мог только вверх,  чтобы конец тростинки не поднялся слишком высоко или не
ушел под  воду.  Понемногу тело привыкало -  ведь он  повторял не  однажды
проделанную воинскую игру.  Разрезая течение левым плечом, Ратибор и шел и
плыл в быстрой Роси.
     Вдруг -  он  едва успел остановить вдох -  камень увлек его в  донную
яму.  Здесь  вода  была  совсем  холодной и  казалась совсем  неподвижной.
Ратибор, присев, сильно оттолкнулся в сторону левого берега. Самое главное
- не терять направленья.  В реке путь указывало само течение. В донной яме
он  мог  заблудиться.  Не  чувствуя боли,  Ратибор  скользил по  слизистым
скалам. Взлетал, опускался. Еще усилие и еще. Скорее бы!
     Прыжок -  и теплая вода, схватив, потащила пловца. Только самый конец
тростниковой трубки встал над водой. Ратибор сумел продуть длинное горло и
вдохнуть свежего воздуха.
     Начинало мелеть.  Надвигалась тень  крутого,  поросшего ивой  берега.
Кусты нависали над водой.  Весенняя Рось топила их и,  отходя, оставляла в
развилках ветвей  былки  травы,  ломаный  камыш  и  грязь,  принесенные из
верховых пойм и займищ.
     Рядом  так  сильно плеснуло,  будто человек прыгнул в  воду.  Ратибор
остановился.  Нет,  это хищный шереспер гнался за плоским и  жирным лещом,
широко  расходились  круги  на  воде.   У  самого  берега,  в  прозрачной,
затененной  воде,   неподвижно  стояла   против   течения  щука,   держась
незаметными движениями сильных перьев.  И вдруг исчезла,  как от заклятья.
Ей  на  смену  появился острорылый осетр.  На  этой  рыбине  от  жабер  до
хвостового пера мог улечься взрослый мужчина.  Из  Роси никто не  в  силах
выбрать рыбу, с озер и болот - водяную птицу, из лесов и из степи - зверя,
из  дупел  -  медовых  бортей.  Даже  ленивый будет  сыт  в  богатой земле
россичей.
     Под пологом ивняка Ратибор незаметно выполз на берег и, поднявшись на
кручу, выпрямился во весь рост.
     Здесь,  на чистом от деревьев месте,  стоял врытый в землю безыменный
бог,  былая надежда и хранитель неведомого россичам древнего племени.  Был
он громаден,  в  три человеческих роста.  Вырубленный из твердого росского
песчаника,  тощий, со сросшимися ногами, бог сложил на вислом брюхе руки и
безглазо смотрел на восток.
     Мертвый  бог...   Но  по  обычаю  Ратибор  обошел  исполина,  избегая
наступить па длинную тень.  Недостойно россича взять чужое, нельзя поднять
потерянную или забытую кем-то вещь.  Бесчестно позавидовать силе, ловкости
или  уменью другого.  И  дурное дело  -  потревожить сонный покой  пусть и
чужого, пусть никому не нужного бога забытых племен.
     Ратибора заметили.  Где-то завыл рог,  второй рог сдвоил,  отозвались
третий,  четвертый,  пятый.  На  правом берегу Роси там  и  сям показались
слобожане. Стрелки входили в текучую воду и переплывали реку, держа повыше
луки  и  колчаны.  Косые лучи солнца делали необычайно красивыми лубяные и
кожаные колчаны, искусно раскрашенные кровяно-красным и желтым цветом.
     Из узкого затона выскочил челн.  В  нем поместились человек двадцать.
Одни  сидели,  другие длинными шестами-тычками сильно гнали  челн  поперек
роки. Росские слобожане собирались к своему месту.


     Как  в  поределом,   истонченном  летами  куске  льняной  ткани  едва
сохраняется след рисунка,  так жило ветхое предание о  холме,  на  котором
теперь стоял град-слобода росского племени,  или  россичей,  как  они сами
себя называли.
     Был этот холм насыпан не то двенадцать,  не то четырнадцать поколений
назад. В+сен до трехсот минуло с того времени. Тогда гунны впервые явились
в степи, на полдень от Рось-реки, на берег Теплого моря. Добрались гунны и
на Рось.  Холм-могилище был насыпан для погребения россичей,  перебитых на
побоище с гуннами.  Из прежнего рода выжили семь братьев-богатырей,  каких
ныне  женщины не  рождают.  На  всем поле они  остались одни,  как  редкие
колосья на ниве,  выбитой градом.  Все остальные погибли,  и  все гуннское
войско легло. Семь братьев и послужили корнем для нынешних россичей.
     Могилище-крепость была  окопана сухим рвом.  Частокол из  заостренных
бревен, черных от смолы, сберегавшей дерево, закрывал от глаз внутренность
слободы, маячила одна хрупкая на вид сторожевая вышка.
     По  узкой  доске  Ратибор перебежал через  ров  и  взобрался вверх по
лестничному шесту - тонкому бревну со врезанными перекладинами.
     Высокий  снаружи,  изнутри  частокол казался  низким  -  кругом  была
подсыпана земля.  Ход  для  стрелков внутри  тына  прикрывался навесом  из
толстого  корья.  Навесными  плашками  защищались проделанные в  частоколе
частые бойницы,  узкие и  высокие.  Шесть длинных и низких изб -  стена по
плечо  -  были  крыты на  два  ската снопами из  камыша,  густо смазанными
глиной.  Стояли избы полумесяцем,  следуя округлости частокола.  Ни одного
ростка травы не пробивалось на утоптанной ногами земле двора.  В  середине
торчал  колодезный сруб.  Глубокая дудка  врезалась локтей на  шестьдесят,
чтобы   добраться  до   водоносной  земной  жилы.   Землекопы,   наверное,
потревожили прах  прародичей,  когда  отрывали колодец.  Но  кто,  как  не
слобожане, навсегда сохранит могилу от поругания чужими.
     Четыре прямых осокоревых бревна,  как четыре ноги, держали сторожевую
вышку. По шестовой лестнице, врытой между столбами, Ратибор белкой взлетел
наверх,  скользнул в  дыру  помоста,  головой  откинув крышку,  похожую на
погребное творило.  Пол, сплетенный из нескольких рядов ивовых ветвей, был
окружен таким же плетеным заплотом,  достаточно прочным, чтобы защитить от
стрелы.  Пол  промазывали глиной и  устилали дернинами -  от  пожара.  Под
бычьей шкурой хранилась тонкая липовая щепа для  сигнального дыма.  Тут же
был запас свежей травы и корчага с водой.  Торчком стояли шесты с готовыми
смолеными снопами, чтобы в случае нужды дать огненные знаки тревоги.
     Верх  плетеного заплота  приходился Ратибору по  плечи.  Отсюда  глаз
человека  хватал  широко,  как  глаз  птицы  с  вершины  высокого  дерева.
Град-слобода  россичей  был  поставлен на  кону  полуденного края  родовой
земли.  Отсюда Рось-реку видно на три стороны: на восход, на полудень и на
закат  -  здесь речной локоть.  Своим локтем Рось  вдавалась в  полуденные
степи.
     Правобережье Роси Ратибор,  как и все, привык звать степью. Однако на
той  стороне было немало лесов:  в  балках рек,  речек и  ручьев грудились
деревья,  защищая свои корни непролазным подлеском. Даже с вышки казалось,
что  заросские леса,  сливаясь,  подпирают край неба сплошной стеной,  без
прохода и без просвета.
     Но нет лесной защиты за Росью.  Обманывает и собственный глаз.  Между
рощами,  опушками дубов, по гривам, разделяющим Ингул и Ингулец, а левее -
между  Днепром  и  Ингульцом  дальняя  степь  тянется  к  Роси  свободными