Oxford: Basil Blackwell, 1988) in the Journal of Economic Literature, vol. 28,
March 1990, pp. 71--73, esp. p. 73.] И в самом деле, последователи австрийской
традиции нередко обладают широкими интересами, и междисциплинарный характер
этой традиции делает ее привлекательной.
Ясно, что возрождение австрийской традиции обязано Хайеку не меньше, чем кому
бы то ни было другому. Но являются ли его работы действительно "австрийской
экономической теорией" -- частью отдельной, узнаваемой традиции -- или их
следует рассматривать как оригинальный, глубоко личный вклад? [Хайек и другие
рассматривали работы Визера как его личный вклад. Противоположную точку зрения
смотри у Robert B. Ekelund, Jr., "Wieser's Social Economics: A Link to Modern
Austrian Theory?", Austrian Economics Newsletter, vol. 6, Fall 1986, pp. 1--2,
4, 9--11.] Некоторые наблюдатели обвиняют, что поздние работы Хайека, особенно
когда он начал отходить от чисто технических аспектов экономической теории,
показывают большее влияние его друга сэра Карла Поппера, чем Менгера или
Мизеса; один критик даже говорит о "Хайеке 1" и "Хайеке 11", а другой пишет о
"преображении Хайека". [О Хайеке 1 и Хайеке 11 см. T.W. Hutchinson, "Austrians
on Philosophy and Method (since Menger)", in his The Politics and Philosophy
of Economics: Marxians, Keynesians, and Austrians (New York and London: New
York University Press, 1984), pp. 203--232, esp. pp. 210--219; о
"преображении" см. Bruce J. Caldwell, "Hayek's Transformation", History of
Political Economy, vol. 20, no. 4, 1988, pp. 513--541.]
Хотя до известной степени это вопрос о ярлыках, здесь есть и некоторые
существенные моменты. Один таков: полезно ли вообще различать школы. Сам Хайек
двойственен по этом вопросу. В первой главе этого тома, написанной в 1968 году
для Международной энциклопедии социальных наук, он следующим образом
характеризует собственной поколение австрийской школы:
Но если по стилю своего мышления и по направленности интересов это четвертое
поколение все еще отчетливо проявляет свою принадлежность к Венской традиции,
этих людей уже нельзя рассматривать как отдельную школу, в смысле
принадлежности к определенной доктрине. Величайшим успехом школы является
ситуация, когда она перестает существовать, потому что основные ее идеалы
становятся частью общего господствующего учения. На долю Венской школы выпал
как раз такой успех. [Существенно, что те неоклассические теоретики, которые
видят смысл австрийских работах, также склонны утверждать, что они говорят то
же, что и все остальные, но другим языком (имея в виду, что австрийцы обычно
избегают использовать математизированный язык). Сам Мизес в следующем
примечательном высказывании однажды заявил почти то же самое: "Обычно мы
говорим об австрийской и англо-американских школах (следующих Вильяму Стенли
Джевонсу) и Лозанской школе (следующей Леону Вальрасу) ... <но фактически> эти
три школы различаются только способом выражения одних и тех же фундаментальных
идей и их разделяют в большей степени терминология и способ изложения, чем
существо доктрин". Mises, Epistemological Problems of Economics (New York and
London: New York University Press, 1981), p. 214. (Впервые опубликовано в 1933
году.) Позднее Мизес отказался от такого понимания, так же как недавние
исследователи «"маржиналистской революции "Менгера--Джевонса--Вальраса"». См.
в этом томе главы 1 и 2.]
Но похоже, что к середине 80-х годов он изменил мнение, и в своих текстах
вполне определенно утверждал существование австрийской школы, работал, главным
образом, в оппозиции к кейнсианской макроэкономике, которая сохраняется поныне
[см. Приложение к главе 1]. Современные члены австрийской школы также не едины
в этом вопросе: некоторые отчетливо сознают свою принадлежность к традиции,
которую воспринимают как символ чести, а другие избегают каких-либо
классификаций, придерживаясь фразы, что "нет никакой австрийской экономической
теории", есть только плохая и хорошая теория. Трудно сказать, в какой степени
это вопрос глубоких убеждений, а в какой просто способ убедить остальных, что
нужно относиться серьезно к австрийской традиции.
Особый интерес, однако, представляет характер отношений между Хайеком и
Мизесом. Бесспорно, ни один экономист не оказал большего влияния на мышление
Хайека, чем Мизес -- даже Визер, у которого Хайек обучался в университете, но
который умер в 1927 году, когда Хайек был еще очень молод; и собственные слова
Хайека делают это вполне ясным (глава 4). К тому же, Мизес явно выделял Хайека
как самого яркого в своем поколении: Маргит фон Мизес вспоминает о семинаре ее
мужа в Нью-Йорке, что "Лю встречал каждого нового студента с надеждой, что из
него получится второй Хайек" [Margit von Mises, My Years with Ludwig von
Mises, second enlarged edition (Cedar Falls, Iowa: Center for Futures
Education, 1984), p. 133]. Однако, как напоминает Хайек, он с самого начала не
был вполне последователем: "Хотя я получил <от Мизеса> решающий стимул в
критический момент моего интеллектуального развития, а также постоянную
поддержку в течении десятилетия, возможно, что я сумел так много получить от
него как раз потому, что не был его студентом в университете, не был тем
невинным юношей, который бы принимал его слова как откровение, но пришел к
нему уже подготовленным экономистом, получившим подготовку в параллельной
ветви австрийской экономической теории (в школе Визера), откуда я под его
влиянием постепенно, но не до конца, ушел" [из лекции в колледже Хиллсдейл,
Мичиган, 8 ноября 1977 года, опубликована под названием "A Coping with
Ignorance", in Imprimis, vol. 7, no. 7, July 1978, pp. 1--6, and reprinted in
Champions of Freedom (Hillsdale, Mich.: Hillsdale College Press, 1979)].
Есть две часто обсуждаемые области несогласия между Хайеком и Мизесом:
дискуссия об экономических вычислениях при социализме и "априорная"
методология Мизеса. Вопрос о социализме заключается в следующем: действительно
ли социалистическое хозяйство "невозможно", как заявил Мизес в 1920 году, или
оно просто менее эффективно и трудно реализуемо. Хайек теперь утверждает, что
"никогда центральным утверждением Мизеса не было, как это порой ошибочно
формулируют, что социализм невозможен, но что он не может обеспечить
эффективного использования ресурсов". Такое истолкование само по себе спорно.
Хайек здесь выступает против стандартного взгляда на экономические вычисления,
как, например, у Шумпетера в книге Капитализм, социализм и демократия или у А.
Бергсона в "Социалистическая экономическая теория" [Schumpeter, op.cit., pp.
172--186; Bergson, in Howard S. Ellis, ed., A Survey of Contemporary
Economics, vol. 1 (Homewood, Ill.: Richard D. Irwin, 1948)]. Согласно этому
взгляду, исходное утверждение Мизеса о невозможности вычислений при социализме
было опровергнуто Оскаром Ланге, Аббой Лернером и Фредом Тейлором, а
позднейшая модификация этого утверждения Хайеком и Роббинсом сводится к тому,
что социалистическое хозяйство возможно в теории, но трудно реализуемо, потому
что знание децентрализовано, а стимулы слабы. Ответ Хайека в процитированном
выше тексте, что действительную позицию Мизеса поняли неверно, получил
поддержку у ревизионистского историка дискуссии о возможности вычислений при
социализме -- у Дон Лавоя, который утверждает, что "центральные аргументы,
усовершенствованные Хайеком и Роббинсом, представляют собой не отход от
позиций Мизеса, но, скорее, ее прояснение, ориентированное на позднейшие