иудеи не  так уж  верны закону?  Не напомнить ли ему о  христианах,  вовсе
неверных Христу?..  Но  Бхарави с  тибетцем,  оценив ответ по достоинству,
согласно кивнули Андрею.  Остерегшись свести беседу о  большом к  спору  о
малом, Исаак смолчал. Андрей продолжил:
     - Скажу тебе, и сам ты скоро убедишься: сунам устрашение не в страх и
мучительство  от  властей  не  в  науку.  Шайки  разбойничают на  дорогах,
нападают даже  на  селенья,  такими  же  пытками  вымучивают у  жителей их
достояние. Грабят, убивают и в больших городах. А воры, сговорившись между
собой,  собирают с  честных людей собственные налоги-поборы.  В Нанкинге я
платил ворам через хозяина,  у которого жил.  "Иначе,  - говорит, - у тебя
могут унести все имущество, а мне плохо будет и от воров, и от начальника,
которому ты пожалуешься на покражу".  И, будучи в Су-Чжоу, я платил ворам,
пока  ждал каравана.  Слышал я,  будто бы  воры начальникам дают от  себя,
чтобы те воров не ловили...
     Равви  Исаак вздохнул.  Лихоимство власть имущих клеймило и  страны у
берегов Средиземного моря.  Ему  ли  не  знать!  Его  народ  был  вынужден
откупаться и  умел покупать чужих начальников.  Хорошо было бы  услышать о
местах, где подобного нет.
     - Много дурного,  много зла,  -  сказал третий собеседник,  немолодой
тибетец в желтой одежде, с темным лицом. - Простите меня, дорожные братья,
за  повторение давно вам известного.  Но  что еще скажешь!  Все борются со
злом злом же, и от этого зло не слабеет. Не откажусь от возмездия, говорит
обиженный.  И,  воздавая, превосходит ту меру своего страдания, за которое
мстит. И замыкает круг. Однако же мир очень стар...
     Да,  мир стар,  -  продолжал тибетец.  - Ты, человек из далекой Руси,
сочувствуя сунам,  говорил о  дурном управлении.  Жадные правители готовят
ложе из острых ножей если не себе,  то своему роду.  Суны будто бы смирны.
Будто бы.  Позволь, я расскажу тебе о страшных делах. Сообщение об ошибках
чужих правителей есть один из лучших подарков, которые может сделать своим
правителям вернувшийся из  дальней дороги.  Слушай же!  Восемь или  девять
поколений тому  назад  товары прибрежных провинций Поднебесной плыли морем
кругом Индии к персам,  к арабам, а от них в земли дальнего Запада. Многие
купцы-иноземцы осели  в  приморском Ган-Чжоу,  откуда  распространились до
столицы Поднебесной.  Они скупали товары и увозили их на своих кораблях. В
Ган-Чжоу они построили себе внутренние городки,  и  жили арабы с  арабами,
иудеи с иудеями,  христиане с христианами.  Купец,  ты знаешь,  наживается
перепродажей сработанного другим и  хочет купить подешевле.  Я не осуждаю,
но говорю: трудно соблюсти меру, лучше не искушаться...
     - Мы молимся, чтобы не впасть в искушение, - сказал Андрей.
     - Я уважаю твои молитвы,  - ответил тибетец, - но слушай дальше. Суны
самолюбивы,  их  глаза  оскорблялись самоуверенностью иноземцев:  то,  что
прощают или  терпят  от  своих,  втройне ненавистно в  чужих.  Ни  сунским
купцам,  ни сунским ремесленникам не нравился жир торговых выгод,  которым
наливались иноземцы.  И  вот,  на горе,  пришли годы правления Сына Неба И
Цзуна.  Этот недостойный, мечтая совершить нечто великое, неизвестно какое
и  непонятно  зачем,  бесконечно  нуждался  в  деньгах  для  бессмысленной
роскоши.   Окруженный  льстецами  и  дурными  сановниками,  он  уподобился
безумному,  который,  приказывая лить воду в сосуд без дна,  не видел, что
вода уходит и округа превращается в болото.  И Цзун за деньги отдавал сбор
налогов иноземцам.  Иноземцы выдумывали новые налоги с  пользой для себя и
Сына  Неба.  Нашептывая не  Сыну,  но  воистину Пасынку  Неба  и  прельщая
золотом,  они установили цены на шелковые ткани, на нить, на коконы. Такие
цены,  что производящие не  имели чем прокормиться.  Но уйти не могли.  По
законам И  Цзуна  беглых  ловили,  наказывали увечьем или  лишением жизни.
Произошло восстание.  Вождем был некий Гуан Чжао.  Одни преувеличивают его
значение,  другие преуменьшают.  Думаю,  искра на  крыше одного дома после
долгой засухи сжигает весь город.  Так и Гуан Чжао.  В бедствиях восстаний
уничтожается  многое,   создается  же  мало:  такова  неизбежность,  когда
правящие не исполняют обязанностей.  Тогда, во время лет восстания, восемь
или девять поколений тому назад,  в Поднебесной повсюду избивали иноземных
купцов -  иудеев,  арабов,  христиан.  В Ган-Чжоу таких убили почти двести
тысяч,  другие упоминают о пятидесяти тысячах.  Не счет имеет значение, но
то,  что озлобленные долгим угнетением суны истребили всех иноземцев, всех
до  одного,  и  никто не  получил пощады.  Городки иноземцев были сожжены,
имущество разграблено,  хотя народы не  богатеют грабежом...  Среди убитых
было очень много ни в  чем не повинных.  Они ответили за корыстность своих
близких и  за бесчеловечную жадность И Цзуна.  Таков Закон,  и я склоняюсь
перед Законом,  не  понимая.  Я  только человек.  Потом корабли иноземцев,
осмелившихся приплывать,  сжигались, а людей убивали. Неповинный шелк стал
ненавистен  жителям  Поднебесной.  В  прибрежных  провинциях люди  повсюду
вырубили тутовые деревья, и шелковые черви пропали от голода. С той поры в
Поднебесной еще более невзлюбили иноземцев.  Итак,  мир очень стар. И люди
мстят за боль болью...
     - Мы  знаем,   -  начал  Бхарави,  продолжая  мысль  тибетца,  -  что
воздержавшийся от  возмездия награжден более,  чем если бы  дал себе волю.
Так  говорил и  учитель христиан.  -  Бхарави кивнул Андрею.  -  Ничто  не
исчезает.    Преступник   получает   возмездие   от   Кармы,    равновесие
восстановлено. Несчастный Тенгиз, быть может, уже очнулся в теле паука или
скорпиона.  Загубленные им,  быть  может,  вознаграждены перевоплощением в
новорожденных детях, чья жизнь даст им возможность заслуги.
     - Говорят,  здешний правитель Хао  Цзай  был  справедлив?  -  спросил
Андрей.
     Бхарави кивнул, подтверждая.
     - А  правитель Су-Чжоу Чан  Фэй  был высокомерным,  жестоким и  хищно
стяжательствовал, не так ли?
     Бхарави опять согласился. Андрей продолжал:
     - Однако же  оба  они не  сумели оборонить доверенные им  города.  Не
знаю,  как  Чан Фэй погубил Су-Чжоу.  Здесь же  все случилось перед нашими
глазами.  Справедливый Хао Цзай не  заботился о  городских стенах,  не дал
жителям оружия,  не  выслал дальних дозоров.  Суны презирают всех,  кто не
сун.  Для них иноземец -  нелюдь, монгол - червь. Степь краем подходит и к
Руси.  Кочевники -  люди, они храбры. Я говорю о них не как зритель, а как
воин и без злобы. Здешние степняки свирепее наших соседей.
     - Андрей прав,  -  сказал равви Исаак,  -  и я нахожу, что правитель,
потерявший город, потерял добродетель.
     Бхарави поднял руку, как бы останавливая полет слов:
     - Не спешите осуждать!  Ты,  Андрей,  не так много жил в Поднебесной,
чтобы понять,  что суны могут и что им недоступно. Ты, равви, еще не был у
сунов.  Не  уподобляйся человеку,  пожелавшему узнать  тяжесть горы  песка
взвешиванием  щепотки  за  щепоткой  на  весах  торговца  золотом.   После