемых этнической
динамикой.

Острота ситуации и довольно значительный, хотя и уменьшающийся, запас
пассионарности определяют стремление к радикальным решениям. При этом одни
видят идеал в возврате к "доброму старому времени" (акматической фазе), а
другие - в цивилизованной жизни, наблюдаемой у соседей (фазе инерционной).
Все понимают, что жить надо иначе, но каждый предпочитает заставить другого
жить по-своему, а не искать компромисса. Дивергенция становится неизбежной.
Оставшиеся в живых пассионарии примыкают либо к одной, либо к другой
группировке и таким образом истребляют друг друга в гражданских войнах,
являющихся неизбежным атрибутом фазы надлома.

Однако когда пассионарии еще раз взаимоистребят друг друга, они остаются в
таком количестве, что за недостатком сил и средств гражданская война не
может быть продолжена. И тогда один из них, победивший, слегка модифицирует
принцип общежития, заявляя: "Будь таким, как я". Это значит: "Я велик, и ты
(обращение к каждому) обязан мне подражать, ибо отказ от подражания есть
крамола или ересь; но ты не можешь и не смеешь ни превзойти меня, ни
сравняться со мной, ибо это - крамола и дерзость; и ты не смеешь не
стараться уподобиться мне, ибо это-лень и, в конечном счете, тоже крамола".
А крамоле нет места в заново организованном коллективе, потому что только
что миновавшая эпоха так скомпрометировала насилие, что подавляющее
большинство предпочитает любую регламентацию, позволяющую надеяться на
защиту от произвола сильных.

Иногда победителем и законодателем бывает реально существующая персона,
например Октавиан Август и его преемники, но часто это - отвлеченный идеал
человека, на которого следует равняться и которому надо подражать. В том и
другом случаях смысл дела не меняется, а вариации соотношения между
физическим и моральным принуждением для этнологического анализа
несущественны.

"Расцвет" и последующая ситуация, которую обычно именуют "цивилизацией", -
разные фазы, а не стадии одного и того же этапа. Согласно высказанному выше
принципу, который должен последовательно соблюдаться, фаза развития
определяется преобладанием поколения особей с новым поведенческим складом,
что мы и наблюдаем. "Цивилизация" (как инерционная фаза развития) - время,
благоприятное для накопления материальной культуры, упорядочения быта,
стирания локальных этнографических особенностей, унаследованных от прошлых
эпох. Это время, когда начинает процветать трудолюбивый римский обыватель -
"золотая посредственность" Августа. Тип обывателя встречается на всех
стадиях развития этноса, но на ранних он подавляется рыцарями и
индиввдуалистами, а здесь его лелеют, ибо он никуда не лезет, ничего не
добивается и готов чтить господ, лишь бы его оставили в покое.

Здоровый "обывательский" цинизм следует за мятежной эпохой неизбежно. В
Европе он нашел словесное воплощение в тезисе Cuius regio, eius religio,