В  триста  восемьдесят первом  году  отцы  второго вселенского собора
христианской церкви, съехавшись в Византии, в своих решениях утвердили так
называемое третье  правило:  византийский патриарх да  имеет  преимущество
чести сразу после римского епископа, ибо Византия есть Второй Рим.
     Византийский  патриарх   Мена   относился  к   базилиссе  Феодоре   с
неугасающей подозрительностью,  но  молчал,  молчал.  Свирепый аскет  Мена
ненавидел Женщину.  Бог  проклял Еву обязанностью рождения детей,  упорная
плодовитость женщины не благо,  а  грех.  Прекратись деторождение,  и  мир
земных бед, земных мучений безгрешно закончит свое существование. Впрочем,
да будет воля божия!.. Он начертал Судьбу каждого человека и всего мира.
     Мена  забыл  страсти,  владевшие его  юностью;  постыдное совершалось
будто бы не им,  а  лишь кем-то похожим на него в отдаленные годы плотских
безумств.  Память старца извлекла поучение из грехов молодости,  и  теперь
он,  недоступный соблазнам,  холодным умом понимал разорительное для  духа
могущество  Женщины.   Да   и   не   об   этом  ли   ужасающем  могуществе
свидетельствуют многие повести святого писания?  Пора  бы,  давно пора  во
избежание соблазна запретить чтение книги мирянам.
     Базилисса  Феодора  была  воистину  Ева,   изменчивая,   лживая,   но
постоянная  в  ненависти,  настойчивая в  защите  своих.  Вначале  Мена  с
отвращением ощущал в базилиссе нечто знакомое, и отвращение мешало понять.
Наблюдая,  Мена открыл:  базилисса бесстрастна к плотскому греху. Поэтому,
принимая лживые слова лживого рта,  выдаваемые базилиссой за исповедь, и в
ответ  на  ничтожные  признания  в  гневе,   несдержанности,  Мена,  давая
отпущение, внушал:
     - Благословенно твое служение Несравненному мужу.  Облегчай же  ему и
впредь бремя Величественной Власти.
     Духовнику приходилось внимать признаниям зрелых  матрон,  сохранивших
чувства,  о  которых многогрешный для Мены Соломон пел в Песне Песен:  "На
ложе моем ночью я  искала того,  которого любит душа моя..."  Презренье не
мешало Мене понимать,  что стареющие матроны сберегли силу молодости ценой
стыдливой сдержанности.  Он  думал -  утомление распутством приносит холод
пресыщения:   бог  отнимает  у  грешника  орудие  греха.   Мене  случилось
напутствовать перед  смертью  старого  безумца  Гекебола;  бывший  префект
Пентаполиса Ливийского до последнего вздоха сохранял злобу к  опустошившей
его Феодоре.
     Святейший патриарх напутствовал Ипатия  с  Помпеем,  но  не  в  жизнь
вечную.  Поэтому Мена счел необходимым в  звании высшего сановника империи
присутствовать в  ряду  других светлейших,  когда в  залу  Буколеона ввели
патрикиев-лжебазилевсов.
     Золотая цепь, которой византийский демос венчал Ипатия, была украдена
кем-то   из   победителей,   сохранилась  лишь   пурпурная   хламида   как
свидетельство преступного замысла.
     Братья упали на колени перед креслом-престолом. Оба были взволнованы,
но не чрезмерно, как с удовлетворением заметил Мена.
     - Твоя  воля исполнилась,  Несравненный,  -  довольно уверенно сказал
Ипатий. - Твое Величество знает, что собранные нами на ипподроме мятежники
уничтожены твоими воинами, как хищные звери в загоне.
     Юстиниан  дал  сигнал  светлейшим легким  движением бровей,  и  взрыв
яростного возмущения обрушился на  Ипатия.  В  злобе светлейшие,  воздевая
руки,  проклинали преступников.  Пусть им бросят этих самозванцев,  с ними
расправятся здесь же, без помощи палачей.
     Ипатий припал к полу,  как животное под ударами.  Помпей схватился за
голову. Юстиниан сказал, подчеркивая насмешнику:
     - Это  очень  хорошо,  благороднейший Ипатий,  это  очень  похвально,
любезнейший Помпей.  Поступив как верноподданные, вы заслужили награду. Вы
воспользовались  своей  властью  над  охлосом.  Ибо  действительно  первым
встречным  не  удалось  бы  столь  ослепить  гнусно-безбожных  мятежников.
Правильно ты,  Ипатий,  уподобил  ловушке  мой  ипподром,  на  котором  ты
осквернил кафизму. Христос Пантократор помог Нам победить охлос. Но почему
же вы оба,  владея такой властью, не вмешались сразу? Почему вы соизволили
дождаться, пока охлос не сжег Наш город?
     Благодарственное богослужение происходило в  церкви  святого Стефана,
составляющего целое  с  дворцом Дафне.  В  галерее дворца стояла мраморная
статуя Дафне,  стыдливой нимфы, превращенной Аполлоном в лавровое дерево в
наказание за строптивость.
     В  Палатии был  и  храм Христа.  Церковь святого Стефана была избрана
потому, что находилась неподалеку от ипподрома.
     Для  необычайного богослужения Мена  нашел  много подходящих мест  из
святого писания:
     "Злодей   уничтожен   перед   ним,    а   он   прославляет   боящихся
творца-вседержителя!  На  коней  твоих  он  воссядет,  и  будет  езда  его
спасением!"
     В   кадилах-фимиамницах  на   хорошо  отожженных  углях  тлел  чистый
аравийский ладан.
     Окутанный благовонным дымом,  Юстиниан незаметно покинул  церковь.  В
сопровождении героев дня -  Мунда,  Филемута и  Велизария -  Божественный,
запросто взойдя на кафизму, обозревал ипподром.
     Среднего роста,  довольно плотный,  но  отнюдь не  толстый,  Юстиниан
обладал прекрасным здоровьем благодаря воздержанности в  пище и трезвости.
Подражая  неписаному  правилу  -  традиции  Первого  Рима,  монетный  двор
Византии  сохранял штампы  бритого  лица  базилевса.  Впоследствии,  чтобы
скрыть седину,  Юстиниан действительно брился. Но лет до пятидесяти седина
не была заметна в  русых волосах базилевса,  и он носил небольшие усы.  Из
подражания базилевсу  такие  уже  носили  сановники  и  полководцы,  кроме
немногих, как Велизарий.
     Несколько сот  рабов под надзором надсмотрщиков и  под охраной солдат
пять  суток очищали ипподром.  Тела вывозили к  морю через Мертвые ворота.
Сейчас работа едва начиналась,  и  можно было без труда воссоздать шествие
Победы.
     Император-язычник Вителлий удачно обмолвился,  что  труп врага хорошо
пахнет, особенно если это соотечественник.
     Император-христианин   Юстиниан   двенадцать   истекших   дней    нес
удесятеренное  бремя  диадемы,  не  позволяя  проявиться  во  внешности  и
мельчайшим признакам страха.  Теперь он  вновь  на  башне кафизмы.  Отсюда
базилевсы обязаны по ряби голов ощутить рождение ветра в непостоянном море
народа.  "Немного времени прошло от оскорбления Власти,  и вот Мы здесь, а
охлос превращен в падаль.  Что же вы замолчали?" - хотел крикнуть Юстиниан
и  крикнул бы,  будь он  один.  Власть -  ты  высшее наслаждение,  но ты и
железные путы!  Если  бы  богу  было угодно на  мгновение вдохнуть жизнь в
трупы, дабы они поняли!..