3

     Последняя четверть ночи близится к концу, так же как было в несчетные
утекшие ночи, как будет для неисчислимых дней грядущих из вечности лет.
     Мир,  как  дерево  весенним соком,  наполняется предчувствием солнца.
Сторожевой  воин,  опираясь  на  постылое  копье,  хочет  увидеть  синеву,
сменяющую глубокую черноту  неба.  Память  человека,  привыкшего наблюдать
движение  звезд,  вскоре  поможет  ему  назвать  алыми,  зелеными и  иными
неописуемые краски рассвета.
     День  близок.  Ночной зверь  сокращает причудливые,  но  рассчитанные
петли  поиска,  подчиненные запаху следов живой пищи-добычи.  Пора  ночным
добытчикам выбрать место для  последней засады.  Удачна или  неудачна была
охота, а придется залечь на долгую, сонную и чуткую дневку.
     Четвероногий дневной зверь пробуждается томлением голодного брюха.  А
человеку в этот краткий предрассветный час спится крепче, слаще всей ночи.
Россичи знают, что неспроста человеку хорошо спится под утро: темные силы,
злые  духи,  подобно предусмотрительным ночным  хищникам,  спешат оставить
поприща,  открытые для готового явиться на  востоке всепобеждающего света.
Колдуны,  вселяющиеся  не  ночь  в  тело  волка,  лисы,  ласки  или  совы,
потешившись ночным разбоем,  уже  возвращают свою душу человеческому телу,
которое мирно  лежало всю  ночь.  Вся  нечисть,  все  оборотни в  шкурах и
перьях, копятся в предутренних туманах, тянутся в глухие лесные чащобы и к
входам в пещеры.  Злое отступает в страхе перед светом, но медленно, чтобы
не терять последнего мига быстротечной вольности - летняя ночь коротка.
     Подобно оборотням,  волчья семья шла за  летучим загоном хазаров.  По
воле матки-волчицы сам матерой и трое прибылых,  которые обещали в росте к
зиме  догнать  стариков,  привязались к  людям  вблизи  от  крутого берега
Днепра.  Опередив другие волчьи пары,  старуха пометала щенят в  пещере на
западном берегу великой реки,  с  помощью самца  выходила выводок.  Пришло
время оставить логовище,  засоренное птичьими, заячьими и козьими костями.
Волчица была  любопытна.  Когда-то  отбившаяся в  боевой сумятице сука той
породы собак,  которые вдвоем могли взять в  лесу медведя,  а  в  степи не
боялись тура,  одичала и вернулась к своим братьям-волкам. Прародительница
оставила дальнему потомству лукавое  стремление к  сомнительной близости с
человеком.  День за днем волчица вела своих по горячим следам,  зная,  что
будет пожива.  Посещая каждый оставленный хазарами привал,  волки находили
обильную  снедь.  Они  раскусывали мозговые кости,  обжирались недоеденным
мясом,  внутренностями жеребят и молодых лошадей: как всегда, хазары гнали
свое продовольствие на ногах.
     Днем  волки  были  осторожны,  ночью нагло лезли к  хазарским стенам.
Зверей толкала жадность,  возбуждал сочный запах  коня,  волновало ребячье
ржанье молодняка,  гонимого для  убоя.  Смелея,  волки  пугали коней воем,
дерзко подползая в  надежде отбить глупого жеребенка от табуна,  погнать в
степь и потешиться на воле.  Этой ночью волчья семья обнаглела, и под утро
табун перестал пастись.  Закрыв собой жеребят и  кобыл,  жеребцы с гневным
храпом  образовали кольцо.  Пять  или  шесть  сторожевых хазаров  спали  в
седлах.  Кочевники, они привыкли дремать на коне. Конь сам переступает, не
отставая от стада или табуна.  Если что случится,  лошади разбудят. Хазары
доверяли своим коням.  Степная лошадь умеет не только бить вслепую задними
ногами,  но и нанести сверху вниз острым копытом передней ноги смертельный
удар и зверю, и чужому человеку.
     И табун,  и волки, и дремлющие погонщики неприметно перемещались вниз
по  долине  Сладкого  ручья.  Расстояние между  ними  и  стоянкой  хазаров
увеличивалось.  Ратибор и  пяток слобожан из  его десятка прокрадывались и
этот разрыв
     Ночная птица видела слобожан, зверь - слышал. А для человека, в степи
ли он родился, в лесах иль в горах, не было и тени. Горька воинская наука,
но плод ее дороже золота -  в нем жизнь племени. Беда хазарам, быть им без
коней.
     Одни  волки  видели  и  чуяли  чужих  людей.  К  запаху хазаров звери
привыкли. Осторожность пришельцев, вероятно, казалась волкам робостью. Они
уступали поле слобожанам нехотя,  шаг за  шагом.  Острое обоняние Ратибора
ощущало смрад волчьей пасти, тяжелый запах волчьего тела.
     Успокоительно переговаривались дальние  совы.  Если  подражать  крику
совы, направляя голос вниз и в сторону, он кажется пришедшим издалека.
     Хазары спали не тесно,  но и не вразброс. Вот шкура или кусок толстой
ткани из  шерстяной пряжи,  виден конец остроносого сапога из мягкой кожи,
голова сползла с высокого седла,  служившего подушкой.  В редеющей темноте
спящие казались кучами меха и  тряпья.  Рядом -  копье,  воткнутое в землю
концом древка,  расписной колчан,  короткий,  сильно изогнутый лук, кривая
сабля с рукояткой, сплющенной поперек клинка.
     Края балки стояли над  спящими,  подобно невысоким стенкам,  создавая
ощущение замкнутости и покоя. Несколько закопченных котлов ждали там и сям
на  таганах  кованого железа,  засыпанных пеплом  прогоревших костров.  От
обильного ужина  оставалось вареное мясо,  чтобы утром проглотить кусок на
ходу, перед седловкой.
     Ратибор завыл по-волчьи. Подражая зверю, человек начал низкими нотами
и  закончил,  как зверь,  -  пронзительным "аааа"...  Он  сам себе казался
волком. Завыли и товарищи. Ухо людей не могло бы распознать обман. Лошадей
труднее провести.  И все-таки под дремлющими табунщиками кони дрогнули,  а
сам табун взволнованно прянул и пустился вниз по долинке ручья.  Пользуясь
случаем,   настоящие  волки  отбили  наконец-то  потерявшегося  от  страха
двухлетка и погнали добычу в степь.  Очнувшиеся табунщики поскакали, чтобы
повернуть лошадей к привалу. На восходе заметно бледнело.
     Ни один из хазаров не успел ни сменить плеть на саблю,  ни перекинуть
щит со спины на грудь. Волки обернулись людьми, вместо воя звякали тетивы.
Битый тяжелой стрелой навылет, мертвый хазарин молча запрокинулся в седле.
Смерть на рассвете такова же, как в полдень. Не помогает степняку привычка
вовремя сбросить со  ступни глубокое стремя.  Обезумевшие кони  волочат по
степи тела,  и мертвые всадники будут скакать,  пока по вырвется из сапога
нога или пока не  остановится сам конь,  не  понимая,  что так тяжко тянет
седло в сторону.
     Из  табунщиков только  один  увернулся  было  от  стрелков,  внезапно
вставших между  табуном  и  сторожами.  Вздыбив коня,  он  повернул его  в
воздухе на задних ногах,  будто оба они были одним телом. И уже опускался,
готовясь растянуться в бешеной скачке.  Аркан лег на шею хазарина, вырвал,
бросил на  землю.  Он не успел очнуться,  оглушенный паденьем.  Все равно,
коль и очнулся бы. Набежавший слобожанин рубанул концом меча шею хазарина.