ибо, по его мнению, косное вещество вневременно. Видимо, он прав, но
историки имеют дело только с процессами умирания, при которых сущее
становится прошлым. А реально ли прошлое? В этом вопросе единства мнений у
современных ученых нет. Рассмотрим подробнее некоторые мнения, уже
упоминавшиеся нами.

Существует и весьма распространена точка зрения, согласно которой прошлого
вовсе нет. Джованни Джентиле пишет: "В прошлые времена люди рождались,
думали и трудились... но все они мертвы, подобно цветам, красотой которых
они наслаждались, или листьям, которые зеленели у них на глазах весной и,
желтея, осыпались осенью. Память о них живет, но мир воспоминаний, подобно
миру фантазии, есть ничто; и воспоминание не лучше, чем мечта..." "Историк
знает, что жизнь и значение прошлых фактов не могут быть открыты в хартиях,
надписях или любых действительных останках прошлого; их источники - в
собственной личности историка" [2].

Согласиться с этим невозможно, но повременим спорить: есть и другие авторы,
писавшие на эту тему.

Еще более категоричны В. Дильтей, П. Гардинер и Б. Рассел. Все они
фактически отрицают историю, утверждая, что ее выводы недостоверны, так как
историки неизбежно субъективны, а потому не могут быть беспристрастны.
"Первичный элемент исторического мира - это переживание, в котором субъект
находится в активном жизненном взаимодействии со своей средой",-писал
В.Дильтей. "Не существует абсолютных реальных причин, которые ждут, чтобы
их открыли историки, пишущие на различных уровнях и с различных расстояний,
с разными целями и интересами, в разных контекстах и с различных точек
зрения", - утверждал П. Гардинер. Ценность истории в том, что она дает
знание "о человеческих существах, находящихся в обстоятельствах,
чрезвычайно отличных от наших собственных, - не строго аналитическое
научное знание, но нечто вроде того знания, какое любитель собак имеет о
своей собаке",-заявил Б. Рассел.

Думается, что материал для сталь пессимистических выводов перечисленным
мыслителям дали современные историки, те самые, которых удачно описал
Анатоль Франс: "Да разве мы пишем историю? Разве мы пытаемся извлечь из
какого-нибудь текста, документа хоть малую крупицу жизни или истины? Мы
просто-напросто издаем тексты. Мы придерживаемся буквы... Мысль не
существует" ("Остров пингвинов"). Защищать эту позицию не хочется, а ведь
по сути дела спор идет именно по поводу нее. Так внесем необходимую
ясность.

Спор, будь он начат, был бы основан на филологическом недоразумении.
Историей ныне называют целый ряд занятий, хотя и связанных друг с другом,
но весьма различных:. 1. Публикация и перевод древних источников-занятие
необходимое, но дающее только сырье. 2. Историческая критика, отсеивающая
сознательную, а иногда неосознанную ложь древних авторов - получение
полуфабриката. 3. Сопоставление добытого материала с накопленным ранее -
это уже продукт, но еще не предмет потребления. 4. Интерпретация данных в
плане поставленной проблемы. 5. Постановка новых проблем, выходящих на стык
наук.

Перечисленные выше и многие другие близкие им философы огорчались по
существу тем, что не получали из необработанного сырья сувенира на заказ
без промежуточной обработки. Это действительно невозможно, но другого пути
нет и не будет. Правы философы в другом: пройти этим путем может отнюдь не
каждый.

Самые на вид простенькие обобщения требуют такого душевного подъема и
накала чувств, при котором мысль плавится и принимает новую форму, сначала
поражающую, а потом убеждающую искреннего читателя. И дело не в том, при
помощи какого хода мысли или подбора аргументов доказан тезис; это кухня
научного ремесла, знать которое, конечно, надо, но одного знания мало. Дело
в том, почему иногда удается новый тезис найти и доказать. Это таинство
психологии творчества, которое древние греки приписывали музе истории -
Клио. Эта муза подсказывает нам, что скепсис философов неоправдан, что
прошлое - не личное переживание и не мечта. Ибо настоящее - только момент,
мгновенно становящийся прошлым. Будущего нет, ибо не совершены поступки,
определяющие те или иные последствия, и неизвестно - будут ли они
совершены. Грядущее можно рассчитать только статистически, с допуском,
лишающим расчеты практической ценности. А прошлое существует; и все, что
существует, - прошлое, так как любое свершение тут же становится прошлым.
Вот почему наука история изучает единственную реальность, существующую вне
нас и помимо нас.

А разговоры о недостоверности субъективного восприятия - обывательская
болтовня. Достоверность нужна всегда в определенных пределах, за которыми
она становится бессмысленной. Вычислить расстояние от Москвы до Ленинграда
с точностью до миллиметра невозможно и не нужно. Так же и в истории, но в
ней есть своя специфика постановки проблемы.

Целесообразно изучать не нюансы ощущений исторических персон, а процессы:
социальные, этнические и культурогенные. При сборе первичных сведений
степень точности мала, но при прореживании долго идущего процесса случайные
ошибки взаимно компенсируются, благодаря чему можно получить описание,
удовлетворяющее практической задаче - пониманию эпохи. И чем шире охват,
тем выше точность. При такой постановке дела нет смысла увеличивать
количество мелочей сверх необходимого, потому что они создают
кибернетические "шумы". А принцип отбора данных подсказывается поставленной
задачей.

Установив, что этнос - феномен биофизический, что пассионарность - эффект
энергии живого вещества биосферы к что сознание, а равно и связанная с ним
история культуры играют роль руля, а не двигателя, мы не решили
поставле-ной задачи, а только наметили способ ее решения. Однако не будем
спешить, а посмотрим, нет ли в современной нам науке аналогичной постановки
проблемы? Есть! К. Ясперс предложил свое решение[3]. Ознакомимся с ним.

В Западной Европе (и только там) господствовала с V в. н.э., от Августина
до Гегеля, философско-историческая концепция, которая рассматривала